1.4. Право, свобода, справедливость

Вечный и подлинно философско-правовой вопрос – соотно­шение права, свободы и справедливости. Его решение, конечно, сопря­жено с тем или иным типом правопонимания. Однако наиболее явно эта проблема ставится в естественно-правовой концепции. В совре­менной отечественной юриспруденции, правовой науке оригинальный (хотя, и не бесспорный) вариант понимания соотношения права и сво­боды, права и справедливости предложил академик В.С. Нерсесянц в рамках предлагаемой им либертарной теории правопонимания.

1.5. Право и реальность

В рамках философии права соотношение права и реальности может быть представлено в виде нескольких моделей.

Этическая модель права. Право – это прежде всего закон, содержащий в себе требования должного. Право имеет ту же онтоло­гическую основу, что и нравственность, и они в равной степени свойст­венны человеческой цивилизации.

Поскольку человек есть существо деятельное (Маркс), отри­цаю­­щее собственную ограниченность (Гегель), самопреодолеваю­щее (Франк) и творческое (Бердяев), свое наличное бытие он рассматривает через призму должного. Нравственность – это особая сфера человечес­кой жизни, где все существующее являет собой добро или зло.

Что бы человек ни делал, он делает это исходя из своих пред­ставлений о добре. Человек не может жить вне сферы правового и нравственного, потому что жить, значит, – совершать поступки, в кото­рых реализуются его волевые усилия.

После кантовского понимания права как «минимума нрав­ствен­­ности» (в российской традиции представленного В.С. Соловье­вым) в философии сложилась традиция противопоставлять право нравствен­ности, оценивать право с позиций нравственных ценностей, рассуждать о безнравственности той или иной правовой политики и т.д. Мораль­ный экстремизм (Л.Н.Толстой) низвел право до средства при­нуж­дения, уподобил его кнуту. Такое понимание права внесло сумя­тицу в головы не одного поколения и заставило многих философов скор­беть о том, что человек вынужден достигать благих целей, опираясь на такое гнусное средство управления людьми, как право (отсю­да и мечты об умирании права и замене его моралью, привыч­ками, христианскими нормами поведения и т.д.).

Нравственное содержание права определяется не тем, остав­ляет ли оно легальную возможность совершения дурных поступ­ков, а тем, признает ли оно человеческую субъективность, устремленность чело­века к должному, оставляет ли оно шанс творить добро.

Мы можем не разделять те моральные оценки, которые вос­произведены в конкретных правовых нормах, но от этого право не перестает быть нравственным по содержанию. Коль скоро право обя­зывает к чему-либо человека, требует от него исполнения должного, оно остается нравственным, оно содержит в себе меру добра. Право перестает быть явлением нравственности лишь тогда, когда отрицает в человеке субъективность и ни к чему его не обязывает (статус рабов в Древнем Риме), но тогда оно уже и не право.

Вместе с тем право не тождественно нравственности, т.к. то, что в сфере нравственного должное осознается как веление совести, как внутренний императив, принципиально отличает эти два взаимообус­ловленных явления. В сфере права закон, должное осознается как внешнее требование, как авторитет, подчиняющий сeбе волю испол­нителя. Право, таким образом, свидетельствует о слабости человеческого духа и его устремленности к добру, поскольку внешний императив существует лишь для тех, кто не испытывает это же требование как внутренний долг. И наоборот, те, в ком звучит голос совести, равно­душно воспринимают внешние стимулы должного поведения.

Игровая модель права. Право – это условность, игра. Любая игра, как пишет об этом Й.Хейзинга, может быть состязанием, пред­ставлением либо совмещать в себе черты того и другого (например, конкурс красоты). Игровое начало свойственно не только человеческой культуре, но и животному миру, эту загадку еще предстоит разгадать. Нам же проще назвать очевидные признаки игры: игра не диктуется необходимостью, в нее вступают свободно, к ней не обязывают; игра протекает в определенных рамках пространства и времени; она начина­ется и прекращается; внутри игрового пространства внешние значения, нормы и правила утрачивают силу. Игра творит новый порядок и наде­ляет своих участников не свойственными им в обыденной жизни ролями; в игре все «ненастоящее», не соответствующее обычной жизни.

Игровой характер правовых процедур очевиден. Правосудие, де­ятельность парламента, заключение сделки – все они содержат признаки игры. Так, судебное разбирательство – это состязание сторон, где вре­менно упраздняется социальное подразделение людей соответ­ственно их месту в жизни и действуют фигуры, не известные нам за пределами этой процедуры. Необычность этих взаимоотношений подчеркивается и внешним видом некоторых участников судебного процесса – мантии, парики, знаки почитания, клятвы, торже­ственность, своеобразный язык – все это в совокупности являет нам игру, результат которой никем не предрешен.

Расстрел на месте преступления отличается от смертной казни тем, что в первом случае нет игры, а есть лишь жестокая необходимость классового подавления или борьбы с мятежниками. Однако как только преступника отдают под суд, игра начинается.

Результат, достигнутый в игре, меняет человека: победивший на выборах становится президентом (а победивший в ходе военного переворота – узурпатором, диктатором и т.п.), заключивший сделку становится собственником и др.

Мифологическая модель права. Право – это ритуал. Осуществ­ление права представляет собою ритуальное действие, смысл которого превосходит поставленные перед ним практические цели.

Если игровая модель права наполняет его содержание принци­пами, презумпциями, а сам правовой текст вследствие этого приобре­тает формальную определенность, то мифологическая модель наделяет право аксиомами, т.е. непререкаемыми истинами, императив­ными по харак­теру. Миф трудно распознать, поскольку он естествен и привычен. Он становится заметным лишь по мере того, как снижается его значение в нашей жизни и тогда заменяется новым. Так, уголовное право исходит из некоторых общезначимых истин, доказывать которые не стал бы ни один юрист: преступление – это зло; зло наказуемо; справедливость должна быть свойственна праву, преступник отличает­ся от всех нор­мальных людей злодейскими наклонностями, потому заслуживает на­казания, и т.д.

Осуществление правосудия, исполнение наказания, заключе­ние сделки, амнистия и выборы президента – все эти правовые проце­дуры носят сакральный смысл.

Мифологическое сознание не ушло в прошлое вместе с историей, языческими традициями и верованиями, оно погрузилось в нашу куль­туру, образ мышления и составляет особый пласт человечес­кой дейст­вительности. Оно вплетено в ткань рассуждений юристов, которые, как им кажется, мыслят исключительно рационально, однако их теорети­ческие решения уже запрограммированы той картиной мира, в которой безраздельно господствуют мифы своего времени. Поэтому сущность права никогда не будет рационализирована без остатка, политические и правовые инициативы всегда сохранят для людей свою ирра­циональную непостижимость.

Рациональная модель права. Право служит средством достиже­ния целей, которые человек ставит перед собой (в экономике, поли­тике, личной жизни и др.). В современной юридической литера­ту­ре большее внимание уделяется именно этой модели права, поскольку ее исследование обеспечивает политическую власть методом воздей­ствия на основные сферы жизнедеятельности общества. Человек (зако­но­­датель) воспринимает себя посредником между различными сторо­нами действительности – обществом, природой, социальными клас­сами, госу­дарствами, культурами... Мир уподоблен системе, в которой с помощью права достигается соответствие вещей их назначению. Все подчинено диалектике и подлежит развитию, развертыванию своих возможностей. Поэтому человек не навязывает свои цели миру, не выдумывает их, а находит в самой природе вещей и явлений