Добросовестность

Что понимается под добросовестностью приобретателя? При каких условиях лицо, которое не знало об отсутствии правомочий у отчуждателя, признается добросовестным? Какое значение для добросовестности имеют сведения Единого государственного реестра прав на недвижимое имущество и сделок с ним (далее - ЕГРП, реестр)? Лежит ли на приобретателе вещи обязанность по проверке правомочий отчуждателя? В какой момент или в течение какого периода времени лицо должно быть добросовестным, чтобы получить защиту в соответствии с правилами ст. 302 ГК РФ?

Ответы на эти вопросы Обзор дает прежде всего в п. п. 7 - 9, а также, что касается добросовестности во времени, в п. п. 4 и 6.

В соответствии с п. 1 ст. 302 ГК РФ приобретатель именуется добросовестным, если он "не знал и не мог знать", что имущество приобретено у лица, которое не имело права его отчуждать. В связи с этим сразу обращает на себя внимание то обстоятельство, что Обзор определяет добросовестность иначе, используя вместо глагола "мочь" слова "быть должным": "не знал и не должен был знать" (тезис и абз. 3 п. 4, абз. 6 п. 5, абз. 4 п. 6, тезис и абз. 4 и 6 п. 7, тезис и абз. 5, 10 и 17 п. 8, абз. 3 и 5 п. 9; иначе - в абз. 6 п. 7, где Обзор точно цитирует текст закона, возвращаясь, однако, уже в том же абзаце к словам "должен был"). С чем связана такая замена? Обоснованна ли она?

Прежде всего, заметим, что, отклоняясь от словоупотребления ГК РФ, Обзор воспроизводит формулировку, которой пользовались все предшествующие отечественные кодификации гражданского права - и примечание к ст. 60 ГК РСФСР 1922 г., и ст. 28 Основ гражданского законодательства Союза ССР и союзных республик 1961 г., и ст. 152 ГК РСФСР 1964 г., и п. 1 ст. 54 Основ гражданского законодательства Союза ССР и республик 1991 г. говорят: "...не знал и не должен был знать".

По каким причинам ГК РФ изменил сложившейся традиции?

Едва ли можно определенно ответить на этот вопрос, тем более что и сами разработчики Кодекса "не заметили" происшедшей перемены: так, в комментарии к ст. 302 ГК РФ читаем о добросовестном приобретателе, который "не знает и не должен знать", и о приобретателе, который с учетом обстоятельств "должен знать" и, следовательно, добросовестным не является <1>.

--------------------------------

<1> Научно-практический комментарий к части первой Гражданского кодекса Российской Федерации для предпринимателей. М.: Спарк, 1999. С. 381 (автор комментария - Е.А. Суханов).

Интересно, что помимо обсуждаемой статьи ГК РФ использует оборот "не знал и не мог знать" лишь однажды (п. 2 ст. 698), если, конечно, не принимать в расчет имеющую явно отличное содержание формулировку п. 5 ст. 1405, где речь идет о лице, "которое не знало и не могло на законных основаниях знать"; то же выражение, но со знаком "плюс" ("знал или мог знать") в Кодексе вообще не встречается. Гораздо более востребованными оказались слова "не знал и не должен был знать" (п. 1 ст. 901, ст. 903, п. 2 ст. 1019, п. 2 ст. 1022, п. 1 ст. 1155, ст. 1456 и п. 2 ст. 1472 ГК РФ) и "знал или должен был знать" (п. 1 ст. 171, п. 2 ст. 189, ч. 1 ст. 303, п. 3 ст. 428, п. 2 ст. 459, п. 1 ст. 460, п. 1 ст. 461, п. 3 ст. 483, ч. 1 ст. 986, п. 2 ст. 1005 и п. 3 ст. 1044 ГК РФ). Причем анализ нормативного материала не позволяет выявить специфику двух случаев употребления оборота "не знал и не мог знать" в сравнении со случаями использования оборотов, включающих слова "должен был".

Попытки сопоставления буквального значения анализируемых выражений едва ли окажутся плодотворнее. Строго говоря, толкование текста ст. 302 ГК РФ в полном соответствии с буквальным значением глагола "мочь" лишило бы содержащиеся в ней правила всякого смысла. Ведь если речь идет о возможности, т.е. если вопрос стоит так: возможно ли об этом знать? - приобретатель всегда может знать об отсутствии правомочий у отчуждателя, поскольку об этом вообще можно знать, поскольку такая информация вообще доступна человеку.

Наконец, сомнения вызывает и необходимость совмещения двух требований: (1) не знал и (2) не мог знать. Есть ли в этом смысл? Понятно, что для отказа лицу в добросовестности достаточно несоблюдения любого из этих требований. Добросовестности не будет ни в том случае, когда приобретатель знал, ни в том, когда он только мог знать. Но мыслима ли самостоятельная реализация первой гипотезы? Иными словами, представима ли ситуация, в которой лицо знает о чем-то, хотя и не может об этом знать?

Можно предположить, что именно ввиду изложенных соображений Высший Арбитражный Суд произвел рассматриваемую замену. Законна ли она? Ответ на этот вопрос зависит от того, какую занять позицию относительно правил толкования закона. Так или иначе предложенное в Обзоре толкование делает текст ст. 302 ГК РФ осмысленным, чего нельзя сказать о возможном грамматическом толковании.

Что же скрывается за словами "не знал и не должен был знать"? Здесь мы имеем дело с двумя условиями квалификации приобретателя как добросовестного, каждое из которых является необходимым, не будучи достаточным. Приобретатель не будет считаться добросовестным ни в том случае, когда знал об отсутствии правомочий у отчуждателя, хотя и не должен был, ни в том случае, когда не знал об этом, хотя и должен был знать <1>.

--------------------------------

<1> Здесь отчетливо видно, что совмещение этих двух условий обретает смысл только при замене слова "мог" на "должен был".

Первое из этих условий ("не знал") касается самого приобретателя, представляя собой субъективный критерий. Второе условие ("не должен был знать") относится к ситуации, в которой имущество приобреталось, т.е. задает объективный критерий: обстоятельства приобретения таковы, что любое лицо (или - если допустить поправку на особенности субъекта - любое такое лицо) полагало бы отчуждателя управомоченным.

С первым из названных условий связан ряд вопросов, могущих иметь значение для судебной практики. Вопросы эти лежат в первую очередь в плоскости доказывания. Абзац 3 п. 24 Постановления Пленума Высшего Арбитражного Суда РФ от 25 февраля 1998 г. N 8 возлагает на ответчика по виндикационному иску, ссылающегося на свою добросовестность, бремя доказывания того, что он не знал и не мог знать об отсутствии правомочий у отчуждателя <1>.

--------------------------------

<1> "В рассматриваемой ситуации собственнику практически невозможно доказать недобросовестность приобретателя, поскольку он в большинстве случаев вообще не располагает никакими данными о способе и условиях приобретения имущества приобретателем, в то время как сам приобретатель может доказывать свою добросовестность, опираясь на данные Государственного реестра и на другие обстоятельства, которые ему достоверно известны. Вероятно, соображения именно такого практического свойства и легли в основу названного пункта Постановления" (Козырь О.М. Указ. соч. С. 193 - 194).

Между тем незнание как отрицательный факт не поддается доказыванию (в отношении второго условия дело обстоит несколько иначе). Кроме того, внимания заслуживают требования к качеству знания - к его источнику, достоверности, предмету. В ходе переговоров о купле-продаже маслобойного оборудования потенциальный приобретатель получает от третьего лица письмо, содержащее призыв не покупать эту технику, так как в действительности она принадлежит не продавцу, а отправителю письма. После того как, несмотря ни на что, договор купли-продажи сторонами заключен и исполнен, третье лицо обращается к покупателю с виндикационным иском. Можно ли сказать, что покупатель знал об отсутствии правомочий у отчуждателя? Изменится ли решение при модификации казуса в ту или иную сторону: скажем, если к письму были приложены доказательства права собственности отправителя или, наоборот, текст послания ограничивался утверждениями, что продавец мошенник или нечист на руку, что, кстати говоря, также может подтверждаться более или менее убедительными доказательствами? Ни эти, ни какие бы то ни было иные проблемы, связанные с субъективным критерием добросовестности приобретателя, в Обзоре звучания не получили.

Как бы там ни было, в этой паре гораздо больший интерес представляет второе условие - объективный критерий добросовестности (что значит "не должен был знать"?). Именно на раскрытии его содержания и сосредоточился Обзор.

Реестр

Какое значение для объективного критерия добросовестности имеют сведения, содержащиеся в ЕГРП? В первую очередь необходимо отметить, что в действующем законе не нашел воплощения принцип публичной достоверности реестра, в силу которого само по себе наличие регистрационной записи о праве собственности отчуждателя давало бы достаточные основания для возникновения права собственности у приобретателя независимо от того, соответствуют ли данные ЕГРП действительности. Законом установлена лишь опровержимая презумпция достоверности реестра (в соответствии с абз. 2 п. 1 ст. 2 Федерального закона от 21 июля 1997 г. N 122-ФЗ "О государственной регистрации прав на недвижимое имущество и сделок с ним" государственная регистрация является единственным доказательством существования зарегистрированного права; зарегистрированное право на недвижимое имущество может быть оспорено только в судебном порядке).

Именно на таких позициях стоит Обзор (п. п. 6 - 9): если достоверность реестра в ходе рассмотрения спора в суде будет опровергнута (и, таким образом, будет исчерпан защитный потенциал реестра, предусмотренный законом), приобретатель недвижимого имущества сможет защищаться только в порядке, общем для всякого приобретения от неуправомоченного лица - с опорой на правила п. 1 ст. 302 ГК РФ. В таком случае встанет вопрос о его добросовестности.

Судя по всему, Обзор в этом вопросе придает реестру определенное значение для распределения бремени доказывания. В соответствии с абз. 3 п. 24 Постановления Пленума Высшего Арбитражного Суда РФ от 25 февраля 1998 г. N 8 бремя доказывания добросовестности лежит на ответчике по виндикационному иску. Обзор в известной степени корректирует этот подход применительно к недвижимости.

Как видно из фабулы дела п. 7, в подтверждение своей добросовестности ответчик по виндикационному иску ссылался на данные реестра: "...по мнению ответчика, он имел все основания полагаться на достоверность содержавшихся в ЕГРП сведений, согласно которым собственником помещений являлся предприниматель", продавший ему спорное имущество (абз. 3 п. 7).

Отказ в удовлетворении заявленных требований суд мотивировал следующим образом: "...приобретатель имущества признается добросовестным, если он не знал и не мог знать, что лицо, у которого он приобрел имущество, не имело права его отчуждать. Как следует из материалов дела, ответчик приобрел помещения у лица, право собственности которого зарегистрировано в установленном законом порядке. Истец не доказал, что, несмотря на наличие соответствующей регистрационной записи, ответчик знал об отсутствии у предпринимателя права на отчуждение спорных помещений. Не доказал истец и осведомленности ответчика о наличии притязаний третьих лиц в отношении приобретаемого имущества" (абз. 6 п. 7).

Как видим, суд предоставил защиту приобретателю, доказавшему, что правомочия отчуждателя подтверждались данными реестра. Означает ли это, что применительно к недвижимому имуществу добросовестность приобретателя всегда налицо, если в пользу права отчуждателя говорит реестр?

Приведенный текст абз. 6 п. 7 с очевидностью свидетельствует об обратном. Суд отказал в удовлетворении иска не только потому, что на стороне ответчика был реестр, но и потому, что "истец не доказал, что, несмотря на наличие соответствующей регистрационной записи, ответчик знал об отсутствии у предпринимателя права на отчуждение спорных помещений". Иными словами, речь здесь идет не о сужении содержания добросовестности, а о распределении бремени доказывания относительно элементов, составляющих добросовестность. Ответчику по виндикационному иску, ссылающемуся на свою добросовестность, достаточно доказать, что он приобретал недвижимое имущество у лица, значившегося в реестре в качестве собственника. Успешное доказывание еще не гарантирует ему победы в процессе, но "перебрасывает" бремя доказывания на сторону истца, оспаривающего добросовестность, создавая своего рода опровержимую презумпцию добросовестности. Эту презумпцию можно сформулировать так: лицо, приобретшее вещь у лица, чье право на недвижимую вещь подтверждалось реестром, предполагается добросовестным, если не доказано иное.

Важно подчеркнуть, что Обзор говорит не о праве истца оспаривать обстоятельства, подтвержденные доказыванием ответчика (такое право едва ли может быть поставлено под сомнение), а о бремени доказывания иных обстоятельств, исключающих добросовестность. Какие это обстоятельства?

Во-первых, как прямо сказано в п. 7 Обзора, истец может представить доказательства того, что ответчик знал об отсутствии правомочий у отчуждателя, т.е. обладал информацией о недостоверности Реестра. Во-вторых, как следует из п. п. 8 и 9 Обзора, истец не лишен возможности доказывания того, что ответчик должен был знать о недостоверности реестра.