Глава 4

НОВЫЕ КОТЯТА

е рез час Уорен и Леонард умы­лись, смазали все царапины . и раны йодом, переоделись в чистое и разошлись по ком­натам. Бабушка молола кофе к ужину и разговаривала са--< ма с собой. Через некоторое время Лоренс выбежал во двор, а я уселся на каменные ступеньки дома и стал на­блюдать за ним. Он дурачил­ся, прыгал и скакал под двумя большими дубами, а потом исчез за углом дома.

Я пошел за ним. Лоренс был самым младшим из ба­бушкиных сыновей, и мы с. ним подходили друг другу по возрасту. Мне было около пяти, а ему восемь. Я побрел за ним к розовому кусту, и он показал мне старую Сиамку с ее котятами, а потом стал рассказывать мне все, что только можно знать о кошках.

Сперва мы чесали у кошки за ухом и он сказал мне, что она старше нас.

— Эта кошка живет здесь даже давнее меня.

— Сколько же лет этой старой кошке? — спросил я Ло­ренса.

— Десять.

— А тебе только восемь? — сказал я.

— Ага.

— Значит, она на все десять пальцев. А тебе до нее не хватает двух.

— Она на два старше меня,— сказал он.

— Интересно, как получается тогда, что ты больше нее?

— Да ты, видно, сбрендил! Я же мальчик, а она кошка!

— Потрогай, какая она теплая да гладкая,— сказал я.

— Точно,— сказал он,—гладкая, а маленькие еще больше гладкие. Но вот мамаше не нравится, когда чужие

приходят сюда и суют руку в коробку, чтобы трогать ее малышей.

— Я здесь не первый раз, — сказал я,— так что я сов-сом не чужой.

— Да,—сказал он,— я знаю; по понимаешь, ты снова уехал в город, и, значит, ты немножко чужой.

— А насколько я чужой? Я же не весь чужой; кошка меня знала, когда я был совсем маленьким ребеночком; и моей маме надо было держать меня в теплом уютном местечке, как этих котят, чтобы я не замерз и чтобы ни­кто до меня не добрался.

Я все трогал и поглаживал старую кошку.

Она крепко-накрепко зажмурила глаза и мурлыкала так громко, что бабушке в доме наверняка было слышно. Мы с Лоренсом все смотрели и слушали. Старая кошка мурлыкала громче и громче.

Тогда я спросил Лоренса:

— Отчего у нее такой шум в голове? Он ответил:

— Она мурлычет, вот что.

— А почему она мурлычет? — спросил я.

— Это у нее такой мотор, где-то в голове,— ответил Лоренс.

— Точно, похоже на шум машины,— сказал я.

— Никакой машины в ней нет,— сказал он.

— А может, есть? —сказал я.

— По-моему, все-таки нет.

— А может, у нее есть маленький моторчик, моторчик для кошки; понимаешь, специальный кошачий мотор,— сказал я.

— А зачем ей кошачий мотор?

— Но ведь моторы бывают у многих вещей. И у паро­возов. А паровозы чего только ни возят. Они тоже гудят, как старая мамаша-кошка. Моторы крутят колеса, так что и у кошек могли бы быть маленькие моторы, от которых у них ходят ноги, двигается хвост, шевелятся уши и нос, крутятся глаза, открывается рот, и, может, у нее в животе бензобак.

Я гладил рукой старую кошку, трогал ее, ощупывал голову, хвост, лапу, морду, глаза, брюхо, и у нее на лице была широкая улыбка.

— А хочешь посмотреть, есть ли у нее по правде мо­тор внутри? Я пойду возьму у мамы кухонный нож, ты подержишь ее за йоги, а я разрежу ей живот; уж если у нее внутри есть мотор, так я, черт возьми, хочу его уви­деть! Ну как? — спросил Лоренс.

— Разрезать ей пузо? — ответил я.— Но может, ты и не найдешь мотора, когда влезешь туда!

— Ну, если у нее есть мотор, я найду! Я помогал папе свежевать кроликов, белок и рыб, но у них никогда мото­ров не видел!

— Конечно, разве ты слышал, чтобы кролик, или бел­ка, или рыба шумели, как вот эта кошка?

— Нет. Никогда.

— Ну так, может быть, у них и нет мотора. А может, у них другой какой-нибудь мотор. Бесшумный.

— Может быть. Но иногда и кошка не шумит; иногда никакого шума у нее в животе и пет. Что тогда?

— Может, она отключает зажигание!

— Отключает? — переспросил Лоренс.

— Скорее всего. У моего папы есть машина. И у ма­шины есть ключ. Поворачиваешь ключ, и машина начинает мурлыкать, как кошка. Отключаешь — и она молчит.

— Ну вот, ты опять полез руками! Разве я тебе не го­ворил, чтобы ты не трогал котит? Они еще слепые и ни­чего не видят; нельзя их трогать!

Он сердито посмотрел на меня.

— Ну ладно. Я больше не буду и прошу у тебя про­щения, мама-кошка; и у вас прошу прощения, малень­кие котята! — Я снова стал гладить старую кошку вдоль спины.

—- Гладь ее сколько влезет, но она разорвет тебе всю руку когтями, если ты заставишь хоть одного котенка запищать! — сказал Лоренс.

— Знаешь что, Лоренс, знаешь что?

— Что? — спросил он.

— Люди говорят, что, когда я был маленьким, все рав­но как эти котята, ну, может, немножко больше, моя мама очень заболела, когда я родился под одеялом.

— Я слышал, как моя мама говорила об этом, — ска­зал он.

— А что она говорила? — спросил я.

— Да не помню, в общем ей было плохо.

— А почему?

— Из-за твоего папы.

— Из-за папы?

73

42

I— Так говорят.

— Он меня любит. И маму любит. Почему же говорят, что мама заболела из-за него?

— Все политика.

— А что это такое?

— Я не знаю, что такое политика. По-моему, просто хороший способ заработать деньги. Но тогда всегда бы­вают беды. Люди дерутся. Носят за пазухой пистолет. Твой папа любит деньги. Поэтому он подговорил людей голосовать за себя, а потом взял два пистолета и пошел собирать деньги. Твоей маме не нравилось, что твой папа всюду суется с пистолетами, стреляет, дерется, и поэтому она стала беспокоиться и переживать, пока не заболела, и вот как раз тогда ты и родился, такой же маленький, как эти котята.

Лоренс вонзил ногти в мягкое сосновое дерево кошачь­его ящика.

— Странная штука копши! Ведь у котят одна мама, а они все разной масти. Какой цвет тебе больше всего нра­вится? Мне вот этот, этот и вот этот.

— Мне все масти нравятся. Слушай, Лоренс, а что зна­чит «сбрендил»?

— Значит, в голове пусто.

— Значит, что человек беспокоится?

— Нот, это больше, чем беспокоиться.

— И хуже?

— Еще бы. Начинаешь беспокоиться, переживать, и, если делаешь это долго, тогда ты, наверное, заболеваешь или что-нибудь такое, и, в общем, кончается тем, что все у тебя начинает путаться.

— А что, не все больны, как моя мама?

— Да, наверно, нет.

— А как ты думаешь, люди могут вылечить маму?

— Может быть. Только как?

— Если бы все люди собрались вместе и покончили о политикой, тогда опи бы все почувствовали себя намного лучше, перестали бы драться друг с другом, и моей маме стало бы лучше.

Лоренс посмотрел сквозь листья и сказал:

— Интересно, куда это Уорен идет? Сиди тихо, он идет мимо нас. Только бы он нас не услышал.

Я шепотом спросил:

— А чего, разве ты боишься Уорена?

43

И Лоренс ответил мне:

— Т-с-с! Нет, я боюсь за кошек.

— А что с ними будет?

— Уорен не любит кошек.

— Почему?

— Просто не любит. Тихо! Т-с-с!

— Почему? — спросил я.

— Говорит, что кошки — никчемные твари. Уорен уби­вает всех котят, которых находит. Вот я и запрятал этих под сараем. Нельзя, чтобы он нас здесь увидел...

Уорен был примерно в двадцати шагах от нас, мы ви­дели, как его длинная тень упала на розовый куст, потом некоторое время его не было видно из-за розового куста. Но мы слышали, что он приближается, потому что его но­вые остроносые ботинки скрипели при каждом шаге. Ло­ренс толкнул меня в плечо. Я оглянулся, и он показал мне, чтобы я взялся за одну сторону белого соснового ящи­ка. Я схватился за один край, а он за другой. Мы придви­нули ящик вплотную к каменному фундаменту дома по­зади розового куста.

Лоренс задержал дыхание, а я закрыл рот рукой. Един­ственным звуком, который нарушил тишину, было по­скрипывание ботинок Уорена. Лоренс лег на ящик с котя­тами. Я прикрыл собой другую его половину, а тем вре­менем этот звук — скрип-скрип-скрип — становился все громче. Я понюхал воздух и почувствовал сильный запах жидкости, которой Уорен смазывал себе волосы. Его бе­лая шелковая сорочка сверкала и отбрасывала яркие бли­ки, мелькавшие сквозь листву. Лоренс, едва шевеля гу­бами, произнес:

— Девчонка Монтгомери.

Я не понял его, поэтому он снова собрал губы в тру­бочку, чтобы повторить свои слова, и наклонился в мою сторону, но наткнулся на шип и поэтому сказал слишком громко:

— Монтгомери...

Поскрипывание туфель в тот же миг прекратилось, и как раз у самого куста. Уорен огляделся, сделал шаг назад, потом шаг вперед. Мы оказались в ловушке.

Мне было страшно поднять глаза. Я слышал, как скрипят его модные туфли, и я знал, что он стоит, пере­минаясь с ноги на ногу, уперши руки в боки, и смотрит вниз на меня и Лоренса. Я начал дрожать и почувствовал,

75

что Лоренс тоже дрожит. Потом я повернул голову и по­смотрел вверх из-под руки Лоренса; все это время мы оба продолжали держаться за ящик. Уорен сказал:

— Что это вы говорили?

— Я рассказывал Вуди кое о ком, — сказал Лоренс.

— Кое о ком? О ком именно? — с расстановкой спро­сил Уорен.

— Об одних твоих знакомых,— сказал Лоренс.

— О каких это моих знакомых?

— Монтгомери,—сказал Лоренс.

— Вы оба паршивые врунишки! Только и знаете, что прятаться под каким-нибудь вонючим кустом и говорить глупости о порядочных людях! — сказал Уорен.

— Ничего такого мы не говорили, ей-богу,— сказал Ло­ренс.

— Ас какой стати вы тогда лежите здесь и болтаете? Небось секретничаете? Ну, отвечай.

— Я просто увидел, что ты весь умытый и разодетый, и сказал Вуди, что ты, наверное, идешь в гости к Монтго­мери.

— А еще что?

— Ничего. Больше я ничего не говорил, ей-богу. Ведь правда, Вуди?

— Правда,— сказал я.

— Щенки проклятые! Я прекрасно понимаю, что вы потешались надо мной из-за Лолы Монтгомери! А что вы вообще тут делаете? Шпионите, подсматриваете, как я вы­гляжу в чистой одежде? Видите эти новые туфли? Видите, какие у них острые носки? Потрогайте их пальцами, оба потрогайте! Вот так! Ну, поняли, какие они острые? Мне бы следовало дать вам хорошенько под зад вот этим ост­рым носком!

— Не толкайся! Не толкай меня! — Лоренс орал изо всей мочи, надеясь, что его услышит бабушка. Уорен пнул его ногой в плечо и попытался свалить на землю. Но Ло­ренс так уцепился за ящик, что Уорену пришлось пнуть его изо всех сил, чтобы столкнуть.

Мне оставалось лечь на ящик всем телом. Лоренс во­пил во весь голос. Уорен ржал. Я молчал.

— А что это за ящик, который ты так прижимаешь к себе? — спросил Уорен.

— Просто старый ящик! — ответил Лоренс плача.

— Обыкновенный деревянный ящик, — сказал я.

— А что там внутри?

— Ничего!

— Просто пустой ящик! Тогда Уорен уперся подошвой мне в спину и столкнул

меня на землю рядом с Лоренсом.

— Я, пожалуй, сам посмотрю. Вы что-то слишком дро­жите за этот ящик!

— Ты, злая морда! Ненавижу тебя! Иди себе к своей Лолке и оставь нас в покое! Мы же тебе ничего не сделали!

Лоренс затопал ногами, кинулся на Уорена, но Уорен свободной рукой так толкнул его, что Лоренс отлетел ша­гов на пятнадцать и плача растянулся на земле.

Уорен опять уперся ногой в мое плечо и пнул меня. Я откатился на три шага. Я старался не выпустить из рук ящик, и поэтому он перевернулся вместе со мной. Старая кошка выскочила и стала, мяукая, бегать вокруг нас, а ко­тята валялись среди хлопковых семечек.

— Кошатники паршивые,— презрительно сказал Уорен.

— Уходи, оставь нас в покое! Не трогай котят! Мама! Мама! Уорен хочет убить наших котят! — вопил Лоренс.

Уорен носком ботинка раскидал хлопковые семечки.

— Это как разорить птичье гнездо, сказал он.

Он подсунул острый носок под пузо первого котенка и шмякнул его о каменный фундамент.

— Мяу-мяу-мяу! Любите курятипку! Яйца воруете! Он схватил второго котенка рукой и стал сжимать его,

пока мышцы на руке не вздулись. Потом он стал крутить рукой, и кровь и внутренности котенка выплеснулись на землю и на стелу дома. Потом он разжал руку, и мы с Ло­ренсом увидели у пего на ладони одну шкурку. Он швыр­нул ее через забор.

Уорен схватил третьего котенка, сжал его, как лимон, размахнулся и швырнул через изгородь. Третьего, четвер­того, пятого, шестого и седьмого.

Бедная старая кошка бегала взад-вперед, бегала но всему двору, выгнув спину, ползала у ног Уорена, пыта­лась вскарабкаться по ним вверх, к его рукам, чтобы сна­сти своих котят. Он отшвырнул ее, но она вернулась. Он ударил ее ногой, и она отлетела на тридцать шагов, засто­нала и поползла вдоль камней, которые пахли кровью ее котят. Когтями она разрывала землю и траву, потом изда­ла вопль, от которого у меня кровь застыла в жилах, и,

44

подскочив вверх на шесть футов, оцарапала Уорену руку. Он подбросил ее ногой высоко в воздух и сломал ей ребра. Потом пнул ее так, что она ударилась об стену дома и упала, размахивая хвостом и крича, а Уорен схватил ящик и разбил его о камни и о голову старой кошки. Потом он схватил два булыжника и швырнул пх в кошку, и оба раза попал. Он посмотрел на Лоренса и на меня и плюнул в нас. Потом швырнул нам в лицо хлопковых семечек и сказал:

— Кошатники! Ублюдки!

После этого он повернулся и пошел к сараю.

— Ты мне больше не брат! — крикнул ему Лоренс.

— Пошел к черту, сопляк! К черту! Я и не хочу быть твоим братом! — бросил Уорен через плечо.

— А мне не дядя,— сказал я,— ты даже не брат моей матери! Ты вообще никому никто! Я рад, что мама моя тебе не родия! Я очень рад! — сказал я.

— Пошел ты! Что ты знаешь, что ты знаешь, ты, недо­носок! — сказал Уореи. Он стоял под поздним солнцем в белой красивой рубашке, которую трепал ветер.— Твоя мать сошла с ума от того, что ты родился! Ничего, кроме несчастья, ты не принес! Ты не ребенок, а путевка в су­масшедший дом!

И оп ушел в сторону сарая.

Тогда Лоренс вскочил на ноги и побежал вокруг дома, вопя во все горло о том, что Уорен сделал с котятами.

Я перелез через изгородь и прыгнул вниз на землю. Старая кошка, извиваясь и стеная, пыталась пролезть под изгородью туда, куда Уорен швырнул ее маленьких котят.

Я видел, как она ползает вокруг своего первого котен­ка в бурьяне, как она нюхает и зализывает шкурку, потом она взяла мертвого котенка в зубы и понесла его через бурьян, через покрытые пылью острые колючки, которые растут повсюду в Оклахоме.

Добравшись до берега узенькой речки, она опустила котенка на землю, а потом сумела на своих переломанных ногах обойти его и снова осмотреть со всех сторон.

Я стал на четвереньки и попытался погладить ее. Она была вся переломана, и ей было так больно, что она не могла твердо стоять на месте и все хлестала хвостом сы­рую землю вокруг. Я вырыл рукой маленькую ямку в пес­чаной земле и положил туда мертвого котенка и засыпал его небольшим холмиком, так что получилась могилка.

Когда я увидел, что старая кошка зажмурила глаза и нюхает воздух, я понял, что она будет разыскивать вто рого котенка.

Когда она принесла его, я выкопал вторую маленькую могилку.

Я слышал, как она стонет и хрипит в кустарниках, как она с трудом волочит брюхо по земле, как волочатся ее задние лапы, а передними она подтаскивает все свое раз­битое тело, дергая головой то в одну сторону, то в другую.

И я подумал: может быть, это и есть «сбрендил»?

45