Глава V

рясь за оружие. Если выбирают последнее, то исход выявляет волю богов столь же

непосредственно, как и при других испытаниях. В слове ordale [ордалия]5*, oordeel,

английском ordeal [приговор], самом по себе некая особая связь с божеством

нисколько не выражена, но каждое в должных формах полученное решение -- это

приговор божественных сил. И лишь на следующем, втором уровне

терминологическое понятие божественного приговора связывается с определенными

доказательствами вмешательства чудодейственных сил. Чтобы лучше понять эту

взаимосвязь, нужно, собственно говоря, отвлечься от нашего разделения понятий на

юридические, религиозные и политические. То, что мы называем "правом", в

архаическом мышлении с таким же успехом может именоваться "волей богов" или

"проявлением высших сил". Жребий, борьба и попытка убедить словом в равной

мере служат "вещественными доказательствами" воли богов. Борьба в равной мере

является одной из форм судопроизводства, так же как и гадание или тяжба перед

судьей. Но учитывая, что в конечном счете священный смысл приписывают любому

решению, борьбу опять-таки можно воспринимать как гадание2.

Неразделимый комплекс представлений, простирающихся от судоговорения до игры

в кости, ярче всего проявляется в архаических культурах в функции единоборства.

Оно может иметь различные формы. Это может быть личная аристейя6*,

предваряющая или сопровождающая сражение вообще, поединок, прославляемый

поэтами и составителями хроник, хорошо и повсеместно известный в истории.

Характерны, например, такие поединки в битве при Бадре, где Мухаммед разбил ку-

рейшитов7*. Группа из трех воинов бросает вызов равному числу вражеских воинов.

Они представляются и признают друг в друге достойных противников3. В мировой

войне 1914 г. аристейя ожила в виде вызова на поединок, который прославленные

авиаторы посылали друг другу в письмах, сбрасываемых с аэропланов. Личное

единоборство может служить оракулом, предвещающим исход будущего сражения.

Во всяком случае, китайцам это было известно так же хорошо, как и германцам.

Перед началом битвы наиболее отважные бросают вызов противнику. "La bataille sert

a eprouver le Destin. Les premieres passes d'armes sont des presages efficaces"4 ["Битва

служит для того, чтобы испытать Судьбу. Первые же поединки суть вернейшие

предзнаменования"]. Но единоборство может происходить и вместо сражения. В

Испании во время войны вандалов с алеманнами исход сражения решается

поединком5 8*, который тем самым служит здесь не предзнаменованием, но

замещением битвы, т.е. выступает как выраженное в агональной форме краткое

Доказательство превосходства одной из сторон. Доказательство, что дело, за

которое выступает одна из сторон, являет большую силу, говорит о том, что оно --

лучше другого: ему благоприятствуют боги, стало быть, оно правое. Однако уже в

довольно ранние времена к замене битвы на поединок примешивается мотив, что

тем самым это уменьшит

97

Homo ludens

кровопролитие. Так, в случае с меровингским королем Теодорихом в битве при

Кьерзи-на-Уазе9* сами воины говорят: лучше пасть одному чем погубить целое

войско6. Как только во времена позднего Средневековья заходит речь о каком-нибудь

блистательном, пышном, уже во всех деталях подготовленном поединке, в ходе

которого два короля или князя должны будут разрешить свою querelle [распрю],

настоятельно выдвигается мотив: "pour eviter effusion de sang chrestien et la

destruction du peuple"7 ["дабы избежать пролития христианской крови и истребле-нья

народа"]. Но старое представление о судебном деле, которое может быть законно

решено именно таким образом, все еще прочно сидит в этом столь цепко

удерживаемом обычае. Он уже давно стал международной красивой забавой,

тщеславным церемониалом, однако приверженность этой форме и серьезность, с

которой к ней прибегают, все еще выдают ее происхождение из древних священных

обычаев. Даже Карл V дважды по всей форме вызывал на поединок Франциска I8, и

этот случай, видимо, был не последним10*.

Единоборство взамен сражения едва ли можно противопоставлять судебному

поединку, которым разрешают правовой спор. Известно, какое важное место уделяли

судебному единоборству законы и обычаи Средневековья. Спорный вопрос --

независимо от того, видеть ли в судебном поединке, вместе с Бруннером и другими9,

божий суд или же разделять мнение Шредера и прочих10, не выделяющих его из ряда

вещественных доказательств, -- в значительной мере лишается смысла, если такой

поединок рассматривать в его подлинной сущности сакрального агона, который в

качестве такового не только служит правовым доказательством, но и выявляет

милость богов.

Судебное единоборство, даже если оно и приводит порой к горестному исходу11,

изначально склонно к тому, чтобы выдвигать на первое место свои формальные

стороны и тем самым выделять свои игровые черты. Уже сама возможность

проводить такой поединок, прибегая к помощи наемных бойцов, выдает его

ритуальный характер, -- ведь именно сакраментальные действия допускают, в

общем, такую замену. Ограничения относительно разрешенных видов оружия и

особые затруднения, с помощью которых стараются обеспечить равные шансы

неравноценным противникам, -- как, например, случай, когда мужчина становился в

яму по пояс, дабы сразиться с женщиной, -- все это обычные приемы в играх с

оружием. Если судебный поединок в позднем Средневековье, видимо, протекал, как

правило, без больших повреждений и превратился в своего рода спортивное

выступление, остается все же сомнительным, нужно ли видеть в этом его

ослабление до игровых форм -- или же игровой характер этого обычая, не

исключающий, впрочем, кровавой серьезности, скорее всего лежит в основе самой

его сущности.

Последний trial by battle [суд боем]\ по гражданскому иску в Court of Common Pleas

[Суде по гражданским делам] состоялся в 1571 г. на прямоугольной площадке со

стороною в 60 футов, выделенной на Тотхилл

98