Глава IV лингвистика языка и лингвистика речи

Указав науке о языке принадлежащее ей по праву место в той области знания, которая занимается изучением речевой деятельно­сти, мы тем самым определили место лингвистики в делом. Все остальные элементы речевой деятельности, образующие речь, есте­ственно подчиняются этой науке, и именно благодаря этому подчи­нению все части лингвистики располагаются по своим надлежащим местам.

Рассмотрим для примера производство необходимых для речи звуков. Все органы речи являются столь же посторонними по отно­шению к языку, сколь посторонни по отношению к азбуке Морзе служащие для передачи ее символов электрические аппараты. Фо­нация, то есть реализация акустических образов, ни в чем не затра­гивает самой их системы. В этом отношении язык можно сравнить с симфонией, реальность которой не зависит от способа ее исполне­ния; ошибки, которые могут сделать исполняющие ее музыканты, никак не вредят этой реальности.

Возражая против такого разделения фонации и языка, можно указать на факт фонетических трансформаций, то есть на те изме­нения звуков, которые происходят в речи и оказывают столь глубо­кое влияние на судьбы самого языка. В самом деле, вправе ли мы утверждать, что язык существует независимо от этих явлений? Да, вправе, ибо эти явления касаются лишь материальной субстанции слов. Если даже они и затрагивают язык как систему знаков, то лишь косвенно, через изменения происходящей в результате этого интерпретации знаков, а это явление ничего фонетического в себе не содержит (см. стр. 117). Могут представить интерес поиски при­чин этих изменений, чему и помогает изучение звуков, но не в этом суть: для науки о языке вполне достаточно констатировать звуко­вые изменения и выяснить их последствия.

То, что мы утверждаем относительно фонации, верно и в отно­шении всех прочих элементов речи. Деятельность говорящего должна изучаться целой совокупностью дисциплин, имеющих право на место в лингвистике лишь постольку, поскольку они связаны с языком.

Итак, изучение речевой деятельности распадается на две части; одна из них, основная, имеет своим предметом язык, то есть нечто социальное по существу и независимое от индивида; это наука чисто психическая; другая, второстепенная, имеет предметом индивиду­альную сторону речевой деятельности, то есть речь, включая фо­нацию; она психофизична.

Несомненно, оба эти предмета тесно связаны между собой и пред­полагают друг друга: язык необходим, чтобы речь была понятна и тем самым была эффективна; речь в свою очередь необходима для того, чтобы сложился язык; исторически факт речи всегда предшест­вует языку. Каким образом была бы возможна ассоциация понятия со словесным образом, если бы подобная ассоциация предваритель­но не имела места в акте речи? С другой стороны, только слушая других, научаемся мы своему родному языку; лишь в результате бесчисленных опытов язык отлагается в нашем мозгу. Наконец, именно явлениями речи обусловлена эволюция языка: наши языко­вые навыки изменяются от впечатлений, получаемых при слушании других. Таким образом, устанавливается взаимозависимость между языком и речью: язык одновременно и орудие и продукт речи. Но все это не мешает языку и речи быть двумя совершенно различными вещами.

Язык существует в коллективе как совокупность отпечатков, имеющихся у каждого в голове, наподобие словаря, экземпляры ко­торого, вполне тождественные, находились бы в пользовании мно­гих лиц (см. стр. 52). Это, таким образом, нечто имеющееся у каж­дого, вместе с тем общее всем и находящееся вне воли тех, кто им об­ладает. Этот модус существования языка может быть представлен следующей формулой:

1 + 1 +1 + 1 ... . = 1 (коллективный образец)

Но каким образом в этом же самом коллективе проявляется речь? Речь — сумела всего того, что говорят люди; она включает:

а) индивидуальные комбинации, зависящие от воли говорящих;

б) акты фонации, равным образом зависящие от воли говорящих и необходимые для реализации этих комбинаций„

Следовательно, в речи нет ничего коллективного: проявления ее индивидуальны и мгновенны; здесь нет ничего, кроме суммы част­ных случаев по формуле

(1 + 1'+1"+1"'+ . . .).

Учитывая все эти соображения, было бы нелепо объединять под одним углом зрения язык и речь. Речевая деятельность, взятая в целом, непознаваема, так как она неоднородна; предлагаемые же нами различения и иерархия (subordination) разъясняют все.

Такова первая дихотомия, с которой сталкиваешься, как толь­ко приступаешь к построению теории речевой деятельности. Надо избрать либо один, либо другой из двух путей и следовать по изб­ранному пути независимо от другого; следовать двумя путями одно­временно нельзя.

Можно в крайнем случае сохранить название лингвистики за обеими этими дисциплинами и говорить о лингвистике речи. Но ее нельзя смешивать с лингвистикой в собственном смысле, с той линг­вистикой, единственным объектом которой является язык.

Мы займемся исключительно этой последней, и, хотя по ходу изложения нам и придется иной раз черпать разъяснения из облас­ти изучения речи, мы всегда будем стараться ни в коем случае не стирать грань, разделяющую эти две области.