Нравственность как область духовной сферы.

Мораль (от латинского moralis – нравственный) есть проявление духовной жизни, основное назначение которого состоит в регулировании взаимоотношений между людьми, поддержании общественных устоев, строя жизни. С помощью морали обеспечивается социальность поведения индивида, предотвращается нарушение им интересов общественного целого (социальной группы, данного общества, человечества).

Различные области духовной сферы общества формировались в разное время. Самыми первыми по времени были нравственность, эстетическая область, религия. Позднее – в период распада первобытного общества (10-8 тыс. лет тому назад) – возникли политика и право, включающие в себя политическое и правовое сознание как области духовной сферы. Наконец, сравнительно недавно (3-2,5 тыс. лет тому назад) начали складываться наука и философия. На самом раннем этапе человеческой истории все эти области представляли ещё нерасчленённое единство (первобытный синкретизм).

Трактовка сущности нравственности находится в непосредственной зависимости от общего характера мировоззрения. Самой распространённой в истории учений о нравственности была идеалистическая идея о том, что моральные нормы и принципы могут возникать произвольно или являются врождёнными (термины «мораль» и «нравственность» тождественны по содержанию). Понятия добра, правды, справедливости, по Платону, врождены человеку, непреложны и универсальны. На эту же идею опирается и нравственное учение Канта, считавшего, что нравственные понятия имеют чисто априорное происхождение, то есть не могут быть выведены из опыта как совокупности случайностей.

После того как была доказана генетическая преемственность между человеком и животными, широкое распространение получила точка зрения, согласно которой истоки морали восходят к стадным инстинктам животных. Так, антропоморфизируя животных, Дарвин считал, что им присущи почти все нравственные представления, бытующие в человеческом обществе: «… кроме любви и участия, животные обнаруживают ещё и другие свойства, связанные с общественным инстинктом, которые у людей назывались бы нравственными». Он отмечал, что все животные, живущие вместе, защищающие друг друга или сообща нападающие на неприятеля, должны быть верными друг другу. Те животные, которые следуют за своим предводителем, должны быть до известной степени послушными. Заслуга Дарвина и его последователей заключается в том, что, вскрыв генетическую преемственность между нравственными нормами поведения человека и стадными инстинктами и навыками высших животных, они нанесли удар по идеалистическим и религиозным воззрениям о происхождении нравственности. Ошибка же Дарвина состоит в том, что, подчёркивая эту преемственность, он не усматривал принципиальной разницы между этими явлениями. В мире высших животных, живущих стадной или стайной жизнью, действительно наблюдаются всевозможные акты взаимной помощи, сотрудничества и многие другие стадные инстинкты и навыки. Так, привязанность самки к своему детёнышу – это действительно сильная инстинктивная эмоция, сыгравшая огромную роль в сохранении и развитии вида. Материнская «любовь» так же необходима для сохранения вида, как и половой инстинкт. Те из самок, у которых подобные эмоции были сильными, имели больше шансов взрастить своё потомство и тем самым продолжить жизнь вида.

Факты взаимопомощи, заботы о потомстве, которые имеются у обезьян и в более развитой форме имелись у становящегося человека (у таких видов, как homo erectus, homo faber), явились важной биологической предпосылкой в выработке черт коллективизма и заботы о потомстве у первобытного человека (вида homo sapiens). Однако, имея своим биологическим истоком стадные инстинкты и навыки высших животных, нравственность возникла только в условиях общественной жизни человека. Чувства стыда, раскаяния, угрызения совести, долг, честь и др. – специфически человеческое достояние, отсутствующее у животных. Нравственные привычки, чувства и понятия есть результат длительного исторического развития. Чувство стеснительности, например, проявляющееся, в частности, в привычке прикрывать те или иные части тела, демонстрация которых считается безнравственной, совершенно отсутствует у животных. Но эти представления о нравственности, вместе с тем, очень сильно различаются у представителей различных культур. Гречанки-современницы Сократа считали нормальным появление в обществе с обнажённой правой грудью. Испанская дворянка ХVII века считала невозможным для себя публично обнажить щиколотку. В середине ХХ века в СССР считалось совершенно недопустимым ношение миниюбок. Некоторые современные россиянки считают вполне допустимым присутствие на массовых встречах чуть ли не в бикини.

Мораль имеет своим истоком практическую необходимость согласования деятельности и интересов индивида с деятельностью и интересами первобытного рода. Жизнь человека немыслима вне общества. Но жизнь в обществе влечёт за собой вполне определённые, вначале ещё неосознанные, взаимные обязательства, совокупность которых составляет неотъемлемую часть социальной жизни. Разрозненность была не только опасной, но даже гибельной для общества, в то время как солидарность служила тем цементом, без которого неминуемо погибла бы любая общественная группа и тем самым любой индивид как её производная часть. Стремясь удовлетворять коллективные интересы, род жестоко подавлял индивидуализм, подчиняя потребности индивида интересам рода.

Требования соответствующей дисциплины и правил поведения выражались сначала в виде внешней физической силы, а потом, в процессе развития сознания, и в виде силы общественного мнения. Зарождение на основе совместного труда общественных форм сотрудничества, специфически человеческих отношений порождало целый ряд человеческих чувств, представлений, понятий о солидарности и дисциплине, о любви и ненависти, о добре и зле и т. д. И чем больше они приобретали черты общественности, тем лучше они оказывались приспособленными к жизни. Как заметил академик К. А. Тимирязев, анализируя учение Чарлза Дарвина, «общество эгоистов никогда не выдержит борьбы с обществом, руководящимся чувством нравственного долга. Это нравственное чувство является даже прямой материальной силой в открытой физической борьбе».

В формировании нравственности важную роль играли развивавшиеся на базе труда мышление и речь, которые создавали предпосылки для осознания целей, выходящих за пределы непосредственно воспринимаемой обстановки. Речь дала возможность человеку не только рационально регулировать отношения в коллективе, но и осуществлять саморегулирование. С помощью складывавшейся на базе совместной практической деятельности второй сигнальной системы и нервно-физиологического механизма внутреннего торможения оформились такие отношения между людьми, которые составили зачатки нравов и обычаев. Но прежде чем человек научился осознавать свои действия как коллективно значимые, он первоначально осуществлял их неосознанно.

Сила, обуздывавшая индивидуализм и вырабатывавшая черты взаимопомощи и солидарности в борьбе с врагами и в труде, проистекала не от личных склонностей индивида (хотя объективно эти нравственные качества были выгодны индивиду). Она заложена в самом факте взаимоотношения индивидов, в его постоянном влиянии на индивида. Власть группы над индивидом всегда была достаточно сильной, чтобы заставить его повиноваться представлениям о том, что такое хорошо и что такое плохо. Под влиянием различных общественных потребностей и соответственно существующему уровню умственного развития общество в течение тысячелетий постоянно и жестоко обуздывало индивидуализм как путём физического принуждения, так и различного рода требованиями, запретами и общественным осуждением. Наказание за нарушение соответствующих требований общества было крайне жестоким и часто кончалось кровавым и даже смертельным исходом (у жителей Цейлона и австралийцев существовал обычай убивать на месте преступления того, кто сорвал плод с чужого дерева). Рождение благородных нравственных чувств и представлений сопровождалось, таким образом, жестокостями; путь к ним залит слезами, кровью и усеян жертвами. Причём, сила социального влияния на индивида увеличивалась по мере усложнения ежедневной борьбы коллектива за выживание.

Играя активную роль в развитии общественного бытия, моральное сознание производно от него. Вся совокупность нравственных норм, бытующих в конкретно-исторических условиях жизни общества, представляет собой в конечном счёте не что иное, как обобщённые принципы и укоренившиеся способы взаимоотношения людей, получившие своё отражение и фиксацию в общественном и индивидуальном сознании. Иначе говоря, та или иная нравственная норма есть лишь обобщённый поступок. Вызванные жизненной необходимостью отдельные акты взаимопомощи, выдержки, самообладания, храбрости, благоприятствовавшие конкретному коллективу, сопровождались одобрением и поощрением со стороны коллектива. Полезные для коллектива и тем самым для самого субъекта деятельности поступки повторялись и в конце концов превращались в нравственную привычку, которая закреплялась обществом и путём подражания передавалась от поколения к поколению, приобретая характер обычая.

Нравственность включает совокупность принципов, правил, норм, которыми люди руководствуются в своём поведении. В этих нормах выражаются реальные отношения людей друг к другу и к различным человеческим общностям: семье, сослуживцам, едино- и иноверцам, представителям своей и других наций и так далее, наконец, к обществу в целом. Устойчивые, прочно закрепившиеся нормы морального поведения, переходящие от поколения к поколению, составляют нравственную традицию.

Важнейшая специфическая черта морали – оценка поступков и побуждений к ним. Основу такой оценки составляют сложившиеся в обществе, внутри социальных групп представления о добре и зле, о долге, справедливости, чести, в которых находят выражение требования к индивиду со стороны общества (или социальных групп), общественные (или групповые) интересы. В отличие от права принципы и нормы морали не зафиксированы в государственном законодательстве. Их выполнение основано не на законе, а на общественном мнении и совести.

Реальным, живым воплощением морали служат нравы и обычаи. Они проявляются в поступках людей. В содержание нравственности входят также моральные убеждения и чувства, образующие в совокупности нравственное сознание личности, социальной группы, общества в целом. Нравственное поведение характеризуется единством сознания и действия.

В своём взаимоотношении с материальными сторонами общественной жизни мораль обнаруживает сходство с такими общественными явлениями, как религия, философия, право, эстетическое, политика: в конечном счёте, в своей глубине все эти явления определяются характером экономического строя, но не напрямую, а через сложную цепь опосредствования, куда в качестве звеньев входят и сами названные явления. Но, с другой стороны, мораль, как уже подчёркивалось в её определении, служит тому, чтобы способствовать сохранению и укреплению существующих общественных отношений (в том числе и экономических) или содействовать их уничтожению путём нравственного одобрения или осуждения определённых поступков и общественных порядков.

Факторы формирования требований морали различны, но основой здесь является (как уже было сказано) социальная практика данного общества, те отношения, которыми люди связаны друг с другом. Среди них определяющее значение принадлежит производственным отношениям. Люди вырабатывают те или иные нравственные нормы прежде всего (но не единственно) в соответствии со своим положением в системе материального производства. Именно поэтому, кроме общечеловеческих принципов и норм поведения, существует множество образцов поведения, которым следуют лишь в некоторых социальных группах и которые подвергаются неприятию и осуждению за пределами этих групп. Есть принципы и нормы классовой, национальной, профессиональной, конфессиональной (даже в пределах одной религии) морали.

Кроме производственных отношений, на мораль воздействуют также исторически сложившиеся национальные традиции, семейные и бытовые порядки. Нравственность взаимодействует с политикой, правом, религией, искусством, влияя на них и подвергаясь влиянию с их стороны.

Обратив внимание на взаимосвязь нравственности с различными сферами общественной жизни, с различными видами деятельности, следует подчеркнуть мысль о том, что специфического вида моральной деятельности, наподобие производственной, религиозной, политической или художественной, скорее всего, не существует. Можно лишь выделить в любом виде деятельности нравственный аспект. В специальной литературе можно встретить термин «нравственная деятельность», но он представляет абстракцию, то есть отвлечённое понятие, с помощью которого из всего многообразия общественной практики выделяется её моральная сторона – поступки, поскольку они продиктованы нравственными мотивами: чувством долга, стремлением к добру, направленностью на осуществление нравственных идеалов – и могут быть подвергнуты нравственной оценке. Например, такое событие, как участие педагога в забастовке школьных работников с целью привлечь к этой социальной группе внимание властей и общественности (фактическим результатом этой акции могут быть самые разные следствия: рост количества информации об этой социальной группе в средствах массовой информации, выделением каким-либо предприятием, фирмой материальных ресурсов определённой школе, увеличение заработной платы и связанное с этим повышение цен и т. д.) может получить административную, юридическую, политическую, нравственную оценки. Эта последняя, данная различными людьми и группами людей, может быть прямо противоположной: педагога могут назвать и человеком чести, борющимся за интересы своих коллег (положительная оценка) и горлопаном, не желающим работать (отрицательная моральная оценка). Нас в данном примере деятельности интересует сейчас то, что конкретные действия педагога состояли не из «нравственных действий» как таковых, а действий, имеющих, скорее всего, экономическую цель, но дающих возможность оценить их и с моральной точки зрения.

Мораль как одна из областей духовной сферы общества включает моральную практику, нормы нравственности, учреждения и нравственное сознание. В этом последнем в форме понятий, представлений, настроений и т. п. отражаются моральные отношения и регулируемая с их помощью нравственная практика людей.

Среди вопросов, возникающих по поводу нравственного сознания, первый – о природе морали. Объективные законы общественной жизни получают в морали выражение в виде совокупности требований, предъявляемых к поведению людей. В отличие от норм права, нравственные требования вырабатываются непосредственно массовым сознанием и в моральном сознании принимают форму безличного долженствования, неписанного закона, равно распространяющегося на всех людей. В этом законе остаётся скрытой как выраженная в нём общественная воля, так и отражённая этой волей социально-историческая необходимость. Эта особенность нравственного сознания порождала и порождает мифологические, религиозные, идеалистические толкования происхождения моральных требований. Они изображались как повеления богов, априорный (т. е. не зависящий от опыта, практической жизни людей) закон практического разума (Кант), веление совести чистого «Я» (Фихте), выражение нравственного чувства, прирождённого человеку (А. Смит, А. Шефтсбери, Ф. Хетчесон) и т. п.

То, что нравственным сознанием считалось должным, отрывалось от социальной действительности, бывшей его источником, и противопоставлялось ей из-за того, что практическое осуществление должного всегда встречалось с историческими трудностями, препятствиями и иногда даже представлялось невозможным. Это противоречие между должным и действительностью, отражающееся в моральном сознании, всегда было одной из труднейших проблем.

Другая особенность нравственного сознания состоит в том, что его предписания, как уже было сказано, формулируются как универсальный закон, равно распространяющийся на всех людей. Эта особенность нашла отражение, например, в христианской морали («Итак, во всём, как хотите, чтобы с вами поступали люди, поступайте и вы с ними» Матф.,7-12) и была сформулирована Кантом в его понятии категорического императива, согласно которому моральной максимой поведения индивидуума может быть названа лишь та, которая одновременно может быть законом для всех людей.

Для нравственного сознания характерен ценностный способ обоснования долженствования (то есть той или иной моральной нормы): нечто должно быть совершено или осуществлено в силу того, что оно представляет собой благо, ценность, предпочтительную перед всеми другими возможностями. Ценность выступает в нравственном сознании не только в роли основания долженствования, требования, но и как критерий оценки происходящего и существующего. Нормативный, то есть оценочно-предписывательный характер представлений нравственного сознания вполне отвечает выполняемой моралью функции регулятора человеческого поведения.

В марксистском представлении о широте применимости моральных оценок есть одно положение, вызывающее резкое несогласие: «сфера применимости нормативных критериев кончается там, где вступают в действие общие законы исторической необходимости и где за человеком уже не остаётся свободы выбора,- в области общественных явлений, происхождение которых нельзя искать в доброй воле или в злом умысле кого-либо. Морализированием и называется такое расширение применимости морального сознания (например, к осмыслению исторического процесса), которое состоит в подмене научного анализа объективных законов истории рассуждением о том, как должны были бы происходить исторические события согласно нравственной идее, закону справедливости и т. д. Такое морализирование, присущее множеству социальных утопий прошлого, полностью преодолевается в марксизме, где вопрос о том, каким должно быть общество, решается на основе научного предвидения хода дальнейшего развития истории».

Действительно, нравственной оценке подлежит лишь свободная деятельность. Там, где человек лишён свободы, выбора, не существует и ответственности за содеянное. Юридической ответственности. Но моральная ответственность остаётся. Разве мы сегодня не можем дать моральную оценку таким историческим событиям, как разгон Учредительного собрания (5.01.1918 года), подавление выступления моряков Кронштадта (март 1921 года), коллективизация (конец 20-х, 30-е и 40-е годы ХХ века), массовые репрессии 1918-1953 годов, подписание пакта «Молотова-Риббентропа» (август 1939 года), захват «нашими» телебашни в Вильнюсе (январь 1991 года) и др.?

Вопрос об участии в событиях исторического масштаба – не вопрос нравственного выбора. Здесь действуют исторические законы, не подвластные воле людей, их выбору. Но средства, с помощью которых осуществляются исторические действия, определяются людьми. И от их нравственного сознания зависит, будут ли эти действия человечными или бесчеловечными.

Кроме вопроса о природе морали, следует коснуться темы структуры морального сознания. Эта структура включает различные формы. Простейшей формой нравственного сознания является норма, в которой моральное требование формулируется обобщённо, в виде общего правила, которому должны следовать во множестве конкретных отдельных случаев все члены данного сообщества (рода, нации, класса и т. д.). Каждая норма выделяет лишь какую-то одну сторону в поведении людей, предписывает или воспрещает только поступки определённого типа. Исторически первым примером нормы является табу (запрет). Запреты – основной нравственный регулятор поведения в первобытном обществе. В религиозном сознании нормы обычно принимают вид заповедей – повелений, исходящих от бога (например, ветхозаветный декалог). Свод норм составляет моральный кодекс. Если нормы вырабатываются нравственным сознанием стихийно – а так дело обстояло в истории в большинстве случаев,- то сведение их в кодекс приписывается массовым сознанием (и идеологами) какому-либо историческому или мифологическому лицу (например, «законы Моисея», «законы Ману»). В истории моральных учений неоднократно обнаруживались попытки создать всеобъемлющий кодекс, исходя из которого каждый мог бы во всех случаях жизни определить свою линию поведения. Но никакая совокупность норм не может стать универсальным руководством для поведения человека, так как не в состоянии охватить всё богатство и разнообразие общественной жизни.

Более сложная форма морального сознания, чем норма – нравственное качество. Выраженное в нём моральное требование конкретно не указывает, какие именно действия должен совершать человек, а в обобщённой форме предписывает и оценивает определённые стороны его поведения. Например, понятие честности как морального качества охватывает ряд частных норм поведения: говорить правду, исполнять обещания, уважать чужую собственность, - и индивид должен сам решать, как ему поступить применительно к той или иной ситуации. Сформировавшееся в сознании моральное качество ставит перед человеком задачу не только совершать какие-либо действия, но и целенаправленно формировать в себе определённые черты характера.

Ещё один элемент структуры нравственного сознания – моральный идеал. Последний есть образ совершенного человека, воплощающего в себе все возможные добродетели. Античное нравственное сознание не знает этого понятия: боги и герои древних греков наряду с добродетелями обладают всеми пороками и слабостями, характерными для людей. Впервые в западной культуре представление о морально совершенной личности возникает в христианстве (образ Иисуса), но этот идеал считается недостижимым для простых смертных. Нравственный идеал – высшая форма морального сознания в том случае, когда осуществление нравственных целей мыслится как задача самосовершенствования индивида. Но осуществление этой задачи, как правило, завершалось признанием непреодолимого противоречия между нравственными устремлениями личности и обстоятельствами общественной жизни. Поэтому в ряде этических учений, где понятие нравственного идеала играло особенно большую роль (моральная философия Лютера, Канта), он трактовался как принципиально недостижимый в реальной жизни.

Самый сложный характер имеет такая форма нравственного сознания, как нравственный принцип, формулирующий общие законы моральной деятельности человека. Здесь уже не просто характеризуются различные стороны поведения человека или черты нравственного облика личности, а даётся определение моральной сущности человека, смысл жизни и её конечного назначения. Принципы – это не правили поведения, но основания для выбора жизненных правил и целей. Именно так, например, перетолковывает в новое время христианскую заповедь любви Лютер, считающий её не нормой повседневного поведения, а общим законом жизни, который невозможно выразить в виде строго определённых правил; этот закон должен истолковываться каждым верующим соответственно духу учения Христа.

Принципы приобретают главенствующее значение впервые в буржуазном нравственном сознании (принципы индивидуализма, эгоизма, альтруизма). Это было отражением процесса освобождения личности от традиционных сословно-цеховых и церковных регламентаций, жёстко канонизировавших правила поведения индивида в повседневной жизни.

Параллельно с формированием норм, принципов, идеалов, раскрывающих содержание той или иной конкретной системы морали, в нравственном сознании развиваются понятия добра и зла, характеризующие деятельность человека с точки зрения её нравственного значения. В этих предельно абстрактных понятиях вся совокупность разнородных требований, предъявляемых к человеку и обществу, получает выражение в виде единой меры, к которой сводится всё многообразие человеческих поступков.

Наконец, особую группу понятий морального сознания составляют те его формы, в которых отражаются различные виды нравственных отношений человека к обществу: долг, ответственность, совесть, достоинство.

Таким образом, структура морального сознания исторически развивается и надстраивается новыми понятиями по мере социального (в целом) и духовного (в частности) прогресса общества. При этом структура более устойчива, чем то содержание, которое вкладывается в формы морального сознания. Если содержание, смысл, вкладываемый в нравственные нормы, принципы, идеалы, понятия добра и зла, совершенно различен у разных классов, наций и др. социальных групп и претерпевает заметные изменения в ходе истории, то сами эти формы сохраняются на протяжении эпох.

Моральные воззрения людей изменялись вслед за изменениями в их социальной жизни. В каждую эпоху общество в целом или составляющие его социальные группы вырабатывали такой критерий морали, который с объективной необходимостью вытекал из их материальных интересов. Ни один из этих критериев не мог претендовать на общезначимость, поскольку в классовом обществе не существовало и не могло существовать единства материальных интересов людей. Однако, поскольку в социально разнородном обществе были хоть какие-то общие интересы, формировались и элементы общечеловеческой морали. Мораль общечеловеческая может сформироваться, а главное – действовать не ранее, чем исчезнут социальные противоположности групп, составляющих общество. Общечеловеческая мораль – один из нравственных идеалов, обладающих мощным потенциалом, становящийся крайне необходимым в современных глобальных условиях, но, к сожалению, характеризующийся пока малой степенью реальности.

Прогресс в развитии общества закономерно приводил к прогрессу в развитии морали. В каждую историческую эпоху прогрессивный характер носили те моральные нормы, которые отвечали потребностям общественного развития, способствовали уничтожению старого, отжившего. Носителями морального прогресса в обществе были прогрессивные социальные группы. Нравственный прогресс состоит в том, что с развитием общества зарождались и получали всё большее распространение такие нормы морали, которые поднимали достоинство личности, ценность общественно-полезного труда, воспитывали в людях потребность служить обществу, солидарность.

Мораль – древнейшее проявление духовной жизни. Она зародилась в формирующемся обществе, которое для своего существования требовало предотвращения враждебных столкновений членов общины и согласования их действий, предполагало подчинение воли индивида общим интересам. Практика взаимоотношений, складывавшаяся под влиянием жестокой борьбы за существование, постепенно закреплялась в обычаях, традициях, которые соблюдались неукоснительно. Содержательным ядром морали было первобытное равенство и свойственный родовому обществу первобытный коллективизм. Индивид чувствовал свою неразрывную связь с общиной, вне которой он не мог существовать. Беззаветная преданность и верность своему роду, племени, самоотверженная защита сородичей, взаимопомощь, сострадание по отношению к ним были непререкаемыми нормами нравственности того времени, и во имя рода его члены проявляли трудолюбие, выдержку, мужество, храбрость, презрение к смерти. В совместном труде закладывалось чувство долга, на основе первобытного равенства рождалось чувство справедливости. Отсутствие частной собственности на средства производства делало мораль единой для всех членов рода. Каждый, даже самый слабый чувствовал за собой его силу. В этом состоял источник чувства собственного достоинства, свойственного людям того времени.

Но было бы неправильно идеализировать мораль первобытного общества и не видеть её исторически обусловленной ограниченности. Суровые условия жизни, крайне низкий уровень развития производства, частое бессилие человека перед непознанными стихиями порождали суеверия и жестокие обычаи. Именно в роде получил начало существующий до настоящего времени у некоторых народов обычай кровной мести (вендетта) или принцип талиона («око за око»), очень медленно исчезал дикий обычай людоедства (каннибализм), также сохраняющийся до последнего времени (случаи каннибализма были нередкими в экстремальных условиях: массовый голод в России в период Гражданской войны, голод на Украине в начале 30-х годов ХХ века, в Ленинграде - в период блокады, во время групповых побегов заключённых из отдалённых лагерей). В подавляющем большинстве случаев каннибализм имел экономическую основу – голод. Но история знает людоедство и на ритуальной – религиозно-мифологической – основе: в XVIII веке английский путешественник Дж. Кук был съеден аборигенами в качестве «сверхчеловека», в 70-е годы ХХ века император Центральноафриканской империи Бокасса I поедал своих политических противников с целью самоутверждения). Таким образом, в родовом обществе развивались как положительные, так и отрицательные нравственные качества. В эпоху варварства начали формироваться высшие свойства человека. Личное достоинство, красноречие, прямота, мужество, храбрость становились с этого времени общими чертами характера, но вместе с ними появились жестокость, предательство, фанатизм.

Мораль первобытного общества – главным образом мораль слепого подчинения непререкаемым требованиям обычая. Индивид ещё не обособился от коллектива, не стал личностью, отсутствовало отличие «общественного» и «моего». Коллективизм носил ограничивающий, исключающий характер: всё, что было вне рода, племени, было «вне закона». Дальнейшее развитие общества – это не только совершенствование процесса производства материальных благ и расширение общения, но и – как следствие этого – совершенствование моральных норм, регулировавших все социальные процессы.

В нашу задачу не входит изложение всей истории моральных воззрений. Мы лишь пытались представить положение о социальных корнях морали, показать, что врождённых, независимых от условий существования людей или дарованных кем-то нравственных представлений и нравственной практики не существовало. Те или иные моральные идеи можно проповедовать с большим или меньшим успехом, но укоренятся они в массовом сознании и превратятся в реальное поведение людей лишь в том случае, если будут соответствовать материальным условиям их существования.

Религия как область духовной сферы общества.

Нам необходимо познакомиться с религией как с общественным явлением с точки зрения логики, не обращаясь к её истории. Поэтому здесь будут поставлены вопросы о сущности и структуре религии, причинах её возникновения и существования, а также вопрос о функциях религии.

Этимология слова «религия», связанного с латинским глаголом religare (связывать) или, может быть, relegere (перечитывать, передумывать), ничего не даёт для уяснения содержания понятия религии, ибо в ходе исторического развития оно наполнялось новым содержанием. Существует множество определений религии. Такое многообразие объясняется в какой-то мере сложностью и противоречивостью религиозных явлений, но не в последнюю очередь – различными методологическими установками исследователей, их классовыми позициями и т. п. Мы будем понимать под религией один из видов ценностно-ориентационной деятельности, социокультурное образование, предназначенное для удовлетворения потребности общественного человека в необыкновенном, таинственном, чудесном, сверхъестественном, которое непосредственно способно и способствует – по мнению нуждающегося – благоприятному мироустроению.

В этом определении следует обратить внимание на две особенности:

А) необходимость, появившуюся в обществе с самого начала его истории, в средствах ориентирования в многообразной окружающей действительности. Эта необходимость давать явлениям оценку (без которой, как и без знания, не обходится построение проекта, мысленного действия как прообраза действия предметного) вызвала к жизни в разное время различные виды ценностно-ориентационной деятельности: эстетическую, правовую, философскую, моральную, политическую;

Б) потребность человека, ощущающего ограниченность, «малость» своих сил, в существовании чего-то, на что как на последний предел он мог бы возлагать надежды, упования, что давало бы защиту, оказывало помощь в любой ситуации. Это нечто должно поэтому обладать сверхъестественными свойствами.

Анализ самых различных религиозных систем прошлого и настоящего показывает, что мы имеем дело с явлением, включающим в себя ряд непременных компонентов:

1. Церковь как общественный институт, объединяющий на специфической религиозной основе (но нередко и на более широкой почве) людей, считающих себя приверженцами данной религии или выдающих себя за таковых. Типы религиозных организаций могут быть различными – профессиональными (церковь), непрофессиональными, смешанными.

2. Культ как совокупность религиозных действий, выполняемых в соответствии с каноническими установлениями данной религии под контролем и руководством организации. Здесь выделяют формы культовых действий, предметы и средства культа, место и время проведения действий.

3. Верования и представления, составляющие систему догматов или – в простейших случаях – мифологию данной религии (есть, следовательно, два основных генетических типа религиозного сознания – мифологический и доктринальный).

4. Специфические эмоциональные переживания, связанные с верованиями и культом соответствующей религии.

5. Религиозные нормы, в том числе нормы, получившие независимо от своего действительного происхождения оправдание и освящение в системе догматов данной религии.

Последние три компонента религиозной структуры образуют вместе религиозное сознание, его концептуальный, эмоциональный и нормативный слои соответственно.

Какой из перечисленных пяти элементов может претендовать на роль основного признака, определяющего специфику понятия «религия», то есть сущность этого явления? Несомненно, верования, представления и связанные с ними переживания. И нормы нравственности, и культ, и учреждения приобретают религиозный характер лишь в том случае, если они связаны с религиозными верованиями, а эти последние могут быть оценены в качестве религиозных, лишь когда объектом веры служат не естественные, а сверхъестественные явления – нечто, стоящее вне законов мира, не подчиняющееся, а противостоящее им.

Если человек не только представляет себе сверхъестественное, но и верит в его реальность, то у него неминуемо возникает потребность вступить в какие-то отношения с этой реальностью, ибо от сверхъестественного, как считает верующий, может зависеть его личное благополучие, как и благоденствие других людей, интересы которых ему близки. Если сверхъестественные персонажи действительно существуют, то при тех возможностях, которые имеются в их распоряжении, они могут оказать существенное влияние на судьбы людей. А поскольку это так, то обнаруживается необходимость вступить с этими существами в такие отношения, которые бы обеспечили их благожелательность. Возникает задача их систематического умилостивления при помощи жертвоприношений и молитв, соблюдения таких норм поведения, которые были бы угодны высшим существам.

Признание веры в сверхъестественное определяющим признаком религии даёт возможность отличать религиозные явления от нерелигиозных. Религиозная вера как особое отношение к объектам, созданным человеческой фантазией, характеризуется следующими моментами:

- верой в реальное существование сверхъестественного – в отличие от других форм фантастического мышления, например, в искусстве, где также часто встречаются фантастические сверхъестественные образы и события, но они не выдаются за реальность; - эмоциональным отношением к сверхъестественному – религиозный человек не только мыслит и представляет себе сверхъестественный объект, но и переживает своё отношение к нему;

- иллюзорной деятельностью – поскольку религиозный человек верит в способность сверхъестественных существ, сил или свойств влиять положительно или отрицательно на его жизнь, всякая религия включает в себя определённые предписания поведения верующего по отношению к сверхъестественному, предписания, которые реализуются в религиозном культе. При помощи жертвоприношений, молитв, заклинаний, различных магических манипуляций религиозный человек надеется установить контакт со сверхъестественными силами и склонить их на свою сторону.

Таким образом, религиозные представления, настроения и культ – непременные составляющие религии как целого и религиозной веры в отличие от веры нерелигиозной.

Вера в сверхъестественное как важнейший признак религиозного отношения к миру проявляется в трёх непременных элементах любой религии, начиная с тотемизма, возникшего многие тысячи лет тому назад, и кончая мировыми религиями:

а) анимизме – вере в реальное существование сверхъестественных существ (богов, духов) и в одушевлённость различных природных явлений;

б) фетишизме – вере в сверхъестественные свойства естественных явлений, вещей;

в) магии – вере в существование сверхъестественных связей между естественными явлениями.

Время возникновения религиозных верований представляет собой период очень большой протяжённости, занявший десятки тысяч лет. Сложность описания процесса возникновения религии усугубляются тем, что в разных областях ойкумены развитие материальной и духовной культуры шло неравномерно. Поэтому датировка возникновения религии множественна.

Как бессмысленно ставить вопрос об абсолютном возрасте религии, поскольку в разных районах Земли процесс культурного развития проходил неравномерно, так же не стоит искать «колыбель» первоначальных религиозных верований: появление их и связанных с ними культов имело настолько существенные объективные и субъективные причины у всех групп человечества, что оно повсюду происходило спонтанно, и внешние влияния только в какой-то мере способствовало этому процессу. Вот почему наивными представляются указания на отдельных людей, якобы придумавших религию и обманывающих с её помощью пассивную массу (в истории свободомыслия существуют легенды о трёх «великих обманщиках» - Будде (563-483 до н. э.), Иисусе Христе и Магомете (VII в. н. э.)).

Некоторые исследователи считают, что религия была уже у синантропа. Но основания для таких утверждений сомнительны (так называемый «ритуальный каннибализм»). Фактически никаких доказательств религиозности человека на стадии нижнего палеолита не существует, есть основания утверждать, что первоначальные религиозные представления стали появляться в период среднего палеолита, а в позднем – уже существовали более или менее оформленные верования и связанные с ними магические ритуалы. У кроманьонца (примерно 35 тыс. лет тому назад) религия уже безусловно существовала, что подтверждают археологические и этнографические данные. Чтобы в сознании человека могли появиться религиозные представления, необходима определённая степень развития этого сознания. Причём, способность к заблуждению не уменьшается автоматически в ходе технико-экономического и интеллектуального прогресса. Ведь чем дальше, тем всё более сложные задачи ставил перед собой человек и тем более высокого уровня достигали его заблуждения. Для появления религиозного заблуждения необходимы определённые гносеологические (теоретикопознавательные) возможности, возникающие на довольно высокой ступени истории человеческого интеллекта.

До того времени, как в сознании и поведении первобытного человека стали формироваться элементы веры в сверхъестественное, он был стихийным материалистом. В его практике и сознании отражались объективные закономерности мира, обнаруживаемые им в процессе повседневной жизнедеятельности. Целесообразный, логически правильный и, следовательно, материалистический характер практической деятельности человека на ранних стадиях развития общества выражен очень чётко. Исследователи отмечают целесообразность орудий производства, остроумие приёмов охоты, замечательную наблюдательность, логичность рассуждений и заключений, выводимых из наблюдаемых фактов.

Но на каком-то этапе в поведении и сознании человека наряду с деятельностью, в основе которой лежат всё более осознаваемые действительные закономерности мира, появляются действия, базирующиеся на фантастических представлениях о сверхъестественных существах и явлениях. Религиозная практика начинает существовать и переплетаться с реальной жизненной практикой, никогда не подменяя её. Последнее было бы гибельно для человечества. Соответственно раздваивается и сознание людей. Чем дальше, тем парадоксальнее выглядит картина этого раздвоения, ибо фантастический мир религиозных представлений обогащается новыми порождениями религиозного творчества, усложняется, разветвляется. Причины этого раздвоения сознания коренятся, во-первых, в условиях общественного бытия того времени и, во-вторых, в особенностях самого общественного сознания. Условия общественного бытия первобытного человека с неизбежностью приводили к возникновению религии. Энгельс писал в этой связи об «экономической основе лишь в отрицательном смысле». Эта основа в очень малой мере спасала человека от бессилия в борьбе с природой. Конечно, нельзя считать бессилие человека древности перед лицом природы абсолютным: если бы оно было таковым, то человечество бы погибло. И одним из факторов, способствовавших выживанию человечества, несомненно, была религия – сознание, наполненное иллюзиями. На судьбе человечества благотворно сказывался психологический механизм, запечатлённый в высказывании «ложь во спасение». Бессилие было относительным, ибо самой же природой человек был наделён такими силами, которые открывали перед ним перспективу всё большего приспособления к её условиям. Тем не менее, бессилие, «малосилие» было фактом, подавлявшим, травмировавшим сознание, что и обусловило психологические предпосылки возникновения религиозных верований.

Здесь возникает вопрос, который используется сторонниками теологических теорий происхождения религии: гнёт сил природы всегда тяготел над человеком, но почему же религия возникла не с самого начала существования человечества?

Это затруднение выглядит серьёзным, если не учитывать того, что имеется в виду такое бессилие, которое проходит через сознание человека, осознаётся им. Ощущение бессилия может возникать у любого животного в безвыходной для него ситуации, но этого ощущения недостаточно для того, чтобы под его воздействием возникло какое-либо подобие религиозных представлений. Для их появления нужно систематическое переживание состояния бессилия, неудовлетворённости, безнадёжного стремления к чему-то лучшему. Такое психическое состояние может появиться у человека на довольно высокой ступени развития его психики. Только тогда, когда в поле его умственного зрения оказываются какие-то цели, но они недостижимы, создаётся то нервно-психическое напряжение, которое способно парализовать чувство реальности, обесценить результат опыта, практики и стимулировать работу неконтролируемой фантазии в направлении, ведущем к появлению религиозных призраков. Бессилие осознаётся, таким образом, как неспособность достичь то, что представляется остро необходимым.

Для появления потребности в сверхъестественном нужно, чтобы человека не удовлетворяло его положение, чтобы оно возбуждало в нём мечты о лучшем и стремление к лучшему, которые сейчас неосуществимы. У наших животных предков не было таких стремлений, ибо они не были в состоянии осознавать своё положение как неудовлетворительное и не могли представлять себе ничего другого, кроме того, что составляло их жизненную реальность. На какой-то ступени развития человека такая неудовлетворённость появилась и породила потребность в религиозной фантастике. Но не это одно привело к возникновению религии. Был ещё ряд особенностей сознания на той ранней степени его развития.

Основным психологическим условием возможности возникновения религиозных представлений было развитие воображения до такой степени, которая позволила ему отрываться от повседневной реальности и строить общие (обобщённые) представления, а затем и понятия. До тех пор пока сознанию доступны лишь единичные представления, оно «привязано» к материальной действительности, буквально копируя её. Переход от наглядно-действенного мышления через наглядно-образное к понятийному представляет собой прогресс. Но прогресс, как известно, приносит не только сладкие плоды. Горьким плодом стала возможность появления в сознании, в воображении (в фантазии) фантастического, фантомного, иллюзорного элемента. Под влиянием каких-то фактов бытия такое сознание порождает призраки и иллюзии, побуждает человека рассматривать невозможное как возможное, делать грубые логические ошибки. Конечно, положительное значение появления воображения несравнимо весомее, чем его издержки (если воображение постоянно контролируется работой критического мышления). Но их как раз и приходится принимать во внимание, исследуя вопрос о происхождении религии. Развитие воображения у первобытного человека происходило в рамках присущего ему абсолютного сенсуализма, то есть склонности полностью доверять своим ощущениям и восприятиям, не будучи в состоянии подвергать их проверке как жизненной практикой, так и работой критической мысли. В психике господствовал обусловленный абсолютным сенсуализмом примитивный, наивный реализм, в силу которого первобытный человек принимал за чистую монету все свои ощущения и впечатления, в том числе иллюзии, галлюцинации, сновидения, кошмары. Воображение, таким образом, имело своим «материалом» не только объективные данные опыта, но и субъективные ошибочные впечатления. И способность к абстрагированию, усиливавшаяся в ходе развития воображения, также должна была оперировать не только объективно-истинным, но и иллюзорно-эмпирическим «материалом».

Отвлекаясь, абстрагируясь от эмпирической реальности, первобытное сознание получило возможность конструировать представления о явлениях (и закономерностях), не наблюдаемых, не воспринимаемых органами чувств. «Материалом» для таких представлений служили отдельные стороны действительных вещей и явлений, абстрагируемые от целого. Причём, эти представления были персонифицированными, олицетворёнными.

Стремление к олицетворению свойственно сознанию на ранних ступенях его развития. В условиях дисциплинированного логического мышления оно может проявляться лишь в определённых жёстких рамках, причём условный характер этого олицетворения осознаётся человеком. В первобытном же сознании стремление к олицетворению получает полную свободу и реализуется в образах и представлениях, выражающих в персонифицированной форме отдельные черты и стороны окружающих человека явлений. Содержанием олицетворения является уподобление первобытным человеком самому себе всех явлений, с которыми ему приходилось сталкиваться. Это явление носит название антропоморфизма; точнее его следовало бы называть антропопатизмом (буквально – «чувствованием по-человечески»). Ещё до того, как человек стал «строить» богов по своему образу и подобию, он уже представлял себе сверхъестественные существа в самом различном внешнем облике, наделённые человеческой внутренней психической жизнью, человеческими чувствами и ощущениями, логикой человеческого поведения и рассуждения.

Следующая деталь механизма формирования религиозного сознания. Известно, что чем меньшей информацией располагает человек по поводу того или иного предмета, тем более он склонен его представлять и объяснять по аналогии с другими вещами, о которых располагает значительной информацией. Суждение «по аналогии» имеет право на существование. Но если оно осуществляется без соблюдения целого ряда правил, стихийно, то приводит к ошибкам и заблуждениям. Первобытный человек, располагая скудной информацией об окружающих его вещах и предметах, объяснял их по аналогии с собой. Незнание распространялось на очень широкий круг явлений, а сфера, из которой можно было черпать материал для аналогий, напротив, была чрезвычайно узкой. Однако существовала область, в которой даже первобытный человек знал сравнительно много, - его собственная внутренняя жизнь. Первобытный человек не выделял себя из природы. Прошло немало времени, прежде чем он начал применять к себе и к объективному миру различные мерки. Это «невыделение себя из природы» равносильно «неотделению природы от себя». Первобытный человек не себя объяснял, исходя из знаний о природе, - таких знаний у него было очень мало, - а, наоборот, природу объяснял на основании того, что он знал о себе.

Нуждался ли первобытный человек в этих объяснениях? Играла ли любознательность существенную роль в его поведении и сознании? Свойственный высшим животным ориентировочный рефлекс в психической организации человека выступает как любознательность, Объектами этой любознательности могут быть любые явления внешнего и внутреннего мира. На ранних этапах человеческого развития она была направлена не на решение философских проблем, «проклятых вопросов», волновавших мыслителей последующих эпох, а использовалась для решения самых насущных проблем физического существования. Прежде всего, человеческая любознательность искала ответ на вопрос о том, как уцелеть в борьбе за существование. Именно в процессе решения этой проблемы у нашего далёкого предка появились психические конструкции как жизненно-реалистического, так и фантастически-иллюзорного порядка. Таким образом, аналогии с самим собой у первобытного человека рождались не для объяснения сущности природных явлений в целом (до этого было ещё очень далеко), а для ориентировки в непосредственном окружении. Конечно, заинтересовать человека могли и те явления, которые не имели прямого отношения к жизненной практике. Но в этом случае любознательность могли привлечь явления не обычные, нарушающие привычный ход жизни. Тогда и возникали вопросы: «что такое?», «почему?», «откуда?». Они явились стимулом рождения этиологических (объяснительных) мифов. Если нельзя согласиться с концепцией, по которой религиозные представления целиком возникли из этиологической мифологии, то нельзя и целиком игнорировать роль стихийно появляющихся объяснений в генезисе религии.

То обстоятельство, что эти объяснения были в значительной степени не просто ошибочными, а религиозно-фантастическими, имело одним из источников эмоционально-импульсивный характер умственной деятельности первобытного человека. А этнографические наблюдения свидетельствуют о том, что на ранних ступенях развития общества человек был более нервозен, чем в последующее время. Если то или иное уподобление или отождествление соответствует страстному желанию человека или затрагивает эмоциональную сторону его сознания другим порядком, например, возбуждая чувство тревоги и страха или держа его каким-либо образом в состоянии эмоционального напряжения, то будь оно даже несуразно по содержанию, у него есть шансы закрепиться в сознании человека как истинное и действительное. На возникновение в сознании первобытного человека религиозных призраков должны были оказывать влияние прежде всего отрицательные эмоции: страх, внутренняя подавленность, ощущение бессилия, отчаяние. В этих условиях человек испытывает потребность в утешении. Его сознание подсказывает ему такие возможности и варианты развития событий, которые способны дать это утешение. На этой стадии развития общественного сознания, когда воображение уже в состоянии конструировать фантастические построения, оно приходит на помощь потребности в утешении. Разум человека, который мог бы в другой атмосфере развенчать созданное фантазией построение, в данной обстановке молчит. Потребность человека, его желание, «бессильное вожделение» (Маркс) укрывают и защищают иллюзорные представления, сулящие спасительный выход из кажущегося безвыходным положения. Религиозное заблуждение оказывается неуязвимым для логики и практики только потому, что запуганный жизнью человек испытывает настоятельную нужду в том, чтобы верить в истинность утешительного заблуждения.

Было бы односторонностью умолчать о том, что стимулом к возникновению религиозных представлений являлись и некоторые положительные эмоции. Радость и восторг по случаю какой-то жизненной удачи, чувство благодарности тому, что способствовало этой удаче в действительности или только в воображении человека, ощущение здоровья или просто физиологической мышечной радости – всё это тоже требовало выражения. Частично оно реализовалось в общении с другими людьми, в песнях, плясках, празднествах. Принципиально иным выходом для него было общение с создававшимися тут же воображением под стимулирующим влиянием этих эмоций сверхъестественными сущностями.

Итак, религия возникла тогда, когда это, оказавшись необходимым, стало возможным. Необходимость коренилась в тяжёлых условиях жизни человека, в порождавшимися этими условиями постоянном нервно-эмоциональном напряжении, травмировавшем разумную умственную деятельность, в стремлении к самообнадёживанию и самоутешению. Возможность появления религиозных иллюзий и связанных с ними культов появилась лишь тогда, когда человеческое сознание достигло такого уровня, при котором стало существовать относительно независимо от бытия, «отлетать» от него. Иными словами, у религии существуют вполне земные истоки – социальные и гносеологические корни.

Религия, вырастая постепенно в относительно самостоятельную область общественной жизни, служит удовлетворению самых различных потребностей человека. К числу функций религии относят коммуникативную, нормативную, этиологическую, консолидации общества и социализации индивида, компенсаторную, патерналистскую, эстетическую, моральную.

Коммуникативная функция религии проявляется в том, что она как система взглядов удовлетворяет потребность людей в общении. Но важно помнить о том, что принадлежность к той или иной конфессии не только сближает, но и разделяет людей: в глазах представителей данной конфессии все остальные верующие, как правило, оказываются «неверными».

Нормативная функция религии состоит в управлении человеческим поведением при помощи определённой системы религиозных норм, принципов и т. п. Эта функция часто сливается с нравственной, ибо общественное предназначение морали – быть регулятором поведения.

Этиологическая (объяснительная) функция религии заключается в интерпретации быта в свете соответствующих религиозных взглядов (образцом выполнения этой функции считается и сегодня написанный около полутысячи лет тому назад «Домострой»).

Функция консолидации общества позволяет в определённых исторических условиях сплачивать общество. Например, во время религиозных войн. Недавно в нашем обществе вспомнили об этой функции религии с целью заменить ею псевдокоммунистическую идеологию как фактор формирования морально-политического единства народа.

Функция социализации индивида осуществляется религией совместно с другими субъектами этой деятельности: семьёй, школой, воспитательными учреждениями. Будучи свидетелями культурной разрухи, существующей в современном российском обществе, приверженцы религии прибегли к этому средству, чтобы спасти себя и своих детей – стали печатать комиксы на ветхозаветные темы, открывать воскресные школы, вести соответствующие телепередачи и т. д.

Эстетическая функция религии заключается в удовлетворении потребности верующего в прекрасном, возвышенном. Люди принимают участие (или являются зрителями, слушателями) в культовых действиях, наслаждаясь церковным пением, красотой церковных одежд и утвари и т. п. Эстетические потребности, эстетическое отношение человека к действительности в качестве одной из разновидностей ценностного отношения, к числу которых относится и религия, возникли на базе практических отношений. По мере развития производства, укрепления и видоизменения общественных связей изменялись цели и потребности людей, а, стало быть, вещи и явления приобретали иные ценностные значения. Появление в верхнем палеолите духовных (в широком, а не только в религиозном смысле) запросов видоизменило и характер ценностей. Они вышли за узкие пределы утилитарности, непосредственных материальных потребностей человека. С того времени стали формироваться духовные ценности, соответствующей новой, коренным образом изменившейся фазе взаимодействия природы и общества. Новые (духовные) ценности не только бытуют наряду со старыми, материальными, но (и это особо требуется подчеркнуть) возникли на их базе как их качественное видоизменение. Эстетическое как раз и представляло собой один из существеннейших типов таких новых ценностей.

Таким образом, эстетическое и религиозное отношение к миру имеют один общий корень – практику. Обслуживая общество, эстетическая (в частности, художественная) и религиозная деятельности имеют точки соприкосновения, что и создаёт возможность принимать видимость за реальность – утверждать, что религия, церковь есть наиболее благоприятная среда для удовлетворения эстетических потребностей человека и процветания искусства. Эстетические, как и нравственные отношения между людьми и отношения их к природе существовали первоначально вне связи с религией и лишь позднее были ею поглощены (эта же участь постигла и другие стороны общественной жизни). В новое время начался процесс секуляризации морали и эстетической сферы, то есть освобождения их от «опеки» со стороны религии.

Во всех перечисленных функциях религия действовала вместе с другими общественными явлениями (это свойственно ещё одной функции – нравственной, о которой речь впереди) либо в качестве синергического (действующего в том же направлении, совместно), либо блокирующего средства. Но у неё есть ещё собственные функции, без которых она вряд ли могла бы существовать как устойчивое явление. К их числу можно отнести компенсаторную и патерналистскую. Смысла этих функций мы уже коснулись, говоря о психологических механизмах, способствовавших возникновению у человека религиозного отношения к миру.

Проблема «наличного возможного – желаемого, но недосягаемого» есть важнейшая вечная проблема. Но решать её можно по-разному. Один путь – постоянное стремление к получению всё большего реального результата. Второй – замещение реального результата его духовной компенсацией: «нет счастья на земле – надо иметь веру в вечное блаженство за гробом», «мир полон несправедливостей – надо веровать в справедливый суд господний». Для человека здравого смысла первый путь предпочтительней. Такой человек всегда надеется прежде всего на себя. И на помощь других людей. Но ведь и второй путь нельзя однозначно оценить как путь к пропасти. Духовная компенсация – это, кроме всего, и амортизатор, спасающий психику человека от ударов судьбы. Перенести потрясающий удар, смягчить ощущение боли помогает болеутоляющее средство. Выполняя компенсирующую функцию, религия становится «сердцем бессердечного мира». Именно по этой причине Маркс назвал религию «опиумом народа», «вздохом угнетённой твари».

Патерналистская функция есть ответ на постоянно существующее у человека желание иметь, ощущать существование кого-то (чего-то), кто надёжней, сильней, выше во всех отношениях не только заурядного, но и выдающегося человека. Это чувство обостряется, когда человек теряет родителей: исчезает опора, на которую он мог бы опереться в любой момент, исчезает тот, кто может заступиться, помочь, уберечь. Бога – отца небесного – мы представляем отцом реальным; священника (представителя бога на земле) называем святым отцом. Существование патерналистской функции религии свидетельствует, возможно, о сохраняющемся инфантилизме человечества. О существовании патерналистской функции религии говорят не только религиоведы, но и сами богословы. Вот пример рассуждений одного из раннехристианских философов: «Нам говорили, что Бог присутствует во всём. Но присутствие Бога невозможно найти в чуме и холере, в убийстве, в ненависти и жестокости, во зле и тьме… Бог присутствует в свободе, в любви, в истине и в правде, в красоте. Бог и есть Тот, к Кому можно уйти от ужасов, безобразий, жестокостей мира…».

Нравственная функция религии сегодня привлекает к церкви особое внимание. Моральное одичание в нашей стране, ставшее ныне самоочевидным фактом, заставляет людей различных взглядов уповать на религию как на единственно возможное средство нравственного возрождения. И в светских, и в церковных кругах витает идея: обращение к религии позволит возродить духовность, нравственность, поскольку важнейшим признаком религии является, якобы, моральность.

То обстоятельство, что религиозные запреты распространяются на некоторые формы поведения, которые можно назвать асоциальными и аморальными (например, обман, воровство, убийство и проч.), даёт повод к широко бытующему взгляду, согласно которому религия уже в первобытном обществе являлась как бы источником морали и гарантом выполнения людьми нравственных предписаний. Это мнение опровергается этнографическими данными. Английский религиовед XIX века Э. Тайлор (Тэйлор) писал: «…факты говорят в пользу того, что отношение между нравственностью и религией существует лишь в зачаточной форме или вовсе не существует в рудиментарной культуре». Он считает, что моральные нормы, имевшие хождение в первобытном обществе, лежали в иной плоскости, имели иные причины возникновения, чем религиозные табу. Они, «по-видимому, совершенно независимы от анимистических (этим словом Тэйлор называет всё религиозное. – Авт.) верований и обрядов, существовавших рядом с ними». Вот ещё одно высказывание на тему «религия и мораль». Оно принадлежит австрийскому психиатру З. Фрейду, который писал в начале ХХ века: «Сомнительно, чтобы люди в эпоху неограниченного господства религиозных учений были в общем и целом счастливее, чем сегодня; нравственнее они явно не были. Им всегда как-то удавалось экстериоризовать (вывести наружу; в данном случае – убрать из души вон) религиозные предписания и тем самым расстроить их замысел. Священники, обязанные наблюдать за религиозным послушанием, шли в этом людям навстречу. Действие божественного правосудия неизбежно пресекалось божьей благостью: люди грешили, потом приносили жертвы или каялись, после чего были готовы грешить снова. Русская душа отважилась сделать вывод, что грех – необходимая ступенька к наслаждению всем блаженством божественной милости, то есть в принципе богоугодное дело. Совершенно очевидно, что священники могли поддерживать в массах религиозную покорность только ценой очень больших уступок человеческой природе с её влечениями. На том и порешили: один бог силён и благ, человек же слаб и грешен. Безнравственность во все времена находила в религии не меньшую опору, чем нравственность. Если религия не может продемонстрировать ничего лучшего в своих усилиях дать человечеству счастье, культурно объединить его и нравственно обуздать, то неизбежно встаёт вопрос, не переоцениваем ли мы её необходимость для человечества и мудро ли мы поступаем, основываясь на ней в своих культурных запросах.

Критика подточила доказательную силу религиозных документов, естествознание выявило содержащиеся в них заблуждения, сравнительные исследования обратили внимание на фатальную аналогичность принятых у нас религиозных представлений и духовной продукции примитивных народов и эпох».

Для доказательства моральности религии (конкретнее – христианства) обычно указывают на декалог. Он действительно концентрированно и чётко формулирует основные требования нравственности. Но основные положения христианских десяти заповедей с малыми вариациями повторяются не только в моральных кодексах многих религий, но и в нерелигиозных этических учениях. Это обстоятельство заставляет сделать вывод не о «богодухновенности» декалога, а о том, что в нём (и в соответствующих местах прочих религиозных учений) зафиксированы выработанные к этому времени обществом основные положения морали как регулятора совместной жизни людей. Подтверждением этой мысли можно считать высказывание лауреата Нобелевской премии австрийского этолога К. Лоренца: «… представим себе, что мужчина живёт в таком обществе (Лоренц имеет в виду первобытное общество. – Авт.) с десятком своих лучших друзей, с их жёнами и детьми. Все мужчины неизбежно должны стать побратимами; они – друзья в самом настоящем смысле слова, каждый не раз спасал другому жизнь. И хотя между ними возможно какое-то соперничество из-за главенства, из-за девушек и т. д., - как бывает, скажем, у мальчишек в школе, - оно неизбежно отходит на задний план перед постоянной необходимостью вместе защищаться от враждебных соседей. А сражаться с ними за само существование своего сообщества приходилось так часто, что все побуждения внутривидовой агрессии насыщались с избытком. Я думаю, что при таких обстоятельствах в этом содружестве из пятнадцати мужчин, любой из нас уже по естественной склонности соблюдал бы десять заповедей Моисея по отношению к своему товарищу и не стал бы ни убивать его, ни клеветать на него, ни красть жену его или что бы там ни было, ему принадлежащее. Безо всяких сомнений каждый по естественной склонности стал бы чтить не только отца своего, но и вообще всех старых и мудрых, что и происходит, по Фрезер Дарлинг, уже у оленей, и уж тем более у приматов, как явствует из наблюдений Уошбэрна, Деворэ, Кортландта».

Наличие декалога и его аналогов в нехристианских вероучениях вовсе не делает верующих высокоморальными людьми. Более того, религиозное мироощущение добавляет к ставшим прописными истинам нравственности некоторые моменты, по сути своей аморальные. Их, как минимум два. Первое – это идея воздаяния, идея рая и ада. Сама мысль о плате, воздаянии вводит в мораль, в поведение корысть, а это уже безнравственно (эту мысль подробно развивал Кант в своём учении о морали). Если я должен быть честным, добрым, смелым и т. д. потому, что мне за это воздастся (не важно, в чём эта плата состоит; пусть ею будет спасение души – всё равно это – плата), то ни о какой моей высокой моральности говорить нельзя. Какие бы хитросплетения слов ни создавались вокруг идеи воздаяния, абсолютное большинство людей во все века воспринимали её как подобие сделки между человеком и богом. И чем проще человек, тем проще воспринимал он эту идею. Отсюда – убеждение, что можно купить вечное блаженство, купить именно за деньги. Отсюда – индульгенции, и пожертвования на храм, и торговля у свечного ящика. Идея воздаяния – развращающая, аморальная идея. Человек должен быть нравственным не потому, что он что-либо за это получит, а просто потому, что он – человек, живущий среди других людей. Человек должен быть воспитан так, чтобы он не мог быть безнравственным. Как выразился в переписке по этому поводу со священником А. Желудковым литератор и диссидент К. Любарский, «…нравственность должна быть укреплена на уровне инстинктов».

В тесной связи с этим находится идея страха. Человек должен бояться бога! Как бы ни толковали смысл этого слова священники и верующие, идея страха продолжает сохраняться в этом понятии. Трудно уразуметь, почему отношения между богом и смертным должны строиться на такой основе. Это не делает чести ни той, ни другой стороне. Стоит ли прославлять творца, породившего вечно боящееся создание? В состоянии постоянного страха живут разведчики и преступники, сознающие, что их жизнь есть постоянное нарушение правил, принятых в окружающем их обществе. Религиозная этика стремится сделать такое состояние нормальным для всех. Из письма заключённого Любарского заключённому Желудкову: «Прошу простить мне это сравнение, но мир, построенный на такой основе (на основе страха смертных перед богом.- Авт.), слишком напоминает лагерь. Идея «воспитания» та же: взыскание – поощрение, в зависимости от поведения».

Второй круг идей, демонстрирующих аморализм религиозной этики – идеи, связанные с понятием покорности. Основная среди них – идея покорности богу. Покорность авторитету поддерживает авторитарную систему, в которой непременно возникают и более низкие уровни, также требующие покорности. Идея покорности освящает и их притязания: « Нет власти аще не от Бога…». Идея покорности воспитывает своеобразное миропонимание. Если человек однажды позволил себе покориться, не рассуждая, абсолютно, то это – погибший, в принципе, человек. Душу, разъеденную покорностью, очень легко подвести под любое ярмо. В этом пункте религиозное миропонимание и мировоззрение тоталитарных идеологий очень близки: не сомневайся, верь! Те, кто выше тебя – лучше тебя». В отечественной истории советского периода происходили острые конфликты между тоталитарной политической системой и церковью. По видимости - конфликт противников, по сути – конкурентов, соперников в борьбе за власть над массовым сознанием.

Нравственные нормы, мораль возникли задолго до возникновения религии и независимо от неё. Это утверждение может иметь, по крайней мере то обоснование, что первые нравственные табу предполагают более низкий уровень развития абстрактного мышления, чем тот, что необходим для формирования элементарных религиозных образов. Но первые попытки кодификации (составления свода норм) были вместе с тем и сакрализацией, то есть освящением этих норм, поскольку право предводительства, в том числе и нравственного, в общине в эпоху распада родового строя стало прерогативой жречества. Поэтому и получило широкое распространение заблуждение, согласно которому религия будто бы является исторической предпосылкой и духовной основой нравственности. В действительности религия лишь приобщилась к морали и санкционировала её нормативы. Позднее, в классовых обществах, вероучения почти целиком подчинили себе дело нравственного надзора и воспитания масс, а там, где религия была государственной – в интересах государства и правящих классов – прежде всего. При этом религиозно-этические доктрины приобрели императивную обязательность, охватили систему школьного образования и народного быта. Иными словами, между народной нравственной мудростью, с одной стороны, и нравственным сознанием на научно-теоретическом уровне (этикой), с другой, существует, как выразился религиовед В. Ф. Зыбковец, некий «нравственный кентавр» - религиозная этика.

Главной особенностью религиозных этических доктрин является их сложное строение. Во-первых, там обнаруживаются очень древние моральные нормативы, стихийно сложившиеся у народов в первобытном обществе. Такой древний пласт народных нравственных нормативов, воспринятых религией, придаёт религиозным нравственным кодексам черты демократичности. А это, в свою очередь, способствует укреплению репутации религии как блюстительницы общечеловеческого гуманизма. Во- вторых, религиозно-этические кодексы содержат множество предписаний бытового характера: о питании, семейной жизни, труде, отдыхе и так далее. В силу этого религия оказалась элементом народного быта. Третьей особенностью религиозно-этических доктрин служат зафиксированные в них в качестве бесспорных положений деспотические претензии «хозяев жизни»: рабовладельцев, теократической знати, военно-служилой аристократии (например,: «начальник есть божий слуга, тебе на добро… И потому надобно повиноваться не только из страха наказания, но и по совести»). В-четвёртых, в религиозных этических кодексах зафиксированы некоторые собственно культовые предписания и табуации (запреты), призванные укреплять автономность и суверенитет служителей культа. Например, целибат (обет безбрачия, который дают католические священники), монашество, специальный церковный суд и т. д.

В заключение разговора о независимости нравственных норм от веры в бога можно привести высказывание И. Канта: «Мораль, поскольку она основана на понятии о человеке как существе свободном, но именно поэтому и связывающем себя безусловными законами посредством своего разума, не нуждается ни в идее о другом существе над ним, чтобы познать свой долг, ни в других мотивах, кроме самого закона, чтобы этот долг исполнять… Мораль отнюдь не нуждается в религии».

Размышляя о функциях религии, не следует отождествлять её с церковью. Ведь последняя – лишь один (и, притом, не основной) элемент религии. Реальная роль церкви в человеческой истории далеко не совпадает с религиозными принципами; отношение церкви, священников к чужому вероисповеданию, к неверующим, к науке, к «недозволенным» творениям искусства, к философии, к нормам морали (даже признаваемым церковью) очень часто было таким, что об этом церковь старается не вспоминать. Дело в том, что различные области духовной сферы, отвечая общественным потребностям и вырастая из общего корня – практики,- могут существовать вполне независимо от религии, не нуждаясь в её санкции. Религиозная же идеология и практика, как и политическая идеология и практика, постоянно нуждается в поддержке со стороны нравственной, эстетической, философской сфер и с целью приобретения этой поддержки идёт (как и политическая идеология) даже на подавление, поглощение этих сфер.

Сегодня неуместно, как это было совсем недавно, говорить о скором исчезновении из сознания людей пережитков прошлого – религиозных представлений и верований. Ведь одна из причин возникновения и существования религии – потребность в необыкновенном, чудесном, сверхъестественном. Какая- то часть человечества всегда предпочитала ждать чуда, вместо того, чтобы принимать участие в его создании. Такой тип людей сохранится надолго, а вместе с ним и те, кто предпочтёт всему остальному - трудиться на ниве удовлетворения этого спроса: жрецы, шаманы, священники… Как бы там ни было, строить прогнозы – дело неблагодарное. Но о сегодняшнем состоянии сознания в интересующем нас плане сказать следует. Воспользуемся с этой целью мыслями цитированного уже К. Любарского: «… было время, когда Бог был – молния, гроза, землетрясение, извержение вулкана. Сейчас мы знаем, что молния – это не Бог, землетрясение – тоже. Мы знаем, что это. Недра человеческой психики мы только начинаем проницать. Пока они ещё не познаны нами, и всюду, где не познано, человек помещает Бога. Но так будет не всегда, и в этом порукой нам – непрестанное сокращение сферы Божественного. Сначала из неё выпали ручьи и деревья, придорожные камни и вулканы… Затем отпало небо – физическое небо… остались недра психики… Но будет время, когда выяснится, что Совесть – это Совесть, Любовь – это Любовь. Не Бог. Станут ли они от этого «хуже»? Я знаю, что радуга – солнечный спектр, атмосферное явление. Но разве от этого я перестаю ею восхищаться?»

Эстетическое как область духовной сферы общества.

Эстетическое принадлежит к той же оценивающей (ценностно-ориентационной) разновидности духовной деятельности, что и рассмотренные уже мораль и религия. Здесь человек также имеет дело с духовными ценностями, даёт оценку вещам и явлениям. Однако «точка зрения», «позиция», с которой нечто оценивается эстетически, совершенно иная, чем в случае моральной, политической, правовой или религиозной оценки. Нравственная оценка даётся какому-либо общественному явлению, исходя из соображений соответствия (или несоответствия) его потребностям поддержания жизни общества (социальной группы) как целостности. Политическая и правовая плоскости ценностной ориентации служат определению того, каким должно быть общество – его государственный строй и юридические установления. Но ведь можно на все эти явления: поведение человека и его внутренний мир, государственное устройство и законы да кроме всего этого ещё и на природные явления – посмотреть и оценить совсем иначе. Прекрасны они или безобразны? Трагичны или комичны? Вызывают они в нас чувство возвышенного или низменного? А может быть, мы относимся к ним сатирически или с юмором, иронией? Воспринятые таким образом явления действительности получили, оказывается, нашу эстетическую оценку.

Что же такое – эстетическое? Очень трудно дать простой и не вызывающий споров ответ на этот вопрос. Споры об этом начались примерно две с половиной тысячи лет тому назад. В нашей стране они велись очень интенсивно полвека тому назад, в середине ХХ века.

Прежде чем начать разговор о природе эстетического, вновь подчеркнём его всеобщность: эстетическая оценка может быть дана любому явлению. Когда А. П. Чехов утверждал, что прекрасным в человеке должно быть всё (одежда, лицо, душа, мысли), он выдвигал тем самым эстетический идеал человека. Так же могут быть оценены любые природные и общественные явления. С точки зрения своей всеобщности, всеохватывающей широты, эстетическое оценивание может быть сопоставимо с религиозным или философским, а в сфере познания – с такой наукой, как математика.

Говоря о функциях религии, мы назвали и эстетическую. При этом имелось в виду, что человеческая потребность в прекрасном, возвышенном исторически находила себе удовлетворение не только в повседневной производственной и бытовой деятельности, но и в религиозных формах: верующий получал эстетическое наслаждение, слыша церковное пение и музыку, видя церковную живопись и скульптуру, наряды священников и церковное действо. Поскольку же в некоторые эпохи религия становилась доминирующим фактором общественной жизни, вытесняя и подавляя, «перекрашивая» и усиливая остальные сферы бытия человека, то создавалось впечатление о ней как о единственном средстве, способе существования эстетического. Но религиозное и эстетическое отношения к действительности не просто различны, но противоположны в принципе: религия измеряет ценность вещей сверхчеловеческой мерой (отношение к богу есть мерило всего); эстетическое – человеческой (общественно развитый человек есть мера всех вещей). Религиозная плоскость ценностной ориентации тем весомее, чем слабее человек перед лицом окружающего: других людей, общества, природы. Эстетическая – становится тем шире и авторитетнее, чем сильнее человек, чем больше он способен наслаждаться природой, а не бояться её (под природой здесь понимается и собственная природа человека, и общественная природа, и то, что обычно мы называем этим словом). В религиозных ценностях закрепляется первая историческая форма самоотчуждения человека; затем возникли формы отчуждения человека в классовом обществе, когда человек сделался не только рабом божьим, но и рабом другого человека. В ценностях эстетических проявляется и фиксируется возвращение человека к самому себе – самоосвобождение – из освоенного им мира. Потому, как бы ни переплетались на различных этапах развития культуры религиозная и эстетическая ориентация человека в мире, история ведёт к постепенному вытеснению религиозного отношения отношением эстетическим. Наглядный пример – движение от фетиша к иконе и от иконы – к картине.

Вернёмся, однако, к природе эстетического и начнём, как обычно, с определения. Ни философский словарь 1991 года, ни философская энциклопедия 1970 года не содержат статьи с соответствующим названием. Не удалось найти определения эстетического ни в учебнике «Эстетика», ни в словаре «Эстетика». Не следует, однако, обижаться на авторов этих книг. Ведь, как известно, один из диалогов Платона - «Гиппий Больший» -, посвящённый анализу понятия «прекрасное» как одного из проявлений эстетического (очень часто в истории мысли эти два понятия отождествлялись), в качестве вывода имеет фразу: «Прекрасное трудно». Тем более трудно определить эстетическое, модификациями которого, кроме прекрасного, являются также возвышенное, низменное, трагическое, комическое, безобразное, ирония, юмор, гротеск и т. д.

Если попытаться найти то общее, что присуще всем перечисленным проявлениям эстетического, то можно было бы сказать, что эстетическое есть область выразительных форм любой сферы действительности (в том числе художественной), данных человеку как самостоятельная и чувственно непосредственно воспринимаемая ценность. Эта ценность – эстетическое – выступает как объект незаинтересованного и самодовлеющего любования. Эстетическое отношение как разновидность общественного отношения представляет собой духовную связь субъекта с объектом (например, посетителя Алмазного фонда – с алмазом «Шах»), основанную на бескорыстном интересе к последнему и сопровождаемую чувством глубокого духовного наслаждения от общения с ним без какой-либо примеси желания как-то физически использовать эту колоссальную материальную ценность.

Эстетическое отношение зависит как от богатства и разнообразия природных и социальных качеств объекта, так и от развитости эстетических способностей субъекта (эта развитость определяется, в конечном счёте, мерой включённости индивида в систему общественных отношений: способность эстетически оценивать явления вырабатывается с помощью ценностей исторически определённой культуры, которые усваиваются человеком, становятся его «собственными» ценностями). Вступая в эстетическое отношение, люди на время как бы выходят из практических отношений, погружаясь в эстетическое созерцание (любование), объект которого избирается ими свободно, независимо от какого-либо внешнего, в том числе утилитарного, интереса, только на основе чувства удовольствия, духовного наслаждения.

Объектом эстетического отношения, как уже было сказано, может стать явление любого класса действительности, доступное непосредственному восприятию. Можно выделить несколько типов объектов:

- природные явления;

- продукты целесообразной деятельности людей (технические объекты, орудия труда, предметы обихода и прочее), эстетическая ценность которых сопутствует их утилитарной полезности, выходя, однако, за её пределы;

- социальное поведение людей, человеческие поступки, оцениваемые не только по их эффективности, но и в соответствии с эстетическим идеалом;

- внутренний духовный мир человека в форме саморефлексии и самовыражения, а также соучастия в духовной жизни другого;

- художественное произведение, концентрирующее в себе эстетическое воздействие, «заложенное» туда в ходе предшествующей деятельности мастера.

Эстетическое отношение есть момент эстетической деятельности. Оно выступает как её результат и предпосылка. В процессе реализации этого отношения происходит развитие человека, его эстетических чувств и способностей путём так называемого «распредмечивания» объекта, то есть духовного присвоения его богатства (ещё раз подчеркнём: эстетическое отношение исключает буквальное присвоение объекта; в результате установления отношения этого типа объект остаётся в прежнем состоянии, состояние же субъекта изменяется – человек становится духовно более богатым и содержательным).

Обращаясь ко всем сторонам действительности, ко всем сферам человеческой жизни, индивид с помощью эстетических отношений раскрывает и утверждает их значимость для себя; он не только узнаёт, но и переживает различные жизненные ситуации. На этой основе происходит присвоение личностью социально значимого опыта, ценностей, выработанных, отобранных и санкционированных обществом. В частности, эстетический идеал посредством эстетических отношений приобретает значение внутреннего стержня личности, высшего критерия эстетической оценки, которая предполагает сознательное или бессознательное сопоставление тех или иных явлений с образцом, идеалом.

Наличие в эстетическом сознании эстетического идеала свидетельствует о том, что оно находится на относительно высоком уровне развития, ибо идеал есть как бы промежуточное состояние между эстетическими вкусами и эстетическими взглядами. Первые формируются в значительной мере стихийно, бессознательно, не систематически. Это – социально-психологический уровень эстетической формы общественного сознания (об общественном сознании, его уровнях, формах и т. д. специальный разговор впереди). Эстетические взгляды существуют в виде абстрактных понятий и образуют «верхний этаж» эстетического сознания. И хотя эстетический идеал – более глубокое и осознанное обобщение эстетической практики, чем эстетические вкусы, он, тем не менее, «не порывает» с конкретно- чувственной формой своего выражения, без которой трудно запечатлеть образец.

Эстетическое отношение, как любой другой вид отношений, представляет собой один из моментов целостности, под которой в данном случае понимается эстетическая деятельность – разновидность деятельности вообще. Причём, эта разновидность не локализована наподобие, скажем, экономической деятельности. Эстетическая деятельность выступает в качестве стороны или момента других видов деятельности (здесь – прямая аналогия с характером моральной деятельности). Уже было сказано, что эстетическое отношение может возникнуть у субъекта к объекту любой природы. Вот почему эстетическая деятельность осуществляется и когда человек участвует в процессе создания какой-либо материальной ценности (наслаждаясь самим процессом труда или созерцанием его результата), и когда создаёт или потребляет произведение искусства (здесь мы оказались в сфере художественной деятельности), и в бытовой деятельности (любуясь во время прогулки вершинами гор), и занимаясь спортивной деятельностью («вырабатывая» своё тело в соответствии с идеалом красоты) и т. д. Как и всякая целесообразная деятельность, эстетическая так же является социальной формой бытия человека: через неё человек вступает в определённые связи с внешним миром, в эстетические отношения с действительностью, изменяя при этом самого себя, свои способности, свой духовный мир. В последней фразе важно обратить внимание на слово «социальной». Это имеет смысл в связи с вопросом о природе эстетического и его происхождении.

О природе эстетического можно говорить, используя его частный случай – прекрасное. Существует, по крайней мере, пять моделей объяснения прекрасного:

1. Прекрасное есть печать или воплощение бога (вечной идеи) в конкретных вещах и явлениях (так считали Платон, Тертуллиан, Фома Аквинский, Гегель).

2. Прекрасное есть результат наложения эстетического богатства индивида на эстетически нейтральную действительность (Т. Липпс, Ш. Лало, Н.Гартман).

3. Прекрасное есть результат соотнесения свойств жизни с человеком как мерой красоты и с его практическими потребностями, с его идеалами и представлениями о прекрасной жизни (Сократ, Аристотель, Н. Г. Чернышевский).

4. Прекрасное есть естественное свойство явлений природы, действительности такое же, как вес, цвет, форма и т. д. (французские материалисты XVIII века).

5. Прекрасное есть результат того, что объективные явления с их естественными качествами втягиваются общественным производством, практикой в сферу интересов человека и обретают положительную ценность для человечества, «одухотворяются», очеловечиваются трудом и становятся сферой свободы, то есть сферой овладения человеком действительностью.

Одним из первых предметов эстетического отношения человека к действительности были, несомненно, орудия труда. Человек получал удовольствие от хорошо выделанного орудия, в котором форма соответствовала её функции, назначению. Сам процесс труда в этом случае становился источником эстетического наслаждения, возбуждал в людях гордость, радость, удивление перед их способностью к творчеству. С расширением общественной практики рос и круг эстетических ценностей. Кроме орудий труда человек стал оценивать и природу, себя и сообщество, в котором от жил.

То, что для рода, племени было желательным, важным, полезным, выступало как символ мощи и богатства, - оценивалось положительно как прекрасное. Передник из трёхсот белых кроличьих хвостиков, который надевали лучшие охотники, воспринимался соплеменниками в качестве украшения именно потому, что этот передник служил доказательством охотничьей ловкости, удачи, искусства его владельца. Такой же изначальный смысл имели и украшения из зубов и перьев у охотничьих племён. У пастушеских и земледельческих племён, часто ведших войны, роль украшений нередко приобретали военные трофеи, в частности особым способом обработанные головы врагов.

Восприятие предмета как прекрасного зависит от характера, типа жизни народа. В некоторых африканских племенах, например, женщины носят на руках и ногах железные кольца. При этом чем богаче женщина, тем больше колец она надевает, и, чем больше на ней колец, тем красивее она кажется себе и другим. Причина эстетического чувства здесь кроется в том, что железо у этих племён считается драгоценным металлом. Сказанное можно обобщить следующим образом: эстетическое формируется как ценностное отношение особого рода, вытекающее из утилитарного ценностного отношения, но не сводящееся к нему. Кроме того, та часть действительности, которая не преобразовывалась трудом первобытного человека и не приносила ему непосредственной пользы или вреда, приобретала не конкретную, но абстрактную эстетическую значимость, то есть становилась ценностью вообще. Тем самым неведомый ещё мир переставал быть чуждым и опасным, а человек как бы простирал свою власть на эти неосвоенные сферы. Таким образом, эстетическое оказывалось не только более широким по сравнению с утилитарным значением, но и всегда по своей сущности значением, направленным на снятие враждебности неизвестной (и потому, может быть, опасной) среды. В этом – общественно-защитительная функция эстетического: посредством эстетического отношения осуществлялась универсальная и всеобщая гармонизация среды обитания и самого общества.

Формирование эстетического отношения человека к действительности шло параллельно с формированием эстетических чувств. Бытие эстетического формировало общественное сознание, отражаясь в нём.

Тезису о социальной природе эстетического по видимости противостоит явление, которое можно было бы назвать всеобщностью эстетического чувства. Дело в том, что этологи и даже ботаники приводят примеры «эстетического отношения к действительности» зверей, птиц, рыб, растений. Мелодично поёт соловей в брачную пору. Ласточка вьёт гнездо идеально овальной формы. Муравьи затаскивают к себе блестящие остатки жуков и цветной бисер. Коровы благосклонно воспринимают задушевные народные песни. Растения также положительно реагируют на мелодичные звуки. Усердный собиратель подобных фактов мог бы продолжить этот ряд, доведя его до абсурда: когда в начале 1969 года исследовали причины обвала части потолка в миланском оперном театре «La scala», то специалисты как одну из вероятных причин случившегося назвали исполнение современной музыки с её рваными ритмами, разрушающе действующими на стройматериалы. Иными словами, существует точка зрения о принципиальном тождестве чувств человека и чувств животных и даже существовании чувств у растений. На основании чего сторонники этой точки зрения делают свои выводы? Они основываются на результатах наблюдений, на фактах. Но из теории познания известно, что факт – это только начало пути к истине. Факт должен быть осмыслен, интерпретирован. А интерпретация есть постановка данного факта в связь с другими явлениями и добытым уже знанием. Например, растениевод-любитель рассказывает, что ухаживая за комнатными растениями, поливая, подкармливая их, обрезая ненужные побеги и т. д., он ласково разговаривает с растениями, и они «понимают» его: на ласку отвечают тем, что хорошо растут. Следует ли нам воспринимать этот рассказ как свидетельство хотя бы о чувстве благодарности (не говоря уж о способности понимать), которым обладает растение? Не оскорбляя своим недоверием рассказчика, нужно просто вспомнить содержание школьного учебника по естествознанию, где говорится о чувстве как свойстве лишь тех организмов, которые обладают центральной нервной системой. У растений – даже высших - её нет, как нет и у многих животных. В тех же случаях, когда животное обладает чувствами, их можно отождествлять с человеческими чувствами лишь до определённого предела. Скажем, чувство голода или чувство страха знакомы и животному, и человеку, но роль их в поведении того и другого различна, ибо человек научился воздействовать на чувства разумом. Последний присущ только человеку. Самые интеллектуальные животные – шимпанзе, гориллы – поднялись до уровня наглядно-образного мышления (этология, правда, располагает экспериментальным материалом, свидетельствующим о способности этих животных формировать аналоги несложных абстракций).

Ни голод, ни страх не относятся к высшим чувствам, которые появились уже в обществе. Патриотизм, ответственность, любовь к музыке отождествлять с регулярным восстановлением собакой «пограничных знаков», неотрывным сидением некоторых видов птиц на яйцах и пеньем соловья можно лишь по видимости, а не по сути. «Эстетическое чувство» животных только по внешним признакам совпадает с эстетическим чувством человека, оставаясь проявлением некоего биологического механизма. Так, пение соловья или яркий наряд фазана влияют на самку физиологически, вызывая у неё более раннее созревание половых продуктов, более деятельную овуляцию и ведут к синхронизму мужских и женских ритмов. А идеально овальная форма ласточкина гнезда объясняется инстинктивным приспособлением к среде: порывы ветра не «цепляются» за гнездо, омывают его, и гнездо не срывается с кручи.

Существование животных не связано с творческим преобразованием действительности. Они действуют не осознанно, а в силу биологической необходимости; человек же творит сознательно, планируя свою деятельность, получая в итоге результат, более или менее соответствующий замыслу. Характеризуя специфику человеческой деятельности, Маркс писал: «Животное формирует вещество только сообразно мерке и потребности того вида, к которому оно принадлежит, тогда как человек умеет производить по меркам любого вида и всюду он умеет прилагать к предмету соответствующую мерку; в силу этого человек формирует вещество также и по законам красоты».

Мера, которой каждый раз руководствуется человек в своей деятельности, возникает благодаря соотнесению природных качеств предмета с общественными потребностями человека. Она есть результат выявления возможностей вещи так или иначе служить человеку. Её природные свойства, соотнесённые в процессе общественного производства с потребностями человека на том или ином уровне развития общества, и рождают красоту. Можно сказать поэтому, что красота имеет двойственную объективно-субъективную природу, но в первую очередь она зависит не от восприятия того или иного индивида, а от реальной ценности предмета для человека. Это эстетическое свойство общественно, так как обусловлено производством, которое втягивает весь окружающий мир в сферу деятельности людей и ставит каждый предмет в определённое отношение к человечеству. Таким образом, прекрасное – положительная общечеловеческая ценность предмета.

Прекрасное – это и одухотворённость предмета. Но одухотворённость, связанная не с богом, а с обществом и его производственной деятельностью. Общественное производство в широком смысле этого слова охватило собой часть видимого нами мира. Многие его явления ныне или уже преобразованы трудом человека (это мы называем «второй природой»), или являются объектом освоения, или выступают в качестве арсенала будущей деятельности. Тем самым нет явлений общественно безразличных, прямо или косвенно не соотнесённых с обществом и его историей, с целями развития человечества. И в этом – источник одухотворённости явлений действительности и их эстетических свойств. Сделать мир царством красоты – значит очеловечить его. Не «покорить», а «устроиться» в нём разумно.

Наконец, прекрасное – сфера свободы человека. Прекрасное - познанное, освоенное явление, не содержащее в себе ничего пугающего, отталкивающего. Красота в общественной жизни – политическая и социальная свобода; в природе – сфера свободного владения предметом; в искусстве, спорте – сфера свободного владения мастерством. Красота – исторический продукт. Явления действительности, в которых проявляется максимальное для данного уровня развития общества освоение человеком сил мира, выступают как прекрасное. Так, некоторое время тому назад во всём мире образ космонавта мог служить эстетическим идеалом.

Итак, эстетическое не может существовать вне общественного бытия. Оно представляет собой его сторону. Точнее – сторону человеческой деятельности, выражающую свободу человека от сугубо утилитарных потребностей и их животного удовлетворения, бескорыстный подход к освоенному человеком предмету и наслаждение им как самостоятельной ценностью.

Эстетическое – не вещь, и, вместе с тем, представляет собой непосредственно данную нашим органам ощущений внешнюю чувственную выразительность внутренней жизни предмета. Оно запечатлевает в себе двусторонний процесс («опредмечивания» общественной человеческой сущности и «очеловечивания» природы). Внешняя чувственная выразительность внутренней жизни предмета воспринимается как самостоятельная, бескорыстно созерцаемая ценность. Таким образом, специфику эстетического следует искать в нераздельном слиянии чувственно-материальных и идеально-смысловых моментов, вследствие чего оно занимает как бы промежуточное положение между сферой единичных материальных предметов и областью отвлечённой мысли. В эстетическом всё чувственно и осязаемо и в то же время – всё осмысленно и выразительно. Оно есть единство выражаемого (сущности, смысла, значения), которое как бы спрятано, лежит «внутри», и выражающего (явления, факта), которое воспринимается органами ощущений и через которое мы «проникаем внутрь», получая эстетическое наслаждение.

Наконец, несколько слов в плане сопоставления эстетического с утилитарным. Самоценный характер эстетического отличает его от полезного, когда предмет рассматривается не как объект бескорыстного любования, а лишь как средство для осуществления некоторых целей. Но коллизия между эстетическим и полезным, неизбежная при односторонне потребительском подходе к вещам и чисто утилитарной ориентации производства, в принципе совершенно необязательна: полезность предмета нисколько не исключает его эстетической ценности и наоборот. Задача согласования эстетического и полезного постоянно осуществляется, например, в архитектуре, прикладном искусстве, различных видах художественной промышленности.

В обыденном словоупотреблении зачастую отождествляются понятия «эстетическое» и «художественное». Эстетическое шире художественного: оно может относиться к любому явлению, тогда как художественное относится только к произведениям искусства. Эстетическое есть непосредственная выразительность любых явлений действительности, художественное – представляет собой преднамеренно осуществляемое человеком воплощение эстетического в том или ином специфическом материале.

К областям духовной сферы общества относятся также философия, политическое и правовое сознание. Общее представление о философии можно получить, ознакомившись с содержанием вводной части настоящего пособия. Что касается двух других областей, то это – задача дальнейшей работы над настоящим текстом.

Общество как единство общественного бытия и общественного сознания.

Дважды мы описали общество как систему элементов. В первом случае оно было представлено как совокупность предпосылок, необходимых для нормального функционирования общественного целого. Этими предпосылками являются социальные группы, общественные отношения, нормы и учреждения. Во втором случае была дана характеристика некоторых сфер общественной жизни, каждая из которых возникает и существует с необходимостью для удовлетворения различных потребностей общественного человека. Наконец, можно представить общество в виде единства таких его сторон, как общественное бытие и общественное сознание. Общественным бытием называют всю совокупность реальных процессов (процессов, происходящих за пределами сознания в самой материальной действительности), имеющих место в общественной жизни. Общественное бытие объективно, несмотря на то, что в отличие от объективных природных процессов в его формировании принимают участие люди с их потребностями, желаниями, намерениями, целями. Каждый индивид или социальная группа, входящие в некоторое общество, застают существующее общественное бытие данного общества как некую данность, условия своего существования, которые не выбирают. С течением времени общественное бытие – вся совокупность реальных условий существования людей – изменяется благодаря усилиям социальных групп и индивидов в соответствии с законами общественной жизни, имеющим такой же объективный характер, как и законы природы.

Общественное сознание есть отражение общественного бытия, выраженное в языке, в науке и философии, в произведениях искусства, в политической, правовой и нравственной идеологии, в религии и мифах, в народной мудрости, в социальных нормах и воззрениях социальных групп.

Наличие этих двух составляющих общественной жизни признаётся всеми исследователями социума. Разногласия между ними возникают тогда, когда нужно ответить на вопрос: какая из двух сторон - ведущая, определяющая. Материалистическое понимание общества есть провозглашение общественного бытия фундаментом общественной жизни, который в принципе определяет содержание общественного сознания. Материалист придерживается правила: «общественное бытие первично, общественное сознание вторично». Исповедующие противоположную точку зрения: «ведущей стороной общественной жизни являются идеи, сознание» - стоят на позициях идеалистического понимания общества, истории.

Принцип «общественное бытие определяет общественное сознание» может быть развёрнут следующим образом. В том, что общественное сознание данного общества в данный момент оказалось именно в таком состоянии, сыграли свою роль целый ряд факторов. Во-первых, это материальные условия существования данного общества – природные и социальные, в частности, способ производства как главный элемент последних. Во-вторых, отражение материальных условий существования, политической надстройки, социальных институтов данного общества и внешних влияний в общественном сознании предшествующего периода истории данного общества (так называемые «пережитки прошлого», например, вера некоторой части населения в то, что недостатки в нашей жизни могут быть устранены исключительно усилиями верховной власти). В-третьих, международные экономические, политические и др. взаимоотношения в данный момент. В-четвёртых, общественное сознание других обществ, отличных от данного.

Естественно, никогда не было и не может быть в принципе полного совпадения общественного бытия и общественного сознания. Последнее обладает относительной самостоятельностью от первого и не только отражает его, но и оказывает на него воздействие: идеи, когда они овладевают массами, становятся силой. Относительная самостоятельность общественного сознания проявляется, в частности, в том, что оно частично отстаёт от бытия людей, частично его опережает. Это особенно наглядно обнаруживается в социальных воззрениях, когда по истечении длительного времени после исчезновения некоторых социальных образований в обществе продолжают циркулировать идеи, оправдывающие эти образования и ставящие целью их восстановление. Наоборот, среди некоторой части общества могут быть популярны идеи установления таких социальных порядков, которые никак не подготовлены ходом исторического развития того общества, где эти порядки пытаются ввести. Проявлением обоих этих случаев являются утопии и антиутопии.

Зависимость общественного сознания от общественного бытия вовсе не делает сознание пассивным: и науки и идеологии превращаются в материальную силу и воздействуют на ход общественного развития. Естествознание, например, материализуется в развитии производительных сил. И не только. Поскольку вокруг фундаментальных научных положений происходит идейная борьба, наука выступает в качестве средства взаимоотношений между различными группами людей. Но главное воздействие естествознание оказывает всё же на производство. А идеология непосредственно участвует в решении социальных, политических и иных проблем, используя в качестве средств такие институты, как церковь, школа, государство и др.

Сознание существует не только как психика индивида, то есть в форме внутриличностного сознания. Оно объективируется и существует надличностно – в системе материальной, духовной и художественной культуры, в формах общественного сознания. Общественное сознание развивается через сознание отдельных людей, будучи лишь относительно независимым от него. С другой стороны, общественное сознание составляет необходимое условие формирования и существования сознания индивида. Отношение индивидуального сознания к миру опосредовано его отношением к формам общественного сознания, которые изо дня в день воздействуют на личность, делая из каждого человека носителя определённого образа жизни, уровня культуры.

Общественная сущность сознания, о которой шла речь в связи с вопросом о происхождении человека, вновь обнаруживается, когда мы рассматриваем взаимоотношение его индивидуальной и общественной ипостасей. Общественная сущность сознания индивида остаётся таковой и вне непосредственного контакта с другими. Даже и тогда, когда некто занимается научной и тому подобной деятельностью – деятельностью, которую лишь в редких случаях можно осуществлять в непосредственном общении с другими людьми, даже и тогда этот некто занят общественной деятельностью, потому что он действует как человек, то есть общественное существо.

Когда имеют в виду общественное или групповое сознание (сознание, носителем которого выступает какая-либо социальная группа), то отвлекаются от всего индивидуального и берут взгляды, идеи, характерные для данного общества в целом или для данной социальной группы. Подобно тому, как общество не есть сумма составляющих его людей, так и общественное сознание не есть совокупность сознаний отдельных личностей, но качественно особая духовная система, которая живёт своей самостоятельной, не зависящей от каждого индивида жизнью, оказывая на него влияние, заставляя его считаться с исторически сложившимися нормами общественного сознания как с чем-то реальным, хотя и не материальным.

Между индивидуальным и общественным сознанием происходит постоянное взаимодействие. Исторически выработанные обществом нормы сознания становятся предметом усвоения индивидуума, источником нравственных предписаний, эстетических чувств, научных представлений. В свою очередь личные идеи и убеждения приобретают характер общественной ценности, значение социальной силы, когда они входят в состав общественного сознания. Личное сознание представляет собой, таким образом, усвоение аккумулированного общественного опыта и создание на этой основе новых его элементов. Индивидуальное и общественное сознание не существуют друг вне друга.

Структура общественного сознания Общественное сознание, в котором отражается общественное бытие людей и которое служит им в их повседневной жизни, представляет собой весьма сложное образование. Уровень его сложности воспроизводит постоянно увеличивающуюся сложность реальной жизни людей.

В литературе существует два подхода к анализу структуры общественного сознания. Во-первых, исследуется процесс его возникновения, формирования. Во-вторых, изучается его роль в общественной жизни. Первый подход носит название гносеологического, второй – социологического. Оба эти подхода дают возможность выделить в анализируемом явлении как системе ряд элементов. Однако специфика общественного сознания состоит в том, что в отличие от материальных систем оно не может быть разделено на части. Между общественным сознанием как целостным образованием и его элементами существуют отношения не в плане «часть-целое», а типа «род-вид». Выделить элемент общественного сознания (например, политическое сознание) и представить его в «чистом виде» невозможно. Это относится к таким элементам, как идеология, общественная психология или наука. В идеологии, допустим, содержатся как отдельные научные представления, так и элементы общественной психологии; сама идеология представлена и в науке, и в общественной психологии.

Уровни общественного сознания

Знания, Оценки, Проекты	Теоретический уровень:	науки; идеологии (политические, правовые, нравственные, религиозные, философские, эстетические теории); общественные проекты преобразования природы, общества, человека
	Обыденный уровень:	житейское знание; массовая психология; личные проекты изменений в природе, обществе, человеке и в самом себе

С точки зрения гносеологической (теоретикопознавательной) в структуре общественного сознания выделяют два уровня. Они различаются по глубине отражения в них общественного бытия и природы. Первый – более мелкий, поверхностный – называют обыденным сознанием.

Обыденное сознание – это сознание массы людей, возникающее в процессе их повседневной жизни, будничной практики. Оно не поднимается до теоретического понимания действительности, а ограничивается рамками повседневного опыта и закрепляется в традициях, нравах, обычаях. Обыденное сознание – сложное, противоречивое образование, складывающееся из совокупности привычных восприятий, переживаний, представлений, понятий, которые возникают частью стихийно, частью под влиянием воспитания, обучения, личного опыта. Эмпирические представления обыденного сознания заключают в себе частью относительные истины, частью – иллюзии и заблуждения. Пословицы, поговорки суть классические выражения обыденного сознания, в которых просвечивает мудрость народа («жизнь прожить – не поле перейти»), классовый, групповой инстинкт («сытый голодного не разумеет», «гусь свинье не товарищ»), народные опасения и надежды.

В обыденном сознании отражаются и природа, и общество, в силу чего оно в соответствии с определёнными общественными условиями носит классовый, национальный характер. Ещё одна черта обыденного сознания – религиозность. В этом проявляется противоречивость обыденного сознания, в котором жизненный опыт и фантастические религиозные представления и не менее фантастические астрологические представления мирно уживаются. Это означает, что обыденное сознание несводимо к одному лишь обыденному опыту – своей фактической основе. Обыденное сознание – двуликий Янус, одно лицо которого обращено в реальный мир, а другое – в несуществующее, потустороннее. Поэтому не следует отождествлять обыденное сознание со здравым смыслом, хотя, несомненно, что здравомыслие составляет его существенный признак.

Обыденное сознание не поднимается до научно осмысленного взгляда на мир. Оно не способно критически разобраться в своём собственном содержании: в нём, как уже говорилось, сталкиваются рационалистические и иррациональные представления. Последние могут быть не только религиозными, но просто ненаучными или антинаучными. Особенностью обыденного сознания является непонимание диалектического противоречия между чувственным и рациональным. Оно упорствует в признании лишь чувственно достоверного (например, в обыденном словоупотреблении сохранилось выражение «солнце всходит…» как отголосок обыденного представления о том, что Солнце обращается вокруг Земли). Поэтому нормы здравого рассудка далеко не всегда могут быть руководством в научном исследовании, и научные положения, вступившие в конфликт со здравым смыслом, тем самым ещё не опровергаются. Это могут сделать либо сама наука, либо практика.

Второй уровень общественного сознания – более глубокий – называют теоретическим. Его творцами являются специалисты – теоретики, отражающие действительность с помощью предназначенного для этой цели средства – теории. Результатом их деятельности выступают не описания явлений и догадки по поводу того, как они существуют и почему, а систематизированные, логически стройные объяснения явлений, связей между ними, причин их существования, закономерностей, которым они подчиняются. Между этими двумя уровнями нет чёткой границы. Она проницаема с двух сторон: элементы обоих этих уровней «проникают по ту сторону», каким-то образом изменяясь и усваиваясь там. Исторически граница между ними также меняется вследствие того, что с течением времени сведения, например, из области наук становятся всеобщим достоянием.

Не существует людей, которые были бы носителями одного лишь теоретического сознания, а в наши дни, пожалуй, нет и таких людей, которые бы являлись носителями одного лишь обыденного сознания. Обе эти формы неотделимы друг от друга. Как активное существо, которое открывает безграничность универсума, познаёт его законы, овладевает ими, создаёт «вторую природу» и благодаря этому творит самого себя, человек формирует и развивает своё научное сознание. Но как существо, ориентирующееся в ближайшей окружающей среде и приспосабливающееся к ней, следуя уже проторёнными путями, человек предстаёт носителем обыденного сознания, в котором самым причудливым образом сочетаются рассудок и предрассудок, действительные знания и иллюзии.

Стороны общественного сознания

Теоретический уровень

Познающее сознание

Ценностно-ориентационное сознание

Проективное сознание

Науки

Идеологии

Общественные проекты

математика

Все остальные науки

философия

философия

политическая

правовая

моральная

эстетическая

религиозная

Изменения в природе

Изменения в обществе

Изменения в человеке

Обыденный уровень

Обыденные знания

Массовая психология

Личностные проекты

Математическое знание

Всё остальное знание

Житейская мудрость

Житейская мудрость

Политическая психология

Правовая психология

Моральная психология

Эстетическая психология

Религиозная психология

Изменения в природе

Изменения в обществе

Изменения в человеке

Изменения в себе самом

С точки зрения социологической в структуре общественного сознания выделяют три стороны соответственно трём функциям, выполняемым им в реальной жизни. Во-первых, функцией сознания является добывание знаний, без которых общество не может обойтись ни в одной сфере. Поэтому первая сторона общественного сознания получила название познающего сознания. Во-вторых, с помощью сознания люди дают оценки всем без исключения явлениям сообразно исповедуемым ими ценностям и выработанным у них установкам. По этой причине вторую сторону общественного сознания называет оценивающим или ценностно-ориентационным сознанием. В-третьих, функцией общественного сознания является выработка целей и программ, в соответствие с которыми люди выстраивают своё поведение. Ведь прежде чем начать действовать предметно, с вещами или людьми, надо создать проект действия. Вот почему эту третью сторону сознания называют проективным, или практическим сознанием.

Каждая из трёх сторон сознания представлена на двух уровнях: обыденное познающее сознание существует в виде житейского знания, теоретическое познающее сознание есть наука. Обыденное оценивающее сознание представляет собой общественную психологию. А теоретическое оценивающее сознание – это идеология. Точно так же существует обыденная способность планировать свою деятельность и теоретически обоснованные способы создания проектов потребного будущего.

Познавательная, оценочная и проективная стороны общественного сознания как проявления трёх способностей сознания существуют как ряд видов духовной деятельности, выделяющихся в относительно самостоятельные области духовной сферы. Познающее сознание используется обществом для производства знаний. В схеме структуры познающего сознания представлено лишь математическое знание; все остальные области знания в этой схеме отсутствуют (а по большому счёту следовало бы перечислить все науки и соответствующие им житейские знания). Областью знания называют всю совокупность знаний соответствующей отрасли: область математического знания, область физического знания, область химического знания и т.д. Оценивающее сознание представляет собой основу для многих областей духовной сферы: здесь возникают нравственные и эстетические, философские и религиозные, политические и правовые идеи, теории. Каждая область оценивающего вида общественного сознания включает соответствующую идеологию и общественную психологию и называется формой общественного сознания. Например, нравственная форма общественного сознания как компонент оценивающей стороны общественного сознания складывается из нравственной идеологии (теоретический уровень) и нравственной психологии (обыденный уровень).

Выше были представлены элементы современного общественного сознания. Примитивные общества «обслуживались» общественным сознанием, имевшим примитивную структуру. Поскольку общественное сознание есть порождение общественного бытия и возникает с необходимостью на основе трудовой, материально-производственной деятельности, а последняя невозможна без знаний об окружающем человека мире, о свойствах предметов и явлений, используемых в процессе труда, то уже на ранних этапах истории возникает такой элемент общественного сознания, как познающее обыденное сознание. Наука как структурный элемент возникла сравнительно недавно – несколько веков тому назад (хотя первые науки стали формироваться примерно 2,5 тысячи лет тому назад). Это произошло под воздействием, во-первых, роста производства, увеличивающим потребность в знании, и, во-вторых, в связи с разделением труда, породившим отряд специалистов – учёных.

В процессе труда люди вступают в отношения не только с природой, но и в отношения друг с другом. У них появляется потребность в том, чтобы укреплять или, наоборот, устранять соответствующие отношения. Чтобы эта потребность выступила побудительным мотивом человеческой деятельности, она должна была как-то отразиться в сознании, то есть получить оценку. Неквалифицированная, обыденная оценка свойственна нижнему уровню ценностно-ориентационного сознания, или общественной психологии. Квалифицированная, теоретически обоснованная оценка в виде идей представляет верхний уровень оценивающего сознания – идеологию. Таким образом, структура современного общественного сознания сложнее структуры архаического общественного сознания, представленного одним уровнем – обыденным.

Общественная психология включает в себя такие духовные образования, как обычаи, нравы, интересы, социальные привычки, традиции, общественные настроения, мнения, авторитеты, мода и т. п. Источники общественно-психологических образований следует искать в условиях материальной жизни людей, составляющих общности. Сходство сознания членов социальных групп коренится в сходстве объективных условий их жизни. Содержание общественной психологии определяется в первую очередь характером производственных отношений, в которых участвует та или иная социальная группа, а затем уже характером всех других общественных отношений (политических, нравственных, религиозных), субъектом которых эта общность выступает. В свою очередь, общественная психология представлена во всех видах общественных отношений, то есть люди, участвующие в этих отношениях, руководствуются в своём поведении социально-психологическими образованиями, не отдавая себе в этом отчёта.

Часть психических образований довольно устойчива (например, нравы, традиции и т. п.). Эта устойчивость отражает постоянство условий существования устойчивых социальных групп (наций, классов, профессиональных групп, семьи). Совокупность таких устойчивых общественно-психологических черт, отличающая одну социальную группу от другой, называется психическим складом или социальным характером данной группы. Известны так называемые национальные портреты многих народов: педантизм немцев, экспансивность итальянцев, чопорность англичан, легкомыслие французов и т. д. Эти характеристики могут оказаться на поверку в значительной мере не соответствующими действительности. В отличие от психического склада как совокупности относительно устойчивых образований, некоторые относительно подвижные явления общественной психологии – подражание, мода, настроение – называют психическим сдвигом.

Важнейшее практическое значение имеет положение о том, что социально-психологический портрет класса, нации, профессиональной группы не тождествен характеру отдельного представителя этого социального образования, причём, это несовпадение тем значительнее, чем более открыта социальная группа, т. е. чем больше она предоставляет возможности каждому своему члену испытать на себе воздействие внешних по отношению к группе условий.

Идеология представляет собой совокупность идей и взглядов, отражающую в теоретической, более или менее систематизированной форме отношение людей к окружающей действительности и друг к другу и служащих закреплению или изменению, развитию общественной жизни. Идеей же называют отражение действительности в сознании, характеризующееся отношением людей к окружающему миру. Характер общественного строя, условия материальной жизни людей накладывают отпечаток на содержание идеи. Но далеко не всякая мысль может быть названа идеей. Суждения о фактах или о существовании – так называемые суждения единичности и экзистенциальные суждения – не являются идеями. Суждения необходимости, суждения о сущности есть идеи. Общественные идеи (которые выделяют наряду с идеями о природе и идеями о познании и сознании) представляют собой не мысли об отдельных общественных фактах или явлениях типа: «сегодня на базаре молоко продают дешевле», а мысли о сущности или существенных связях общественных явлений.

Основой идеологического отражения действительности служат определенные общественные интересы. В классовом обществе идеология всегда носит классовый характер, отражая положение данного класса в обществе, отношения между классами, классовые интересы. Идеология выступает в форме политических, правовых, религиозных, этических, эстетических и философских теорий.

Это последнее обстоятельство отличает идеологию от общественной психологии, являющейся отражением эмпирических условий жизни, включающей в себя не только мысли, но и чувства, настроения, привычки людей и не носящей систематизированного, теоретического характера. Хотя идеология и общественная психология имеют общие корни в общественных отношениях данной эпохи, идеология возникает как теоретическое мышление, вырабатывается теоретиками, идеологами. Она не есть какая-то «надстройка» над психологией, а результат анализа общественных отношений.

Идеология обладает относительной самостоятельностью. Отражение действительности в идеологии не является простым слепком с общественного бытия. Экономика лишь в конечном счёте определяет идеологию. Её относительная самостоятельность выражается в том, что каждая новая идеологическая система, являясь по сути отражением общественного бытия, по форме выступает как продолжение предшествующего развития мысли, зависит от накопленного ранее запаса идей. Самостоятельность идеологии заключается, далее, в её способности воздействовать на другие стороны общественной жизни, в том числе и на породившую её материальную основу. С этой точки зрения выделяют идеологии первого порядка (т. е. ближе лежащие к общественному бытию): политические и правовые идеологии – и идеологии более высокого порядка, сравнительно удалённые от материальной основы (например, религия или философия).

В каждом обществе, состоящем из различных классов, существует не одна, а несколько идеологий, причём господствующей (наиболее влиятельной) является идеология экономически и политически господствующего класса.

Политические, правовые, философские, религиозные, нравственные, эстетические взгляды социальной группы представляют собой определённое единство, складывающееся на основе единства её экономических интересов и устремлений. А поскольку политическая идеология есть наиболее прямое выражение экономических интересов, то она, наряду с материальными условиями, формирует все остальные разновидности идеологий данной социальной группы. Осознание групповых интересов, оценка всей общественной действительности с точки зрения этих интересов, то есть идеология, и служит субъективным условием реализации назревающих потребностей общественного развития.

Идеология носит исторический характер (как, впрочем, и общественная психология, которая, однако, гораздо консервативнее идеологии): с изменением положения социальных групп, создавших идеологию, происходят изменения и в последней. И когда с исторической арены уходит социальная группа, - постепенно теряет своё влияние её идеология. Но она не исчезает бесследно. Отражая изменяющиеся общественные условия, новая идеология формулирует свои положения в понятиях, созданных в основном ранее, предшествовавшими идеологиями, но вкладывает в них новое содержание. Основой преемственности идеологий служит то обстоятельство, что в процессе развития общества изменяется конкретный характер явлений, но сами эти явления зачастую остаются. Поэтому сохраняются и понятия, отражающие эти явления, но содержание понятий меняется. И, что очень важно, - сохраняются различные взгляды и принципы, которые могут быть извлечены для повторного употребления спустя столетия.

Поскольку конкретные сообщества, существовавшие до сих пор в истории, характеризовались социальной (точнее, классовой) неоднородностью, что имело следствием одновременное существование в каждом из них нескольких идеологий, то в этих обществах осуществлялось взаимодействие между идеологиями, частным случаем которого является борьба. Вопросу об идеологической борьбе в отечественном обществоведении и средствах массовой информации в ХХ веке уделялось столько внимания, что тема эта стала одиозной. Отсюда – та лёгкость, с которой наше общество распрощалось с этой идеей под влиянием пропаганды, стремительно переориентировавшей (уже вторично на протяжение столетия) свою направленность на сто восемьдесят градусов. Но с реальными идеологическими отношениями ничего нового, по сути, не произошло: идеологическая борьба продолжается на наших глазах, только её участники – это, прежде всего, не «мы» («социалистический лагерь») и «они» («мировой империализм»), а различные группировки внутри нашего общества, которые находят поддержку и за пределами страны.

Важно обратить внимание ещё на один вопрос. О научности идеологии. В статье «Идеология», помещённой во 2-м томе «Философской энциклопедии» (1962), говорится: «Марксизм, будучи наукой, то есть точным, адекватным отражением действительности, в то же время является научной, истинной идеологией рабочего класса…» В «Философском словаре» (1991) статья с таким же названием содержит положение о том, что для всесторонней оценки каждой конкретной идеологии необходимо учитывать её социально-классовую принадлежность, выполняемые ею социальные функции, а также характер отражаемой ею действительности (иллюзорная или научная). Можно ли ставить вопрос о научности идеологии в том плане, что с её помощью мы можем получить либо истинное, либо ложное представление о мире? Например, истинна или ложна политическая идеология класса рабовладельцев, обосновывавшая идею о том, что субъектом власти может быть лишь свободный и имущий гражданин? Истинно или ложно положение: «Каждый имеет право быть собственником земли»? А идея о праве художника творить так, как он считает необходимым, т. е. руководствуясь своими представлениями о прекрасном и безобразном, о художественных средствах воплощения образа? В. И. Ленин, И. В. Сталин, А. А. Жданов, М. А. Суслов и др. идеологи считали, что художник такого права иметь не должен; отсюда – гонения на неугодных художников, писателей, композиторов и др., заканчивавшиеся порой трагически. Ответ на эти вопросы может иметь смысл только в том случае, если мы вспомним о природе отражения действительности с помощью оценки – идеология ведь является оценивающим отражением. Люди оценивают явления не с целью получить истинное представление о них. Для этого есть знание, которое может быть истинным или ложным. А оценка, как было сказано ранее, обнаруживает лишь отношение к предмету оценки, отношение, которое далеко не всегда основывается на знании, но всегда – на интересе. Не уважать чьи-то интересы и считать только свои интересы истинными – это не одно и то же.

Итак, нам нужна идеология вовсе не для того, чтобы с её помощью добывать истину о мире. Для этого существует наука. Но идеология, конечно же, включает некоторые положения, которые могут быть описаны посредством понятий «истина» и «ложь». С помощью этих положений, носящих конкретный характер, идеолог пытается обосновать своё творение, сделать его привлекательным. Например, в книге «Бытие» можно прочесть: «Всех же дней Мафусаила было девятьсот шестьдесят девять лет; и он умер» или «Ною было пятьсот лет, и родил Ной Сима, Хама и Иафета». А комментарии к различным редакциям Конституции СССР сообщали, что граждане нашей страны пользуются самым широким набором политических, социальных, гражданских прав. Проверка этих положений на истинность труда не составляет (в принципе). Именно на этом основании можно считать иудаизм, христианство, советскую идеологию не ложными, а лживыми, то есть содержащими массу заведомо ложных положений. Но так как основные положения, входящие в идеологическую теорию, не истинны и не ложны, то и идеология в целом не может считаться ни истинной, ни ложной.

Знание и оценка существуют в общественном сознании не порознь. Они воздействуют друг на друга. Знание испытывает «давление» со стороны оценочных суждений, а оценки, которые мы даём вещам, частично основываются на знании этих вещей. Наглядно это проявляет себя во взаимодействии науки и идеологии. Оно менее очевидно в сфере естественных наук, поскольку явления природы в меньшей мере затрагивают интересы социальных групп, чем явления общественные. Но и история естествознания сохранила немало трагических случаев гонений с использованием религиозной или политической идеологической «аргументации»: две тысячи лет тому назад была растерзана толпой, подстрекаемой религиозными фанатиками, александрийский математик Аспасия; несколькими столетиями позднее по приказу арабского халифа, завоевавшего Александрию, была уничтожена самая крупная библиотека того времени; четыреста лет тому назад сгорел на костре католической инквизиции Джордано Бруно; семьдесят лет тому назад был замучен в саратовской тюрьме крупнейший генетик Н.И.Вавилов. Помним мы и «обезьяньи процессы» в США 30-х годов и в Санкт-Петербурге начала XXI века, и «Всесоюзные конференции» 40-50-х годов по физиологии, генетике, языкознанию.

Влияние идеологии на общественные науки ещё сильнее. По этой причине порой высказывались мнения о принципиальной невозможности получения истинного знания об общественных явлениях.

Переходя к третьей стороне общественного сознания – проективному сознанию,- напомним, что его функцией является выработка проекта будущего действия. Это предполагает постановку целей, формирование идеалов.

Идеалом называют норму, образец, некое совершенное образование, определяющее способ и характер поведения индивида, социальной группы, общества в целом. Действие в соответствии с идеалом представляет собой специфически человеческую форму жизнедеятельности, отличающую нас от животных. Как проявление способности к целеполаганию формирование идеалов обнаруживается во всех областях общественной жизни: люди формируют социальные, политические, нравственные, художественные, семейные и пр. идеалы. Они обладают огромным значением, выступая как активное образование общественного сознания, организующее массу индивидуальных сознаний и воль вокруг решения некоторой задачи, проблемы.

Какова природа идеалов, как они возникают, кто их создаёт, почему некоторые идеалы не осуществляются в действительности?

Наиболее остро проблема идеала была поставлена в классической немецкой философии (конец XVIII – первая треть XIX вв.). И. Кант утверждал, что для человека характерно свободное, то есть сознательно совершаемое действие в согласии с универсальной, всеобщей целью человечества. Идеал и есть это представление об итоговом совершенстве человеческого рода. Он включает в себя, в частности, осознание того, что человек есть самоцель собственной деятельности, и ни в коем случае не средство для кого-то или для чего-то, будь то человек или даже бог. Кант представлял себе идеал чем-то абсолютно недостижимым или достижимым лишь в бесконечности. Идеал, как горизонт – всё время отодвигается в будущее по мере приближения к нему. Между каждой наличной ступенью совершенствования человеческого рода и идеалом всегда лежит бесконечность. Эта вечная недостижимость идеала, считал философ, не должна подавлять человека. Смысл идеала в том, чтобы выступать в виде постулата, регулятивного принципа деятельности. Например, категорический императив как регулятор человеческого поведения требует от него неукоснительного выполнения нравственных норм, невзирая на обстоятельства: «Поступай так, чтобы максима твоей воли всегда могла быть вместе с тем и принципом всеобщего законодательства», или «действуй так, чтобы ты никогда не относился к человечеству, как в твоём лице, так и в лице всякого другого только как к средству, но всегда в то же время и как к цели».

Гегель предложил иное понимание идеала – вечное, никогда не завершаемое обновление духовной культуры человечества, происходящее через выявление противоречия в составе наличной стадии и через разрешение этого противоречия приводящее к рождению новой стадии, в свою очередь чреватой противоречием и потому также подлежащей «снятию». Это значит, что история, жизнь общества есть не движение к идеалу как к установленной перед человечеством цели. Действительная история складывается из этапов, каждый из которых включает «живое», способное к дальнейшему существованию, но и «отжившее», недействительное, как выражался философ, которое с необходимостью должно быть заменено более совершенным. Причём, это более совершенное рождается не в умах людей как их мечты и желания, а заложено в мировом духе, осуществляющем себя в истории. Этот «замысел истории», внутренне присущий мировому духу, обнаруживается в сознании людей как в иной форме существования духа. Историческая личность и есть носитель знания о дальнейших путях развития истории. Эта личность творит общественную жизнь в соответствии с знанием, которое можно было бы назвать идеалом.

Два представления об идеале, два истолкования проблемы взаимоотношения сущего и должного. В каждом есть приемлемые и неприемлемые, на наш взгляд положения. Кантовское представление об идеале абстрактно: идеал есть нечто абсолютно положительное, его содержание никак не связано с реально существующим. Гегелевское толкование идеала как более совершенного состояния, приходящего на смену менее совершенному, опирается на учёт характеристик этого «менее совершенного». Но неприемлемым в гегелевском понимании выработки идеала можно считать как раз то, что о выработке его самими людьми речи здесь нет: идеал вносится в сознание людей, будучи «спущенным» сюда с вершин мирового духа. Человек не выступает в качестве автора нормы жизни. Он – лишь более или менее чуткий «улавливатель» того, что уже витает в мире идей.

Реальное движение истории вызывается давлением реальных же противоречий между потребностями и возможностью их удовлетворить. Это движение направляется на разрешение противоречий путём установления нового состояния, где существовавшие противоречия будут «сняты». Образ нового состояния и есть идеал. В мышлении он рождается раньше, чем будут разрешены противоречия в реальности. Последнее обстоятельство затрудняет решение проблемы выработки идеалов. Однако многовековая практика выработки идеалов показывает, что контуры идеала как образа с необходимостью наступающего будущего есть не что иное, как выводы из анализа существующего. Созданный таким образом идеал не может рассматриваться как чисто нравственный или интеллектуальный образ желаемого. В противном случае мы можем получить идеал крайне желаемого, но совершенно нереального (не основанного на действительно существующих предпосылках) состояния. Идеал как двигатель истории есть сама действительность, но существующая пока не актуально, а лишь потенциально, в сознании. Следовательно, идеал вырабатывается с помощью анализа действительности, эмпирически данной картины развития, характеризующейся негативными особенностями. Ликвидация их совпадает с выработкой жизненного, реального, не иллюзорного идеала. По мере приближения к этапу развития, обрисованному в идеале, он вовсе не отодвигается, подобно горизонту. Напротив, идеал вырабатывается по ходу развития, т. е. создаётся деятельностью людей, творящих историю.

Конечно, идеалы людей и продукты их деятельности всегда в какой-то мере не совпадают. Но это отклонение реальности от идеала и есть единственно возможный способ осуществления идеала в реальности, скорректированного условиями места и времени, куда включаются и особенности индивидуума или социальной группы, претворяющих идеал в жизнь. Такое отклонение не следует толковать как отказ от идеала, как признание его неосуществимости. Отказ от корректировки идеала под предлогом нежелания отказаться от него может оставить идеал неосуществлённым благим намерением, разбившимся о «неодолимое упрямство грубой действительности».

В заключение разговора об устройстве общественного сознания следует сказать, что непосредственное воздействие на деятельность людей оказывают не политические или правовые, нравственные или иные идеи, взгляды, представления и чувства в отдельности, а их «сплав», то есть образования, которые возникают в результате взаимодействия различных идей и взглядов, представлений и чувств. Эти образования получили название состояний сознания. В каждом конкретном состоянии сознания доминируют некоторые из этих идей и настроений, определяя основное его содержание, направленность, «окраску». Сознание того или иного сообщества и даже группы обществ (цивилизации) в каждый данный период истории оказывается проникнутым определёнными ведущими, преобладающими идеями: то политическими, то нравственными, то религиозными. Достаточно вспомнить характеристику сознания средневекового европейского общества, вся духовная (и не только духовная) жизнь которого была проникнута религиозной идеологией и религиозными настроениями.

В связи с понятием состояния общественного сознания выделяют несколько его типов: мифологический, религиозный, отчуждённо-фетишистский, рационально-научный. С особенностями мифологического и религиозного мировоззрения (а мировоззрение можно считать «ядром» сознания) мы уже встречались. Для характеристики отчуждённо-фетишистского типа необходимо ввести понятия отчуждения и фетишизма. Отчуждение представляет собой социальный процесс превращения деятельности и её продуктов в силу, враждебную субъекту деятельности. Оно порождено типом социальных взаимоотношений, при котором отношения между людьми оказываются зависимыми от отношений к вещам. Неизбежное следствие этого – фетишизм предметного мира.

Фетишизм – общественное отношение и соответствующее ему воззрение, приписывающее вещам самим по себе специфически социальные качества, а созданные культурой свойства принимающее за нечто природное. Примеры фетишизма: вера в чудодейственную силу каких-либо предметов, денег, социальных институтов.

Отчуждение проявляется в господстве овеществлённого труда над живым, в превращении субъекта труда в объект манипуляций, в отсутствии контроля производителя над результатами своего труда. Субъективно явление отчуждения переживается в чувствах апатии, одиночества, равнодушия, атрофии высоких социальных и гуманитарных ценностей, восприятий явлений действительности как противостоящих и противодействующих индивиду.

Особенностями отчуждённо-фетишистского типа общественного сознания следует считать непонимание связи различных областей духовной сферы с материальной основой, духовное оскудение вследствие отчуждения духовных богатств общества от рядового индивидуального сознания, разрыв между высоким уровнем развития общечеловеческой духовной культуры и низким уровнем духовного развития индивида, делающий правдоподобной иллюзию абсолютной самостоятельности идей и их господства над людьми.

Рационально-научный тип сознания характеризуется неискажённым пониманием сущности явлений, отсутствием предрассудков.

Все эти четыре типа общественного сознания не существуют в чистом виде. В сознании конкретного сообщества людей обнаруживается «представительство» различных типов.

Общественный прогресс и его критерии.

В разделе «Развитие» было рассмотрено понятие прогресса как особенности развития, обнаруживающейся во всех областях действительности, и дано его определение. Сейчас перед нами стоит вопрос не о существовании (или отсутствии) общественного прогресса, а о возможности его обнаружения и измерения; иначе говоря – о критериях общественного прогресса.

Разговор об общественном прогрессе может быть предметным только в случае выработки критериев прогресса. Его познание требует, во-первых, качественного описания этого явления и, во-вторых, выявления количественных параметров прогресса и их измерения. Измерение как метод научного познания есть сопоставление измеряемой величины с эталоном (единицей измерения). Количественные характеристики некоторых сторон общественной жизни сегодня вполне поддаются измерению. Например, уровень развития производства измеряется с помощью такого критерия, как производительность труда, то есть количества продукта, выработанного в единицу времени (здесь, естественно, необходимы уточнения: следует учитывать стоимость продукта, его качество, общественную потребность в этом продукте и т. д.). Более прогрессивным следует считать то общество (или то состояние некоторого общества), где эти показатели выше. Исходя из этих соображений, есть основание утверждать, что с этой точки зрения общество XXI века более прогрессивно, чем общество XVI века.

Относительно просто решается вопрос о научном прогрессе. Здесь в качестве критерия используется количество научной информации, полученной за какой-то промежуток времени. Об этом показателе судят, например, по количеству опубликованных научных статей, издающихся научных журналов и т. п.

Технический прогресс также вполне измерим.

О политическом прогрессе в мире или в некоторой стране можно судить по степени участия людей в процессах управления жизнью общества. Эта степень зависит от формы государственного устройства, политического режима, уровня развития гражданского общества и готовности населения отстаивать свои политические права и свободы. Политическое «самочувствие» людей, живущих в некотором обществе, также должно учитываться, но основываться только на нём (то есть заменять объективное состояние оценкой этого состояния) при решении вопроса о политическом прогрессе не следует: советский народ или население нацистской Германии гордились политикой своей страны, своей партией, своим вождём, но сегодня – по прошествии многих лет – мы трезво оцениваем политические порядки в этих странах как тоталитаризм – самое бесчеловечное устройство общественной жизни.

Наибольшую трудность представляет проблема прогресса в различных областях духовной жизни, например, в области морали или эстетического, а также в художественной сфере. Эта трудность объясняется большой сложностью и малой изученностью явлений и процессов, происходящих в названных областях. Измерить произведённое количество хлеба, квартир или штанов гораздо проще, чем выявить, а затем измерить то, что происходит внутри личности, несмотря на процесс опредмечивания, объективации внутренних состояний человека.

Но даже зафиксировав наличие прогресса во всех сферах общества, мы ещё не получим результирующего показателя – прогресса общества в целом. Таким результирующим показателем, свидетельствующем о прогрессе общества в целом, следует считать, очевидно, положение личности в обществе, её свободу.

Переход человечества от одной эпохи к другой есть «скачок». Одним из следствий этого «скачка» является увеличение «степеней свободы» человека. Примерами здесь могут быть неолитическая революция или переход от феодализма к буржуазным общественным порядкам. Свобода не дана человеку изначально, он должен её завоёвывать постепенно, завоёвывать не столько с оружием в руках, сколько приобретая новые знания, умения, навыки, создавая новые нормы, учреждения и отношения. Все эти новые, созданные им образования должны служить успеху в деле овладения человеком силами природы и общественными силами.

Действия объективных законов человек избежать не может, и свобода вовсе не означает противопоставления субъекта этим законам или «освобождения» от них. Такой путь к свободе – иллюзия. Реальная свобода достигается посредством познания и овладения необходимостью, а не бегством от неё. О таком понимании свободы говорил ещё голландский философ Б. Спиноза более трёх веков тому назад. Ещё одна важная предпосылка роста свободы – самоосвобождение личности на пути познания самого человека, понимания и учёта механизмов его поведения, роли нравственных регуляторов его поступков. Знание законов природы и общества есть необходимая, но не достаточная предпосылка успеха на пути к свободе. Человеку придётся понять, что свобода недостижима, если он не будет учитывать влияния нравственного фактора на результаты своей деятельности. Например, разрешение глобальной экологической проблемы недостижимо на путях только дальнейшего развития науки, техники, производства. Технический прогресс, не связанный с прогрессом нравственным, совершенствованием отношения человека к другим людям и к природе, оставляет после себя пустыню. Об этом предупреждал Маркс полтора века тому назад и в этом мы имеем возможность убедиться сегодня.

Отдельный человек не может быть полностью независим от внешних условий – природных и общественных. Но чем свободнее общество, в котором он живёт, тем более свободен и он сам. С другой стороны, чем более развита личность, тем большей свободы она требует от общества. Путём освобождения личности является освобождение общества от всех видов экономического, социального, духовного гнёта. Свобода личности состоит не просто в освобождении её от чего-то, а в реальной возможности всестороннего развития и проявления своих способностей, сущностных сил, человеческих качеств. Развитие личности – социальное, интеллектуальное, нравственное – есть важнейший показатель общественного прогресса: чем свободней личность в политическом, социальном, экономическом, духовном отношениях, тем выше уровень развития общества.

Человек

Интерес к человеку проявляют и гуманитарные, и общественные, и естественные науки. Его изучают анатомия и физиология, психология и логика, антропология и этнография, медицина и ряд других наук. Всё ощутимее становится необходимость интеграции знаний о человеке в целостную, практически ориентированную систему. Это невозможно сделать без выяснения категориального каркаса человеческой целостности, чем и занимается философия.

Квалифицированный разговор о человеке предполагает введение ряда категорий, характеризующих его с различных точек зрения. В этот ряд мы включим понятия «человек», «индивид», «индивидуальность», «личность», которые в обыденном (и, к сожалению, не только в обыденном) словоупотреблении зачастую используются некорректно.

Человеком мы будем называть социальное существо, способом существования которого является общественная деятельность, основывающаяся на производстве материальных благ (предполагающем создание и систематическое использование орудий труда) и включающая также производство духовных и художественных ценностей. Человек есть субъект общения, носитель сознания и языка.

Индивидом называют человека как единичного представителя какого-то целого (например, нации или какой-либо другой социальной группы). Специфические особенности реальной жизни и деятельности данного конкретного человека в содержание понятия «индивид» не входят.

Напротив, индивидуальность – это то особенное, что отличает этого индивида от всех других; сюда относятся свойства как природные (биологические), так и социальные, как телесные, так и психические, как унаследованные, так и приобретённые в процессе индивидуального развития.

Термин «личность» мы будем применять для обозначения совокупности социально значимых черт индивида, образовавшихся в процессе прямого или косвенного взаимодействия данного лица с другими людьми и делающих его субъектом труда, познания, оценки и общения.

Вводя понятие человека, мы старались подчеркнуть прежде всего (но не исключительно) мысль о том, что он есть субъект предметно-практической деятельности.

Сущность человека.

С тех пор, как во второй половине XIX века стало общепризнанным положение о человеке как продукте биологической эволюции, центральным вопросом антропологии стал вопрос об основном отличии человека от животных. Отвечая на него, указывали на самые различные особенности человека: наличие сознания, религии и т. д. Эти особенности действительно отличают человека от животных, но они производны, вторичны. Основополагающим отличительным признаком человека является производство необходимых ему жизненных средств; производя необходимые жизненные средства, люди косвенным образом производят и саму свою материальную жизнь. Социальное невозможно без производства – положение, которое не нуждается в доказательстве. И наоборот – только там, где существует производство, может иметь место объединение людей, общество.

Производство как разновидность поведения человека и всё оно (поведение) в целом существенно отличается от поведения животных. Во-первых, каждый вид животных имеет своё поведенческое амплуа, отличающее его от других видов. Понятие же «поведенческое амплуа человека» лишено смысла, т. к. человек может вести себя «по мерке» любого вида (вести наземный и подземный, водный и воздушный образ жизни; быть охотником, земледельцем, скотоводом, ремесленником; плотоядным или вегетарианцем и т. д.). Во-вторых, программы, в соответствии с которыми строится поведение человека и животных, передаются от поколения к поколению принципиально различными способами: у животных – по преимуществу генетически, у человека – с помощью языка, социальных норм, традиций и т. п. (при этом некоторые поведенческие акты осуществляются на основе механизмов, полученных человеком «по наследству» от животных. С момента «неолитической революции», произошедшей около 10 тысяч лет тому назад, человек обладает уже всеми основными характеристиками, свойственными «природе людей» как общественных существ.

Человек изначально деятелен: все человеческие свойства формируются в ходе предметной деятельности, т. е. возникают исторически. В перечень этих свойств входят и высшие духовные способности (например, научные, философские, религиозные), и особенности человеческого восприятия, чувствования. Потребности людей также отличаются тем, что они формируются исторически и при определяющем воздействии труда.

Человек, оказавшийся в силу драматических обстоятельств вне общества от рождения («маугли») и отдалённый от других людей, орудий труда, знаний и навыков, оказывается животным. Беспомощность изолированного индивида – оборотная сторона родового могущества людей. Лишь в качестве членов общества люди могут чувствовать себя существами, защищёнными в значительной мере от стихийных сил природы.

То особое значение, которое индивиды получают внутри сообщества, в конечном счёте определяется их местом в системе отношений, складывающихся по поводу производства, общественного труда. Все особые роли и достоинства, отличающие данного индивида от всех остальных, есть не что иное, как общественные отношения. Талант и привлекательность, богатство и ум получают какой-либо смысл лишь в отношениях индивида к другим людям, поскольку эти другие характеризуются какими-то потребностями, ожиданиями. Вот почему полтора века тому назад К. Маркс заметил: «… сущность человека не есть абстракт, присущий отдельному индивиду. В своей действительности она есть ансамбль общественных отношений». Это значит, что индивид настолько развит и своеобразен, настолько богат достоинствами, насколько представлено в нём богатство и многообразие выработанных историей общественных качеств человека.

Признавая первичность родового, общественного бытия людей над сознательно-волевым бытием индивидов, мы отнюдь не понимаем эту первичность как последовательность во времени: сначала де люди стали общественными, родовыми существами, а потом уже – сознающими себя индивидами. Нет. Человек и общество возникали, формировались одновременно. Бессознательная принадлежность – это способ включения животного в биологический вид, а там, где налицо надбиологическое, общественное объединение, всегда уже существует более или менее сознательное причисление индивидом себя к этому объединению. А это предполагает такие свойства, как ответственность, вменяемость, совесть.

Приведённые характеристики человека хотя бы в минимальной степени приложимы к любым культурно-историческим разновидностям людей, начиная с эпохи неолитической революции. С тех пор и до сегодняшнего дня люди

- умеют изготавливать орудия труда при помощи орудий труда и использовать их как средство производства материальных благ;

- знают простейшие нравственные запреты и противоположность добра и зла (толкуемых, однако, очень по-разному);

- обладают потребностями, чувственными и умственными навыками, развившимися исторически;

- не могут ни сформироваться, ни существовать вне общества;

- признаваемые ими индивидуальные качества и достоинства суть общественные определения, которые отвечают тому или иному типу общественных отношений;

- их деятельность имеет не изначально запрограммированный, а сознательно-волевой характер, вследствие чего они являются существами, у которых есть способность самопринуждения, совесть и сознание ответственности.

Таков общепланетарный фундамент человечности, заложенный в процессе формирования существа, носящего название «человек разумный». Такова сущность человека. Проявлением же человеческой сущности были все те человеческие судьбы, которые составили всемирную историю. Человек существует несколько десятков тысячелетий и столько же времени он знает о своём существовании, но сущность человека – предмет споров и научных поисков. И сегодня мы ещё не можем сказать, что о сущности человека знаем уже всё.

Возможность быть предметно-практически действующим существом обеспечивается рядом предпосылок. Сюда относятся внешние по отношению к человеку условия: вещества, из которых человеком будут созданы вещи, смогут им быть взяты только из природы. Сюда, далее, относятся физические способности человека; он должен обладать некоторой силой, чтобы с её помощью преобразовать вещество природы в вещь. Силы эти относительно невелики, и растущие потребности человека вынудят его для их удовлетворения начать использовать сначала силу животных и природных стихий (воды, ветра), а затем начать извлекать энергию химическую, электрическую, внутриатомную, внутриядерную и др.

Этих необходимых предпосылок, однако, недостаточно, чтобы производить. Ведь прежде чем начать действовать предметно, человек должен поставить перед собой цель, наметить задачу, выстроить план своего будущего поведения в процессе создания вещи; он должен знать свойства материала, из которого будет создана вещь, иметь представления о связях и отношениях, в которых находятся вещи в природе, у него должны быть какие-то знания о своём теле и его органах, с помощью которых он будет работать. Наконец, создание вещей предваряется, сопровождается, завершается оценкой всех участвующих в процесс производства вещи компонентов и готовой вещи с точки зрения интересов, потребностей производящего человека.

Создать проект потребного будущего, получить знания и дать оценку – значит обеспечить успех будущей предметно-практической деятельности. Всё это человек осуществляет с помощью своего сознания, которое, подобно психике животных, представляет собой, с одной стороны, отражение всего существующего, а с другой – систему регулирования человеческого поведения. В одной из тем пойдёт специальный разговор об особенностях человеческой психики, а сейчас необходимо кратко охарактеризовать названные три её способности. Несколько слов по поводу терминологии. Для того чтобы подчеркнуть то обстоятельство, что человек действует сознательно, осмысленно, а не влечётся лишь инстинктами или аффектами, мы говорим, что он имеет сознание, мышление, психику, душу. «Человеческая психика» и «сознание» - синонимы. Но термин «сознание» используется в изучаемой нами философии в двух смыслах. В широком смысле это слово означает всю совокупность психических процессов и явлений. В этой совокупности есть и такой элемент, как мышление – способность комбинировать психические образы (представления, понятия) по определённым правилам, создавая новые психические образы. Способностью мыслить с помощью абстрактных образов (понятий, суждений, умозаключений) обладает лишь человек. Именно это – абстрактное – мышление и называют иногда сознанием в узком смысле слова. Что касается термина «душа» и отличаемого от него понятия «дух», то ими, как правило, материалистическая философия не оперирует. Если вкладывать в эти термины содержание, равное содержанию понятия «психика» (что мы иногда и делаем), то их можно считать понятиями, отражающими реальность. Если же понимать под этими словами нечто существующее само по себе, независимо от человека, его тела, то вселяющееся, то «выселяющееся» из него, руководящее им и борющееся с ним, то согласиться с существованием души, духа не представляется возможным хотя бы потому, что информация в чистом виде не существует, а представляет собой некоторую упорядоченность состояний той или иной материальной системы.

Познавательная деятельность человека представляет собой осуществление познавательной способности сознания. В образах сознания вещи, их свойства, отношения между ними запечатлеваются, т. е. поток сигналов (материальных носителей информации) переносит некоторые состояния и особенности вещей через органы ощущения в мозговые структуры. Последние приходят вследствие этого в состояние большего или меньшего соответствия с вещами, о которых доставлена информация. Человеком как субъектом познания эта информация переживается в виде чувственных образов: ощущений, восприятий, представлений. На их основе с помощью способности мыслить человек формирует абстрактные образы, более точно и глубоко отражающие вещи, связи, отношения и т. д. К числу этих абстрактных психических образов относятся понятия, суждения и умозаключения.

Знание, содержащееся в чувственных и абстрактных образах, т. е. информация о вещах и о состоянии самого действующего человека даёт ему возможность действовать предметно-практически. Это положение зафиксировано в таких высказываниях, как «знание – сила», «знать - чтобы действовать».

Знание, однако, не является единственной формой отражения вещей в нашем сознании; другой формой отражения служит оценка.

Вне зависимости от того, имеем ли мы знание истинное или ложное, т. е. соответствуют наши представления о вещах самим этим вещам или нет, знание всегда представляет собой незаинтересованное, непредвзятое отражение вещей. Мы говорим: в восприятиях или понятиях вещи отражаются такими, какими они существуют в действительности, безотносительно к нашим интересам и стремлениям (кроме, конечно, интереса знать эти вещи). Поэтому независимо от индивидуальных и социальных различий люди считают, что дважды два будет четыре, а Волга впадает в Каспийское море. Если бы знание не было беспристрастным отражением свойств вещей, то человечество вряд ли могло бы успешно иметь дело с этими вещами.

Но человек – существо заинтересованное, и интерес-то как раз и является двигателем поведения людей. Причём интересы различны у различных групп и индивидов. В зависимости от интересов люди по-разному оценивают одну и ту же вещь; даже индивид в различных состояниях по-разному смотрит на вещи, по-разному их оценивает. Таким образом, оценка есть результат заинтересованного отражения вещи в нашем сознании. Несмотря на эту «заинтересованность», «необъективность», оценка так же необходима человеку, как и знание. Человек действует на основе знания и под влиянием тех оценок, которые он даёт вещам. Например, отношение человека к другому человеку зависит не только от знания о нём, но и от симпатии или антипатии к нему (а это и есть пример оценки).

Наконец, третья способность сознания (её называют проективной способностью или практическим сознанием) – умение создавать идеальный образ результата действий ещё до начала действий. Эта способность, которую человек выработал в себе в ходе истории, отличает его от животных, действующих, (когда речь идёт не об инстинктивном поведении) на основе метода проб и ошибок.

Создание орудий труда, постройка жилищ, производство предметов домашнего обихода – поскольку человек не находит их в готовом виде в природе, - требовали от него осознания своей потребности, расчёта своих возможностей, конструирования в сознании образа той вещи, которую он намеревался создать. Систематическое повторение подобных ситуаций сформировало человеческую способность к целеполаганию, подбору средств, соответствующих цели, планированию ряда этапов деятельности, умению предвидеть в большей или меньшей степени побочные следствия своей деятельности.

Все три представленные особенности сознания существуют во взаимодействии: знание влияет на оценки, которые мы даём вещам; оценки порой тормозят или ускоряют процесс добывания знания; проект потребного будущего создаётся на основе знания и под влиянием оценки.

Биологическое и социальное в человеке

Определив человека как социальное существо и указав на его социальную сущность, мы не должны забывать о том, что человек, возникнув естественным образом из лона природы, продолжает оставаться в неразрывной связи с ней. Природное, точнее биологическое – это наше окружение и сторона нас самих.

Человек – часть природы. С этой точки зрения люди принадлежат к виду Homo sapiens, роду Homo, к которому, кроме вида «человек разумный», ранее в разное время принадлежали многие другие виды. Как и всякий биологический вид, человек характеризуется совокупностью видовых признаков. Например, средняя продолжительность жизни человека в древности равнялась 20-22 годам; в XVIII в. она поднялась до 30 лет; в Западной Европе к началу ХХ в. она равнялась 56 годам; сегодня в Японии средняя продолжительность жизни равняется 81 году. Указанные цифры характеризуют так называемую реальную среднюю продолжительность жизни, в то время как нормальная продолжительность жизни человека как вида по данным современной науки составляет примерно 90 лет. Человек же, как правило, не доживает до указанного возраста, поскольку либо страдает наследственными болезнями, либо становится жертвой внешних по отношению к его организму причин смерти (инфекции, ненормальное состояние окружающей среды, несчастные случаи и т. д.). Как видно, взятая в качестве примера биологическая константа вида заметно изменяется исторически под воздействием социальных причин.

В диалектическом материализме существует обоснованное с помощью естественнонаучных данных положение о том, что природа человека есть продукт истории, что изменяя внешнюю природу, человек в то же время изменял и свою собственную природу. Накоплено немало данных (в последние десятилетия, к сожалению, драматических), показывающих, что развитие организма людей опосредуется социальными условиями их существования. Вместе с тем, формирование тех качеств человека, которые определяются как социальные, протекает не вне человеческого организма и не помимо процесса биологического развития человека, а именно в ходе этого процесса. Например, такое социальное качество человека, как профессия, во многом зависит от морфологических и физиологических свойств индивида, выбирающего профессию. Игнорирование этого обстоятельства, отсутствие в обществе хорошо налаженной службы профориентации и профотбора, может быть одной из причин непрофессионального выполнения человеком своих служебных обязанностей.

Мы коснулись одной из значительных проблем, возникающих в связи с изучением человека,- проблемы единства биологического и социального в человеке. Понятия «биологическое» и «социальное» по уровню абстрактности, обобщённости приближаются к философским категориям. Каждое из них охватывает огромный комплекс явлений. Поэтому и постановка проблемы биологического и социального, их соотношения – весьма абстрактна. По существу за ней стоит целая система проблем, относящихся к различным сторонам жизни человека и общества. Это, скорее, область исследования, включающая вопросы многих наук. Среди проблем, относящихся к этой области, можно назвать такие, например, как взаимодействие биологического и социального в процессе антропосоциогенеза; психофизиологическая проблема (т. е. вопрос о взаимодействии нейродинамических и психических процессов); зависимость одарённости индивида от биологических и социальных факторов; социальное и биологическое в психическом развитии человека.

Остановимся на этой проблеме. Иначе её можно назвать проблемой «организм – личность». Оба эти понятия относятся к человеку, индивиду, члену общества, но отражают разные системы свойств человека: организм – система биологическая, личность – система социальных свойств индивида.

Процесс становления личности нередко рассматривается односторонне: только в плане социальном. Конечно, социальные связи, как мы увидим несколько позже, выступают в этом процессе в качестве ведущих, и без конкретного анализа деятельности индивида и его общения с другими людьми (а деятельность, общение определяются системой общественных отношений) невозможно понять процесс становления личности. Но, вместе с тем, формирование личностных свойств возможно лишь при определённых уровнях нервно-психического развития человека. Эти уровни суть необходимое внутреннее (а не социальное) условие становления личности. То есть формирование личности и созревание организма – не два разных параллельных или даже взаимодействующих процесса, а единый процесс развития человека.

Когда речь идёт о личности, то нас интересует не только вопрос о том, как человек усваивает социальную программу, но и то, какой вклад и каким образом он в эту программу вносит. При этом важнейшим фактором является творческий потенциал личности, определяемый способностями индивида. Центральным в изучении способностей оказывается вопрос об их природе, происхождении. Одна из точек зрения состоит в утверждении о врождённости способностей, о том, что они полностью определяются «генетическим снаряжением» индивида, а процесс их развития якобы есть лишь процесс развёртывания генетической программы, с которой человек рождается. Сторонники другой крайней точки зрения утверждают, что способности полностью определяются социальными условиями жизни индивида и что генетическая программа не оказывает на их развитие никакого влияния: путём целенаправленного воспитания и обучения у любого человека можно сформировать любой комплекс способностей. Истина, вероятно, заключается в том, что способности индивида формируются, развиваются в процессе его жизни в условиях общества. Однако предпосылки способностей, или задатки, генетически обусловлены. Причём, связь между задатками и способностями неоднозначна. На базе различных задатков могут сформироваться сходные способности и, наоборот, на базе сходных задатков – различные способности. Таким образом, «генетическое снаряжение» индивида, являясь предпосылкой способностей, не предопределяет однозначно их развитие. К сожалению, эта сформированная в общем виде концепция не получила ещё достаточно основательной разработки в конкретных исследованиях. Что такое задатки как предпосылка развития способностей? Какова их структура? Каковы механизмы реализации задатков в способностях? При каких условиях осуществляется эта реализация? Разработка этих вопросов требует контакта психологии с генетикой человека, с генетикой поведения, но эти области знаний не получили пока достаточного развития.

В ходе дискуссии о соотношении биологического и социального в человеке высказывается широкий спектр мнений, заключённый между двумя полюсами: биологизаторским, или натуралистическим, сторонники которого абсолютизируют роль биологических начал в человеке, и социологизаторским, в котором человек представлен лишь как слепок с окружающих его социальных отношений.

К биологизаторским концепциям относится, например, расизм, исходящий из того, что природа человека определяется его расовой принадлежностью. Причём, три большие расы – европеоидную, монголоидную и негроидную, несомненно отличающиеся друг от друга антропологическими (а не социальными) признаками, расисты квалифицируют как высшую, более низкую и низшую соответственно. В понятие же высоты расы они вкладывают и уровень интеллектуального развития, и степень приспособленности к жизни, и оправданность существования одной расы за счёт другой («… низшая раса достойна того, чтобы служить удобрением для высшей…»). Подобно расизму, дискредитировало себя другое биологизаторское течение – социал-дарвинизм, довольно влиятельный в конце XIX – начале ХХ в. Его сторонники пытались объяснить явления общественной жизни, поведение индивидов, опираясь на учение Дарвина о естественном отборе и эволюции.

Поучительно проследить истоки этой концепции. В XVIII в. английский священник и экономист Т. Мальтус выдвинул тезис о том, что общественная жизнь является ареной борьбы за существование между индивидами и что успеха в этой борьбе должны добиваться наиболее приспособленные. Впоследствии Ч. Дарвин применил идею борьбы за существование в своём эволюционном учении, понимая её, как он сам писал, «в широком и метафорическом смысле». Но он не просто «воспринял» эту идею, а наполнил её конкретным фактическим биологическим материалом. В конце XIX в. идея борьбы за существование была ещё раз перенесена – из биологии в обществоведение, но уже без достаточного фактического и теоретического обоснования: её использование освящалось теперь лишь авторитетом естественной науки. Утверждалось, что коль закон борьбы за существование действует в мире природы, то ему должна подчиняться и жизнь общества.

Подобный приём сведения (редукции) более сложного к более простому (а общественная жизнь, поведение человека, несомненно, сложнее взаимоотношения видов или поведения даже самых высокоразвитых животных), известный под названием редукционизма, или механицизма, когда, например, процессы в организме объясняют при помощи знания о механических явлениях, довольно широко используется в биологизаторских концепциях. Логической основой этого приёма служит аналогия, а аналогия, как говорят французы, «хромает»; очень часто она ничего не доказывает. Если бы мы стали судить о китообразных по аналогии с рыбами, поскольку и у тех, и у других есть хвост, то отнесли бы дельфина к рыбам, что представляет собой бессмыслицу.

Прямо противоположная и в то же время тождественная картина обнаруживается в социологизаторских концепциях истолкования человека: всё, что относится к биологии человека, к естественным предпосылкам его существования, в рамках этой концепции воспринимается как нечто второстепенное, от чего якобы можно отвлекаться при изучении человека, т. к. всё это – «сырой материал», обладающий бесконечной пластичностью и позволяющий неограниченно им манипулировать во имя достижения того или иного общественного идеала. Для осмысления опасностей, которые таят в себе социологизаторские трактовки человека, очень много даёт жанр антиутопий, в котором были написаны произведения Е. Замятина «Мы», Дж. Оруэлла «1984» и «Ферма животных» («Скотный двор»), О. Хаксли «О дивный новый мир» и др. Не меньший материал для понимания смысла биологизаторских и социологизаторских концепций заложен в отечественной истории последних полутора веков, а также в истории Германии первой половины ХХ в.: систематическое оболванивание с помощью пропаганды в сочетании с истреблением миллионов людей, своего рода выбраковки «неполноценного человеческого материала», проводившиеся в гитлеровской Германии и в нашей стране, были и предвосхищением и подтверждением антиутопий.

Сегодня небезынтересно знать, что характерное для социологизаторских трактовок пренебрежение к биологическому в человеке отчасти коренится в христианской традиции, резко противопоставляющей духовное телесному как возвышенное – низменному. Полной аналогии между духовным и социальным, с одной стороны, и телесным и биологическим, с другой, нет. Хотя определённые пересечения существуют.

Решение вопроса о соотношении биологического и социального в человеке должно, как представляется, начинаться с разграничения в нём сущности и содержания. О сущности человека мы уже говорили. Содержанием же человека можно считать всю совокупность свойств, которыми он характеризуется как явление действительности. Эти свойства, как бы они ни отличались друг от друга, имеют между собой то общее, что могут быть отнесены по своей природе либо к биологическому, либо к социальному. Например, рост или цвет кожи – биологические свойства, а профессия или семейное положение – социальные. Ранее было сказано, что биологическое и социальное в человеке не существуют независимо друг от друга. В данном случае можно указать на влияние социальных условий на такое биологическое свойство, как рост, или зависимость семейного положения индивида от биологических (допустим, половых) его особенностей. Ответ на вопрос о соотношении социального и биологического в человеке должен даваться в зависимости от того, что мы имеем в виду, когда говорим о человеке: его сущность или содержание.

По своей сущности человек – существо надприродное, социальное. Но эта сущность осуществляется в мире великим множеством самых различных явлений – людей, наделённых своими собственными, не похожими на других характерами, волей, способностями, страстями, внешними признаками и т. д. Каждый индивид как явление социальной сущности человека представляет собой уникальный сплав социальных свойств, сформировавшихся на биологической основе, и биологических свойств, постоянно испытывающих влияние социальных факторов.

В своём понимании человека мы должны исходить из того, что он является непосредственно природным существом и в качестве такового наделён природными, жизненными силами в виде задатков, влечений, делающих его деятельным существом. Но далее в своём понимании мы должны подниматься к постижению социальной сущности человека. Если же ставить вопрос о предпочтительности тех или иных свойств человека, то в качестве ответа можно было бы воспользоваться выработанным ещё античными мыслителями идеалом гармонически развитого человека. Целью истории, если бы она существовала, хотелось бы видеть человека, выработавшего у себя гармонически сочетающиеся физические и духовные черты.

Наша действительность, однако, далека от идеала. В отечественной философии и конкретных науках, изучающих человека, на протяжении десятилетий господствовали упрощённые, односторонние (социологизаторские) представления о нём: выпячивались как заслуживающие исключительного внимания лишь социальные характеристики. Всякие попытки разговора о биологической стороне человека (за пределами, разумеется, биологии) жёстко пресекались. Эта «антибиологизаторская» идеология затронула не только сферы философии и науки. Она проникла в литературу и практическую сферу общественной жизни. Литературным героем на многие годы стал Павка Корчагин, разгружавший в лютый мороз вагоны с дровами в рваных галошах. Идеалом советского человека стал индивид, много работающий и мало потребляющий. Биологические (витальные) потребности человека действительно отступили в советское время (а это более чем семидесятилетний период) на задний план перед потребностями государства, хотя лозунг «Всё для человека, всё во имя человека» никогда не снимался. Результаты насаждения этой примитивной идеологии оказались разрушительными как в биологическом, так и в социальном планах: рост смертности, особенно детской, сокращение продолжительности жизни, неудовлетворительные бытовые и жилищные условия и т. д. И ещё одно следствие насаждения этой идеологии: «маятниковость» как особенность нашего менталитета привела к тому, что после падения советского строя и утраты советской идеологией господствующего положения общество «качнулось» в противоположную сторону. Модным стал призыв «бери от жизни всё!», но всё каждый понимает по-своему. В итоге значительная часть молодого поколения россиян выбрала Pepsi.

Проблема человеческих потребностей

Упомянув о потребностях человека, мы затронули ещё одну важную сторону его жизни. Человек, несмотря на свою социальную сущность, всё же остаётся непосредственно природным, телесным существом. Это обстоятельство имеет два следствия. Во-первых, в качестве телесного существа человек наделён определёнными природными, жизненными, деятельными силами, существующими в виде задатков, способностей, влечений (мы уже упоминали об этом). Во-вторых, в качестве природного существа он является «страдающим, обусловленным и ограниченным существом» (Маркс). Это значит, что предметы его влечений существуют вне и независимо от него. Но эти предметы суть предметы его потребностей, и они необходимы для проявления его сущностных сил.

Что же такое потребности и почему о них необходимо говорить в таком кратком описании человека, каким является настоящая работа?

Начнём с определения. Потребность – это состояние человека, обусловленное неудовлетворённостью требований, необходимых для его нормальной жизнедеятельности, и направленное на устранение этой неудовлетворённости. Потребность предполагает нужду в предмете потребности. Она реализуется в процессе удовлетворения, т. е. активного освоения предмета потребности, в процессе потребления. Неудовлетворение потребности может вести либо к изменениям нормальной жизнедеятельности человека, либо к его гибели.

Проблема человеческих потребностей имеет самое прямое отношение к изучению детерминации поведения человека. Объяснить, почему тот или иной индивид (или группа) ведут себя так, а не иначе, выявить закономерности развития потребностей в онтогенезе (развитии индивида), начиная с элементарных, биологических в своей основе потребностей новорожденного и кончая сложнейшей системой материальных и духовных потребностей зрелого человека, - одна из важнейших задач как в плане теоретическом, так и в практическом плане. В самом деле. Люди привыкли объяснять свои действия исходя из своего мышления, вместо того, чтобы объяснить их исходя из своих потребностей, которые, конечно же, отражаются в голове, осознаются, по крайней мере, частично (Ф. Энгельс).

Попытки объяснить поведение человека многообразны (имеются в виду научные объяснения; религиозные, астрологические и т. п. версии находятся вне сферы научного анализа). Многообразие ограничивается, с одной стороны, указанием на абсолютную зависимость деятельности людей от внешних воздействий (например, бихевиоризм, кладущий в основу поведения человека схему «стимул – реакция»); с другой стороны, граница представляет собой абсолютизацию роли внутренних побуждений в поведении (например, фрейдизм, объясняющий любые акты поведения в качестве проявления присущего человеку либидо – сексуального влечения, инстинкта любви). Согласно диалектико-материалистическому подходу к вопросу о детерминации поведения человека, внешние воздействия опосредствуются внутренними условиями. Единство внутреннего и внешнего и проявляется в потребностях. Выше мы уже определили потребность как внутреннее состояние того, кто её испытывает. Но объект потребности всегда находится вовне.

У человека потребности так или иначе отражаются в сознании. Осознанная потребность выступает как мотив поведения, деятельности человека.

Несмотря на то, что первейшие, так называемые витальные, потребности (в пище и воде, жилище и тепле, партнёре противоположного пола и т. п.) имеют сходство с потребностями животных, они, тем не менее, имеют общественную природу: их развитие подчиняется законам истории. Тем более это касается так называемых духовных потребностей. Человеческие потребности формируются и развиваются в процессе общественной деятельности, приспосабливающей вещество природы к человеческим потребностям. К примеру, сегодня у человека существует потребность в каменном угле, без которого первобытный человек вполне обходился. Более того, человек создаёт потребности в таких вещах, которые не встречаются в природе.

В предмете потребностей так или иначе запечатлевается система общественных отношений. Например, в обществе с товарным хозяйством предметы потребностей выступают не как продукты, но как товары, т. е. то, что произведено кем-то на продажу. И чтобы удовлетворить потребность, человек должен включиться в систему производства и обмена результатами деятельности. В таком обществе предмет потребности выражает также социальную позицию того, кто потребляет этот предмет: одни удовлетворяют свою потребность в транспортном средстве с помощью роскошного лимузина, другие – с помощью так называемого народного автомобиля. Социальная природа человеческих потребностей нередко проявляется в извращённой форме: человек с определённым социальным статусом демонстрирует его не только через набор предметов потребности, но даже с помощью места, где он приобретает эти предметы – чтобы купить брикет масла, он отправится в элитный супермаркет, хотя в сети магазинов «Копеечка» продукт такого же качества может стоить намного дешевле.

Человеческие потребности обнаруживают свою социальную природу и со стороны способов, какими эти потребности удовлетворяются: удовлетворение потребности в пище может происходить «животным» способом в виде поедания куска сырого мяса с помощью рук и зубов, но можно съесть бифштекс с помощью ножа и вилки.

Кроме так называемых личных потребностей индивида, существуют и потребности общества, которые опосредованно выступают в качестве того, в чём индивид также имеет потребность. Например, индивид не ощущает непосредственно потребности в существовании Академии наук или системы сбора налогов, но поскольку эти институты представляются ему необходимыми для организации общественной жизни, эти потребности общества находят то или иное место в системе его потребностей, а также мотивов поведения. Поэтому, анализируя мотивационную сферу человека, необходимо рассматривать всю систему потребностей – как индивидуальных, так и общественных, лежащую в основе этой сферы.

Смысл жизни

Деятельностный способ существования человека, при котором он каждый свой шаг пытается осмыслить, т. е. обнаружить смысл действий своих и действий окружающих людей, на каком-то этапе истории вызвал у него потребность понять смысл всей его жизни. Этому способствуют ещё два обстоятельства. Во-первых, конечность индивидуальной жизни, смертность человека. Неизбежность собственной смерти вызывает у него сильнейшее эмоциональное потрясение, которое может породить чувство растерянности и безнадёжности. Но даже тот, кто преодолел это чувство, всю оставшуюся жизнь существует под грузом знания о приближающемся конце. Наличие этого знания и побуждает человека задуматься над собственной жизнью и жизнью человечества. Во-вторых, каждому известно, что люди живут очень по-разному, что в мире добро и зло, правда и ложь сплелись в тугой клубок, что очень часто живущий безнравственно и неправедно процветает. Тогда у человека возникает вопрос: есть ли смысл жить праведно и что значит «жить праведно»? Есть ли вообще в жизни какой-нибудь смысл?

Вопрос о смысле жизни, возникший перед человеком в глубокой древности, можно считать центральным вопросом мировоззрения, хотя далеко не каждый человек – носитель мировоззрения – задаёт его себе в явной форме.

Итак, мы встретились с понятием смысла жизни человека в качестве регулятивного понятия, присущего всякой мировоззренческой системе, которое истолковывает и оправдывает принятые в обществе моральные нормы и ценности и показывает, во имя чего необходима предписываемая ими деятельность.

Поскольку существовало и существует множество разновидностей мировоззрения, ясно, что не может существовать единственный на все времена ответ на вопрос о смысле жизни. Каждая мифологическая, религиозная, философская система – а именно они представляют собой фундамент мировоззрения – даёт свой собственный ответ, исходя из потребностей тех групп людей, интересы которых они обслуживают.

Сразу же может возникнуть вопрос: смысл жизни – это то, что люди хотят приписать ей, или жизнь объективно, независимо от их сознания, имеет «внутри себя» некий смысл?

Значение слова «смысл» обнаруживается, когда люди пытаются понять замысел, предназначение какого-либо поступка, действия или вещи, созданной человеком. Отношения между людьми имеют смысл, орудие труда – также. Этот смысл они получают вследствие того, что действия людей предваряются поставленной ими целью. Нецелесообразная деятельность – бессмысленная деятельность.

Так имеет ли смысл, замысел жизнь человека? Имеет ли смысл история?

Каждый шаг человека, каждый его поступок, несомненно, имеют смысл, заложенный туда либо самим индивидом, либо тем, кто вынудил его на этот шаг. Можно говорить о смысле целой цепочки поступков, о программе действий более или менее длительной. Наконец, иногда люди ставят перед собой цель и создают программу, которую осуществляют всю свою жизнь. Это значит, что есть основания утверждать, что смысл жизни существует.

Иногда, правда, мы сталкиваемся с поступками типа немотивированных преступлений, смысл которых «нормальному» человеку понять невозможно. Тем не менее, и в этих поступках есть смысл: ведь тот, кто совершил немотивированное убийство, действовал не в бреду и не в состоянии гипноза, и как дееспособное лицо несёт уголовную ответственность за свой «бессмысленный» поступок.

То, что нередко бывает трудно (или вообще невозможно) постигнуть смысл чьей-то деятельности, вовсе не означает, что она лишена смысла. Просто мы привыкли называть такую деятельность бессмысленной, поскольку сами поступили бы в подобной ситуации иначе.

Таким образом, можно сказать, что смысл в человеческой жизни есть, хотя сторонники так называемой иррационалистической философии считают жизнь человека бессмысленной, иррациональной.

Разногласия по поводу смысла жизни обнаруживаются и среди тех, кто признаёт его существование. Действительно, какой образ жизни считать осмысленным: когда ты сам ставишь перед собой цель, «живёшь своим умом» или когда эту цель кто-то ставит за тебя? И кто этот «кто-то»: другие люди или бог? Что предпочтительнее: жить по общепринятым нормам или самому быть творцом законов жизни? Ради чего «класть свой живот»: ценностей духовных или материальных?

Одно из решений вопроса о смысле жизни исходит из самоцельности человеческой жизни: смысл жизни в самой жизни. При этом жизнь представляется не случайной, а возникшей закономерно и имеющей смысл уже хотя бы потому, что индивид рассматривается не сам по себе, а как элемент, без которого не может существовать целое – общество – и без которого он сам не может существовать. В самом деле, каким бы погружённым в себя, индивидуалистически настроенным ни был человек, он всегда остаётся общественным существом, и всякое проявление его жизни – даже если оно и не выступает в непосредственно коллективной форме (например, работа этолога, наблюдающего в полном одиночестве поведение животных в течение нескольких месяцев) – есть проявление жизни общественной.

Смыслом жизни индивида можно считать его стремление к максимальной самореализации, т. е. всестороннему развитию своих способностей, осуществлению своего призвания, предназначения. В этом же можно видеть и смысл жизни общества. Совпадение, единство индивидуального и общественного, мера этого совпадения – очень различная на разных этапах человеческой истории – выражает ценность человеческой жизни, значимость её как для самого индивида, так и для социального целого, к которому он принадлежит. Малая степень совпадения устремлений, целей индивида и общества обессмысливает человеческое существование, поскольку индивид в этом случае стремится уклониться от навязываемого ему обществом способа существования и замыкается почти целиком на удовлетворении своих витальных потребностей и близко связанных с ними интересов. Одной из разновидностей такой стратегии жизни является вещизм как самоцельное приобретение всё большего количества вещей. Сказанное только что можно считать нормой, правилом, из которого, к счастью, бывают исключения, когда индивид стремится к полноценной духовной жизни (например, целиком отдаётся познанию истины), несмотря на то, что общество лишает его нормальных условий существования, препятствует его деятельности. Примеров подобных ситуаций в недавней отечественной истории немало.

Поскольку человек по своей сущности есть социальное существо (мы не должны забывать при этом о его биологической природе, обусловливающей необходимость удовлетворять потребности в пище, жилище, одежде, половом партнёре и т. п.), - смыслом его существования объективно, т. е. независимо от того, как он сам себе это представляет, можно считать выполнение им его социальных ролей. «Есть, чтобы жить, но не жить, чтобы есть», - говорил Сократ. Недостойно человека существование, почти целиком направленное на поиски средств существования. Это – предпосылка, условие жизни, которыми человек, в принципе, не отличается от животных. Индивид, который добровольно делает удовлетворение своих витальных потребностей смыслом жизни, с большим трудом может быть назван человеком. Общество, которое создаёт индивиду такие условия существования, при которых он все свои силы вкладывает в добывание минимума средств существования – бесчеловечное общество, обессмысливающее человеческую жизнь.

Сегодня в соответствии с научными знаниями мы представляем себе человека как высший цвет материи, как наиболее сложную из всех существующих в мире реальностей. Поэтому смысл его существования следует видеть не в неких, стоящих якобы над человеком, силах (идее, боге и т. п.), а в самом человеческом существовании. Чтобы человек, человечество продолжали пребывать в мире, им необходимо сохранить и всесторонне развивать далее социальную жизнь. Очевидно, что смысл человеческого существования – в последовательном и полном развёртывании всех сторон человеческой природы, в освобождении человека от сковывающих его силы и способности социальных порядков (созданных, кстати, им самим). Парадоксально, но факт: действительный смысл человеческого существования постоянно вступает в противоречие с историческими формами его осуществления, когда меньшая часть общества живёт за счёт ущемлённой и урезанной (а потому и лишённой в значительной мере смысла) жизни большинства.

Подводя итог разговору о смысле жизни, можно сказать, что следует различать представление, понятие о смысле жизни, обнаруживаемое в любом мировоззрении и служащее регулятивным принципом, предписывающим нормы человеческого поведения, и объективно присущую жизни индивида и общества особенность, заключающуюся в том, что они (общество, индивид) суть формы существования явлений, закономерно продолжающие процесс саморазвития мира. В соответствии со своими представлениями о смысле жизни человек выстраивает свою деятельность так, что она более или менее соответствует (или не соответствует) объективно присущему человеческому существованию смыслу.

Жизнь и смерть. Смерть и бессмертие

Природа человека, его положение в бесконечном мире, творческая деятельность рождает у человека в неявной или осознанной форме чувство причастности к бесконечному, вечному. Если бесконечное в человеческой природе делает это чувство возможным, то рождается оно в процессе практической деятельности и познания. Производящий способ человеческого существования, ставящий человека лицом к лицу с бесконечным миром, его творческая деятельность формируют вначале неявное, а затем, в зависимости от масштабов и осмысленности творческой деятельности, всё более осознанное чувство человеческой причастности к бесконечному и вечному. Первоначально оно возникает как бессознательное обобщение опыта познания и деятельности, перед которыми нет непреодолимых преград в объективном мире. В наиболее ясной, последовательной и глубокой форме чувство и осознание причастности к бесконечному формируется в рамках научного мировоззрения. Современная наука и связанная с ней философия способны сформировать реальный взгляд на мир, сущность человека, его место в бесконечном мире и бесконечного в самом человеке, наконец, смысл человеческого существования в мире. Особым каналом формирования чувства причастности к бесконечному служит отношение человека к смерти, осмысление им своей смертности. Через смерть близких, друзей, людей знакомых и незнакомых, через неизбежность своей собственной смерти человек остро переживает тот факт, что жизнь конечна и неповторима, что она должна быть прожита с максимальной полнотой и с пользой для себя и окружающих, но что жизнь отдельного человека продолжается в жизни других людей и поколений. Разумно понятая смертность человека позволяет глубже осознать ценность и неповторимость индивидуальной жизни, её общественную значимость, включённость в бесконечное продолжение жизни человечества. Вряд ли можно серьёзно оспорить слова: «Самое дорогое у человека – это жизнь. Она даётся ему один раз, и прожить её надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы…»

Религиозная философия и богословие всегда утверждали и утверждают сейчас, что стремление к богу заложено в душе человека. Но то, что принимается за стремление к богу, есть плохо осознанное чувство причастности к бесконечному миру. Это чувство, как уже было сказано ранее, формируется самой жизнью – практической и познавательной деятельностью человека. Возможно, что это непроизвольное, стихийно возникающее и неосознанное чувство причастности к чему-то огромному, вечному и непреходящему, возникавшее ещё у древнего человека, и послужило одним из источников возникновения религиозных воззрений как иллюзорного отображения мира. Это чувство причастности к вечному и бесконечному, тоска человека по непреходящему и выдаётся защитниками архаических взглядов за стремление к богу.

В связи с религиозным возрождением в нашей стране (по крайней мере, бурным ростом внешних проявлений религиозности) и расширяющимися идеологическими контактами с зарубежьем, в особенности религиозными, сегодня широко обсуждается общественностью вопрос о смерти и личном бессмертии человека. Фактором, активизирующим это обсуждение, служат успехи биомедицинских исследований, в частности, реаниматологии, способствующей возвращению в жизнь людей, в том числе даже находившихся в состоянии клинической смерти.

Несомненно, существует объективная необходимость дополнения биологии – науки о жизни – теорией смерти (танатологией) как момента жизни. Однако разговор о смерти не может ограничиться исключительно научными аспектами, поскольку возникает множество нравственных проблем, решение которых выводит нас за рамки традиционных воззрений. С особой остротой обсуждается, например, право на смерть.

Можно согласиться с утверждением о том, что право на смерть, подобно всем остальным правам человека есть развёртывание, конкретизация основополагающего права человека, из которого «вырастают» все его права – права на жизнь. Ведь каждое из прав человека есть одно из проявлений жизни, удовлетворение какой-либо жизненной потребности, интереса, устремления. Конечно, добровольный уход из жизни, самоубийство, осуждалось обществом вплоть до того, что самоубийц запрещалось хоронить на кладбищах. Но сегодня вследствие интенсивного развития медицины вопрос о жизни и смерти порой оказывается вопросом выбора. И выбор этот осуществляет как сам человек, о жизни и смерти которого идёт речь, так и другие лица.

Возникает вопрос: «право на жизнь» - это только право или также и обязанность? Должно ли общество охранять жизнь индивида вопреки его воле? Допустима ли эвтаназия (буквально «добрая, благая смерть») или следует поддерживать жизнь в любом случае до конца?

Современные философы, теологи, врачи, юристы решают два фундаментальных вопроса: может ли эвтаназия в принципе иметь моральное оправдание и если да, то при каких условиях она может быть узаконена?

Одни, антипатерналисты (т. е. противники полной подчинённости индивида общественным и государственным интересам), считают, что важнейшим моральным принципом является право свободы выбора. Вмешательство в свободу действий индивида (в том числе и в решение ускорить наступление собственной смерти) морально недопустимо в том случае, если решением об эвтаназии не наносится вред другим. Рассуждения при этом строятся следующим образом: современная медицинская технология продолжает интенсивно увеличивать возможности спасения и продолжения жизни, но умирающие иногда сами замечают постепенное разрушение своей биологической природы и личности. Они не только подвергаются постоянным физическим страданиям, но и сознают свою обременительность для близких. В таких случаях, по мнению антипатерналистов, аморально не позволить человеку умереть.

Другие, патерналисты, полагают эвтаназию в принципе недопустимой. Во-первых, они напоминают о том, что человеческая жизнь неприкосновенна; неприкосновенность жизни при этом может обосновываться как религиозными аргументами, так и указанием на святость человеческой жизни как основы общественного порядка. Во-вторых, они указывают на возможность при эвтаназии злоупотреблений со стороны врачей, членов семьи или других заинтересованных лиц (и надо сказать, что такое предположение не гипотетично, оно уже имело не раз фактические основания). В-третьих, эвтаназия противоречит принципу «пока есть жизнь – есть надежда» и не учитывает возможности ошибочного диагноза врача. В-четвёртых, вскоре после смерти больного, к которому применили эвтаназию, может появиться новое лекарство, способное излечить ранее неизлечимое заболевание.

Как видим, обе позиции имеют достаточно серьёзные основания, и здесь пока больше вопросов, чем ответов.

С проблемой смерти связана частная, но важнейшая по значению (в том числе и с мировоззренческой точки зрения) проблема: когда наступает смерть? Дело в том, что с этим моментом связаны возможности реанимации и ответ на вопрос: можно ли оживить мёртвого человека? Есть ли смысл через, скажем, 10 минут после прекращения работы сердца и лёгких начинать реанимацию? Реаниматологи знают, что при нормальных условиях (обычная температура тела, нормальное давление и состав газовой среды и т. д.) работы по возвращению жизни бессмысленны, т. к. высшие отделы мозга уже умерли, и возвращённое к жизни существо полноценным социальным существом быть не может (оно будет существовать лишь на биологическом уровне, как животное).

Наконец, вопрос о бессмертии человека.

Смерть представляет собой естественный конец всякого живого существа. Поскольку человек осознаёт свою смертность, она выступает для него как важнейший момент его мировоззрения.

Отношение к смерти во многом определяют формы религиозных культов. Например, для древних египтян земное существование человека было лишь подготовкой к загробному бытию. Отсюда – важный для всего строя египетской жизни культ мёртвых, построение и украшение гробниц, необычайно развитое искусство бальзамирования и т. д.

В большинстве древних культур отношение к смерти носит эпический характер. Иное - трагическое – отношение к смерти возникает позднее и характерно для буддизма в Индии, зороастризма в Иране, иудаизма у древних евреев, даосизма в Китае, религиозно-философского движения в Греции 7-4 вв. до н. э. Трагическое отношение к смерти свидетельствует об обострившемся чувстве личного бытия.

В античности одной из попыток преодолеть страх смерти и дать ей разумное истолкование было учение Сократа, который рассматривал смерть как отделение души от тела, освобождение её из «темницы», где она пребывала в своей земной жизни (надо сказать, что эти воззрения обнаруживаются в более ранние времена у последователей математика и философа Пифагора, заимствовавшего эти представления, в свою очередь, из мифологии народов Среднего Востока III-II тысячелетия до н. э. Согласно античным представлениям, душа и тело изначально принадлежат двум разным мирам – душа происходит из вечного и неизменного мира идей, куда она и возвращается после смерти тела. Последнее же превращается в прах и тлен, к которым оно с самого начала принадлежало.

Учение Сократа, Платона и Аристотеля о бессмертии души смягчает трагизм смерти. Впоследствии оно, хотя и в преобразованной форме, было воспринято христианством и на многие века стало определяющей традицией в европейской духовной жизни, дожив до сегодняшнего дня.

Другое понимание смерти мы находим в философии стоицизма и Эпикура (III в. до н. э.). У них была та же цель, что и у Сократа: освободить человека от страха смерти. Но средствами они пользовались другими. Все вещи в мире имеют конец, рассуждали они, это так естественно, что тут нечего бояться. Тем более что человек со смертью не встречается: когда он жив – смерти нет, а когда смерть приходит – человека уже нет.

В обоих случаях, и у Сократа, и у стоиков, мы встречаемся с рационалистическим подходом к факту смерти. Иной в мировоззренческом плане подход к проблеме смерти обнаруживается в ветхозаветной литературе древних евреев. Здесь человек понимается не как природное, а как сверхприродное существо, ведущее диалог с богом: смерть поэтому рассматривают не как естественный конец жизни, а как кару, постигающую каждого человека за грехи, совершённые его предком – Адамом. Сама мысль древних греков о смерти как естественном конце живого существа представлялась древним евреям верхом бессмыслицы. Они и «преодолевают» эту бессмысленность с помощью веры в то, что «для бога всё возможно». Античная идея вечного природного круговорота заменяется в иудаизме верой в конец света и приход мессии. Здесь, в иудаизме, берёт своё начало христианская идея истории как движения к определённой цели, идеалу.

Противник древнегреческого интеллектуализма – иудаизм – выдвинул трактовку смерти как недоступного разуму таинства. Эта идея присутствует и в христианстве. Но в отличие от иудаизма в христианстве (вследствие появления острого переживания собственного, личного бытия человека) одним из главных мотивов становится вера в спасение – в преодоление смерти богочеловеком Христом, через которого становится возможным спасение всего рода человеческого.

Кризис либеральной идеологии общественного прогресса на рубеже XIX и ХХ вв. возродил в европейском сознании обострённый интерес к проблеме смерти. Ужасы мировой войны, принесшей миллионы смертей, стали очередным мощным толчком к размышлениям о смысле жизни, смерти и бессмертии. Профессор Н. Петров, автор книги «Жизнь после смерти», вышедшей в Казани в 1915 г., так обосновывает необходимость веры в загробную жизнь: «… в земной жизни люди никогда не находят полного осуществления …своего нравственного запроса на добро и правду, они часто видят страдания и гибель людей невинных и добродетельных… Отсюда – потребность иной жизни, где должна быть восстановлена попираемая на земле правда, потребность личной загробной жизни с загробным праведным воздаянием. Только при допущении такой жизни и торжества в ней добра люди могут признать разумно нравственные смысл и ценность человеческого существования; в противном случае жить не стоит или, по крайней мере, не стоит стремиться к добру и правде, не стоит слушаться совести ни своей, ни общественной… Но к такому отрицанию разумно нравственного смысла и ценности жизни способны сравнительно немногие люди: ведь это отрицание возможно только при совершенном отрицании совести. А совесть… упорно не хочет молчать и отказаться от того, что есть добро и зло, и что добро выше, лучше зла… Так совесть постулирует личное бессмертие и помогает людям верить в его действительность».

Понять профессора и тех людей, чьи чаяния он представляет, можно: человек часто бывает слаб и не в состоянии вынести удары судьбы, когда нет веры и надежды на то, что плохое когда-нибудь всё-таки кончится и наступят хорошие времена. Психологический механизм появления представлений о личном бессмертии и загробной жизни в общих чертах ясен, но это вовсе не является доказательством возможности существования сознания независимо от того, чьим сознанием оно является (а именно так – в виде существования души вне тела – представляют себе зачастую люди загробную вечную жизнь). Что же касается рассуждений Н. Петрова о посмертном воздаянии и совести, то они, как нам представляется, элементарно безнравственны: надо быть моральным потому, что тебя за это поощрят, а если не поощрят, то к чему стараться быть нравственным; если знать, что нет бессмертия, то к чему жить праведно, стремиться к добру, слушаться своей совести?

У верующих не укладывается в сознании, как это человек может быть добрым, справедливым, честным, совестливым и знать при этом, что никакого воздаяния за это не последует, что разрушение тела означает и безвозвратное прекращение работы сознания. Они не могут смириться с мыслью, что всё в мире конечно (в том числе и жизнь человеческая и его душа), кроме самого вечно существующего мира.

А что до бессмертия, то оно, конечно, существует. Правда, в ином смысле, чем тот, который придают этим словам верующие в загробный мир, посмертное воздаяние и воскресение.

Жизнь индивида – конечна, но она продолжается в его детях и внуках. Вот почему важнейшим моментом смысла человеческого существования является продолжение рода. Жизнь человека – это и создания его ума и рук; в этих созданиях человек воплощает себя и остаётся жить в них после смерти. Сократ умер две с половиной тысячи лет тому назад, но творения его духа, поскольку они унаследованы его потомками, «работают» и сегодня. И чтобы объяснить их жизненность, действенность, «присутствие их среди нас» нет никакой необходимости конструировать «четвёртое и другие высшие измерения», «мировое психическое поле» и прочие сегодняшние варианты пифагорейско-платоновского мира идей, где они живут вечно, лишь на время спускаясь в головы земных жителей, чтобы вновь покинуть их и вернуться к себе «домой». Ведь род человеческий, общество возможно лишь как непрерывный процесс наследования нынешними поколениями творений прошлых, наследования будущими поколениями творений сегодня живущих людей. Для нас жили наши предки; мы живём для наших детей. От самих людей зависит их будущее и будущее их наследников: если они будут жить только сегодняшним днём, руководствуясь максимой «после нас хоть потоп», - произойдёт то, что уже происходит: расплата за неумение или нежелание заглянуть в завтрашний день, жить и для будущего.

Индивид в обществе: личность

Формирование личности под воздействием общественных условий. Ролевая теория личности. Автономия личности: свобода и ответственность.

Ранее мы уже ввели понятие личности, смысл которого сводится к тому, что личность – порождение общества и вне его ни возникнуть, ни существовать не может. Когда мы говорим о человеке, который немыслим вне общества, то как раз и имеем в виду то, что человек именно как личность неотделим от общества. Если правомерно считать, что человек появляется на свет в качестве человека (а не какого-то иного вида живого существа), то сказать о нём то же самое как о личности невозможно. Личностью не рождаются, ею становятся.

Становление личности предполагает воздействие на индивида общественных условий, в которых ему приходится существовать, и, с другой стороны, усилия самого индивида, связанные с выбором им конкретного пути формирования собственной личности.

Каждый человек уникален не только как организм, но и как личность. Это обстоятельство определяется в значительной степени тем «исходным материалом», на основе которого будет формироваться личность – природными задатками и возможностями. Вместе с тем, уникальность личности порождена и бесконечным многообразием общественных условий. Но есть общие правила влияния социума на формирующуюся личность. Для их описания воспользуемся ролевой теорией личности.

«Как можно познать самого себя? – вопрошал Гёте. – Только путём действия, но никогда – путём созерцания. Попытайся выполнить свой долг, и ты узнаешь, что в тебе есть». Действительно, когда мы пытаемся определить какие-то свойства индивида, то сразу же обнаруживаем, что они формируются и проявляются только в его взаимодействии с другими людьми.

Уже этимология слова «личность» показывает, что оно имеет смысл лишь в контексте определённых общественных отношений. Первоначально слово «персона» обозначало маску (ср. русское «личина»), которую надевал актёр в греческом театре, а затем самого актёра и роль. У римлян это слово употреблялось не иначе, как с указанием определённой социальной функции, роли – личности отца, царя, обвинителя и т. п. Платон говорит о «трагедии и комедии жизни», в которой люди играют роли, намеченные им богами. Образ человека, играющего роли, как актёр, и меняющего их в зависимости от возраста и социального положения, - один из самых распространённых образов мировой литературы. Достаточно вспомнить Шекспира: «Весь мир – театр. В нём женщины, мужчины – все актёры».

Ни в обыденной речи, ни в системе научных понятий мы не можем описать поведение индивида иначе, как в терминах выполняемых им социальных ролей. Общество как система представляет собой не нечто монолитное, но сложную сеть взаимосвязанных подсистем:

социальной, экономической, духовной, политико-правовой, художественной, которые, в свою очередь, могут быть представлены в виде сложных систем. Внутри социальной подсистемы (например, семьи) существует множество социальных позиций, то есть мест, которые могут быть заняты индивидами. С каждой социальной позицией связана социальная роль – функция или нормативно одобренный образ поведения, ожидаемый от каждого, занимающего данную позицию. Один и тот же индивид одновременно участвует во многих подсистемах, занимает ряд позиций и играет поэтому множество социальных ролей (например, Иван Иванович Иванов – мужчина средних лет, женатый, учитель, член партии либеральных демократов, отец двоих детей, участник художественной самодеятельности, член правления садового кооператива, почитатель «русской идеи» и т. д.).

Естественные характеристики индивида (пол, возраст, этническая принадлежность) испытывают влияние общественного устройства: «женская» роль – не только то, что предписала женщине природа, но и то, на что обрекло её общество (например, с помощью лома чистить тротуар от льда или быть проституткой); в некоторых обществах пожилому человеку тяжело жить не только потому, что он в годах, но потому, что общество не желает о нём побеспокоиться; принадлежность к одной и той же этнической группе переживается её представителями по-разному в разных обществах.

Следовательно, чтобы понять конкретную личность, недостаточно описать её непосредственные отношения с другими людьми. Начинать надо с описания общества как целого, которое лишь на первый взгляд кажется просто совокупностью индивидов. Иногда «наблюдатель» впадает в другую крайность: видя, что состав индивидов меняется, а общественные отношения продолжают сохраняться, он формулирует тезис: «Общество есть совокупность общественных отношений». Надо, правда, сказать, что это второе определение общества глубже первого. Но для верного понимания личности следует видеть в обществе не множество индивидов (хотя без них нет общества) и не ряд безличных общественных отношений (ведь они суть отношения между людьми), а совокупность всех исторически сложившихся форм общественной деятельности людей.

Ролевая теория личности основывается на том, что структура личности определяется структурой общества, но эта последняя сама зависит от структуры общественной деятельности. Чем богаче, многообразней эта деятельность, тем дифференцированней система общественных отношений, институтов, групп. Богатство же общественной системы определяет богатство личности: может ли личность быть богатой, разносторонней, если общественная система предоставляет ей ограниченные возможности? Например, усложнение процесса человеческой деятельности, приведшее к выделению материального и духовного производства, породило материальные и идеологические общественные отношения и соответствующие им учреждения. Выделение специфических функций управления вызвало к жизни политику как особую сферу общественной жизни и государство как особый общественный институт. Вследствие всего этого появились социальные позиции жреца, пахаря, сборщика податей и т. д. с соответствующими им функциями, которые «нашли» своих исполнителей.

Ни отдельный человек, ни каждое поколение как таковое не создают своей системы отношений, а застают её как нечто готовое. То есть расчленение общественной деятельности предшествует появлению данной системы отношений, институтов, социальных групп и т. д. Но в повседневной жизни и в сознании индивида эта зависимость переворачивается: способ его жизнедеятельности обусловлен наличной системой общественных отношений, социальных групп, учреждений. Правда детерминация индивида обществом не исчерпывается данным ему социальным положением; здесь есть ещё один способ влияния.

Как из поколения в поколение передаются орудия труда и материальные ценности, передаются и накопленный опыт и знания, закреплённые в определённых системах значений. Значение какой-либо вещи есть то, чем она служит в общественной практике, каким человеческим потребностям удовлетворяет. Значение прежде всего фиксируется в слове. Овладевая речью, индивид овладевает обобщённым в языке человеческим опытом. Конечно, эти значения как-то индивидуализируются, приобретают специфически личностный смысл, зависящий от личного опыта субъекта, его возраста, пола, социального положения. Например, слово «дом» имеет различный смысл для строителя, туриста, риэлтора и пенсионера, ожидающего в вечной очереди обещанную квартиру. Понятия «демократия», «свобода», «равенство» имеют различные значения в различных идеологических системах, у народов с различным социальным и политическим опытом. Здесь нам важно, однако, подчеркнуть, что эти значения и символы – не просто формы, в которых индивид выражает своё мировосприятие. Вначале они формируют это мировосприятие, вызывают у индивида соответствующие чувства и установки. Установка же представляет собой способ восприятия субъектом объекта, состояние готовности к определённой активности, способной удовлетворить какую-то потребность.

Однако вернёмся назад к понятию социальной роли, определённой как нормативно одобренный образ поведения, ожидаемый от каждого, кто занял соответствующую позицию. Например, от учителя ожидают определённой профессиональной деятельности, с которой ассоциируются и некоторые личностные качества (скажем, умение разбираться в людях, мягкость, такт и т. д.). Эти ожидания, определяющие общие контуры роли, не зависят от сознания и поведения выбравшего её лица: они даются ему как нечто внешнее, более или менее обязательное, сформулированное обществом или некоторой социальной группой.

То, насколько поведение индивида соответствует этим ожиданиям, служит критерием оценки выполнения им данной социальной роли.

Множественность ролей, присущих каждому из нас, делает нас более или менее автономными от каждой из этих ролей в отдельности. Но как показывают исследования, выполнение той или иной роли (особенно если это продолжается долгие годы и сама роль существенна для индивида) оказывает заметное влияние на его личностные качества, его ценностные ориентации, то есть систему установок, в свете которых индивид воспринимает ситуацию и выбирает соответствующий образ действий, мотивы его деятельности, то есть сознательно поставленные цели, направляющие и объясняющие поведение, его отношение к другим людям. Достаточно вспомнить, как изменилось поведение уличной цветочницы Элизы Дулиттл в результате усвоения всего лишь одного стиля речи и манер. Наибольшее влияние на личностные качества человека оказывает его профессиональная роль. Представителей некоторых профессий можно узнать, даже не зная их рода занятий по манере поведения и стилю мышления. Например, у многих учителей дидактичная, поучающая манера, выработанная в школе, нередко проявляется и в сфере личных отношений. Привычка упрощать сложные вещи, чтобы сделать их понятными детям, рождает прямолинейность, негибкость мышления.

Однако сама по себе социальная роль ещё не определяет поведение индивида. Для этого она должна быть усвоена, интернализована. Интернализованная, усвоенная роль – это внутреннее определение человеком своего социального положения, занимаемой им социальной позиции, и его отношение к этому положению и вытекающим из него обязанностям. Личностные различия индивидов объясняют то, что одна и та же социальная роль по-разному воспринимается и реализуется разными людьми.

Социальную роль не следует фетишизировать, намертво отгораживать ролевое поведение от спонтанной, самопроизвольной жизнедеятельности индивида. Зачастую было бы ошибкой разделять поведение на две части: формально определяемую социальной ролью и неформальную, где индивид остаётся «самим собой». Например, фотография собственных детей под стеклом служебного стола руководящего работника выражает не только его нежелание резко разграничивать свою служебную и личную жизнь, но и косвенно даёт понять посетителю, что хозяин кабинета и в своей служебной роли не склонен к формализму, что он готов к «человеческим» контактам и т. п. (если, конечно, всё это не есть игра). Часто «расстояние от роли» специально подчёркивается её исполнителем, причём смысл этого может быть различен. В одном случае это выражает отчуждение индивида от роли, желание подчеркнуть свою независимость от неё. В другом случае, наоборот, именно прочное слияние с ролью, овладение ею позволяет индивиду свободно варьировать своё поведение, на что неспособен новичок, строго придерживающийся предписанных рамок.

Множественность ролей, о которой говорилось как о причине относительной свободы от каждой из них, имеет следствием так называемые ролевые конфликты. Ролевым конфликтом называется ситуация, в которой лицо, занимающее определённое положение, сталкивается с несовместимыми ожиданиями. Это может быть межролевой конфликт, когда индивид одновременно является носителем таких ролей, которые предъявляют к нему несовместимые или трудно совместимые требования. Например, роль классного руководителя в школе требует проводить больше времени со своими учениками, а роль мужа и отца требует уделять больше внимания собственной семье. Другой пример межролевого конфликта. В этнографии существует понятие «маргинальный (промежуточный) человек», характеризующее индивида, стоящего на грани двух различных культур и не уверенного в том, какая принадлежность для него важнее. Таковы, например, люди, родившиеся от смешанных межнациональных браков, или представители угнетённых меньшинств, получивших образование в Европе или США в середине прошлого века. При благоприятном развитии национальных взаимоотношений маргиналы служили своего рода мостом между разными по характеру этническими группами и их культурами. Но в случае возникновения конфликтов их положение оказывалось тяжёлым: двойная принадлежность вызывала внутреннюю напряжённость, приходилось выбирать между противоречащими друг другу привязанностями, ожиданиями, ценностями. Эта двойственность положения, непрочность идентификации сказывается и на других чертах личности, приводя человека к неврозу.

Кроме межролевых, существуют также внутриролевые конфликты, порождаемые тем, что разные люди и социальные группы по-разному представляют себе обязанности, связанные с некоторой ролью. Дело в том, что любое социальное положение (позиция, определяющая социальную роль) представляет собой целый «веер» общественных отношений. Например, социальное положение студента предполагает отношения «студент – педагог», «студент – студент», «студент – родители» и т. д. Участники этих отношений по-разному толкуют роль студента.

Вместе с тем, в определении характера своих ролей, также как и в их выборе, индивид имеет достаточно широкую автономию. Противоречивость общественного определения ролевого поведения, расплывчатость ролевых ожиданий, неопределённость санкций, конфликты между разными ролями – всё это делает не только возможным, но и неизбежным самостоятельный выбор, за последствия которого человек может и должен нести моральную ответственность. Это касается любых ролей и любых житейских ситуаций.

Выше мы видели, что определённые социальные роли влияют на личностные качества индивида. Но есть и обратный процесс: индивидуальные особенности человека существенно влияют на выбор его социальных ролей и на их реализацию. Американский социолог М. Розенберг провёл опрос большой группы студентов о том, как они представляют себе идеальную работу. По характеру их психологических ориентаций Розенберг разделил опрошенных на 3 типа: 1) «податливые» - те, которые больше всего озабочены отношением к себе со стороны окружающих, предпочитают распоряжаться сами, но не возражают и против того, чтобы подчиняться другим, и в целом положительно оценивают человеческую природу; 2) «агрессивные» - те, которые озабочены главным образом тем, чтобы добиться успеха (успех для них важнее, чем независимость или любовь окружающих), любят командовать и считают, что «если ты сам о себе не позаботишься, - люди тебя обманут»; 3) «отрешённые» - те, кто выше всего ценят независимость (больше, чем успех и расположение других), не любят выполнять чужие приказы и предпочитают сами принимать нужные решения.

В определении признаков идеальной работы «податливый» тип выдвигает на первый план возможность быть полезным другим и возможность работать с людьми; «агрессивный» тип – возможность заработать много денег и социальный престиж; «отрешённый» - быть «свободным от надзора», иметь творческий и оригинальный труд. В соответствии с этими своими качествами студенты выбирают профессии, которые, как им кажется, больше всего соответствуют их идеалу. Так, «податливые» выбирают преимущественно такие профессии, как общественная деятельность, преподавание, работа с кадрами; «агрессивные» предпочитают торговлю, бизнес, рекламу, юриспруденцию; «отрешённые» больше тяготеют к искусству, естественным наукам.

Можно критиковать типологию М.Розенберга, но это исследование тем не менее показывает, что выбор профессиональных ролей определяется (в той мере, в какой он вообще зависит от выбора индивида: существовали ведь и сейчас ещё существуют общества, например, кастовые, где индивиду вообще ничего не приходится выбирать, а все его социальные роли предписаны ему ещё до его рождения) ценностными ориентациями человека, которые, в свою очередь, связаны с его индивидуально-психологическими особенностями.

Поэтому, когда мы замечаем у людей определённой профессии какие-то общие психологические черты, - всегда возникает вопрос: обусловлена ли эта специфика влиянием профессии или наоборот, люди, обладающие известными чертами, выбирают себе соответствующую профессию, которая и закрепляет и усугубляет эти черты?

Человеческая индивидуальность, приводящая там, где это дозволяется особенностями общественного устройства, к автономии личности, формируется не только на основе биологического своеобразия организма, но и – что нас в данном случае особенно интересует – некоторым социологическим механизмом. Ранее говорилось, что каждый индивид одновременно принадлежит к множеству различных групп и коллективов: производственных, общественно-политических, бытовых и т. д., где играет свои роли. Но значение этих групп для личности неодинаково. Группа, с которой индивид чувствует себя связанным наиболее тесно, и в которой он черпает нормы, ценности и установки своего поведения, называется в социологии референтной группой (от лат. refero – соотношу). Причём, личность обычно имеет не одну, а несколько референтных групп, каждая из которых служит ей эталоном в каком-то определённом отношении. И не важно, действительно ли индивид принадлежит к этой группе. Так, подросток, стремящийся попасть в общество взрослых, хотя он туда и не принят, часто руководствуется в своём поведении и оценках системой норм, принятой не в среде своих сверстников, а в определённой взрослой компании. Референтная группа может быть даже воображаемой: мальчик пытается вести себя в соответствии с кодексом мушкетёров. Вот в силу этой множественности групп и ролей идентификация личности с каждой отдельной ролью является неполной, частичной, что свидетельствует об автономии личности.

В итоге под влиянием выбора, самоопределения отношения к каждой из ролей, которые индивид вынужден играть, формируется внутренняя структура личности в виде иерархии ролей, определяемой шкалой ценностных ориентаций: у одного индивида верхнюю ступень шкалы ценностных ориентаций занимает семья, у другого – деньги, у третьего – жажда новых впечатлений и т. д.

Выбор человеком линии своего поведения, проявление свободы осуществляется с помощью такой особенности психики, как воля, понимаемая здесь в качестве сознательной целеустремлённости человека на выполнение тех или иных действий. Эта важнейшая особенность сознания истолковывается по-разному: то как независимое от внешних обстоятельств и воздействий, то есть не связанное с объективной необходимостью свойство, то в качестве источника волевой деятельности человека объявляется внешний мир исключительно.

Если бы поведение человека действительно определялось волей, независимой от внешних воздействий и обстоятельств, то мы, скорее всего, имели бы дело с произволом, волюнтаристским поведением. Наоборот, если бы воля целиком направлялась внешними, объективными факторами, и от субъекта ничего не зависело, то он попросту перестал бы быть субъектом и превратился в игрушку в руках судьбы. Людей, которые считают, что жизнь устроена таким образом, называют фаталистами.

Волюнтаризм и фатализм – две крайние точки зрения на природу человеческой воли. В действительности источником волевой деятельности человека служит прежде всего предметно-практическая деятельность. Отражённый через призму внутренних условий субъекта (его потребности, интересы, желания, знания и др.) преобразуемый внешний мир создаёт для него возможности ставить различные цели, принимать решения, поступать так или иначе. И выбор этот не может не считаться с объективной необходимостью, которая, как правило, проявляется в ряде возможностей. Какую именно возможность выберет субъект, зависит от него самого.

Выбор как проявление свободы связан с ответственностью, представляющей собой морально-правовое отношение личности к обществу и общества к личности, которое предполагает выполнение своего нравственного долга и правовых норм. Ответственность как отношение личности к обществу имеет смысл лишь в том случае, когда индивиду предоставляется право сознательно, намеренно, добровольно выполнять определённые требования и осуществлять стоящие перед ним задачи, совершать моральный выбор. Вопрос о правоте или виновности человека, возможность одобрения или осуждения поступка, вознаграждения или наказания в том случае, когда он лишён прав и свобод, так же не имеет смысла, как лишено смысла использование категорий нравственности при рассмотрении поведения животного.

Имея в виду существование двух механизмов контроля за поведением индивида – морали и права, - мы обратимся к описанию лишь одного из них – морального, поскольку разговор о контроле правовом уместно вести в рамках специального курса.

В структуре морального механизма социального контроля поведения индивида различают такие формы, как страх, стыд и вину, которым соответствуют положительные начала. Причём, между тремя отрицательными санкциями обнаруживается генетическая связь.

Чувство страха имеет инстинктивно-биологические основы. Оно присуще уже животным с высокоорганизованной психикой и выражает отношение к каким-то внешним силам. В положительном смысле чувству страха соответствует чувство уверенности, безопасности, защищённости. Чувство страха как регулятор поведения возникает в отношении с чужими, посторонними, потенциально враждебными «они».

Стыд – более сложное, общественное по природе образование, гарантирующее соблюдение определённых групповых норм, обязанностей по отношению к «своим». Его положительная противоположность – честь, слава, признание и одобрение со стороны «своих». Чувство стыда психологически сложнее чувства страха. Оно предполагает более высокий уровень осознанности и появилось позднее страха. По сравнению со страхом, стыд более ограничен в своём проявлении. Он действует только внутри определённой человеческой группы: стыдиться можно лишь «своих» или тех «чужих», с мнением которых считаются. Хотя стыд – внутреннее переживание, он предполагает постоянную оглядку на окружающих: что они скажут?

Более глубокий уровень проникновения социальных норм в психику индивида, существование уже не группового, а индивидуального, личностного механизма контроля поведения, связан с совестью, отрицательным полюсом которого следует считать вину. В отличие от стыда, заставляющего человека смотреть на себя глазами «других», чувство вины - внутренне и субъективно. Оно есть суд человека над самим собой. А виновным, мы ранее говорили, может быть только тот, кто осознаёт себя субъектом деятельности, кто свободен. Ещё одна особенность вины-совести: это чувство распространяется не только на поступки, но и на тайные помыслы.

Положительный полюс совести – достоинство. Оно отличается от положительного полюса стыда – славы – опять-таки индивидуальностью и внутренним характером: славу воздают и могут отнять другие. Достоинство своё человек создаёт сам, не нуждаясь во внешнем подтверждении.

Механизмы социального контроля и самоконтроля человека за своим поведением действуют настолько эффективно, что человек порой вообще перестаёт их замечать, не сознавая общественной природы своих поступков и своей зависимости от окружающих. Это очень хорошо подтверждает явление, именуемое конформизмом, что в просторечии означает приспособленчество. Более точно, конформность – это соответствие некоторому стандарту. Конформное поведение имеет место там, где в случаях расхождения во мнениях между индивидом и группой индивид уступает групповому нажиму. Противоположным понятием является независимость человека, самостоятельно вырабатывающего мнение и отстаивающего его перед другими.

Конформность не следует смешивать с внешне похожими явлениями. Так, выполнение различных условностей (например, правил вежливости) вовсе не говорит о «податливости» человека. Понятие конформизма применимо только к способу решения конфликта между индивидом и группой. Мера конформности – степень подчинения индивида групповым требованиям. Это подчинение может быть внешним: индивид не меняет своих взглядов, но не высказывает своих разногласий вслух, делая вид, что принимает позицию группы (лицемерие). Гораздо сложнее «внутренняя» конформность, когда человек под давлением группы меняет своё первоначальное мнение, усваивая мнение большинства; причём, не в силу убедительности аргументов (их может вообще не быть), а просто из боязни оказаться в изоляции.

Однако не всякий, кто в том или другом случае не поддаётся групповому давлению, может быть назван независимым. Мы часто сталкиваемся с явлением негативизма, то есть отрицательной, враждебной реакцией по отношению к поведению или ценностям некоторой группы. Стремление действовать и говорить «наоборот» может объясняться враждебным отношением индивида к группе и его желанием подчеркнуть свою независимость от неё. Например, общеизвестный негативизм подростков по отношению к родителям и вообще старшим, будучи одним из способов утверждения своей самостоятельности, часто сочетается с конформизмом внутри коллектива сверстников.

Вообще-то явление конформизма известно давно. Вероятно, никто не описал его ярче, чем Андерсен в сказке о голом короле. Но изучается он сравнительно недавно. Проблемой влияния коллектива на личность занимался В. М. Бехтерев. Выяснилось, что конформность в младших возрастах выше, чем в старших. Она постепенно уменьшается с возрастом до 15-16 лет, после чего заметных сдвигов уже не наблюдается. У девочек в среднем на 10% выше, чем у мальчиков тех же возрастов (7-18 лет). Конформные реакции весьма устойчивы, от них нельзя освободиться по желанию. Конформность возрастает по мере усложнения поставленной задачи. Правда, стоит только изменить условия опыта, чтобы хотя ещё один человек высказал несогласие с большинством, как вся картина меняется, и способность людей к формированию и отстаиванию собственного мнения увеличивается.

Некоторые люди пытаются просто «не замечать» факта расхождения мнений. Не чувствуя себя в силах разрешить противоречие между собой и группой, они пытались просто отключиться от него, отрицать его как факт. Такое часто бывает в обыденной жизни. Например, человек, догматически усвоивший какую-то одну точку зрения, не желает вникать в аргументы противоположной стороны, так как боится запутаться.

Степень конформности зависит прежде всего от характера соответствующей ситуации. Реакция человека на групповое давление зависит от конкретных условий: состава и структуры группы, авторитетности группы в глазах индивида, его собственного положения в ней, значимости обсуждаемых вопросов и т. д. Давление группы будет ощущаться тем сильнее, чем важнее для индивида принадлежность к данной группе, чем строже групповая дисциплина и чем больше данное расхождение затрагивает основные групповые ценности.

Человек, воспитанный преимущественно в духе беспрекословного подчинения дисциплине, обнаружит меньшую склонность к независимости, чем тот, в ком с детства воспитывали привычку к инициативе. И дисциплина, и самодеятельность – социальные ценности, и их соотношение в том или ином обществе зависит не столько от личных качеств индивидов, сколько от типа общественных отношений.

Отдельные факты конформного поведения ещё не дают оснований считать склонность к конформизму личностной чертой индивида. Помимо многообразия конкретных ситуаций нужно учитывать сложность ролевой структуры личности. Человек может обнаружить высокую степень конформности в одной роли и достаточную степень независимости – в другой. Но когда склонность к конформизму обнаруживается устойчиво, не в одной, а в нескольких ролях, её можно рассматривать и как личностную черту.

Эта склонность чаще сочетается с менее развитым интеллектом, малой гибкостью мыслительных процессов и бедностью идей, меньшей силой характера и меньшей способностью владеть собой, большей эмоциональной скованностью, склонностью к беспокойству, с явно выраженными чувствами личной неполноценности и неудачи, недостатком веры в себя, с поверхностным и нереалистичным представлением о самом себе, с повышенной озабоченностью мнением о себе других людей, с пассивностью, внушаемостью, зависимостью от других, с недоверчивостью и насторожённостью, с большой обыденностью личных установок и ценностей, с тяготением к морализированию, с нетерпимостью ко всему, что кажется отклонением от нормы. Таким образом, высокая степень конформизма оказывается связанной с общим догматизмом, авторитарностью, стереотипностью мышления. И всё же ни догматизм мышления, ни склонность к конформизму не являются прирождёнными свойствами индивида, а формируются в процессе воспитания и социального общения.

Итак, будучи определяемой нормами и стандартами общественного устройства и характером общественных отношений, личность располагает и возможностью к самоопределению, выбору вариантов собственного поведения. Широта выбора, количество вариантов исторически менялось от минимума, приближавшегося к нулю, к максимуму, представляющему собой право индивида принимать решения и участвовать в принятии решений относительно всего, что касается его жизни. Иными словами, в истории осуществляется прогресс свободы личности. Минимальной степенью свободы как возможности самоопределения индивид обладал на начальных этапах истории (длившихся, однако, дольше, чем все последующие этапы, вместе взятые). По мере развития форм деятельности, увеличения числа её типов и видов, что было связано с изменениями в областях социальной, экономической, организационной, управленческой, духовной, художественной и т. д., росли и возможности участия индивида в общественных делах. В различных конкретных сообществах, т. е. в культурно-исторических типах, эти возможности различным образом превращались в действительность. Тем не менее, прогресс в области свободы отрицать невозможно: египетский или афинский рабы были существами, жизнь которых представляется более гарантированной, чем жизнь первобытного человека, несмотря на то, что последний не был существом, лично принадлежащим другому; средневековый крестьянин располагал уже более высокой, чем раб, степенью свободы; в свою очередь, наёмный работник эпохи раннего капитализма был ещё более свободным существом, ибо вообще освободился от личной зависимости.

Понятие свободы личности не есть категория исключительно юридическая. Под свободой в самом широком смысле слова (а именно так мы должны здесь использовать это понятие) понимается органически связанный и не существующий без своей противоположности – необходимости, - характер связи между общественными явлениями, состоящий в неоднозначности пути развития общественной жизни. Объективная необходимость, существование которой в природе сегодня серьёзно никем не оспаривается (хотя в начале ХХ века некоторые физики и философы рассуждали о «свободе воли» электрона и отсутствии причинности в микромире вообще), проявляет себя и в общественной жизни. Здесь она также присутствует в виде объективных законов. Непознанные законы общественного развития проявляются как «слепая» необходимость, и человек, не зная механизма их действия и возможности своего участия в их проявлении, - несвободен. Он может лишь негодовать или слепо надеяться, что кто-то даст ему лучшую жизнь. Ситуация здесь примерно та же, что и в отношении человека к тайнам природы: «знание – сила» (Роджер Бэкон). Чем глубже познаёт человек объективные законы (природы и общества), тем свободнее, осознанней становится его деятельность. Знание делает человека свободней не потому, что оно отменяет необходимость, а потому, что даёт ему возможность использовать её в своих интересах.

Представление о свободе и необходимости как о взаимоисключающих понятиях, толкование свободы исключительно в качестве самоопределения воли, духа, совершенно недетерминированных внешними условиями, могут показаться гуманными, возвышающими человека над слепыми природными силами. Сторонники таких представлений указывают на невозможность считать личность ответственной за своё поведение в силу признания наличия необходимости в обществе: нельзя же «обвинять» тигра в убийстве буйвола, хотя факт лишения жизни налицо, так как существует природная необходимость поддерживать свою жизнь, поедая других. Это – типичный пример упрощённого, построенного на аналогии (а известно, что очень часто аналогия не может быть доказательством) рассуждения. В действительности такое понимание свободы превращает её в произвол и лишает человеческое поведение объективного основания, равно как и оценку этого поведения: если каждый сам в себе находит единственное основание своим действиям, то общество как социальное единство становится невозможным (каждый со своей свободной волей – себе закон). Остаётся лишь уповать на то, что Кто-то заложил в человека ориентир, сходный с теми, что заложены в других людях. Но зачем нужны такие предположения, если механизм свободного поведения человека может быть объяснён естественным, научным путём: многовариантность протекания процессов как в неживой, так и в живой природе есть предпосылка постепенной выработки в процессе деятельности свободного поведения человека. А обвинения в негуманности имеют, очевидно, основания, когда речь идёт о фатализме как следствии применения механического детерминизма к объяснению поведения индивида и общественных процессов. Действительно, существует представление (мы встречаем его, например, у французского астронома времён Великой буржуазной революции Лапласа, соавтора небулярной гипотезы происхождения Солнечной системы), в соответствии с которым все явления действительности связаны между собой жёстким однозначным образом, и если бы нам стали известны каким-то образом все силы, действующие в мире, и точки приложения этих сил, то мы могли бы рассчитать и предсказать всё, что случится с каждым человеком в будущем. Разве это не напоминает рассуждения о неотвратимости судьбы, которую мы надеемся выведать у гадалки, или интерес к своему гороскопу? К решению проблемы свободы личности гороскопы и гадалки имеют такое же отношение, как «снятие порчи» с больного раком к его выздоровлению.

Несколько соображений о зависимости социальных ролей от возраста.

Мы привыкли оперировать понятиями абсолютного, хронологического возраста: от рождения до года – младенчество, затем до 12 лет проходит детство, с 12 до 15 лет – отрочество, подростковый возраст, с 15 лет – ранняя юность и т. д. За простыми обозначениями абсолютного возраста стоят, однако, сложные стадии биологического, психического и социального развития человека, причём эти стадии далеко не всегда совпадают друг с другом. Биологический возраст фиксирует определённые стадии развития организма и определяется по соответствующим соматическим признакам. Психологический возраст фиксирует стадии психического развития индивида. Хотя они тесно связаны друг с другом, процессы физического и психического развития часто не совпадают. И есть ещё третье – социальное – измерение, фиксирующее то, какое место в данном обществе занимает данная возрастная группа, когда в этом обществе наступает социальная зрелость, позволяющая индивиду выполнять «взрослые» роли и нести вытекающую из них ответственность.

В первобытных обществах с их сравнительно простой социальной организацией индивид легко усваивал социальные роли, присущие взрослому человеку. К тому же низкая продолжительность жизни и высокая детская смертность не давали обществу особенно «затягивать» подготовительный период вступления во взрослую жизнь. Уже к 10-12 годам гиляцкий подросток конца Х1Х века усваивал всю технику обиходных работ, ловко стрелял, ловил рыбу, грёб. Кроме того, он обладал суммой духовного знания: знал родовые обычаи, названия степеней родства, легенды, сказки, песни своего племени. К этому возрасту у него уже было то знание людей, которое даётся постоянным пребыванием в обществе взрослых. Отсюда – чувство собственного достоинства, солидность в речи и умение держаться в обществе, которые мы так иронически воспринимали, знакомясь в школе с некрасовскими стихами «Однажды в студёную зимнюю пору…».

Существует закономерность, в соответствии с которой дистанция между биологическим и социально-психологическим созреванием изменяется по мере развития общественной жизни. Только что приведённый пример свидетельствует о том, что на заре человечества индивид сначала становился социально зрелым и лишь спустя какое-то время достигал половой зрелости. Сегодня существует обратная картина. Половое созревание подростков в большинстве развитых стран происходит сейчас значительно раньше (в среднем на 2-3 года), чем даже век тому назад. На темпах полового созревания сказывается общее ускорение (акселерация) физического развития детей. Характер нынешней общественной жизни двояко отражается на увеличении разрыва между временем достижения физической зрелости и социальной зрелости: с одной стороны, более быстрый темп городской жизни ускоряет развитие нервной системы, что влияет, в частности, и на сексуальные реакции. Интерес к этим вопросам также стимулируется художественной литературой, искусством и т. д. С другой стороны, усложнение общественной жизни (по сравнению с прошлыми эпохами) делает в большинстве случаев наступление социальной самостоятельности более поздним. Отсюда – так широко распространённый социальный инфантилизм, несамостоятельность великовозрастных индивидов.

Средства и пути формирования личности (социализации)

Вне зависимости от исторических обстоятельств существуют более или менее общие средства и пути (направления) социального становления, формирования личности.

Существуют две группы средств воздействия на индивида в процессе социализации: вербальные и предметные средства. В самом общем виде можно представить становление личности как овладение словом и вещами, поскольку и то, и другое есть носители некоторых смыслов, фрагментов социальной действительности. В различных жизненных ситуациях используются комбинации этих двух средств. Считать какое-то их них более надёжным вряд ли стоит; оба они имеют как преимущества, так и недостатки.

Известны четыре основных направления формирования личности:

1. Очеловечение (гоминизация), т. е. придание новорожденному общечеловеческих черт. Под этим подразумевается обучение ребёнка ходьбе и родному языку, пользование элементарными предметами обихода и общению с другими людьми и т. п.

2. Социализация (иногда этим словом пользуются для обозначения всех четырёх направлений становления личности, т. е. воспитания социального, общественного, а не природного существа) – придание формирующемуся индивиду черт именно той социальной группы, которая его воспитывает и хочет видеть в нём себе подобного. Здесь следует напомнить о том, что индивид существует одновременно в нескольких социальных группах, которые борются между собой за человека, что может иметь для него, к сожалению, драматические или даже трагические последствия.

3. Инкультурация, т. е. приобщение индивида к сокровищнице мировой культуры, ибо от этого зависит богатство личности и, следовательно, богатство общества. Далеко не в любом обществе ставится и осуществляется подобная цель.

4. Индивидуализация, т. е. формирование каждой личности как некоей уникальности. Эта цель также ставится далеко не в каждом обществе. Напротив, существовало и существует много сообществ, добивающихся унификации всех своих членов.