I Утевский курганный могильник

Одним из самых выдающихся памятников археологии Самарского края по праву считается I Утевский курганный могильник, открытый и исследованный И. Б. Васильевым.

Могильник находился на восточной окраине с. Утевка Нефтегорского района и состоял из четырех курганов, расположенных в виде трапеции.

Курганы отличались большими размерами. Диаметр наибольшего из них составлял более 100 м, высота достигла 3,5 м. Три остальных кургана были близки к нему по размерам. В трех курганах погребения были ограблены в древности, поэтому все вещи, сопровождавшие умерших, были похищены. Только курган I оказался непотревоженным. Под его насыпью в просторной могильной яме лежал скелет пожилого мужчины, густо окрашенный красной краской – охрой. Его сопровождал богатый погребальный инвентарь: медный топор, тесло, шило, нож и стилетообразный предмет с железным навершием. Все перечисленные предметы были изготовлены из меди. Рядом с ними лежал каменный пест. У черепа погребенного найдены золотые серьги в виде разомкнутых колец, отлитых по форме. В изголовье стоял большой сосуд яйцевидной формы с плоским дном небольшого диаметра.

Судя по характеру сосуда и бронзовых изделий, погребение, обнаруженное в кургане, относится к ямной культуре эпохи ранней бронзы и датируется концом III – началом II тыс. до н. э. В этот период медные орудия представляли еще очень большую ценность, поэтому в могилах обычно встречаются лишь единичные предметы, например, небольшие ножи или шилья. Находка богатого набора медных орудий в погребении Утевского кургана – явление исключительное. Еще более редкими, почти уникальными, являются находки золотых серег и железного навершия. По мнению специалистов, эти серьги -одна из самых ранних находок золотых вещей в Восточной Европе. Железный предмет вообще вызвал сенсацию, т. к. известно, что в эпоху ранней бронзы его получать не умели. Анализы, проведенные в лабораториях, показали, что это метеоритное железо, встречающееся крайне редко.

Огромные размеры кургана и уникальный набор вещей свидетельствуют о высоком общественном положении погребенного в нем человека. Скорее всего это был племенной вождь, обладавший при жизни большим богатством и властью. Курган для него насыпан, видимо, целым племенем, т. к. сооружение столь крупного кургана было делом весьма трудоемким.

Племена ямной культуры жили на обширной территории от р. Урал на востоке до р. Днепр на западе. Ведущую роль в их хозяйстве играло скотоводство. Земледелие развивалось только в западной части территории племен ямной культуры. В Среднем и Нижнем Поволжье климат был засушливым, что препятствовало становлению земледелия. Развитие скотоводства способствовало ускорению разложения первобытно-общинного строя.

Язык племен ямной культуры, по мнению большинства исследователей, принадлежал к индоиранской ветви индоевропейской языковой семьи. По антропологическому типу они – европеоиды.

Михайло-Овсянское селище

В 6 км к западу от с. Михайло-Овсянка Пестравского района в местности, называемой Каменники, находится I Михайло-Овсянское селище срубной культуры эпохи бронзы, относящееся к середине II тыс. до н. э. Раскопки селища производились в 1971 году отрядом экспедиции под руководством И. Б. Васильева и в 1978-79 годах под руководством Г. И. Матвеевой.

Во время раскопок было выяснено, что это не только селище, но и место добычи медной руды. Здесь под слоем земли залегал бурый железняк – лимонит, а под ним медная руда – окислы меди: малахит, азурит, куприт. Древние металлурги не умели еще получать железа, поэтому железная руда -бурый железняк, их не интересовала, зато окислы меди их привлекали как сырье для получения меди.

На территории селища обнаружено около двух десятков колодцеобразных шахт, вырытых с целью добычи руды. Шахты и выработки видны на большой площади, примыкающей к селищу. Добытую в шахтах руду обогащали: дробили, промывали, прокаливали. После этих подготовительных работ приступали к плавке металла. На I Михайло-Овсянском селище такие печи пока не обнаружены, но на соседнем II Михайло-Овсянском селище найдена яма, предназначенная для плавки меди.

На I Михайло-Овсянском селище найдены целые сосуды баночной формы, обломки горшков с орнаментом, нанесенным зубчатым штампом, костяные изделия и бронзовый нож.

Многочисленные находки костей домашних животных: коровы, лошади, овцы, козы. Гораздо реже встречаются кости диких животных.

На огромной территории от Южного Приуралья до Днепра разбросаны селища и курганные могильники племен срубной культуры. Ведущая роль в их хозяйстве принадлежала скотоводству, вспомогательную роль играли земледелие, охота и собирательство. Племена срубной культуры добывали руду и плавили медь.

Их язык принадлежал к индоиранской ветви языковой семьи.

Лузановский курганный могильник

Самую многочисленную категорию памятников в Самарской области составляют курганные могильники. Впервые курганный обряд появился в эпоху ранней бронзы и существовал в раннем железном веке и в средневековье до XIV века.

Значительная часть курганных могильников относится к срубной культуре. Их можно найти буквально во всех районах Самарской области. Один из наиболее полно исследованных курганных могильников срубной культуры раскопан в 1971-74 годах И. Б. Васильевым, С. А. Агаповым и Л. Н. Жигулиной.

Могильник состоял из 17 курганов, под которыми находилось 116 погребений. Умерших хоронили в неглубоких ямах прямоугольной формы в скорченном на левом боку положении. Руки погребенных обычно сложены перед лицом, ноги согнуты в коленях. Во многих могилах встречались глиняные горшки и банки. Большинство их имеет орнамент в виде треугольников, ромбов, зигзагов. В некоторых могилах находились бронзовые ножи, шило с костяной рукояткой, браслеты, височные подвески; часть височных подвесок была обложена золотой фольгой. В одном из детских погребений найдена маленькая модель булавы.

На территории Самарской области в настоящее время исследованы сотни курганов срубной культуры. Раскопки показали, что погребальный обряд племен срубной культуры очень единообразен. Однородна и глиняная посуда, встречающаяся в погребениях и на селищах срубной культуры, на всей ее огромной территории от р. Белой до Днепра.

Андреевский курганный могильник

С VI по IV в. до н. э. между Доном и Южным Уралом жили кочевые племена савроматов. Их быт и нравы описаны Геродотом и другими греческими историками.

Территория современной Самарской области была далекой окраиной савроматских владений. Жившие здесь савроматы обычно хоронили умерших сородичей в более ранних курганах эпохи бронзы. Одно такое погребение открыто в могильнике у с. Андреевка Богатовского района. Оно было впущено в курган, насыпанный племенами ямной культуры во второй половине III тыс. до н. э. В узкой могильной яме лежал в вытянутом на спине положении скелет женщины, обращенный головой на запад. Возле погребенной найдено бронзовое зеркало с ручкой, украшенной изображением пантеры. Такие зеркала изготовляли в греческом городе Ольвия. Рядом с зеркалом находилась бронзовая игла и амулет в виде колесика. На груди умершей лежала золотая бляха с изображением горного козла. В ногах умершей были сложены кости барана – остатки жертвенной пищи. Погребение относится к V в. до н. э.

Еще одно савроматское погребение, впущенное в курган эпохи бронзы, найдено у с. Неприк Борского района.

В Андреевском могильнике исследованы такие курганы с погребениями потомков савроматов, которых греческие историки называли сарматами. Они жили в Среднем и Нижнем Поволжье со II в. до н. э. по IV в. н. э. Большинство погребений Андреевского могильника датируются II–III вв. н. э. У сарматов существовал обычай захоронения в могилах с подбоями под одной из длинных стенок. Умершие лежали в подбоях вытянуто на спине, головой на север или северо-восток, вместе с ними встречались глиняные миски и кувшины, бронзовые зеркала, подвески-колокольчики, застежки-фибулы разных типов, стеклянные и каменные бусы.

Савроматы и сарматы были скотоводами-кочевниками. Вся их жизнь проходила в перекочевках, поэтому савроматских поселений нет, единственными их памятниками являются курганные могильники. Савроматы и сарматы были весьма воинственны. В их завоевательных походах принимали участие не только мужчины, но и женщины до вступления в брак. Сарматы победили своих западных соседей – скифов. Уже со II в. до н. э. сарматы играли важную роль в международных событиях античного мира. Например, в 179 г. до н. э. сарматский царь Гатал в союзе с Херсонесом принял участие в заключении мирного договора между рядом государств Малой Азии: Понтом, Пергамом, Вифинией и Каппадокией. Сарматы часто упоминаются в трудах греческих и римских историков как могущественные и влиятельные племена, игравшие важную роль на международной арене. Язык савроматов и сарматов принадлежал к иранской ветви индоевропейской языковой семьи.

Городище Лысая Гора

В то время, когда в степных районах Самарского Поволжья кочевали савроматы, а позднее – сарматы, на Самарской Луке жили оседлые племена финно-угорского происхождения. Им принадлежит ряд укрепленных поселений-городищ и неукрепленных селищ. Наиболее известные из городищ: Белая Гора у с. Подгоры, Задельная Гора у с. Жигули и Лысая Гора под пристанью Жигулевск.

Склоны Лысой Горы круты и неприступны. Вверху имеется узкая ровная площадка размером свыше 3000 кв. м. С восточной стороны она защищена тремя валами и рвами. В древности она была обнесена частоколом. Городище представляло собой неприступную крепость. Жить постоянно на таком высоком и узком мысу было неудобно, скорее всего люди обитали на расположенном где-нибудь неподалеку селище, которое пока еще не известно археологам, а на городище скрывались в момент опасности.

В 1970 году экспедиция Куйбышевского университета под руководством Г. И. Матвеевой произвела раскопки городища. На площади 244 кв. м исследованы хозяйственные ямы. Жилища, видимо, были деревянными наземными, поэтому их следы не сохранились. Собраны обломки глиняных сосудов двух различных типов. Первый из них назван белогорским типом посуды по аналогии с посудой городища Белая Гора у с. Подгоры, исследованного В. В. Гольмстен. Сосуды были изготовлены из глины с примесью известняковой крошки. Они были круглодонными и имели высокую шейку, украшенную прямоугольными вдавлениями. Известно, что такая посуда была распространена в Самарском Поволжье в VII–IV вв. до н. э. и принадлежит финно-угорским племенам. Второй тип посуды представлен грубыми сосудами с бугристой поверхностью. Венчики их украшены насечками. Эта посуда принадлежала племенам именьковской культуры, жившим в Среднем Поволжье в V–VII веках.

Городище Лбище

В 1,6 км к западу от пристани Лбище на высоком крутом волжском утесе расположено городище, известное местному населению под названием Севрюкаевского Лбища.

Площадка городища была защищена валом и рвом. Вал имел весьма необычную форму: с внешней стороны он был оформлен в виде 11 выступов-бастионов. На городище выявлено более 30 небольших котлованов разных форм с очажными пятнами. Они были вырыты внутри наземных срубовых домов, исходя из противопожарных соображений. Судя по расположению котлованов, дома стояли двумя параллельными берегу Волги рядами. Южнее домов обнаружена естественная песчаниковая площадка, возможно служившая святилищем. Кроме жилищ исследована глинобитная печь подковообразной формы и несколько хозяйственных ям.

Городище погибло внезапно, вследствие вражеского набега. Об этом свидетельствует большое количество целых горшков и мисок, а также вещей в жилищах. Их обладатели не успели забрать их с собой, уходя с городища. Возможно, многие из жителей погибли; не случайно в слое городища найдено несколько человеческих скелетов, лежащих в неестественных позах.

Часть найденных сосудов изготовлена на гончарном круге, но основная их масса сформована от руки. Одни сосуды грубые бугристые, другие тщательно заглаженные. Найдено много железных изделий. В том числе орудия кузнеца: клещи, молот – и его продукция – два топора. Из железных вещей особенно многочисленны ножи, шилья, поясные пряжки. Найдены серп, кресало, рыболовный крючок и другие предметы. Изделия из цветных металлов представлены серебряными височными кольцами и обломками зеркала, бронзовыми пряжками, подвеской-лунницей, браслетами, фибулой и другими предметами.

Обитатели городища занимались земледелием, скотоводством, рыболовством. Гораздо меньшую роль играла охота.

Весь облик материальной культуры и уклад хозяйства обитателей городища Лбище свидетельствует о их неместном происхождении. Скорее всего они пришли с запада, из области распространения Черняховской и пшеворской культур, может быть из района верховьев Западного Буга и Днестра. По языку они скорее всего принадлежали к славянской ветви индоевропейской языковой семьи. Городище существовало в конце III–IV вв. н. э.

Памятники, аналогичные городищу Лбище, пока немногочисленны, но это, возможно, объясняется их слабой изученностью.

Городище, селище и могильник Ош-Пандо-Нерь

В 1,5 км к западу от с. Шелехметь Волжского района находится гора Ош-Пандо-Нерь. Тринадцать столетий назад на вершине горы была крепость, защищенная рвом, валом и частоколом. Склоны горы круты и неприступны. Жить в крепости постоянно было невозможно. Она была убежищем на случай вражеского нападения.

Местом постоянного обитания было огромное селище, раскинувшееся в Холодном овраге у подножья горы Ош-Пандо-Нерь и получившее от нее свое название.

В 70-х и 80-х годах экспедициями Куйбышевского университета и областного музея под руководством Р. М. Ключниковой и Г. И. Матвеевой проводились раскопки селища. Были выявлены два жилища. Одно наземное срубное с глинобитным полом, другое – полуземлянка с очагом. Оба жилища погибли в результате пожара.

На поселении найдено большое количество фрагментов грубых лепных горшков и мисок. Единичные обломки принадлежали сосудам черного цвета с лощеной поверхностью. Многочисленны находки грузиков-пряслиц для веретен. Из железных предметов особый интерес представляют скобель для обработки дерева, ножи, серп, поясная пряжка. Бронзовые изделия представлены женскими украшениями – проволочным височным кольцом и фигуркой человека, одетого в длинную рубаху. Найден также обломок глиняной фигурки животного.

Характер глиняной посуды и металлических изделий позволил установить, что селище и городище относятся к V-VI вв. н. э. Оно принадлежало племенам именьковской культуры, которые, по мнению исследователей, были славянами, переселившимися в Среднее Поволжье с запада из Поднепровья и Поднестровья. Основными отраслями их хозяйства было пашенное земледелие и скотоводство. Высокого уровня развития у них достигли черная и цветная металлургия.

Именьковская культура прекратила существование в VII веке в связи с приходом в Поволжье болгарских племен из Приазовья, Причерноморья и Подонья. Пришельцам принадлежит около двух десятков курганных и грунтовых могильников. Один из таких раннеболгарских могильников возник приблизительно через век после гибели селища на его территории. Умерших хоронили в могилах прямоугольной формы. Они лежали головой на северо-восток. Вещей в погребениях немного. Это серьги, браслет и обломок зеркала в женских погребениях и ножи – в мужских. Есть и безынвентарные погребения. Над могилами нет курганов, но в верхней части заполнения могил часто встречаются наброски из камней. Одно погребение совершено по обряду трупосожжения. Кроме грунтовых погребений на территории селища обнаружен курган с каменной обкладкой.

Исследованные погребения относятся к концу VII–VIII веков.

Таким образом, на одной территории представлены памятники славян и болгар – двух пришедших в Среднее Поволжье и сменивших друг друга народов.

Селище и могильник интенсивно размываются весенними водами, их необходимо как можно скорее исследовать.

Эти племена не были коренными обитателями Среднего Поволжья и пришли сюда с запада из Поднепровья и Поднестровья.

Новинковский курганный могильник

Вдоль южной оконечности Самарской Луки от с. Подгоры до с. Брусяны на первой надпойменной террасе между Волгой и цепью Жигулевских гор разбросаны курганные могильники, названные по наиболее исследованному Новинковскому могильнику памятниками новинковского типа. Они принадлежат болгарским племенам, пришедшим в Среднее Поволжье с юга из Приазовья и Причерноморья в конце VII в. н. э.

Характерной особенностью курганов новинковского типа является наличие известняковых камней в насыпи и каменные обкладки курганов.

Одним из самых интересных памятников данного типа является могильник, расположенный в 5 км к западу от с. Рождествено Волжского района к югу от дороги Рождествено – Новинки. Могильник состоял из 29 курганов с каменными обкладками. В 1980-81 годах археологическая экспедиция Куйбышевского университета произвела раскопки 20 курганов. Под их насыпями находилось от одного до 8 погребений. Центральные основные погребения обычно принадлежали мужчинам-воинам. Они сопровождались оружием, предметами конской сбруи и поясными наборами. Оружие в могилах представлено саблями, луками и наконечниками стрел; предметы конской сбруи – удилами, стременами и уздечными накладками. Вокруг главного мужского погребения располагались погребения женщин и детей. В женских погребениях встречались бронзовые, серебряные и позолоченные серьги, браслеты, бусы; в детских погребениях – грубые глиняные горшки, изготовленные без гончарного круга. В погребениях взрослых сосуды обнаружены только один раз в парном погребении мужчины и женщины.

Судя по типам оружия и украшений, могильник датируется концом VII-VIII веками н. э. и принадлежит племенам, пришедшим в Поволжье с юга из Приазовья и Причерноморья. Скорее всего эти племена составили первую миграционную волну болгар, переселившихся на северо-восток после распада племенного союза в Приазовье, известного под названием Великая Болгария.

Муромский городок

Самым выдающимся памятником археологии Самарского края по праву считается Муромский городок – один из самых крупных городов Волжской Болгарии. Он возник во второй половине X века в западной части Самарской Луки, между современными селами Валы и Жигули. Средневековое название города неизвестно, однако местное население место, где он находился, называет Муромским городком. Это название и вошло с 20-х годов в археологическую литературу. Впервые город был описан участниками академических экспедиций XVIII века И. И. Лепехиным и П. С. Палласом. В 1928-29 гг. раскопки городка производились экспедицией общества археологии, этнографии и естествознания под руководством В. В. Гольмстен, а в 1971–79 гг. – экспедицией Куйбышевского университета под руководством Г. И. Матвеевой. Раскопки позволили получить богатый материал по истории и культуре города.

Площадь города составляла около 150 га. Он делился на внутренний и внешний. Обе части города были защищены валами и рвами, в качестве оборонительных сооружений использовались также овраги, углубленные и расширенные. Город окружали села и слободы: в его окрестностях выявлено более десятка болгарских селищ.

Раскопки позволили проследить, как рос город. Самая древняя его часть – внутренний город, расположенный на мысу между двумя оврагами. Здесь была наиболее густая застройка. Дома горожан были бревенчатыми, срубными и глинобитными. Изредка встречались землянки. Общественные здания – бани и жилища феодалов строились из крупного кирпича квадратной формы. Были в городе и мечети, но места их нахождения пока не выявлены.

Среди горожан было немало ремесленников. В западной части внутреннего города обнаружены медеплавильные печи, сложенные из глины и камней, остатки мастерской медника, изготовлявшего медную посуду и другие изделия. Поблизости найдены орудия ювелиров. Ближе к валу находился гончарный горн прямоугольной формы, в котором обжигался кирпич. Двухъярусный горн прямоугольной формы найден в южной части внешнего города. Городские ремесленники снабжали своей продукцией все окрестные селища.

Город был важным торговым центром. Этому способствовало его географическое положение на южной границе Болгарского государства в непосредственной близости от р. Волги. О далеких торговых связях свидетельствуют находки монеты – германского динария XI в., а также фрагменты среднеазиатской и иранской посуды, стеклянных браслетов из русских городов и шиферных пряслиц, изготовленных в г. Овруче, близ Киева.

Городское население занималось земледелием. В городе найдены плужные лемехи, сошники, косы-горбуши и серпы. Зернохранилищами служили глубокие ямы колоколовидной формы. В них находят обугленные зерна проса, пшеницы, овса, ячменя. О развитии скотоводства свидетельствуют находки огромного количества костей животных.

Муромский городок был цветущим городом. В нем были мечети, медресе, торжища.

Умерших обитатели города хоронили на обширном мусульманском кладбище, расположенном у южной его окраины. Как и все болгары, они были мусульманами, поэтому погребения совершены по мусульманскому обряду.

Город достиг своего расцвета к началу XII века. В 1236 году в Волжскую Болгарию вторглись полчища хана Батыя. Они разрушили крупнейшие болгарские города: Биляр, Болгар, Сувар. Но первой их жертвой стал самый южный город Болгарии – Муромский городок. О его внезапной гибели свидетельствует мощный слой пожарища и находки скелетов погибших горожан с застрявшими в костях наконечниками монгольских стрел. Сожжены были и окрестные села.

После разгрома Муромского городка часть болгарского населения покинула Самарскую Луку и расселилась к югу и к востоку от нее на левобережье Волги. Некоторые болгарские поселения избежали разгрома и продолжали существовать. К числу их относится город, расположенный недалеко от г. Междуреченска. Он продолжал существовать в ХIII-ХIV вв.

Сухореченское селище

После разгрома Батыем Муромского городка и многих других поселений Самарской Луки часть оставшихся в живых болгар покинула ее и расселилась по всей территории современной Самарской области. Их поселения появились на реках Кондурча, Сок, Самара, Большой Кинель.

Одно из самых крупных и наиболее исследованных болгарских поселений XIII–XIV веков находится на южной окраине ныне не существующей деревни Сухая речка Похвистневского района на берегу р. Большой Кинель. В настоящее время его площадь превышает 12 гектаров, а в эпоху средневековья, видимо, она была значительно больше, т. к. река Кинель ежегодно разрушает поселение во время половодий и значительная его часть уже уничтожена.

В течение 7 лет в 70-х и в начале 80-х годов производились раскопки Сухореченского поселения. Это позволило восстановить картину жизни их обитателей. Оно представляло собой крупный торгово-ремесленный центр сельского типа. Он состоял из срубных бревенчатых домов, располагавшихся улицами параллельно реке. В южной части поселка на берегу Кинеля были сосредоточены ремесленные мастерские. Здесь исследованы остатки железоделательного горна, сложенного из глины. Найдены глиняные трубочки – сопла, на которые надевались кожаные мехи для вдувания в горн воздуха, необходимого для получения железа. Вокруг горна обнаружено большое количество железных шлаков. Найдены и железные изделия: ножи, ключи, детали замков, кресала, мотыга и др. Металлурги уже умели получать чугун: найден обломок чугунного котла. Исследовано 4 гончарных горна для обжига посуды. Еще один горн был разрушен рекой. Все горны были цилиндрическими двухъярусными: нижний ярус – топка, верхний – камера для обжига посуды. Один горн оказался загруженным, т. к. гончар, обжигавший в нем кувшины, по какой-то причине не смог извлечь из него свою продукцию. Возможно, ему помешало какое-то чрезвычайное событие, может быть, приведшее к гибели поселения. Сухореченские ремесленники изготовляли на гончарном круге корчаги, горшки, кувшины и миски. Благодаря хорошему горновому обжигу посуда имела красивый красный цвет.

Находки многочисленных костяных изделий свидетельствуют о присутствии на поселении косторезов, а находки бракованных стеклянных сосудов о наличии стеклодувного производства. Жили здесь, видимо, также плотники и другие ремесленники, продукция которых изготовлялась по заказам и на продажу. Они снабжали этой продукцией население окрестных сел.

Среди обитателей поселения были и торговцы. В центре его, видимо, было торжище. Благодаря торговцам на поселении встречаются привозные изделия: обломки среднеазиатских сероглиняных сосудов с рельефным орнаментом, а также привезенные из золотоордынских городов Нижнего Поволжья блюд и чаш, покрытых бирюзовой поливой и украшенных мелким узором синего или черного цвета. Весьма интересен обломок бронзового браслета с арабской надписью, от которой сохранились два слова, переводимые как «слава и счастье». Подобные браслеты с изречениями из Корана были широко распространены в странах арабского Востока в XIII–XIV веках. На селище найдены золотоордынские монеты.

Основная масса населения занималась сельским хозяйством: распахивала и засевала окружающие поселок поля и разводила стада лошадей, коров, овец и коз.

Поселение существовало около двух веков. Причины его гибели, к сожалению, выяснить не удалось. Возможно, оно было сметено с лица земли во время похода Тимура в 1391 году.

Раскопками вскрыт лишь очень небольшой участок поселения. Много тайн хранит его неисследованная часть. Будущие исследования селища позволят полнее восстановить его историю как частицу истории Поволжья золотоордынского периода. Можно сожалеть лишь о том, что каждый год разрушаются Кинелем все новые участки селища, уничтожаются одна за другой строки и страницы этой истории.

Барбашинский могильник

На поляне им. Фрунзе в г. Самаре находятся два археологических памятника, принадлежавших мордве, пришедшей на территорию Самарского края в ХIII-XIV вв. с запада. Эти памятники были открыты в 90-х годах прошлого века во время строительства дачи купца Соколова. Самарские краеведы собрали вещи из разрушенных погребений и передали их в музей. В 1934 году ленинградский археолог Б. Н. Латынин произвел раскопки 62 погребений. Однако гораздо большее их число остались нераскопанными.

В центральной части могильника погребенные лежали головами на север. Так хоронила мордва-эрзя. На окраине кладбища погребенные лежали головами на юг, как это было принято у мордвы-мокши. Таким образом, население, хоронившее в могильнике, принадлежало к двум родственным группам мордвы, которые в близком соседстве жили на расположенном рядом с могильником селище.

Мужчин хоронили в вытянутом на спине положении, женщин – на боку с подогнутыми ногами. С умершими в могилу клали принадлежавшие им вещи. Количество вещей в могилах неодинаково. Есть очень богатые и очень бедные. Вместе с мужчинами встречаются топоры, копья, ножи, обкладки луков, наконечники стрел, огнива, шилья, накладки от поясов и застежки-сюльгамы. Женские погребения кроме застежек-сюльгам и ножей содержат украшения: серьги, браслеты, перстни, бусы. В нескольких погребениях найдены золотоордынские монеты ХIII-ХIV вв.

Исследования могильника и селища позволили установить, что, наряду с болгарами, на территории Самарского края жила мордва, переселившаяся с территории современной Мордовии и Пензенской области. В наши дни могильник и селище полностью застроены и продолжить их исследование невозможно.

Березовское селище

На окраине с. Березовки в Шигонском районе недалеко от места впадения р. Усы в Куйбышевское водохранилище находится Березовское селище – одно из самых ранних русских поселений в Самарском Поволжье. Оно существовало в ХIII-ХIV веках. Селище было открыто и исследовано отрядом Куйбышевской археологической экспедиции под руководством А. Е. Алиховой. Выявлено несколько небольших деревянных жилищ с глинобитными печами.

Собраны обломки горшков и кувшинов, изготовленных на гончарном круге, железные изделия, стеклянные бусы, монеты. Найден большой бронзовый нательный крест и подвеска в виде уточки. Судя по наличию различных групп посуды на селище, основную массу его населения составляли русские. Кроме них на селище жили также болгары.

Русские пришли в Поволжье в XIII веке одновременно с мордвой.

В настоящее время Березовское селище почти полностью разрушено Куйбышевским водохранилищем.

ХОЗЯЙСТВЕННОЕ ОСВОЕНИЕ САМАРСКОГО КРАЯ В ХVI-ХVII вв.

Под высокую руку Москвы

Во второй половине XV – начале XVI в. возникло единое централизованное Русское государство. Почти одновременно в Среднем Поволжье на месте бывшей Волжской Болгарии складывается Казанское ханство. Его основателем был потомок золотоордынских ханов, неудачливый претендент на престол в Большой Орде чингизид Улу-Мухаммед. Первые ханы Казани добились больших успехов. Они объединили под своей властью народы Среднего Поволжья и Приуралья, вели наступательную политику против Московской Руси.

Самарский край в эпоху Казанского ханства оказался как бы разделенным на две части. Самарская Лука и северные районы Левобережья находились под властью Казани; центральные и южные территории степного Заволжья вошли в состав Ногайской Орды. Однако и в том и в другом случае наш край являлся окраинной периферийной территорией этих государственных образований и не имел постоянного оседлого населения.

Ногаи, основные зимние кочевья которых находились близ Астрахани, приходили в Самарскую степь только на летние пастбища. Для башкир, живших на территории современной Башкирии, лесостепь по Соку и Кондурче была местом временных охотничье-промысловых экспедиций. Мордва и татары появлялись на Самарской Луке и в ее округе лишь изредка, собирали мед с бортных ухожеев, косили сено. По островам Волги, в укромных местах таились ватаги русских рыболовов, промышлявших здесь красную рыбу. Да еще все лето шли вниз и вверх по Волге караваны судов – купеческих и посольских.

Для крепнувшей Москвы дорог был волжский торговый путь, слишком опасны постоянные союзники могущественной тогда Турции государства – осколки Золотой Орды. Вся история отношений между Москвой и Казанью наполнена была кровопролитными столкновениями, однако только в середине XVI столетия завершилось вековое противостояние. В 1552 г. русские полки взяли Казань, в 1556 г. – Астрахань, в 1556-1557 гг. подданство России признали башкиры и ногаи, и наконец-то вся Средняя и Нижняя Волга от Нижнего Новгорода и до Астрахани стала истинно русской рекой.

Однако присоединение огромного края, действительное освоение его требовали огромных сил и средств. Россия, связанная опричниной и Ливонской войной, не располагала ни тем, ни другим. Городки-крепости и селения устраивались вокруг Казани, крупный гарнизон стоял в Астрахани, а меж ними на всем огромном протяжении волжских берегов только на период навигации посылались плавные рати, да в наиболее опасных стратегических местах, в том числе в устьях рек Самары и Иргиза, летовали стрелецкие отряды.

Волжская вольница

Вторая половина XVI века – время, когда в лесостепных южных и юго-восточных пограничьях России начало складываться вольное казачество. Казачьи ватаги прятались как бы на ничейной земле между кочевой степью и окраинными царскими крепостями в прибрежных лесах Дона и его притоков, среди островов и протоков Волги, на далеком Яике, там, где позднее постепенно формировались обширные области – войска – Донское, Яицкое, Волжское и т. д. Территория Самарского края стала одним из главных районов действий этой вольницы. Для казаков Волга с ее купцами, посольскими караванами, рыбными и соляными промыслами являлась наиболее привлекательным местом для разбойничьих предприятий. Основывать здесь, на волжских берегах, свои зимние городки казаки боялись, так как Москва слишком берегла важнейший торговый путь страны, а вот кратковременные набеги, засады устраивались вольницей постоянно.

Постоянные упоминания о казачьих предприятиях в Самарском Поволжье начинаются с 70-х гг. XVI в. Для своих зимних становищ эти казаки избирали, как правило, Яик (Урал), а весной спускались на стругах через переволоки на Иргиз и Самару и далее в Волгу.

У вольницы на территории края было несколько излюбленных мест: Самарская Лука, и прежде всего ее западная часть в районе Переволоки и устья Усы, местность напротив старого ныне пересохшего устья р. Самары, где и доныне сохранились такие названия, как Казачье зимовье, Казачий подъем, Ермакова поляна; на Левобережье Волги – Самарское урочище, Барбашина поляна (ныне поляна им. Фрунзе), броды через Волгу под будущей Сызранью и особенно у Соснового Острова (под Хвалынском). С этими пунктами были связаны имена знаменитых волжско-яицких атаманов Ивана Кольцо, Богдана Барбоши, Матвея Мещеряка и многих других.

Вольные ватаги не прочь были разграбить и царских послов или суда с государевыми товарами, но все же в главных своих предприятиях слушались московских бояр и до поры до времени являлись на юго-востоке основной силой, противостоящей кочевникам. Последние постоянно жаловались в Москву на набеги казаков, справедливо полагая, что только думные и приказные люди смогут найти управу на вольницу. Казачество же постоянно преступало те рамки, которые отводились ему в тонкой и сложной политической игре с ногаями, и поэтому, чтобы сохранить мир с Ордой, Москва нередко предавала своих беспокойных союзников, посылала на Волгу карательные рати. Именно от царских воевод бежали Иван Кольцо, Матвей Мещеряк со своими товарищами в 1581 году в Прикамье к Строгановым, где и составили основной костяк отряда покорителя Сибири Ермака Тимофеевича.

Строительство во второй половине 1580-х гг. русских городков по Волге окончательно заставило вольных казаков устраивать свои постоянные поселения на р. Яик (Урал). Осенью 1586 г. вольница под предводительством Богдана Барбоши и вернувшегося из Сибири Матвея Мещеряка в неравном сражении под Кош-Яицким городком смогла одолеть основные силы ногаев и окончательно утвердиться на этой степной реке.

Основание Самары

Официальной датой основания города-крепости Самары на Волге следует считать 1586 год. Однако поселение с одноименным названием существовало в этой местности и раньше. Оно было нанесено на портолан – карту водных путей и пристаней венецианцев братьев Пицигани в 1367 году, а затем повторено на карте итальянского космографа Фра-Мауро в 1459 году. По всей видимости, это поселение могло возникнуть во второй половине XIII в., в эпоху, когда ханы Золотой Орды вели активную градостроительную политику и на всем протяжении Нижней и Средней Волги возник целый ряд крупных городов. Эти населенные пункты были разорены в разгар междоусобных войн второй половины XVI в. и окончательно погибли во время знаменитых походов среднеазиатского властителя Тамерлана.

Вскоре после взятия Казани один из властителей Ногайской Орды мурза, а затем князь Измаил настоятельно рекомендовал Ивану Грозному построить в устье р. Самары крепость. Москва отвечала согласием, но средств у центрального правительства пока что не хватало, и поэтому оно ограничивалось посылкой на лето в Самарское урочище военных отрядов. Кроме того, в старом устье Самары зачастую зимовали суда, не успевшие до ледостава подняться вверх по Волге к Казани. В Самарском урочище был устроен небольшой поселок-зимовье, сохранившийся и в начале истории Самарской крепости.

После смерти Ивана Грозного в начале царствования его сына Федора правительство Бориса Годунова начало проводить активную политику строительства городов-крепостей на юге и юго-востоке. В числе прочих было намечено построить городки на рр. Волге и Уфе, среди которых значилась и наша Самара.

В 1585 году в Самарское урочище послали подьячих из Разрядного приказа. Они осмотрели местность и выбрали место для строительства крепости. В Москве были составлены чертежи и сметы, а указ возглавить экспедицию был послан в конце 1585 – начале 1586 г. алатырскому воеводе князю Григорию Осифовичу Засекину.

Весной 1586 г. струги и плоты с воинскими и работными людьми, а также лесом и припасами для строительства городка спустились вниз по Волге к устью р. Самары. К концу лета появились первые известия о Самаре, а в сентябре того же года в построенном городке останавливались уже посольские и торговые караваны. Крепость устроили на возвышенном берегу, примерно в двух километрах от Волги, там, где р. Самара делилась на 2 рукава. Самара была построена прежде всего как перевалочный пункт между Астраханью и Казанью, для охраны волжского пути, а также как дальний форпост российского приграничья среди кочевников. Среди построенных с этой же целью, но несколько позднее Царицына, Саратова и других городков на юго-востоке страны Самара в конце XVI в. считалась одной из крупнейших крепостей.

В лихолетье Смуты

В начале XVII в. Россия пережила великую Смуту, время гражданской войны и острейших социальных потрясений, когда «законная» царская династия прекратила свое существование, а за русский престол боролись самозванцы, претенденты из знатных родов, королевских домов Польши и Швеции.

События этого времени не обошли и Самарский край. Весной – летом 1606 г. городки на Волге стали свидетелями погромов и разбоев, учиненных отрядами «царевича Петра». Неподалеку от Самары «Петр» вел переговоры с посланцами Лжедмитрия I. После гибели последнего новый царь Василий Шуйский направил на Нижнюю Волгу крупную армию во главе с воеводой Ф. И. Шереметьевым. Самара и другие средневолжские городки оказались в сравнительно безопасном положении.

Воцарение нового «законного» царя Михаила Романова не принесло мира на Волгу. В далекую Астрахань бежал со своими приверженцами Иван Заруцкий, один из крупнейших деятелей Смуты. Он не принял решений Земского собора, избравшего Михаила Федоровича, и начал борьбу за утверждение на русском престоле сына Марины Мнишек и Лжедмитрия II.

Авантюра Заруцкого представляла собой серьезную угрозу, и для похода на далекую Астрахань в Москве начали собирать новую армию. Меж тем мятежный атаман готовился к походу вверх по Волге. Для того чтобы предупредить его, в Самару, Царицын и Саратов к тому времени были сожжены, послали опытного воеводу, хорошо показавшего себя при освобождении Москвы от поляков, Дмитрия Петровича Лопату-Пожарского, троюродного брата Дмитрия Михайловича Пожарского. Весной 1614 г. стрелецкий отряд построил острожек и встал на западной окраине Самарской Луки, в устье р. Усы.

Новый воевода застал Самару в плачевном положении. Укрепления крепости находились в ветхом состоянии, воинские люди были «бедны, наги и бесконны», «...хлебных запасов для осадново времени нет...».

Самаре «повезло» в Смуте. Заруцкого удалось остановить, городок в отличие от других поволжских крепостей смог уцелеть.

Самарский городок

Самара в XVII столетии представляла собой типичный пограничный городок-крепость. Краткие описания и рисунки его сохранились в трудах русского купца Федота Котова 1623 г., голштинца Адама Олеария середины 1630-х гг. и голландца Корнилия де Бруина начала XVIII в. Практически весь он был выстроен из дерева и состоял из крепости-детинца, имевшего прямоугольную форму, посада, огороженного острогом, и слобод. Крепость с несколькими башнями (около 11) являлась основной оборонительной цитаделью, в ней размещались основные административные сооружения, воинские и продовольственные запасы. Самарский посад возник в конце XVI – начале XVII вв., и в нем жило большинство населения. Слободы – Рыбная, Болдырская, позднее возникшая Вознесенская тянулись от посада по волжскому берегу к северу. Самара была невелика, и ее окраинные дома едва ли уходили к концу XVII в. далее современной ул. Ленинградской. От нападений с северо-востока открытое междуречье рек Волги и Самары защищали валы, рвы, надолбы и башни.

Основную часть населения Самары составляли воинские люди – в среднем около 500 человек, большинство из них относилось к стрельцам, так называемым «иноземцам», детям боярским. Местные служилые люди обжились в городке, многие имели свои дома, семьи, занимались промыслами и торговлей, общая численность их с женами и детишками составляла около 3500 человек, словом, это было постоянное население Самары.

Собственно городское или, как его тогда называли, посадское население было менее значительным и в середине XVII в. насчитывало примерно 700 человек. Верхушку местного общества составляли приказные люди во главе с воеводой, около 20 семей детей боярских и дворян да несколько семей священнослужителей. Между воинскими людьми, несшими ратную службу, и посадскими, платившими тягло, не было непроходимой границы. Основные хозяйственные занятия и тех и других были одинаковы: рыболовство и другие промыслы, ремесленничество, извоз. Самара прежде всего являлась перевалочным транзитным пунктом на великом волжском пути, промышленное значение городка для местной земледельческой округи было крайне невелико.

Самарский уезд

В отличие от Саратова и Царицына рядом с Самарой в XVII в. возникла своя сельская округа. Местом расположения первых поселений стала Самарская Лука, и прежде всего ее восточная, ближняя к крепости, долина под отрогами Жигулевских гор. Здесь на землях самарского Спасо-Преображенского монастыря в 20-х – 30-х гг. XVII в. появились первые русские поселения: Полторы – Ильинское, Новинки – Архангельское, д. Выползово, чувашские и мордовские деревни Шелехметь, Торновая, Борковка и т. д. Центром этой округи, наиболее ранним и крупным селом было Рождествено.

Самарские дети боярские и дворяне вслед за монастырскими старцами с 1640-х гг. также приступили к освоению Самарской Луки. Но все ближние к городу, лучшие земли были разобраны и им пришлось довольствоваться выходящими к Волге межгорными долинами. Там и возникали небольшие деревушки Ширяев Буерак (Ширяево), Моркваши, Ермаково, Кольцово, Осиновый Буерак (Осиновка) и другие.

И наконец, пришедшие позднее мордва и чуваши облюбовали центральную часть Самарской Луки, «за лесом», где появились Аскулы, Сосновый и Березовый Солонцы, Кармалы, Севрюкаево.

Так постепенно сложился Самарский уезд, основные населенные пункты которого располагались только на Самарской Луке, занимая ее восточную и центральную части. Вся эта территория вместе с прилегающими к ней волжскими водами и степными пространствами управлялась самарскими воеводами и подьячими.

Население сел и деревень уезда было невелико и к концу XVII в. составляло не более нескольких тысяч человек. В большинстве своем это были люди беглые, пришедшие сюда из соседних уездов Среднего Поволжья – Казанского, Алатырского, Симбирского и других. Как образно сказали сами о себе жители с. Рождествено – «всякий сброд и наволока».

Самарский уезд являлся уникальным явлением в русской средневековой истории. Он находился далеко за пределами границ расселения русского оседлого населения, был оторван от основного ареала, окружен степными и лесостепными кочевьями. Поселиться здесь в относительной безопасности от нападений кочевников первые земледельцы и промысловики смогли только благодаря уникальным природным условиям Самарской Луки, надежно защищавшим сельских жителей.

Надеинское Усолье

В начале 30-х гг. XVII в. возник еще один крупный центр сельского заселения Самарского края. Он располагался на западе большой Самарской Луки и концентрировался вокруг соленосных источников в долине небольшой речки Усолки (современное с. Усолье Шигонского района). Здесь, начиная с глубокой древности, добывали кустарным способом соль. В 1631-1632 гг. один из богатейших людей России ярославский гость Надея Светешников получил соляные источники с прилегающей округой в оброчное пользование. Работные люди Светешникова выстроили здесь хорошо укрепленный городок-крепость, рассолоподъемные трубы и варницы, несколько слободок. Так было положено начало современному селу Усолье.

Соляные промыслы у самой западной оконечности Жигулевских гор были сравнительно невелики по сравнению с другими центрами солеварения. В лучшие годы при Светешникове в Надеинском Усолье вряд ли добывалось более 50 тысяч пудов соли в год, а к концу XVII в. ее добыча снизилась до примерно 25 тысяч пудов. В то же время, к примеру, на промыслах у Белого моря добывалось около 1 миллиона пудов.

В 1660 г. Надеинское Усолье перешло во владение звенигородского Савво-Сторожевского монастыря. Монастырские власти пользовались особым доверием царской семьи и смогли использовать расположение к обители Алексея Михайловича. Разрасталось хозяйство владения, поднимались новые села и деревни – с. Жигулевка, сл. Перевод окская, д. Шоркин Буерак, ряд чувашских деревень. Население вотчины в конце XVII в. составило около 2000 мужчин и женщин. Подавляющее большинство жителей являлось беглыми. Их переманили монастырские старцы, обещая на новых местах большие льготы.

Монастырь смог добиться для своего нового владения полной независимости от местных властей. Вотчина управлялась из Москвы через центральные приказы.

Промышленники и земледельцы

Для кочевых народов, приходивших на летние кочевья Самарского Поволжья, основным занятием было скотоводство. Каждую весну огромные табуны лошадей, отары овец медленно поднимались к северу вдоль волжских и яицких берегов, а осенью так же медленно спускались вниз в Прикаспийские степи на зимовку.

Заниматься земледелием рядом с кочевниками под угрозой их нападений было бессмысленно, и поэтому первые жители Самарской крепости, а также массы людей, приходивших на Волгу в начале навигации, предпочитали работу либо на судовом транспорте, либо на рыбных промыслах.

Средняя и Нижняя Волга с ее огромными запасами красной рыбы -белуги, осетра, севрюги и лосося; ценных сортов белорыбицы и стерляди – стала в конце ХVI-ХVII вв. основной житницей России, поставщиком икры, рыбьего клея и жира. Рыбные богатства волжской акватории в пределах Самарского края были значительно меньше, чем в низовьях великой реки, но все же и здесь широкое распространение получило промысловое рыболовство. Крупнейшими промышленниками самарских вод стали монастыри – Чудов, Савво-Сторожевский, Новодевичий, московский Вознесенский, нижегородский Благовещенский и другие, строившие на волжских берегах и островах свои промысловые ватаги, основывавшие селения. Промысловым рыболовством занималось значительное количество горожан – посадских людей и стрельцов.

Существенную роль для жителей Самары и окрестностей в их занятиях играл волжский торговый путь и отходившие от него дороги на Яик, в Среднюю Азию, сухопутный путь к Москве. Самарцы и работные люди, пришедшие с верховьев, работали на судах, нанимались бурлаками, более состоятельные занимались извозом.

Среди занятий жителей Самары известны также плотничество, изготовление кирпича, кузнечное дело, гончарство, огородничество.

Сельское население занималось прежде всего земледелием. Переселенцы, а ими зачастую были жители центральных подмосковных уездов, сталкивались на новом месте с совершенно необычными для себя условиями. Вместо дождливого короткого лета они испытывали действие засух и суховеев, вместо серых малоплодородных почв сеяли зерно в самарские черноземы. Однако урожаи озимых – ржи и яровых, прежде всего овса, были в среднем такими же, как на местах их былого жительства. Местные земледельцы вкладывали меньше времени и труда в сельскохозяйственное производство, предпочитали подрабатывать на промыслах.

Самара в XVII в. оставалась городком, куда хлеб для питания жителей приходилось завозить с верховьев Волги, местная сельскохозяйственная округа не могла прокормить свой уездный центр.

Разинщина

Разинское движение, до основ потрясшее южные и юго-восточные окраины России, не обошло и Самарский край. Самара и селения Самарской Луки, прежде всего Усольские слободы, оказались плацдармом, где накапливались все силы, шедшие на помощь Разину под Симбирск, куда отступали разбитые, но не покорившиеся отряды сподвижников Степана Тимофеевича.

Самарские люди в августе 1670 г. добровольно открыли ворота перед разинскими отрядами. Воеводу Ивана Алфимова и немногих его сторонников казнили, в городке было устроено самоуправление по типу казачьего крута. Восстание жителей возглавили И. Говорухин и М. Нелосный, в чьих руках практически оказалась вся власть. Большая часть населения Самары колебалась выжидая, на чьей стороне больше сил. Поэтому, когда Разин с немногими казаками бежал из-под Симбирска на Дон, самарцы закрыли перед ним ворота города.

Однако движение на этом не завершилось. На помощь разницам шли новые и новые отряды. Весть о поражении под Симбирском заставала многих из них в Самаре. Так в городке оказались названый брат Степана Леско Черкашенин, яицкий атаман Ромашка Тимофеев и многие другие. Отряды из Самары и сел Самарской Луки уходили в гущу борьбы в Симбирский край, где пытались развернуть новое широкое движение. Так, Р. Тимофеев со своими сподвижниками сражался под Симбирской чертой у Уреня, И. Говорухин с отрядом самарцев воевал под Белым Яром.

Симбирские власти в декабре 1670 г. попытались склонить самарцев к повинной, однако из этого ничего не вышло. Радикальные силы в городе были явно сильнее. Только после поражения под Симбирском Федора Шелудяка, к которому кстати в Самаре присоединился тысячный отряд И. Константинова, местные жители решили покориться. 29 июня 1671 г. город принес повинную. Немногим раньше смирились жители Надеинского Усолья.

Так завершилась почти годовая эпопея самарской вольности. Многие самарцы приняли участие в повстанческом движении. Зачинщиков выискивали, казнили и ссылали. Однако взаимное ожесточение стихло и размах репрессий был уже не тот.

На Сызранском правобережье

Освоение лесостепных и степных пространств Среднего Поволжья, в том числе и Самарского края, возможно было только после сооружения засечных черт – сплошных линий оборонительных сооружений: городков, засек, валов и рвов, тянувшихся иногда на сотни и тысячи километров. В середине XVII в. государство построило Симбирскую и Закамскую черты, защитившие пространства до Симбирска (Ульяновска) и за Волгой. На сравнительно безопасных от нападений кочевников землях быстро возникли села и деревни, складывалось помещичье землевладение. Вскоре все свободные земли оказались заселенными, волна переселенцев уходила за «вал», оседала южнее.

В конце 1670-х – начале 1680-х гг. правительство приняло план строительства новой засечной черты. Ее должны были «...для оберегания от приходу воинских людей строить... от Казачьих гор до Туруева городища и до речки Суры на 70 верстах 342 саженях и по той новой черте сделать 4 городка, чтоб... пашня и села и деревни, которые за старою Синбирскою и Корсунскою черты стали в черте... И по Волге всяким людям от приходу воинских людей разорения не было».

Однако в полном объеме новая черта так и не была выстроена, власти ограничились сооружением городков-крепостей Сызрани и Кашпира, а также поселением на новых землях нескольких слобод со служилыми людьми – Печерской, Подвалья, Усинской, Жемковской и других. Сызрань, ставшая центром нового района, была построена в 1683 г. Она представляла собой довольно мощную по тем временам деревянную крепость с каменной Спасской башней и с гарнизоном в 500 человек. На южных подступах к Сызрани в 1687 г. была построена деревянная Кашпирская крепость, представлявшая из себя в плане квадрат и имевшая 8 башен.

Новый, хорошо защищенный район начал быстро осваиваться. Вдоль волжского берега появились огромные, населенные крестьянами, вотчины центральных монастырей – Чудова, московского Вознесенского, Новодевичьего, которые монастырские власти смогли получить к своим рыболовецким угодьям. Вокруг Сызрани и Кашпира земли начали разбирать дворяне – Дмитриевы, Ивашевы, Троекуровы, Демидовы и другие. На свободные территории приходили чуваши – дд. Малячкина и Байдерякова, татары – д. Старый Тукшум.

Так складывалось население нового района – из переведенных служилых людей, монастырских и помещичьих крестьян; ясачных и служилых чуваш, татар, мордвы.

В отличие от населения Самарского уезда и Надеинского Усолья жители Сызранского Поволжья прежде всего ориентировались на занятия сельским хозяйством, главным из которых было земледелие.

В XVII в. Сызрань с округой в административном отношении подчинялась Симбирску и находилась в составе его уезда.

НАШ КРАЙ В XVIII – НАЧАЛЕ XIX ВВ.

Степное порубежье

В XVIII век Самарский край вступил еще как порубежный, сохранявший военное значение. Старые городские укрепления г. Самары погибли в большом пожаре 1703 года. В течение последующих трех-четырех лет построили новые оборонительные инженерные сооружения, более соответствующие времени. Они расположились на свободном месте вне сгоревшего старинного кремля. Цитадель («замок») в форме ромба представляла собой земляной вал, обнесенный рвом и усиленный со стороны степи сосновым забором с бойницами. От цитадели к Волге шла стена из срубов. По освобождавшейся из-под воды в сухое время года части волжского берега, а также между цитаделью и р. Самарой были установлены деревянные надолбы-«рогатки» от внезапного нападения конницы кочевников.

Вместе с тем г. Самара перестал быть изолированным опорным пунктом на волжском левобережье. Вглубь степи стали выдвигаться новые крепости и укрепленные линии. В 1700 г. был построен «пригород» Алексеевск, а через три года началось строительство Сергиевска. В 1731 г. последовал указ Сената о строительстве новой Закамской линии от Алексеевска и устья р. Кинель по рр. Сок и Кондурча далее через рр. Черемшан и Шемшу до р. Кичуй. На этой линии встали новые крепости, в том числе Красноярская и Кондурчинская, устраивались редуты, валы, рвы, лесные засеки, надолбы. Общая длина укреплений линии составляла 230 км, из них 180 км приходилось на территорию нынешней Самарской области. Для службы на линии были учреждены четыре новых полка «ландмилиции» – специальных войск для охраны степных границ.

Еще большее значение имело начавшееся в 1736 г. строительство Самарской укрепленной линии. Она протянулась от г. Самары к г. Оренбургу цепочкой крепостей: Красносамарской, Борской, Ольшанской, Бузулукской, Тоцкой, Сорочинской, Новосергиевской. В близком тылу возникли поселения ландмилиции, в числе которых были слободы Аманакская, Сарбайская, Саврушская, Криволуцкая, Бугурусланская, Бугульминская и другие. На р. Кинель в особой слободе поселили украинских казаков – «черкассов», а на р. Самаре в Мочинской слободе – казаков из татар. В крепостях Самарской линии, а также в самой Самаре и Алексеевске несли службу русские казаки, ставшие частью нового Оренбургского казачьего войска, разместились регулярные гарнизонные войска.

Со строительством пограничных укреплений, продвигавшихся в степь, значение г. Самары как крепости падало, ее укрепления перестали ремонтироваться и поддерживаться. В конце 1760-х гг. можно было видеть лишь остатки земляных валов на месте бывшей городской цитадели, а деревянные стены и башни уже исчезли. Но Самарская линия сохраняла свое оборонительное значение до последней четверти XVIII в. Левобережье р. Самары оставалось небезопасным. Так, в 1764 и 1766 гг. кочевые калмыки угоняли пасшийся там скот горожан, а в 1774 г. через линию пытались прорваться, но неудачно, отряды «киргиз-кайсаков» (казахов) для грабежа сел и деревень. В 1738 и 1750 гг. самарские казаки отбивали у калмыков большие обозы, подвергшиеся нападению на дороге от г. Самары в Яицкий городок и Оренбург.

Чтобы превратить калмыков в верных подданных и военных слуг Российского государства, правительство привлекло на помощь церковь. В результате миссионерской деятельности часть рядовых кочевников и их правителей-«тай-шей» обратилась из ламаизма в православие. Чтобы предотвратить возврат в старую веру и пресечь религиозные конфликты, власти решили отселить крестившихся калмыков из астраханских степей внутрь Самарской линии. Центром административного и военного управления крещеного калмыцкого войска, устроенного наподобие казачьего, стала новая крепость Ставрополь (современный г. Тольятти), построенная в 1738 г. на волжской протоке Куньей Воложке.

Чересполосно с калмыцкими улусами было решено поселить государственных русских, чувашских, мордовских, татарских крестьян. Правительство надеялось, что такое соседство поможет кочевникам усвоить навыки земледелия и перейти к оседлому образу жизни. Вблизи мест калмыцких зимовий располагались селения хлебопашцев: мордовская деревня Благовещенский (Верхний) Сускан, Чувашский Сускан, русское село Курумоч и другие. Надежды на оседание калмыков на землю не оправдались. В XIX столетии кочевников перевели на жительство в оренбургские степи.

К югу от р. Самары некрещеные калмыки продолжали кочевать до начала 1770-х гг. Продолжались конфликты с земледельческим населением из-за сокращения кочевых пастбищ, потрав у крестьян лугов, полей и угона их скота, других взаимных обид. Однако в этом соседстве были и положительные стороны, проявлявшиеся в активном обмене продуктами ремесла, земледельческого и скотоводческого хозяйства. Но судьбой народов часто распоряжаются не они сами, а их правители. Калмыцкую знать раздражало вмешательство царских властей в их дела, зависимое положение от российских чиновников, страшила утрата собственного авторитета и привилегий. Кочевые феодалы приняли трагическое для своих подданных решение об откочевке на родину предков, в Джунгарию. В 1771 г. основная часть некрещеных калмыков отправилась с берегов Волги в пределы Китая, куда дошли из них лишь немногие из-за изнурительного пути и нападений других кочевников.

Земледельческое освоение

Исход калмыков стимулировал быстрое освоение заволжских степей, так как сравнительно малочисленное башкирское и казахское население не могло занять освободившиеся пастбища, которые все активнее стали обращаться в крестьянские пашни и сенокосы. Традиционная территория башкирских кочевий к тому же сама продолжала сокращаться. До 1736 г. действовал закон, запрещавший куплю-продажу башкирских земель. После его отмены башкиры быстро распродали свои дальние кочевья в Поволжье, ограничившись территорией внутренней Башкирии. Часть этих земель приобреталась государственными крестьянами, но в основном их скупали за бесценок помещики и затем переводили туда своих крепостных. Блестящее литературное описание того, как заключалась такая сделка, открывает «Семейную хронику» С. Т. Аксакова, в которой дана великолепная по художественному мастерству и исторической точности картина жизни русских переселенцев, помещиков и крестьян, в Заволжье конца XVIII века.

К началу последней четверти XVIII в. были освоены уже немалые пространства нашего края за исключением крайних южных и юго-восточных районов, где оседлого населения практически не было. На той территории волжского Левобережья и Заволжья, что лежала между бассейнами Черемшана и Самары в 1760-е гг., проживало уже около 100 тыс. человек. Из них дворяне и чиновники составляли 1% населения, горожане 2%, военно-служилые сословия (казаки, калмыки, Черкассы, отставные военнослужащие) 20%, крестьяне 77%. Пестрым был национальный состав. На долю русских приходилось 44%, народов Поволжья (татары, чуваши, мордва) 46%, калмыков более 8%, украинцев более 1% жителей.

Если в начале XVIII в. пашенного земледелия в Заволжье и даже в окрестностях самой Самары практически не было, то в течение столетия оно распространилось очень широко. В основном крестьяне для собственного употребления сеяли рожь и овес, но росли посевы под пшеницей, которая главным образом шла на продажу и производилась на помещичьих полях. Выращивались также ячмень, просо, гречиха, горох, лен, конопля.

Разнообразие культур помогало крестьянину выжить в условиях резко континентального климата с его частыми засухами и другими погодными перепадами. Труд земледельца подвергался здесь большому риску. Простое увеличение площадей под одной сельскохозяйственной культурой или даже тщательная подготовка почвы под ее посев не снижали степени риска. Выход крестьяне находили в засеве нескольких участков хлебами, которые по-разному переносили засуху, заморозки на почве, болезни и т д.

Основными орудиями труда оставались в крестьянском и помещичьем хозяйстве соха, борона, серп и коса. Для подъема новых земель использовался тяжелый плуг и его поволжская разновидность – «сабан». Но для работы с ним требовалось от трех до пяти и даже шести лошадей, что было под силу только зажиточному крестьянину. Впрочем, хозяйств, богатых скотом, было немало в крае, изобиловавшем пастбищами и сенокосами. Обычно на крестьянском или казачьем дворе имелись две-три лошади, но нередкими были случаи, когда у одного хозяина было и 10, и 20, и еще более коней. Распространено было также овцеводство, молочное животноводство, выращивание свиней и домашней птицы.

И в селе, и в городе занимались огородничеством Набор обычных огородных и бахчевых культур включал огурцы, редьку, репу, свеклу, морковь, капусту, хрен, арбузы, тыкву, дыни. Кроме того, украинцы Кинель-Черкасской слободы выращивали табак, а горожане Самары – горький стручковый перец, который здесь называли «горчицей». Но сады в Самарском крае в XVIII в. были редкостью. Исключение составляли отдельные помещичьи усадьбы, а также г. Сызрань, окрестности которого славились яблоневыми садами. Бортный лесной промысел в этом столетии начал вытесняться пасечным пчеловодством.

Промышленность и торговля

В экономике страны в XVIII в. примечательным явлением был рост производства промышленной продукции на рынок, что наблюдалось не только в городах, но и в селах. Крестьяне нашего края занимались столярным, гончарным, кожевенным, колесным и другими промыслами. Основными центрами ремесла все же выступали города В Сызрани были развиты портняжное, плотницкое, шапочное, рукавичное, калачное, хлебное, сапожное, кузнечное, серебряное, масляное, красильное, шерстобитное, овчинное, скорняжное и переплетное дело. Ремесленники различных специальностей работали в Самаре, а жители ее пригорода Алексеевска добывали белый известняковый камень и изготавливали из него различные поделки.

На территории Самарского края также возникли предприятия мануфактурного типа, но они были связаны в основном с добывающей промышленностью, переработкой сельскохозяйственного и лесного сырья. Производство соли на Самарской Луке в начале XVIII в. прекратилось, но зато активно развивалась добыча серы, необходимой для русской военной промышленности. Первоначально здешним центром производства серы стал Сергиевск, где по инициативе Петра I были устроены три завода, получавшие серу из здешних источников. Однако эффективность этого способа добычи была не очень велика, заводы стали закрываться. Один из них был переведен на Волгу, где почти напротив г. Самары за Гавриловой Поляной были обнаружены залежи самородной серы. Там и был построен Серный Городок с жилыми домами для работников и производственными помещениями для обогащения, очистки серы. В 1765 г. работы на этом заводе также прекратились и больше не возобновлялись, несмотря на некоторые попытки позднее вернуться к разработке данного месторождения.

Большинство мануфактур нашего края возникало в помещичьих имениях, где использовался подневольный труд крепостных крестьян. Чаще всего это были винокуренные заводы, текстильные и химические предприятия, небольшие кожевенные, салотопенные, мыловаренные, овчинные, свечные и другие заведения по переработке сельскохозяйственного сырья. Так, в селах Успенском и Михайловка Самарского уезда работали суконная фабрика и «красочный завод» подполковника Зубкова, их обслуживали всего около 40 человек мастеров и работников. В селе Усолье у В. Г. Орлова действовали предприятия по производству спирта, сала, мыла, свечей и даже чугуноплавильная домна. У ею брата А. Г. Орлова-Чесменского в Новодевичьем и Екатериновке крестьяне определялись к работе на кирпичном заводе, обязывались добывать известь и алебастр.

С развитием сельского хозяйства и промышленности росла торговля. К 1767 г. в Самаре (вместе с Алексеевском) насчитывалось в купеческих семьях 437 взрослых мужчин и сыновей, в Сызрани их было 1194, в купеческой слободе Ставрополя 129. Наряду с городами торговля велась в крупных селах. По данным 1765 г., в Новодевичьем ярмарки проходили в мае, июне, июле. Для торговцев там были построены лавки и многочисленные амбары, которые сдавались помещиком в аренду и приносили ему немалый доход.

Две самарские торговые площади, которые назывались Верхним и Нижним рынком, занимали более 9 га. Торговля шла на них по воскресным дням. Приезжий люд, особенно крестьяне, продавали свою продукцию «с возов», «со стругов», «с полков». Городские купцы торговали в лавках, в основном, товарами, закупленными на больших общероссийских ярмарках. Лишь малая часть товарооборота приходилась на дорогие привозные из-за границы шелковые, суконные и льняные ткани, чай, кофе, виноградные вина. В обмен Самара поставляла прежде всего хлеб, рыбу, скот, кожи, скупленные торговцами у крестьян, казаков, кочевников. Продукция немногочисленных самарских ремесленников не играла в торговле заметную роль.

Обычным ремеслом и источником дохода для граждан были содержание приезжающих сюда торговцев и хранение их товаров. В 1765 г. свои дворы для этих целей предоставляли 27 жителей Самары, и еще 25 человек содержали вскладчину 4 городских постоялых двора. С обслуживанием торговли был связан гужевой извоз. На собственных лошадях жители городов и многих сел нанимались к возке различных ремесленных и мануфактурных изделий из Москвы, сафьяна, конской упряжи и других кожевенных товаров из Казани, рыбы и соли с Яика, вывозили продукцию самарских серных заводов. Многие работали на судах и волжских пристанях. Около половины посадских жителей Самары не имели своих мастерских и лавок, а потому работали в основном по найму, 30% горожан занимались ремеслом, 20% – торговлей.

Падало постепенно значение местного рыболовства. Хотя у здешних жителей имелись собственные рыбные промыслы по Волге, Моче, Иргизу, другим рекам и озерам, но с рынка их продукция вытеснялась рыбой с Яика (Урала). Торговля ею была более прибыльной для купцов и сборщиков налогов. В г. Самаре был специальный рыбный двор, где собиралась в казну десятая часть товара, привезенного с Яика, которая тут же шла в продажу, а выручка поступала в государственный доход. В обмен на рыбу и икру яицкие казаки получали прежде всего хлеб. С кочевниками, продававшими скот, кожи, шкуры, изделия из них (тулупы, например), расплачивались как хлебом, так и товарами, произведенными русскими ремесленниками и мануфактурами.

Управление краем в первой половине и середине XVIII в.

При Петре I была проведена реформа административно-территориального деления страны и местного управления. С 1708 г. Самара значится по табелю губерний (новых крупных единиц административного деления) уездным городом Казанской губернии. В 1717 г. Самара переведена в Астраханскую губернию, где с 1718 г. входит в состав Симбирской провинции (провинция -промежуточное звено местного управления между губернией и уездом). Вскоре эта провинция была передана вновь в Казанскую губернию.

Во главе самарских властей оставался воевода, наделенный очень широкими полномочиями. В первой половине XVIII в. в городе существовали следующие правительственные учреждения: воеводская канцелярия, магистрат (или ратуша) – орган городского самоуправления, крепостная контора по оформлению «крепостей» – различных актов и сделок, таможня для сбора торговых пошлин. По традиции главные правительственные учреждения и казенные службы города располагались на территории крепости даже тогда, когда военное значение было ею утрачено. В 1728 г. здесь размещались воеводская канцелярия, жилые дома воеводы и коменданта, караульная изба, две конюшни, каменный пороховой погреб, церковь. Самарский магистрат располагался за пределами крепости в жилой части города.

Вместе с обычными для уездных городов учреждениями в Самаре в первой половине 1730-х гг. находилась команда тайного советника Ф. В. Наумова, руководившего строительством Новозакамской линии, а с 1736 г. Разместился штат Оренбургской экспедиции. На последнюю возлагались задачи закрепления под властью российского монарха обширных территорий Заволжья и Южного Урала, земледельческого и промышленного освоения этих земель, развития торговых и политических связей с народами Казахстана и Средней Азии. Сложность задач требовала и достаточных воинских сил, и опытных инженеров, геодезистов, переводчиков, коммерсантов, и решительных, гибких, разносторонне развитых руководителей. По своим рангам и положению командиры Оренбургской экспедиции входили в число высших администраторов государства наравне с губернаторами.

За время пребывания штата экспедиции в Самаре ее последовательно возглавляли видные государственные деятели из младшего поколения «птенцов гнезда Петрова» – сподвижников и последователей царя-реформатора: И. К. Кирилов, В. Н. Татищев, В. А. Урусов, И. И. Неплюев. При Неплюеве подразделения экспедиции переводятся из Самары в утвержденный на современном месте Оренбург, который стал в 1744 г. центром обширной губернии.

Во второй трети XVIII в. Самара постепенно теряла свое административное значение. Более молодые соседние города (Симбирск, Сызрань, Ставрополь, Оренбург) ставятся выше нее по своим рангам. Самара оставалась уездным городом Симбирской провинции до 1764 г., когда была переведена в разряд «заштатных», то есть безуездных городов. Села и деревни бывшего Самарского уезда передавались в Сызранский.

Лишившись собственного воеводского управления, которое было одновременно и военным и гражданским, Самара оказалась в двойном подчинении властям Казанской и Оренбургской губерний. Гражданскую власть в городе представляли комиссариат, ведавший сбором податей, и магистрат, которые находились под контролем вышестоящих органов провинциального и губернского городов (Симбирска и Казани). Военная власть, в ведении которой находились оборонительные укрепления, гарнизон, военно-служилое население (солдаты, казаки, отставные чины), сосредотачивалась в руках коменданта, подотчетного Оренбургу. В 1773 г. был издан указ об окончательной передаче Самары в Оренбургскую губернию в ранге приписной к г. Ставрополю слободы.

Реализовать это последнее решение не удалось. Восстание Е. И. Пугачева заставило правительство Екатерины II для укрепления своей власти на местах поторопиться с проведением во второй половине 70-х – начале 80-х гг. XVIII в. новой масштабной административной реформы.

От Уложенной комиссии к Пугачевщине

Недовольство тяжелыми государственными налогами, злоупотреблениями и произволом властей, притеснениями помещиков привело к самому активному участию населения края в восстании под предводительством Пугачева. За несколько лет до его начала местные жители из числа горожан, казаков, отставных солдат, государственных крестьян послали своих депутатов в Уложенную комиссию, которую Екатерина II собрала в 1767 г. для выработки нового свода законов. Работа этого учреждения закончилась безрезультатно. Надежды низших сословий на изменения в законодательстве не оправдались, что послужило одной из политических причин их поддержки восстания.

Некоторые из бывших депутатов Уложенной комиссии стали активными пугачевцами. Видным повстанческим атаманом был Гаврила Давыдов. Он представлял в Комиссии «непомнящих родства», то есть беглых крестьян, чью принадлежность помещикам установить не удавалось, и их высылали на жительство в новые слободы близ Самарской линии. Взятый в плен, Давыдов был убит офицером в Казанской тюрьме, несмотря на то, что сама императрица распорядилась сохранить ему жизнь в уважение депутатского звания. К пугачевцам в разное время присоединялись депутаты самарских горожан (Данила Рукавкин) и казаков (Петр Хопренинов), отставных солдат, поселенных в крае (Иван Ахтемиров).

Самым видным пугачевским предводителем здесь стал беглый крепостной крестьянин из-под Бузулука Илья Арапов. 24 декабря 1773 г. его отряд, заняв без боя крепости на Самарской линии, подошел к самой Самаре. Сторонники самозваного «императора Петра III» ввели в заблуждение здешнего коменданта, который получил преувеличенные данные о силах повстанцев и в панике бежал из города, склонили на свою сторону представителей городской и казачьей общин в лице депутатов Рукавкина и Хопренинова, а также бургомистра Ивана Халевина (двоюродного брата ближайшего сподвижника Пугачева Тимофея Подурова). 25 декабря в день Рождества Христова Самара торжественно встретила отряд Арапова крестным ходом во главе со священниками всех церквей, хлебом-солью, благодарственным молебном. Однако 29 декабря повстанцы были разбиты подошедшими регулярными правительственными войсками и оставили город.

Еще одним руководителем восстания в крае стал офицер калмыцкого войска Федор Дербетев, сын правительницы крещеных ставропольских калмыков. Самым крупным успехом его отряда стало взятие 20 января крепости Ставрополя. Но и он не смог остановить наступление карателей. Дербетев, как и Арапов, погибли в боях весной 1774 г. Действия небольших повстанческих отрядов продолжались в нашем крае до начала зимы.

Административное и земельное обустройство в дворянской империи

Уроки пугачевского бунта были учтены правительством при проведении реформы местного управления, начатой в 1775 г., которая призвана была укрепить органы государственной власти и роль в них помещиков. Через десять лет система органов управления и суда была уточнена и дополнена «Жалованными грамотами» дворянству и городам. Местное дворянство из своей среды формировало исполнительную власть в уезде, избирая капитана-исправника и заседателей нижнего земского суда. Город считался отдельной административной единицей. Исполнительную власть возглавлял здесь городничий, который не выбирался, а назначался вышестоящими властями. Рядом с ним действовали органы местного самоуправления. Важнейшим из них была городская дума, в которой председательствовал городской голова.

В 1780 г. было образовано Симбирское наместничество (губерния). В него вошла основная часть территории Самарского края в составе Сызранского,

Ставропольского, Сенгилеевского и вновь восстановленного Самарского уездов. Восточные районы нашего края вошли в состав Уфимского наместничества, созданного в 1781 г. и преобразованного в 1796 г. в Оренбургскую губернию, а южные – в состав Саратовского, учрежденного в 1780 г.

Другой важной акцией правительства Екатерины II стало проведение Генерального межевания для упорядочения землевладения, разрешения споров по поводу сельскохозяйственных угодий, поощрения к заселению и освоению новых территорий. Помещики были поставлены при этом в самые благоприятные условия, за ними утверждались все, в том числе незаконно захваченные участки при условии отсутствия споров с соседями. Им выделялись бесплатно или продавались по доступной цене казенные земли.

Межевая инструкция предусматривала также выделение земель для государственных и дворцовых крестьян, испытывавших недостаток в сельскохозяйственных угодьях и переселявшихся на новые места жительства. Так, село Утевка возникло из четырех поселков, основанных выходцами как из близлежащей Красносамарской крепости, так и из Пензенской, Тамбовской, Тульской губерний. Расположенное рядом село Домашку основали украинские, русские, мордовские крестьяне из Тамбовской, Орловской и Курской губерний. Кроме соображений материальных, к переселению толкало стремление уйти от религиозных гонений. По Иргизу, Чагре и Моче возникали поселки старообрядцев и сектантов-молокан.

Отдельные мероприятия из числа предусмотренных Генеральным межеванием начались в Самарском крае еще до пугачевского восстания. Так, в руки графов Орловых отошли и были обмежеваны огромные земельные владения на Самарской Луке: Усольская, Новодевиченская, Аскульская и Рождественская волости-имения. А на новых землях за Волгой были ими заведены в последней трети XVIII – первые годы XIX вв. села и деревни: Екатериновка, Владимировка, Покровка, Преображенка, Воскресенка и другие.

В 1797 г. было объявлено о начале Генерального межевания в Симбирской, Саратовской и Оренбургской губерниях в полном масштабе. Это еще более стимулировало активность помещиков в приобретении земель. В 1798 г. началась самая громкая в нашем крае тяжба о земельных межах, в ходе которой граф В. Г. Орлов отсудил у города Ставрополя, крещеных калмыков и у казны до 30 тыс. га пашни, лугов, пастбищ, леса.

Кроме Орловых, крупными землевладельцами края на рубеже ХVIII-ХIХ вв. были В. И. и Ф. И. Левашовы (Мазинское имение близ Самарской Луки), В. Б. Бестужев (имения в Сызранском и Сенгилеевском уездах, а также поселенные на левом берегу Волги деревни Бестужевка и Якобьевка), Зубовы (на севере Самарского уезда), Самарины и Урусовы (на юге того же уезда) и другие. Центром административной и хозяйственной жизни вотчины выступала барская усадьба, включавшая дом помещика, разнообразные жилые, производственные, складские помещения. Богатство помещика определялось прежде всего числом крепостных, которые работали на барщине, платили оброк, выполняли другие повинности.

Произвол помещика мог поставить крестьян на грань разорения. В Новом Тукшуме помещик Плещеев, который пустил на ветер свое прежнее богатство, решил поправить дела за счет непомерной эксплуатации крестьян на барщине, от которой у тех практически не оставалось времени для работы на своих наделах. Даже соседи-помещики считали, что Плещеев перегибает палку и неправильно ведет хозяйство. Не «тягостными» для крестьян, например, считались порядки в соседнем Старом Тукшуме у В. Б. Бестужева. Там крестьяне работали три дня в неделю на полевой барщине или на возке дров для винокуренного завода и сена для конского завода или на производстве кирпича.

Никто не вмешивался в вотчинные дела Плещеева, пока тот, совсем запутавшись в долгах, не продал имение В. Г. Орлову в 1801 г. Последний был дальновидным и рачительным хозяином, старался найти меру барщины и оброков, выгодных помещику, но не разорявших крестьян. Он так наставлял своего управляющего: «Грешно отягощать подданных излишнею работою... Повторяю тебе иметь благосостояние их на сердце. Польза моя без соблюдения сего более горька будет для меня, нежели сладка». В селах у Орловых устраивались школы для детей дворовых и крестьян, а больница в Усолье, которую содержал для крепостных В. Г. Орлов, считалась лучшей в Симбирской губернии. Но и в имениях этого владельца применялись телесные наказания, нередки были крестьянские побеги, вотчинная администрация наживалась за счет крестьян, отмечался недостаток у них еды, скота, одежды и другого самого необходимого.

Укрепившаяся в результате екатерининских реформ государственная власть, осторожность многих помещиков, вынесших уроки из Пугачевщины, несколько пригасили искры социальных конфликтов, не давали им разгореться в пожар большого мятежа. Но «золотой век» российского дворянства, каким оно считало конец XVIII столетия, не мог длиться долго. Отрицательные стороны крепостного режима становились все более болезненными для страны и очевидными для общества.

В ЭПОХУ ВЕЛИКИХ РЕФОРМ

Все переворотилось...

Реформы 60–70-х годов XIX века, проведенные в царствование императора Александра II, оказали сильное влияние на всю последующую историю нашего края. Это была настоящая эпоха великих реформ, ибо перемены коснулись практически всех – крестьян, купцов, дворян, мещан, разночинцев. Крепостные получили личную свободу, в уездных и губернских городах прошли первые съезды земских гласных, возникали новые органы городского самоуправления, новые суды, уходила в прошлое ненавистная рекрутчина.

Во главе всего этого освободительного дела стоял молодой император, заслуживший прозвание «Освободитель». Придя к власти в 1855 году, он вскоре понял, что Россия не может жить по-прежнему, как при его отце Николае I. Воспитанный замечательным русским поэтом В. А. Жуковским, Александр, хотя и был горячим приверженцем государственной политики отца, проявил себя последовательным сторонником благотворных перемен при сохранении, конечно, всей полноты самодержавной власти царя.

Для нашего края, который был тогда экономической окраиной империи, реформы были особенно важны и необходимы, так как старые порядки сдерживали освоение огромных плодородных земель на юго-востоке Заволжья. Между тем, Самара все больше и больше становилась центром хлебной торговли. После превращения ее в центр новой обширной губернии, экономическое тяготение к ней заволжских уездов резко возросло. Не случайно поэтому наша Самара стала своеобразной экспериментальной площадкой реформ, опережая в этом деле многие другие города России.

Успех реформ зависит от тех, кто берется их проводить в жизнь. В то время это были главным образом люди, облеченные властью, т. е. государственные чиновники. Самой важной фигурой в губернии был губернатор. Он был поистине начальником губернии (в официальных документах их так и именовали) и хотя и подчинялся министру внутренних дел, но имел также право обращаться непосредственно к императору. Ежегодно он составлял «всеподданнейший отчет» царю о состоянии вверенной ему губернии. Некоторые губернаторы (и самарский тоже) подчинялись еще генерал-губернатору, в ведение которого входило несколько смежных губерний. Таким начальником над самарским губернатором был оренбургский генерал-губернатор, но он очень редко вмешивался в местные дела.

Первым самарским губернатором был энергичный и властолюбивый Степан Григорьевич Волховский. При нем формировалась местная администрация, сделаны первые шаги в управлении краем, однако новая губерния с ее огромной площадью, удаленностью уездных центров от Самары при нехватке чиновников к концу губернаторства Волховского становилась неуправляемой. Чтобы поправить дела, нужен был человек иного склада, не только требовательный, но и талантливый организатор. Именно таким оказался самый выдающийся из самарских губернаторов Константин Карлович Грот. В течение семи лет (май 1853 г. – апрель 1860 г.) его службы в нашей губернии произошли важные перемены к лучшему. Грот был воспитанником Царскосельского лицея, неподкупным чиновником особых поручений министерства внутренних дел, наводившим своими ревизиями истинный ужас в губернских администрациях. Он прекрасно знал не только устройство государственного аппарата, но и ухищрения и уловки чиновников всех рангов. Несмотря на внешнюю холодность, Грот был романтиком общественно-государственного дела. Его идеал – гармония нравственных устоев и служебных обязанностей. «Когда нет общей гармонии, то все не клеится и не ведет к цели», – говорил губернатор. Сам он проявлял исключительную добросовестность в выполнении служебного долга, чем снискал уважение у подчиненных и поддержку оренбургского генерал-губернатора.

Новый начальник Самарской губернии был настроен реформаторски. Он входил в число тех активных членов Русского географического общества, которые под руководством главного идеолога реформ Н. А. Милютина разрабатывали проект преобразований.

С воцарением Александра II началась подготовка к отмене крепостного права. Было решено предоставить поместному дворянству право на составление проекта реформы для своей губернии. Так в каждой губернии появились дворянские комитеты «по улучшению быта помещичьих крестьян». В состав комитета входили по два представителя от каждого уезда. Кроме того, правительство назначало от себя еще двоих – так называемых «непременных членов». Грот добился, чтобы в самарский комитет был назначен недавно вышедший в отставку коллежский советник Юрий Федорович Самарин. Это был выдающийся деятель эпохи реформ, талантливый публицист, философ и историк. Он принадлежал к древнему дворянскому роду, землевладение которого восходит ко временам Ивана Грозного. В Самарской губернии Самарины владели поместьем с центром в с. Спасское Самарского уезда. Поместье было довольно большим – свыше двух тысяч крепостных душ.

Юрий Самарин родился в 1819 г. в семье придворных вдовствующей императрицы Марии Федоровны. Его восприемником стал сам император Александр I. Самарин получил философское образование в Московском университете и защитил магистерскую диссертацию о Стефане Яворском и Феофане Прокоповиче. Служебная карьера его, однако, сложилась не очень удачно. После неосторожных «Писем из Риги», повлекших за собой десятидневное заключение в крепость, император Николай I уволил его в отставку. По смерти отца, Самарин поселился в своем имении, что и привело его затем к сближению с Гротом, а затем и к вхождению в самарский дворянский комитет.

Занятия комитета начались в сентябре 1858 г. и проходили в ожесточенных спорах, которые выливались подчас в бурные сцены с бранью, угрозами в адрес Самарина и его немногочисленных сторонников. Чуть было не дошло до дуэли. Положение спас генерал-губернатор, приезжавший из Оренбурга усмирять разбушевавшийся комитет. Из-за чего же разгорелись такие страсти? Никто из членов комитета не выступал против самой реформы, ибо воля императора была выражена вполне определенно. Однако подходы к реформе кардинально различались. Позиция Самарина и его единомышленников (А. А. Шишков и Д. Н. Рычков) состояла в том, чтобы «улучшить быт крестьян настолько, насколько это возможно без разорения помещиков». Их оппоненты исходили из того, чтобы максимально улучшить быт помещиков. В этом смысл всех споров и борьбы в комитете о размере надела, сумме выкупа, о рекрутских квитанциях и т. п.

Результатом работы комитета явились два разных проекта реформы. Большинство во главе с Рычковым считало помещика центральной фигурой всей будущей сельскохозяйственной жизни, меньшинство же во главе с Самариным допускало самостоятельное хозяйственное значение крестьянской семьи. Ко времени поступления проектов от провинциального дворянства в столице уже возобладала более радикальная идея освобождения крестьян с полным наделом земли с выкупом ее у помещика, так что можно говорить о победе меньшинства. В решающий момент на его сторону встал сам Александр II. 16 мая 1859 г. Ю. Самарин был отозван в Петербург, где ему была предложена роль эксперта Редакционных комиссий. А год спустя, в апреле 1860 г., Самару покинул и К. К. Грот.

10 марта 1861 г. в восьмом часу утра в Самару прибыл флигель-адъютант Его Величества генерал И. В. Гурко. Он имел при себе текст Всемилостивейшего Манифеста. В тот же день по улицам и на площадях были расклеены объявления о предстоящей назавтра церемонии чтения Манифеста и благодарственном молебне во всех храмах города. В субботу 11 марта колокола Вознесенского собора праздничным звоном возвестили жителям Самары о великом событии. Храм уже был полон народу. Дворяне, чиновники, все служащие явились в мундирных кафтанах. В торжественной тишине прозвучали слова Манифеста.

Весть о воле пошла гулять по губернии. Со священным трепетом встречали мужики курьеров с текстом Манифеста и Положений 19 февраля, внимательно вслушивались в не очень понятный слог этих обширных документов. В них говорилось о том, что «крепостное право на крестьян, водворенных в помещичьих имениях, и на дворовых людей отменяется навсегда», но также и об «обязательных поземельных отношениях», мало чем отличающихся от барщины и оброка. Главный интерес, после воли конечно, вызывала земля. Вместе с другими великорусскими губерниями Самарская в составе Бугульминского, Бугурусланского, Бузулукского, Самарского, Ставропольского и северной части Николаевского уездов была отнесена ко второй (черноземной) полосе, где в зависимости от местности устанавливался высший надел на душу от 2 дес. 1800 кв. саженей до 6 дес. В третьей (степной) полосе, к которой были отнесены территории Новоузенского и южной части Николаевского уездов, вводился «указной надел» для каждой из пяти местностей. В отличие от второй полосы, где надел колебался в диапазоне «низший – высший», указной надел был фиксированным для каждой местности – от 6 дес. для первой до 12 дес. для пятой. Наконец, по добровольному соглашению помещика и крестьян надел мог быть определен в одну четверть от высшего. Это был так называемый дарственный надел. С момента выхода на «дар» всякая зависимость крестьян от помещика прерывалась.

С 1857 г. велась подготовка реформы в удельной деревне. В Самарской губернии удельные крестьяне составляли заметную часть населения. 26 июня 1863 г. император утвердил «Положение о крестьянах, водворенных на землях имений государевых, дворцовых и удельных». Оно предусматривало обязательный выкуп земли крестьянами, никаких добровольных соглашений с земельным собственником (как в помещичьей деревне) – повсюду обязательно и точно установленные размеры выкупа, никаких денежных доплат Уделу, дарственных наделов т. п. Между тем, дарственный надел для удельных крестьян казался особенно привлекательным. Они нередко требовали предоставить им 6 дес. дарственного надела, но эти требования не были удовлетворены правительством.

Заключительным этапом реформирования деревни стал закон от 24 ноября 1866 г. «О поземельном устройстве государственных крестьян в 36 губерниях». Все земли, которые к этому времени были в пользовании крестьян, передавались им во владение. Исключение составляли леса. Надел на душу должен был составлять в малоземельных губерниях не выше 8 дес, а многоземельных – не выше 15 дес. Каждой общине выдавалась владенная запись (в то время как в помещичьей и удельной деревне – уставная грамота).

Одновременно преобразованиям подверглась система местного управления. Крестьяне получили возможность решать свои внутренние проблемы на сельском сходе, для чего создавалась общинно-волостная структура. На сельском уровне основным должностным лицом становился сельский староста, на волостном – волостной старшина и волостное правление. На этом уровне выборный принцип заканчивался. Выше уже стояла собственно коронная администрация – губернское по крестьянским делам присутствие.

Самым ярким нововведением стало земство. В основе его лежала старинная идея совета государя со всей «землей», с народом. Одновременно проект земской реформы отражал европейские идеологические реалии XIX века, либерально-демократическую тенденцию всесословного представительства. В земском собрании должны были сойтись бывшие помещики и их крепостные, купцы и мещане, разночинцы. Земства не должны были вмешиваться во властные прерогативы губернатора и вообще касаться государственно-политических вопросов. За этим должен был строго следить председатель собрания, которым по должности становился предводитель дворянства. Сфера деятельности земств – местные нужды бытового характера, с которыми коронная администрация явно не справлялась. Предполагалось, что земства будут иметь свой бюджет за счет специальных сборов с имущества жителей губернии, а в дальнейшем – собственные предприятия, т. е. земское хозяйство. Распоряжение земскими суммами и хозяйством возлагалось на исполнительный орган земства – управу, которую вместе с ее председателем избирало земское собрание. Управа могла нанимать людей для проведения в жизнь решений земского собрания. Таким образом сложилось «три элемента» земства – руководители, гласные и служащие. В числе последних преобладали разночинцы, работавшие по найму в качестве земских врачей, ветеринаров, учителей, статистиков и т. п.

12 июня 1864 г. в Самаре был создан Временный комитет, который начал подготовительную работу по созданию земских органов. В его состав входили губернатор Н. П. Мансуров (председатель), губернский предводитель дворянства Б. Н. Обухов, вице-губернатор С. П. Ушаков, председатель казенной палаты Н. А. Нащокин, управляющий палатой государственных имуществ И. И. Сумароков, управляющий удельной конторой П. А. Рихтер, губернский прокурор Д. С. Синеоков-Андреевский, и. д. городского головы купец Е. Н. Шихобалов, члены губернского по крестьянским делам присутствия А. И. Сосновский и В. К. Луцкий, самарский уездный предводитель дворянства В. И. Чарыков. Как видим, это был высший уровень губернского начальства.

Реакция самарского общества на земские выборы оказалась более чем прохладной. Особенно пассивными оказались дворяне. Их участие выразилось в 17,4%. Из других категорий избирателей на выборы явились 24,7% горожан и 38,3% духовенства. Совсем иначе к выборам отнеслось крестьянство. После общинных, волостных и прочих выборов деревня вошла во вкус: процент явившихся на выборы крестьян оказался наивысшим – 78,1%.

28 февраля 1865 г. в 14 часов в обширном зале дома Шелашникова на углу Казанской и Воскресенской (ныне – ул. А. Толстого и Пионерская). По сообщению очевидца, «стечение народа было огромное. По наружности собрание не отличалось официальным видом. Все были в своих будничных костюмах, и только председатель собрания был неизменно во фраке». Сословный состав собрания был следующим: 38 дворян, 17 крестьян, 7 купцов, 4 священника, 2 колониста, 1 чиновник. Самарское земство было первым в империи, о чем не преминул объявить губернатор, открывавший заседание. Архимандрит Серапион отслужил благодарственный молебен, благословил собрание иконой Знамения Божией Матери и произнес напутственное слово. Затем была принята присяга гласных и началась работа.

Первая сессия продлилась до 14 марта. Характерно, что в ее ходе прозвучали почти все вопросы, которые затем составили стержень деятельности земства на протяжении всей его истории. В очерке местного хозяйства, сделанном Б. П. Обуховым, прозвучало: «Мы становимся хозяевами своего добра; но вступаем в наши владения с таким же чувством, с каким богатый наследник входит в свое запущенное наследие. Все кругом ветхо, все требует обновления».

Председателем губернской земской управы был избран Л. Б. Тургенев. Членами первого ее состава стали Н. П. Янишевский, М. М. Наумов, А. И. Сосновский, Ф. Ф. Микулин, М. Н. Осыко и Н. Д. Щеткин. Первое очередное заседание земского собрания состоялось 28 декабря 1865 г. Председателем его был назначен по Высочайшему повелению Ю. Ф. Самарин. Великолепный оратор и энергичный руководитель, Самарин оставил своей деятельностью яркий след в истории самарского земства, о чем с благодарностью писал позднее не менее достойный его продолжатель П. В. Алабин.

Новые судебные уставы 1864 года были введены в Самарской губернии в 1870 г., т. е. спустя шесть лет. 25 ноября состоялось торжественное открытие нового суда. В присутствии губернатора и высших чиновников, представителей сословий, земства и публики документы об открытии окружного суда, указ и приказы о назначениях зачитал старший председатель Казанской судебной палаты, тайный советник и сенатор князь М. Н. Шаховский. Церемония проходила в здании на .Алексеевской площади, которое сохранилось и по сей день. Председателем нового суда стал Н. М. Окулов, первым прокурором новой формации – А. А. Головинский. Составилась и первая коллегия присяжных поверенных (адвокатов) в количестве десяти человек: М. М. Шошин, Л. Н. Ященко, П. А. Павловский, Е. А. Тимрот, В. С. Мамышев, В. Н. Марков, Л. О. Косинский, В. Д. Колпаков, Н. И. Каменский, С. И. Богословский. Первое публичное разбирательство с присяжными заседателями состоялось 9 февраля 1871 г.

С 40-х годов XIX в. в России велась подготовка к преобразованию городского самоуправления. Важную роль в этом деле также сыграл Н. А. Милютин. В 1870 г. Александр II подписал новое Городовое положение. Органом самоуправления становилась выборная всесословная городская дума. Открытие ее состоялось 3 февраля 1871 г. Исполнительным органом Думы являлась городская управа, в которую были избраны купец В. П. Горинов, потомственный почетный гражданин Ф. Д. Щепоткин, коллежский асессор Н. И. Эссен, мещанин С. Т. Колпаков. Первым городским головой стал купец первой гильдии В. Е. Буреев.

Эпоха великих реформ внесла в жизнь города и края значительное оживление. Оно проявилось во всем – в хозяйственно-экономическом росте городов и крупных торгово-промышленных селений; в мобильности населения. Самым значительным был переворот духовный: освобождение и обретение гражданских прав огромными массами людей привели к ломке прежних стереотипов мышления и поведения, переоценке привычной системы ценностей. За переворотом обычно следует своеобразный и сложный период, в течение которого общество обретает новый уклад жизни, новую стабильность.

Пореформенное крестьянство

Важнейшим явлением в новой пореформенной деревне было становление крестьянского хозяйства как самостоятельного экономического организма. Оно происходило в результате расщепления старого вотчинного хозяйства.

Разграничение крестьянских и помещичьих земельных владений должно было произойти в течение трех лет и завершиться подписанием уставной грамоты. Крестьяне отнеслись с недоверием ко всем толкователям Манифеста и Положений 19 февраля, которые убеждали их в необходимости выполнять прежние повинности в пользу помещика и готовиться к выкупу земли, так как они считали их речи обманом, а документы, в которых об этом говорилось -подложными. Произошли волнения на этой почве и даже столкновения с властями. Всего за 1861 г. в губернии произошли 54 случая «неповиновения и самоуправства» крестьян. Из них 44 случая состояли в отказе крестьян выполнять барщинные и оброчные повинности и принимать уставную грамоту. Такие события произошли в имениях гр. Воронцова-Дашкова (д. Грачи и Озинки Николаевского уезда), помещиков Каракозова (с. Нестеровка), Дурасова (с. Степная Дурасовка), Жемчужниковых (д. Георгиевка), Мордвиновой (д. Кисловка) в Бугурусланском уезде. С осени 1861 г. началось движение за дарственный надел, которое вскоре стало массовым.

В ходе реформы крестьяне утратили значительные площади из прежней надельной земли. Прямые отрезки, сделанные помещиками, были относительно невысоки – до 16,6%. Основная же часть утраты земли приходилась на дарственные сделки, так как в этом случае помещик оставлял за собой три четверти прежней, дореформенной площади.

После болезненного разграничения земель с помещиком крестьянское хозяйство не рухнуло, однако положение его нельзя было назвать цветущим. В большинстве уездов были селения, а подчас и целые волости, где оно так и не смогло встать на ноги. Отведенные крестьянам наделы были недостаточны, выкупные платежи и временнообязанное состояние, отсутствие мелкого кредита – все это подрывало дееспособность крестьянского хозяйства.

Значительно легче проходило разграничение крестьянских наделов в удельном ведомстве и казне. Хозяйства удельных и государственных крестьян и до реформы были во многом самостоятельны. Землепользование удельных крестьян сократилось на 12,5% и составляло около 6,8 дес. на душу. Здесь тоже образовалась значительная чересполосность с удельными землями, что заставляло крестьян арендовать земли под дороги, скотопрогоны и т. п. В государственной деревне отрезки составили 6,3%. Здесь так же, как в помещичьей и удельной, были отменены нарезки земли на прибылые души. Поэтому рост населения неизбежно приводил к измельчанию душевого надела. В пореформенный период продолжалось переселение бывших государственных крестьян в Поволжье. За период 1858–1878 гг. крестьянское население губернии выросло на 25%.

После реформы 1861 г. землевладение крестьян стало увеличиваться. Появились крупные частные владельцы из крестьян. С 1885 г. в губернии начал работать Крестьянский поземельный банк. Он выдавал ссуды под покупку земли крестьянами. До 1895 г. операции банка были невелики. Заявителями были главным образом небогатые крестьяне, даже неимущие дарственники. С изменением устава банка и разрешением ему покупать земли за свой счет роль его изменилась. Банк стал реальным участником аграрных отношений и инструментом в сельскохозяйственной политике правительства.

К середине 80-х годов XIX в. завершался болезненный процесс высвобождения крестьянского хозяйства из старой феодальной скорлупы. С отменой с 1883 г. временнообязанного состояния пали последние юридические оковы, на которых держалось внеэкономическое принуждение. Самарское крестьянство вышло из великих потрясений аграрной реформы в массе своей дееспособным. В последние десятилетия прошлого века, несмотря на трудные голодные годы, падение хлебных цен, крестьяне сделали важный шаг вперед, подготовив подъем деревни начала XX века.

Разделение прежней вотчины на два типа хозяйства ударило по помещичьей экономике еще более сильно, чем по крестьянской. В массе поместий не было до этого никакого производящего хозяйства. Его нужно было создавать: покупать орудия производства, тягловую силу, рабочие руки. На это требовались деньги. По тогдашним подсчетам, на губернию требовалось свыше 2,5 млн. руб. Но помещичье хозяйство вступало в новую эпоху с громадным платежным дефицитом. Основная часть долгов приходилась на старые банки (4,2 млн. руб.). Долги помещиков частным лицам вообще не поддаются учету. Наступал финансовый крах.

Помещиков спасло то, что отграничение крестьянских надельных земель было проведено к их пользе: в руках дворян остались угодья, водопои, скотопрогоны и т. п. Крестьяне вынуждены были арендовать эти земли, так как без них невозможно было вести хозяйство. В качестве платы помещики требовали не деньги (их у крестьян все равно не было), а отработки, либо переходили к испольному хозяйству, при котором урожай делился пополам с крестьянами. Но полностью обойтись без кредита было невозможно. К началу 70-х годов в стране действовало Общество взаимного поземельного кредита, открылись акционерные ипотечные банки. В 80-х гг. началось становление государственного поземельного кредита. Сначала Государственному коммерческому банку была предписана т. н. соло-вексельная операция, а затем были созданы Крестьянский поземельный и Государственный дворянский земельный банки. Правительство устроило для помещиков-дворян максимально льготный кредит, однако развитие экономического хозяйства шло очень медленно, а большая часть бывших дворянских земель перешла в руки других сословий. Особенно поживились на сей счет самарские купцы. Они стали быстро скупать помещичьи имения и превратились в еще больших латифундистов (земельных магнатов), нежели дворяне.

Самарское купечество

Пореформенный период был временем расцвета самарского купечества. Купцы определяли жизнь городов, их самоуправление и даже внешний облик. Облик же самого купечества во многом определялся его традиционным сословным положением. Наиболее крупные купцы записывались в гильдии, которых было три: купец I гильдии должен был вносить сбор не менее чем с 15 тыс. руб., II гильдии – с 6 тыс. руб., III гильдии – от 2 до 4 тыс. руб. Они освобождались от подушной подати, рекрутской повинности, а первые две гильдии – и от телесного наказания. Потомки купцов I гильдии имели право на государственную службу наравне с личными (непотомственными) дворянами. У купцов было свое сословное самоуправление – купеческое общество, возглавляемое старостой. В 1832 г. было введено звание почетного гражданина. Купцы I гильдии по прошествии десяти лет получали это звание как потомственное. К первой гильдии в Самаре относились купеческие дома Шихобаловых, Буреевых, Вощакиных, Волковых, Растрепиных, Субботиных, Назаровых, Богомоловых, Дунаевых, Бахаревых, Ободовских, Аннаевых и Аржановых.

Купцы не ограничивались лишь сферой торговли. Большинство крупных капиталистов владели промышленными предприятиями. Главное внимание их было обращено на обработку сельскохозяйственной продукции. В 1879 г. в губернии насчитывалось 273 предприятия по обработке животных продуктов (скотобойни, салотопни, мыловарни, свечновосковые, свечносальные, кожевенные, клеевые, суконные, кошмоваляльные и т. п.), 171 предприятие по обработке растительных продуктов (крупчатые, поташные, крахмальные, маслобойные, солодовенные, канатные, пивоваренные, винокуренные, табачные, водочные, кулевые, ваточные и т. п.), 130 – по обработке полезных ископаемых (медеплавильные, чугунолитейные, кирпичные, гончарные), 12 – смешанного характера. Всего 596 заводов и фабрик. Из них 74,3% занимались переработкой продукции сельского хозяйства. Общая сумма производительности достигала 6,2 млн. руб., из них 5,8 млн. руб. приходилось на переработку животной и растительной продукции.

Из уездных городов наиболее развитыми в промышленном отношении были Бугуруслан (24 предприятия) и Бузулук (18 предприятий). Около половины купцов и промышленников жили в сельской местности. В начале 80-х гг. XIX в. на первое место выдвинулась мукомольная и крупорушная промышленность. Объем крупчатого производства достиг 2,8 млн. руб. Характерной приметой самарской промышленности стали крупные паровые и водяные мельницы. Масштабы парового мукомолья стремительно выросли после 1893 г., когда был введен новый хлебный тариф. Самарская крупчатка высоко ценилась на мировом рынке.

Развивалась винокуренная промышленность. Здесь купцы конкурировали с дворянством. Крупными предпринимателями в этой сфере были купцы Марковы, которым принадлежали 4 завода в Ставропольском и Самарском уездах с производством спирта на сумму 1 млн. руб. В пивоварении лидерство принадлежало, начиная с 90-х годов, «Товариществу Жигулевского пивоваренного завода Вакано и К⁰». На заводе применялась баварская технология.

В пореформенный период купцы стали уделять много внимания покупке земли, а затем устройству собственных сельскохозяйственных заведений. Средний размер купеческого землевладения составлял в 1877 г. 2522,9 дес, а в 1905 г. – 2300 дес. на одно имение. Примером крупного хозяйства могут служить имения купчих Новокрещеновой и Неклютиной.

Если дворяне стремились к господству в местной администрации, занимали важнейшие должности в губернии и уезде, то купцы были настоящими хозяевами экономической жизни края. Следы бурной деятельности самарского купечества сохранились по сей день: лучшие в городе особняки, водопровод и трамвай, больницы и магазины, жилые доходные дома и пристани и многое другое, но самое главное – оживленный рынок, преображенный край.

РЕВОЛЮЦИЯ 1905-1907 гг. В КРАЕ

С начала XX века конфликт общества и власти приобрел зримые очертания. Выступления студентов, рабочих стали привычным явлением. Разворачивали антиправительственную агитацию либералы и революционеры, поддерживаемые «обществом». Террор, наиболее значительным проявлением которого стало убийство 15 июля 1904 г. министра внутренних дел В. К. Плеве, захлестывал Россию. Попытки властей остановить политические убийства оказались безуспешными. «Общество», интеллигенты, предприниматели, студенты сочувствовали террористам. Неудачная война на далеком Востоке, несогласованная правительственная политика, апатия консерваторов и энтузиазм либералов и революционеров свидетельствовали: «неладно что-то» в Российской империи. 9 января 1905 г. «распалась связь времен». На два с половиной года страну объяла смута, анархия, революция.

В начале XX века в политическом реестре Российской империи Самарская губерния значилась среди спокойных. В губернском городе, по отзыву известного либерала Д. Д. Протопопова, «царил глубокий сон». В нем не было даже паспортного стола, и сюда ссылали либералов и революционеров, так что среди служащих земства их оказалось едва ли не треть, благо местные власти не досаждали им строгим надзором, а многим покровительствовали. Так, сосланный в Самару А. К. Клафтон, будущий лидер кадетского комитета, снискал доверие губернатора А. С. Брянчанинова, его жены, уездного предводителя дворянства графа Толстого и секретаря уездной управы Реутовского, хлопотами которых он, для получения чина, был определен в канцелярию уездного предводителя дворянства, где только числился. Работал же и получал зарплату в губернской земской управе, в которой позднее, с высокой помощью стал секретарем.

Самарские либералы, среди которых выделялись А. Н. Хардин, А. Г. Елшин, А. А. Востром, до конца 1904 г. ограничивались беседами в узком кругу и участием в семейно-педагогическом кружке, обществе взаимопомощи учителей и т. п. Разрозненные сторонники «Союза освобождения» никак не могли сплотиться. Много активнее были социал-демократы и эсеры. Первые в 1900 г. создали немногочисленную группу содействия «Искре», а в 1902 г. -комитет РСДРП, а осенью 1903 г. – Восточное бюро ЦК РСДРП. Социал-демократы, в большинстве своем зеленая молодежь, Р. Н. Дмитриев, П. П. Кузьмин, Б. И. Николаевский, главные усилия направляли на кружковую пропаганду среди рабочих и распространение прокламаций.

Самарская группа эсеров, также основанная из молодежи (М. А. Веденяпин и др.), оформилась в 1902 г., а в январе 1904 г. преобразовалась в комитет. Эсеры создавали немногочисленные кружки рабочих, учащихся, народных учителей, крестьянские «братства» в селах, издавали и распространяли прокламации.

Каких-либо крупных выступлений в губернии до 1905 г. не было. «Общество» заволновалось с началом русско-японской войны. В ноябре – декабре 1904 г., в связи с сорокалетием судебных уставов, либералы вместе с радикально настроенной интеллигенцией во многих городах России устраивали банкеты, на которых принимали адреса о необходимых преобразованиях. Самарские купцы вначале побаивались: «а что если нас за банкеты да и в Сибирь сошлют? Нет, лучше уж не ходить», – но потом решились. На банкете 17 ноября, после того, как самарское «общество» хорошо подкрепилось, была принята резолюция о созыве Учредительного собрания, прекращении войны, амнистии политическим заключенным. На утро многие ездили вычеркивать свои подписи под резолюцией.

Известие о петербургской трагедии 9 января 1905 г. в Самару пришло на следующий день. Поскольку газетные сообщения были предельно скупыми, по городу ходили самые невероятные слухи. Революционеры в многочисленных листках призывали граждан Самары к неповиновению, к стачке протеста. По образному выражению либеральствующего «Самарского курьера», Самара «зажила чисто вулканической жизнью», все ждали необычайных, крупных событий. Встревожены были и местные власти. Втрое против обычного (на 240 человек) были увеличены казачьи патрули, которым приказали содержать оружие в полном порядке. Подняли на ноги полицию, которая арестовывала «зачинщиков».

Заметным явлением стала общегородская стачка рабочих 18-24 января. Первыми в знак сочувствия питерским рабочим бросили работу типографы «Самарской газеты», никаких требований владельцу типографии они не предъявили. К вечеру этого же дня к стачке присоединились некоторые рабочие железнодорожных мастерских. На улицах собирались толпы людей, разъезжали отряды конной полиции. Власти, от греха подальше, приказали закрыть пивные. На другой день на крупных и средних предприятиях шли собрания, избирались представители для переговоров, выдвигались такие же экономические требования, как в петиции петербургских рабочих.

Городская администрация не на шутку встревожилась. В городе было расклеено обращение вице-губернатора В. Г. Кондоиди, в котором он заявлял, что забастовка началась «может быть» происками японцев и служит их интересам. Он предостерегал бунтовщиков от насильственных действий, угрожая репрессиями, вплоть до применения военной силы. Администрация потребовала от предпринимателей пойти на максимум уступок. Под нажимом властей вначале владельцы типографий, а затем и многие другие предприниматели обязались удовлетворить часть требований рабочих. Это был первый случай крупной уступки предпринимателей Самары. Во многом благодаря действиям властей, события в городе протекали мирно и 24 января стачка прекратилась.

Зимой и весной 1905 г. многочисленные стачки, почти все исключительно экономические, стали обыденным явлением жизни губернского города, спорадическими – уездных городов и промышленных сел. Их объявляли рабочие мелких предприятий, разнообразных мастерских, грузчики, приказчики, модистки, официанты, служащие, учащиеся.

Потрясения побуждали к сплочению приверженцев существующего строя, тех, кто ранее лишь исправно исполнял приказания властей предержащих. Большинство жителей Самары и губернии жило заветами старины, верило в бога, царя, начальство, опасаясь смуты, которая нарушала привычный прочный мир, грозила неисчислимыми бедами, они страдали от последствий анархии. Это был тот устой, которым держался российский порядок. Консерваторов Самары возглавляли губернский предводитель дворянства А. А. Чемоду-ров, человек волевой и деятельный, и В. Г. Кондоиди. Консерваторы – обыватели, люмпены, которых именовали «черносотенцами», организовывались для борьбы с «бунтовщиками» и «студентами». «Общество» волновалось. По городу упорно ходили слухи, что на Пасхальную неделю будут громить евреев и интеллигентов.

Весной, с началом полевых работ, волнения перекинулись в деревню. Во всей своей необъятности поднимался коренной, земледельческий, российский вопрос. Из Бугурусланского уезда 16 марта 1905 г. докладывали, что «настроение крестьян нехорошее», они недовольны войной с Японией, называли начальников ворами и изменниками, а земских начальников дармоедами, говорили, что на войну берут крестьян, у которых земли мало, а помещиков не берут, предсказывали, что «скоро будут бить студентов и вообще всех образованных за то, чтобы они не бунтовали против веры христианской и не шли против царя». По справедливости, говорили крестьяне, обрабатываемая ими земля должна была принадлежать им, крестьянам, так как они уже заработали ее. За землю, которой они не владеют как собственностью, их дети, братья, родственники проливают теперь кровь на войне с Японией, а между тем, Самариных, вообще людей, обладающих таким огромным количеством земли, как например, Аржановы, Шихобаловы и пр., на войне нет. Настанет, наконец, время, утверждали крестьяне, когда они, не спрашиваясь разных Самариных, сами запашут землю их и будут пользоваться наравне с ними. В течение весны в губернии произошло 40 случаев самовольного пользования выгонами, покосов трав и порубок леса. Такое, замечал губернатор Д. И. Засядко, бывало и в прежние годы, но крайне редко и глубоко таилось; теперь же самоуправства совершались открыто, число участников в них много больше и держали они себя вызывающе, угрожая в случае противодействия им жечь усадьбы или прибегать к другим видам мести. Своеобразно организующим началом явилась община: на сельских сходах обсуждался план будущих действий, все вместе косили на помещичьих лугах, предъявляли требования от имени мира. Губернские власти предпочитали улаживать столкновения в деревне. Войска, чаще всего казачьи сотни, высылались редко – так было в острых выступлениях в селах Жилинка Бузулукского уезда, Яблоневый овраг, Андросовка и Кондыбан Николаевского уезда. Оружие для усмирения не использовалось.

Первое мая уже несколько лет было предметом забот администрации. В эти дни приходило в волнение все городское население. По приказу полицмейстера 1 мая 1905 г. в разные места города были направлены конные дозоры. Это был воскресный день. На работу не вышли самарские коночники, и конка стала. В Постниковом овраге (Овраг подпольщиков) состоялась маевка двухсот (по мнению полиции) до трехсот пятидесяти («Самарский курьер») молодых людей. Они договорились вечером встретиться в Струковском саду (парк им. Горького), где собралось несколько тысяч гуляющих. Около десяти часов вечера несколько сот демонстрантов окружили эстраду и потребовали играть «Марсельезу». Музыканты отказались и покинули эстраду. Молодежь запела «Отречемся от старого мира» и с криками «Долой полицию!», «Долой самодержавие!» – начала стрелять в воздух из револьверов. Публика в ужасе разбегалась, в давке пострадало много женщин и детей. О размерах паники можно судить по тому, что на следующий день от ушибов скончался незадачливый чиновник.

Из сада демонстранты с песнями пошли по Алексеевской улице (Красноармейской), навстречу им срочно направили казаков, полицию. У Соборного садика (пл. Куйбышева) манифестанты встретили войска градом камней и револьверными выстрелами – казаки прибегли к нагайкам. Пострадавшие оказались как с той, так и с другой стороны. Некоторые демонстранты укрылись в Соборном садике, откуда и вели стрельбу. Позднее их арестовали, многим крепко досталось. Таковы реалии стихии: каждая сторона защищает свою правду, страдают и те и другие.

Манифест 6 августа 1905 г. об учреждении законосовещательной Государственной думы (в просторечии «булыгинской») был неодобрительно встречен революционерами, либералами, земцами и даже многими предпринимателями. Самарский биржевой комитет в энергичных выражениях отверг проект министра Булыгина, ратуя за немедленный созыв народных представителей на основе прямой, равной, всеобщей и тайной подачи голосов, свободы слова, собраний, митингов. Поскольку ходатайства, адреса желаемого результата не принесли, посчитал нужным «обратиться к изысканию других способов» воздействия на власти. Язык ультиматума торгово-промышленных кругов вызвал энергичный протест «Московских Ведомостей», которые решительно отвергли претензии «с жиру взбесившихся самарских биржевиков».

С конца сентября 1905 г. стихия разлилась по городу и губернии. Шли бесконечные забастовки, собрания, митинги, демонстрации, порой охраняемые вооруженными дружинниками. По улицам постоянно ходили толпы возбужденных обывателей, открыто велись антиправительственные разговоры, раздавались призывы к свержению власти. Народ упивался «запретными речами», в администрации царила неуверенность и неопределенность. С каждым днем все сильнее звучал новый мотив: всеобщая политическая стачка. Ее неустанно пропагандировали и революционеры и либералы.

Всеобщая стачка началась в Москве. Инициатором ее были железнодорожники. В Самарской губернии 11 октября одновременно прекратили работу телеграфисты, железнодорожные служащие. В ночь на 12 октября пришлось остановить поезда. Нельзя сказать, чтобы пассажиры были очень рады этому. Ведь через Самару шли поезда с солдатами с Дальнего Востока. На станции Кинель раненые санитарных поездов поколотили попавшихся под руку забастовщиков. В Кротовке пассажиры побили посуду в станционном буфете и стреляли в стачечников, к счастью, никто не пострадал. Волнения охватили город. Прекратились занятия в учебных заведениях, остановились промышленные предприятия и транспорт, закрылись магазины и лавочки, государственные и общественные учреждения. Многотысячная возбужденная демонстрация 13 октября прошествовала от Алексеевской площади по улицам Панской и Ильинской, по пути закрыв государственный банк, окружной суд, городскую управу, канцелярию губернатора, казначейство и т. д.

Обстановка накалялась: возбужденные обыватели хотели установить свои права, администрация старалась сохранить порядок. Возле самарской тюрьмы, где демонстранты намеревались силой освободить политических заключенных, произошло столкновение с солдатами. Получив отпор, демонстранты направились к городскому монастырю и у ворот церкви (в районе нынешней улицы Осипенко) провели многотысячный митинг. После чего вернулись в город. Трагедия, которая назревала весь день, свершилась к вечеру. На углу улиц Дворянской и Панской у почты дорогу толпе человек в двести преградили казаки. Кто первый начал? Свидетельства прямо противоположны. Но, по-видимому, первыми открыли огонь из толпы, ранив трех казаков и четырех лошадей. Казаки спешились и дали несколько залпов, ранив до двадцати человек, один из них, рабочий И. В. Карасев, через три дня скончался.

Симптомы паралича власти с 14 октября были налицо. Губернатор Засядко, человек культурный и рассудительный, но маловольный, не желал идти на крайние меры, обещал представителям «общественности» воздержаться от применения силы. Лишенная привычной поддержки, оказавшись в изоляции, администрация время от времени издавала постановления, но не находила, да и не искала механизма их реализации. Как следствие ослабления администрации – появление многочисленных комитетов, советов, бравших на себя властные функции: городской и железнодорожный стачечный комитеты, комитет общественной безопасности, совет рабочих депутатов. Наступило время многовластия, то есть безвластия, стихии. Забастовка парализовала нормальное функционирование экономики, не выходили газеты, не работали аптеки, пекарни, почта и телеграф. Забастовка била и по простому люду. Прекратился подвоз продуктов. Распространялись всевозможные слухи. Торговцы видели зло в забастовщиках, подстрекателях: студентах и евреях.

17 октября 1905 г. в 5 часов дня после мучительных раздумий и колебаний Николай II со словами: «Другого выхода нет», – подписал манифест. Создавалось объединенное правительство, на которое возлагалось выполнение непреклонной воли царя даровать населению незыблемые основы гражданской свободы на началах действительной непреклонности личности, свободы совести, слова, собраний и союзов. Было решено привлечь к участию в выборах в Государственную Думу те классы, которые были лишены избирательных прав по «Положению» 6 августа. Со времени созыва Думы никакой закон не мог иметь силы без ее одобрения. Ей гарантировалась возможность реального контроля за действиями властей.

В Самаре телеграммы о Манифесте были получены утром 18 октября. По свидетельству «Самарской газеты», «манифест подействовал на народ ободряюще», только революционеры и эсдеки были крайне им неудовлетворены. Они звали народ вооружаться, свергнуть существующие власти. В Самаре некоторые предприятия приступили к работе с 16 октября, вечером 23 октября вышли на работу железнодорожники.

«Начальство ушло» – наступили октябрьские свободы. Большое влияние приобрел комитет общественной безопасности, по требованию которого стали бесцензурно выходить газеты. 23 октября он пригласил несколько отрядов самообороны и боевых дружин. Под предлогом черносотенного погрома комитет 29 октября потребовал удаления из города вице-губернатора Кондоиди, и тот немедленно получил «отпуск». Более того, делегация «общественных деятелей» ездила в Петербург и получила уверение С. Ю. Витте, что Кондоиди в Самару больше не вернется. Другая властная структура – Совет рабочих депутатов, созданный 30 ноября 1905 г., имел ярко выраженный революционный характер. Пользуясь большой популярностью среди рабочих, он предъявил требования к властям и предпринимателям, и действовал до 15 декабря.

Рушились привычные представления. В ноябре подали петицию околоточные надзиратели и городовые. Они просили увеличить жалование и квартирные, бесплатно выдавать лекарство и установить месячный отпуск, а также учредить товарищеский суд. Демонстрируя высокую сознательность, они решили не бастовать. Начальство пошло им навстречу и увеличило жалование.

Правительство не решилось приступать к коренному аграрному переустройству. По стране прокатилась волна крестьянских восстаний. В Самарской губернии особенно часто поднимались крестьяне Бузулукского уезда, затем Самарского, Бугурусланского, Бугульминского. Прорвавшаяся внутренняя боль сопровождалась актами насилия и вандализма. Крестьяне нападали на помещичьи усадьбы, захватывали инвентарь, имущество, скот, хлеб. Вооруженные крестьянские отряды нападали на полицию, сельских стражников, других должностных лиц. В губернии было разгромлено 75 усадеб, громили имения не повсюду, а преимущественно в волостях, где они были максимально сконцентрированы: на севере Самарского уезда, в волостях Липовской, Зубовской, Чистяковской, Шламской. В это время сельская полиция думала, пожалуй, не о том, как противодействовать стихии, а о том, как бы спастись.

В ноябре 1905 г. была создана Старобуянская республика. Крестьяне Старобуянской волости сместили местные власти, приняли «Временный закон по Старобуянскому народному самоуправлению». Только 26 ноября 1905 г. власти сумели навести порядок. Смещали местную администрацию крестьяне Герасимовской, Ефимской, Пронькинской, Максимовской, Патровской волостей, Бузулукского уезда, а также и в других местах.

Процесс политизации шел семимильными шагами. Защитниками существующего строя выступали консерваторы. А. А. Чемодуров и М. Д. Мордвинов были в числе активистов «Всероссийского союза землевладельцев» и его губернского отдела. Самарский отдел Союза русского народа оформился в ноябре 1906 г. и насчитывал в своих рядах всего 500 человек. Помимо Самары, его организации имелись в Бугуруслане, Бузулуке, Николаеве. По сравнению с окраинными губерниями численность консервативных организаций в нашей губернии была очень невелика.

Умеренные либералы в ноябре 1905 г. организовали отделение «Партии правового порядка» и «Союза 17 октября». Они защищали Россию на основе Манифеста 17 октября. Левые либералы в декабре 1905 г. создали организацию кадетов. В Самаре их насчитывалось до 300 человек. Группы кадетов были образованы в Бугульме, Бузулуке, Ставрополе, Новоузинске, Мелекессе. Кадеты – поборники западноевропейского строя: парламентаризма, индустриальной России. Усилились революционные организации. Социал-демократы, среди которых не было видимого деления на большевиков и меньшевиков, насчитывали в своих рядах до 600 человек. Их группы были во всех уездных городах. Особым влиянием они пользовались среди рабочих. Также во всех уездных городах имели свои группы эсеры, число которых в Самаре достигало 500 человек. Кроме того, они насчитывали в своих рядах до 700 крестьян -это была единственная партийная организация в губернии, действительно влиятельная в деревне.

Правительство медленно, но неуклонно восстанавливало свои властные функции. Революционеры, чувствуя, что они теряют инициативу, бросились в отчаянную авантюрную атаку. Они решили с 8 декабря начать очередную всеобщую политическую стачку с переводом ее в вооруженное восстание. В народном доме им. Пушкина собирались вооруженные дружины. В половине девятого вечера 10 декабря этот штаб революционеров окружили 4 роты солдат, 2 сотни казаков и наряд полиции. Сгоряча революционеры решили держаться и на требование сдаться бросили в сторону осаждавших несколько самодельных бомб, которые, однако, не взорвались. Кроме того, прозвучал одинокий оружейный выстрел. Затем, однако, революционеры одумались. Около полуночи в здание вошла караульная рота. Во время обысков было обнаружено несколько разрывных снарядов, ружей. Известные революционеры еще раньше бежали через прилегающий сад. Оставшихся обыскали, многим крепко досталось, но всех отпустили.

На другой день власти начали наводить порядок. Были арестованы видные революционеры, прекращены несанкционированные митинги, демонстрации, собрания. На улицах порядок обеспечивали патрули. Губернатор предложил открыть магазины, обещая защищать их с помощью военной силы в случае, если кто будет мешать торговле. Порядок в городе 12 декабря, в основном, был восстановлен. Городская Дума 13 декабря энергично отмежевалась от комитета общественной безопасности. Купечество выделило для поощрения нижних чинов Березинского полка, «усмирителей крамолы», 500 рублей. Революционеры растерялись. Численность их резко сократилась. Эсеры обратились к террору. После нескольких покушений 27 декабря 1905 г. эсер Жуков бросил с перрона вокзала под вагон, в котором начальник самарского гарнизона генерал Сергеев отправлялся к новому месту назначения, разрывной снаряд. Сергеева ранило в лицо и руку.

Страна успокаивалась, власть возвращалась. Политическая борьба в первой половине 1906 г. разворачивалась вокруг выборов в Государственную Думу. Революционеры звали к активному бойкоту. Консерваторы Самары также отнеслись к выборам прохладно. Основную борьбу вели октябристы и кадеты, и демократы-«трудовики». Бойкотисты успеха не имели. Сокрушительное поражение потерпели октябристы. В Думу прошло 8 кадетов и 5 «трудовиков».

27 апреля 1906 г. состоялось торжественное открытие Думы – «Думы народных надежд». Используя «перводумские» свободы, восстановились и значительно усилили свое влияние либеральные и революционные организации. Неспокойно было в частях гарнизона. В июне произошли волнения в Бугульминском пехотном полку, Борисовском резервном батальоне.

Первая дума не оправдала ожиданий крестьян, рабочих, правительства. 8 июля 1906 г. она была распущена. Революционеры решили поднять восстание. На углу улиц Воскресенской и Вознесенской бомбой, брошенной эсером Г. Н. Фроловым, был убит волевой, целеустремленный, деятельный губернатор И. Л. Блок. 29 июля была брошена (но не взорвалась) бомба в губернское жандармское управление. В июле – августе произошло 73 крестьянских выступления. В Кинель-Черкассах 2 августа состоялось сражение революционеров-дружинников со стражниками и отрядами пехоты. Около 200 дружинников 21 июля прибыли в Ставрополь, чтобы сместить власть. Однако администрация предприняла превентивные меры. Планы революционеров провалились. Губерния с 28 октября была объявлена на положении усиленной охраны, в связи с чем администрация получила чрезвычайные полномочия.

События июля – августа 1906 г. показали, что народ уже не помышлял о насильственном удовлетворении своих нужд, но еще верил в Думу. В выборах во II Государственную Думу принимали участие все основные партии, революционные в их числе. Последние стремились использовать выборы в Думу для пропаганды своих взглядов. От Самарской губернии во II Думу было избрано три социал-демократа, три эсера, четыре трудовика, два кадета, один октябрист. Правые потерпели поражение.

С конца 1906 г. политическая обстановка стабилизировалась, выступления становились все менее массовыми, все более локальными. Народ в начале 1907 г. уповал на Думу. С весны 1907 г. началось «повальное бегство» из революционных и либеральных организаций. Партийные генералы теряли армии.

К весне 1907 г. стало ясно, что Дума такого состава не способна к конструктивной деятельности. В ночь со 2 на 3 июня 1906 г. Николай II подписал манифест о роспуске Думы и новый закон о выборах Страна встретила разгон Государственной Думы равнодушно. Революция кончилась.

1917 ГОД

Известие о победе революции в Петрограде пришло в Самару 1 марта 1917 года. Для обсуждения событий было созвано совещание гласных городской Думы. На нем исполнявший обязанности городского головы В. П. Ушаков огласил телеграмму председателя Государственной Думы М. В. Родзянко о «взятии восстановления государственного и общественного порядка в руки Временного комитета Государственной Думы», был избран «особый Временный городской комитет безопасности», для выработки экстренных мер к поддержанию порядка и спокойствия в городе, который будет пополняться представителями различных общественных организаций.

После этого думские лидеры послали делегацию к самарскому губернатору князю Голицину, чтобы выяснить его отношение к событиям, и весьма обрадовались тому, что князь признал комитет и обещал свое содействие. Комитет надеялся на трогательное единение с деятелями старой власти и в дальнейшем. 2 марта он пополнился делегатами от 28 общественных организаций.

На следующий день на городских митингах, проходивших в театре-цирке «Олимп», городском театре и Общественном собрании, был избран первый состав Самарского Совета рабочих депутатов.

Опьяненные незнакомым чувством свободы, рабочие, как и другие слои населения, выдвигали и поддерживали все политические силы, которые выступали с демократическими лозунгами и обещаниями народоправства. Пропаганда «беспартийной революционности» и «единения всех революционных сил» была развернута в прессе с самых первых дней революции.

В целях единения всех демократических сил Совет рабочих депутатов откликнулся на призыв Комитета общественной безопасности и послал в него 3 марта 10 своих представителей, после чего последний переименовал себя в Комитет народной власти. В последующие дни в него вошли представители политических партий, воинских частей, и постепенно его состав был доведен до 200 человек.

Комитет народной власти уже 3 марта принял ряд постановлений общедемократического характера: об освобождении политзаключенных, аресте представителей царской администрации, разоружении полиции и жандармерии, организации народной милиции. Не дожидаясь назначения Временным правительством губернского комиссара, Комитет народной власти выдвинул и утвердил в этой должности председателя губернской земской управы, кадета К. Н. Инькова, а его помощником – члена губернской управы кадета Н. В. Осоргина.

Известие о свержении самодержавия очень быстро распространилось в казармах, солдаты стали присоединяться к митингам рабочих, служащих, учащихся города. Кое-где арестовывали офицеров, а после получения приказа № 1 Петроградского Совета в войсковых частях Самарского гарнизона стали образовываться солдатские комитеты. Совет рабочих депутатов содействовал организации Совета солдатских депутатов, и 7 марта 1917 г. состоялось их первое совместное заседание.

Подавляющее большинство в Самарском Совете солдатских депутатов на первых порах принадлежало эсерам и меньшевикам. Солдаты часто самовольно уходили из частей домой, требовали отправки целых частей на полевые работы в деревню, предоставления специальных отпусков на период весенних полевых работ. Эти действия солдатских масс направлялись большевистскими агитаторами, стремившимися превратить их в проводников своих идей в деревне.

Известия о свержении самодержавия, о демократических свободах и преобразованиях, происшедших в результате победы Февральской буржуазно-демократической революции в центре, дошли до самарской деревни в марте 1917 г. и пробудили к активной политической деятельности крестьянство. В деревне стали создаваться новые органы власти: волостные и сельские исполнительные комитеты. Сельские и волостные комитеты избирались на крестьянских сходах и съездах как по старым правилам общинных собраний, так и применяя новые формы – всеобщие, равные, прямые выборы, чаще всего открытым голосованием. Уже с начала марта 1917 г. в Самару стали поступать сообщения о том, что «в уездных городах старые власти уже устранены, на их местах организованы временные комитеты общественной безопасности...».

25-29 марта 1917 г. был созван I губернский съезд крестьянских комитетов, к началу работы которого «съехалось около 22 представителей от всех уездов». Учитывая популярность идеи организации Советов в массах, I губернский крестьянский съезд призвал к организации Советов крестьянских депутатов и объявил себя губернским Советом крестьянских депутатов, в исполнительный комитет которого вошли преимущественно представители партии эсеров.

«Единение всех демократических сил», провозглашенное в первые дни революции, было только лозунгом. Острая конкурентная борьба разгорелась между представительной и исполнительной властями. Самарский Комитет народной власти, претендовавший на представительство «высшей революционной власти в стране» и назначивший губернского комиссара, рассчитывал быть главной силой в губернии. Председатель комитета К. Г. Глядков был крайне разочарован тем, что не он, а губернский комиссар вступает в непосредственное отношение с правительством, являясь проводником государственной власти, и снабжен всеми атрибутами политической власти. В свою очередь К. Н. Иньков вовсе не стремился к сотрудничеству с Комитетом по всем без исключения вопросам. П. Д. Климушкин, характеризуя его в своих воспоминаниях, писал: «Губернский комиссар Иньков – человек безусловно старой бюрократической школы, чуждый всяким демократическим убеждениям, а потому не мог встать на тот революционный путь, на который встал Комитет». Следует заметить также, что Комитет, как орган представительный, находился под большим давлением радикальных сил и его тактика больше соответствовала требованиям «текущего момента». На комиссара, им избранного, Комитет смотрел как на своего подотчетного адепта. Комиссар же относил Комитет к числу «прочих» общественных организаций, не обладавших политической властью.

Между тем, Комитет народной власти, укрепив свое положение после вхождения в его состав представителей от Советов, приступил к формированию реальных структур исполнительной власти. 13 марта он утвердил выбранного Советом военных депутатов на должность начальника милиции прапорщика А. С. Шиляева.

После определения позиций в городе, все политические партии обратили свои взоры к деревне, так как в условиях продолжающейся революции любая власть зависела от поддержки большинства населения страны. Большинство в России 1917 года составляло крестьянство, в аграрной Самарской губернии -значительное большинство, причем имевшее бунтарское прошлое. Уже в марте стали поступать первые сведения из деревни о крестьянских выступлениях, направленных против высоких арендных цен, потравах в помещичьих экономиях и самовольной рубке леса. Одновременно крестьяне-общинники, пользуясь революционной обстановкой, не преминули выдвинуть требование возврата в общину земель столыпинских выделенцев. Крестьянское движение стремительно нарастало и местные политические деятели острее чувствовали необходимость «принимать меры» к недопущению аграрных беспорядков.

Ожесточенная борьба за крестьянство происходила на губернских и уездных крестьянских съездах. II губернский крестьянский съезд, открывшийся в Самаре 20 мая, 28 мая объединился со всесловным и продолжал работу по 6 июня 1917 г. Этот съезд наглядно продемонстрировал пробуждение крестьянских масс, их активное стремление сознательно влиять на ход политических событий в стране.

«Временные правила пользования землей» были выработаны на этом съезде в острой борьбе между крестьянскими делегатами, поддержанными представителями самарских большевиков, присутствовавших здесь в качестве приглашенных от политических партий, и эсеровским руководством съезда. Эти правила в корне подрывали основы частной собственности, так как передавали «все земли – частновладельческие, казенные, банковские, удельные, монастырские, кабинетские, церковные и вообще все земли, не обрабатываемые собственным трудом... в ведение и под контроль земельных комитетов, а где их нет, то Комитетов народной власти, которые и становятся от сего времени фактическими их распорядителями...». Приняв данные правила, эсеры вынуждены были защищать их основные положения, пойдя на обострение отношений со своим центральным руководством и министерствами земледелия и внутренних дел Временного правительства.

При обсуждении земельного вопроса на съезде выявилось столкновение двух точек зрения на его решение: умеренно-реформистской, выдвинутой и поддержанной эсерами, занимавшими руководящие посты в Совете крестьянских депутатов, и радикально-конфискационной, отстаиваемой большинством крестьянских депутатов, поддержанных большевиками. Такое противостояние длилось недолго и закончилось победой радикалов, утвержденной во «Временных правилах». Эсеры на это пошли, боясь потерять социальную опору партии: голоса частных владельцев из крестьян были немногочисленны и, в большинстве случаев, не представлены на съезде, так как в сельском мире они составляли меньшинство.

Если эсеровское губернское руководство колебалось и никаких конкретных действий не предпринимав для реализации решений II крестьянского съезда, за исключением ходатайств об их утверждении, то крестьянство губернии через свои комитеты на местах приступило повсеместно к осуществлению указанных постановлений. «После состоявшегося II Самарского губернского крестьянского съезда крестьянами повсеместно осуществляется захват частновладельческих земель... через местные земельные комитеты», – жаловался поверенный сельскохозяйственного и торгово-промышленного товарищества Соколова и Самойлова в губернский земельный комитет. В свою очередь, низовые крестьянские комитеты отмечали, что «с образованием союза посевщиков, во главе которого стоят крупные землевладельцы, всемерно проводящие в жизнь право частной собственности, положение ухудшилось... Такие меры противодействия не установили, конечно, хороших отношений между помещиками и крестьянами».

В поисках «мужицкой правды» крестьяне постепенно отходили от эсеров и попадали в объятия большевиков. Последние стремились в ходе своего социалистического эксперимента подпереть мускулистые, но немногочисленные пролетарские плечи мощным крестьянским хребтом.

Крайне напряженная обстановка сложилась летом и осенью 1917 года в деревнях и селах Самарской губернии. Повсеместно крестьяне на основании «Временных правил», выработанных II губернским съездом, осуществляли раздел земель, отобранных ими у помещиков и сельской буржуазии. Во многих местах приняло широкие масштабы движение крестьян-общинников за возврат отрубных и хуторских земель. Это явление наблюдалось чаще всего в уездах с

большим удельным весом крупного крестьянского землевладения. Только одной земельной комиссией Совета крестьянских депутатов за два месяца после II съезда было разобрано 370 дел, возникших на почве проведения в жизнь указанных «Правил».

Губернский земельный комитет попытался как-то упорядочить этот процесс. Для этого он в начале августа вместе с губернской земельной управой разослал по волостям разработанные ими анкеты для исследования сельскохозяйственных вопросов в процессе подготовки к Учредительному собранию. Они сопровождались просьбой дать «по возможности краткий и ясный ответ на вопросы».

Губернский земельный комитет, разослав вопросные листы для подготовки земельного вопроса в Учредительное собрание, о настроении основной массы крестьян был осведомлен и без ответов на них. Он попытался установить контроль за ходом земельного передела, разработав и утвердив 19–20 августа 1917 г. «Общую инструкцию волостным земельным комитетам Самарской губернии». Она явилась основой для утвержденных III губернским крестьянским съездом «Правил об обложении платежом в пользу государства лиц, пользующихся в 1917 году казенными, частновладельческими, банковскими и иными землями». Правила возлагали на волостные земельные комитеты перераспределение земельного фонда между нуждающимся населением, мотивируя это необходимостью расширения посевных площадей под яровые 1918 г. Комитетам рекомендовалось «взять в свое ведение все земли, на которых владельцы и арендаторы не ведут собственного хозяйства. Земли собственников и арендаторов, на коих имеются хозяйства, также принимаются на учет для распределения излишка среди безземельных и малоземельных».

III Самарский губернский крестьянский съезд (20-27 августа 1917), объединившийся затем со всесословным, должен был по замыслу его организаторов-эсеров, стоявших во главе губернских органов власти и исполкома крестьянского Совета, разрядить накаленную обстановку в губернии. По всем обсуждавшимся на съезде вопросам разгорались яростные споры. Особенной критике подверглась нерешительная, колеблющаяся позиция эсеровского руководства крестьянского Совета, занятая им в ходе борьбы за реализацию решений II губернского съезда по земельному вопросу.

На съезде было утверждено соглашение Совета крестьянских депутатов с комитетом партии эсеров о выдвижении общего списка в Учредительное собрание.

Осенью 1917 года массы ходом событий были подведены к альтернативному выбору: либо диктатура пролетариата, либо диктатура военных. Угрожающе нарастала и другая перспектива: русский анархический бунт, «бессмысленный и беспощадный».

Вопрос о переходе власти к Советам стал предметом острых дискуссий уже в начале октября. 13 октября рабочая секция Совета потребовала немедленного перехода власти к Советам, «становящимся центрами нарастающей крестьянско-пролетарской революции». В двадцатых числах октября он стал обсуждаться не только на заседаниях партийных комитетов, исполкомов Советов, фабзавкомов и профсоюзов, но и на массовых митингах. Если большевики имели большинство в Совете рабочих и солдатских депутатов, в фабзавкомах и солдатских полковых комитетах, то иная ситуация была в губернском Совете крестьянских депутатов, продолжавшем выступать в поддержку Временного правительства и существенно влиявшим на ситуацию в городе. Гарнизонный Совет крестьянских депутатов по вопросу о власти колебался. Вот почему решение вопроса о переходе власти в руки Советов не могло произойти сразу же 25 октября. Бурная дискуссия по вопросу о текущем моменте вспыхнула на заседании исполкома Совета рабочих и солдатских депутатов, которое открылось в 2 часа дня 25 октября в Белом доме (ныне здание Академии культуры и искусств). На заседании председательствовал В. В. Куйбышев. Он огласил телеграммы о событиях в Петрограде и предложил направить на телеграфы комиссаров. Но это предложение встретило противодействие со стороны лидера самарских меньшевиков А. И. Кабцана. В связи с тем, что на заседание не были приглашены члены исполкома Самарского губернского Совета крестьянских депутатов, его председатель И. Д. Панюжев в знак протеста покинул собрание. Участники заседания приняли предложение меньшевика В. П. Преображенского отложить обсуждение до 8 часов вечера, с тем, чтобы к этому времени представить мнение всех партийных фракций, входящих в Советы.

Вечером в Белом доме состоялось экстренное заседание исполкомов Советов, на нем вновь председательствовал В. В. Куйбышев. В президиуме находились меньшевик А. И. Кабцан и эсер И. А. Одайкин. Бурная дискуссия о текущем моменте затянулась до пяти часов утра. Представители губернского и гарнизонного Советов крестьянских депутатов, группы «Единство», эсеры и меньшевики высказались против перехода власти к Советам. Более того, учитывая сложность момента, губернский Совет крестьянских депутатов вновь заявил о своей поддержке Временного правительства и выступил за немедленный созыв губернского всесословного съезда, который и должен был решить вопрос о власти. Были прения по вопросу о допущении гласных Городской Думы на заседание. Эсеры высказывались за приглашение Думы, интернационалисты – за допущение только гласных – интернационалистов, большевики – против допущения Думы. Большинством решено Думу не допускать. Тем самым она отстранялась не только от власти, но и от участия в решении этого вопроса.

26 октября большевики, опираясь на поддержку меньшевиков-интернационалистов и эсеров-максималистов, внесли предложение о немедленном переходе всей полноты власти к Советам и признании Временного правительства низложенным. Эта резолюция не прошла, за нее было подано всего лишь 79 голосов. Эсеры и меньшевики-оборонцы, крестьянские депутаты (109 человек) отказались участвовать в голосовании. Большевики настаивали на том, чтобы провести еще одно объединенное заседание Советов.

В этот же день в городской Управе состоялось совещание (без большевистской фракции), обсуждавшее вопрос о мерах по охране города. Кадеты требовали, чтобы городские объекты охранялись силами, подчиненными «Новой

Думе» и предлагали войти в Демократическое совещание. По этому вопросу начались прения. Были предложения оставить охранные функции у Советов, в которых Дума должна иметь пропорциональное представительство. Максималист Ф. Я. Рабинович заявил, что власть должна быть сосредоточена в более сильных руках, чем думские; недоверие к штабу охраны и Красной гвардии необоснованно. Дума была серьезно обеспокоена событиями. После прений решили войти в демократическое совещание, а городской Управе и председателю Думы поручено выяснить вопрос об охране города в Советах.

Так как по вопросу о власти большевики оказались в меньшинстве, ими были избрана другая тактика. Они отказались от созыва всесословного съезда, который, конечно же, выступил бы против перехода власти к Советам. В этой связи самарские большевики пригласили на объединенное заседание не только членов исполкомов Советов, но и всех своих сторонников: представителей фабзавкомов и профсоюзов, железнодорожного и почтово-телеграфного союзов, полковых и ротных комитетов. Им удалось добиться поддержки и со стороны гарнизонного Совета крестьянских депутатов. С большевиками солидаризировались меньшевики-интернационалисты, эсеры-максималисты, члены еврейских социал-демократических организаций. И все-таки это не была поддержка всего населения города. Вопрос о переходе власти к Советам решался в штабах партий и организаций, а не народными массами.

В ГОДЫ ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ

Установление советской власти в губернии

Установление советской власти в стране способствовало обострению социальной напряженности. Основные жизненные устои изменялись коренным образом. В такой обстановке усилились противоречия не только между демократическими и социалистическими партиями, действовавшими в русской революции, но еще больше углубился раскол внутри социалистического блока.

В Самаре провозглашение 26 октября 1917 г. власти советов и образование ревкома как временного чрезвычайного властного органа резко сузило ее общественно-политическую базу. Оттесненные от власти структуры и партии, действовавшие при Временном правительстве, всеми силами пытались помешать распространению советской власти в губернии. Ожесточенная борьба за крестьянство и, следовательно, за власть в деревне развернулась на IV Самарском губернском крестьянском съезде (5-9 декабря 1917 г.). В его работе приняло участие 395 делегатов, избранных уездными советами крестьянских депутатов и волостными земствами там, где они успели сформироваться после выборов в октябре 1917 г. Обсуждение вопроса о власти на съезде началось с взаимного обвинения лидеров советов в контрреволюции. Член исполкома Самарского Совета рабочих депутатов Николаев заявил, что Крестьянский совет своими выступлениями против советской власти способствует контрреволюции. В ответ на это председатель Самарского губернского Совета крестьянских депутатов Панюжев обвинил рабочий Совет в узурпации власти, отметив при этом, что «нас не уполномочили наши избиратели делать то, что делали большевики». Представитель гарнизонного Совета крестьянских депутатов солдат Лаврентьев возмущенно заметил, что губернский Совет крестьянских депутатов в течение 7 месяцев его существования не выражал волю своих избирателей по всем другим вопросам. Особенно резко он критиковал руководство исполкома крестьянского Совета за включение в список кандидатов в депутаты Учредительного собрания И. М. Брушвита, которого 130-й полк исключил из своего состава.

Для голосования по вопросу о власти делегатам съезда было предложено 3 резолюции: совместная губернского Совета крестьянских депутатов и губернского комитета партии социалистов-революционеров – набрала 300 голосов; большевиков – 30; левых эсеров – 15. В знак протеста против принятия антисоветского постановления представители от Совета рабочих и солдатских депутатов покинули съезд. 9 декабря на съезде была принята резолюция о замене советской власти Учредительным собранием и формировании центрального исполнительного органа из представителей всех социалистических партий. Пока же в своей должности был восстановлен губернский комиссар С. А. Волков и избран новый состав Самарского губернского Комитета народной власти. Съезд высказался за «отмену частной собственности на землю отныне и навсегда», объявил ее народным достоянием с передачей в пользование трудового народа без всякого выкупа. При этом распределением земли между трудовым населением должны были заведовать центральные и местные органы управления до сельской общины включительно. Отсюда мы можем сделать вывод о том, что не только большевики, но и эсеры делали ставку в своей политической игре не на органы самоуправления, а на различные революционные организации, где они имели влияние. Губисполком Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, как он стал себя называть, не имея в своем составе ни одного представителя от губернского Совета крестьянских депутатов, воспользовался разобщенностью противников и объявил: «Комитет народной власти, как избранный лишь частью крестьянского съезда не должен никем признаваться за власть».

В результате всех этих баталий в ходе борьбы за власть на губернском уровне в сельской местности функционировали самые разные структуры. В течение ноября 1917 февраля 1918 г. во всех уездных центрах губернии было объявлено об установлении советской власти, начался процесс ее организации в волостях и селах. Провозглашение советской власти в уездах произошло в следующие сроки:

Бугурусланский – 10 ноября 1917 г.

Николаевский – 18 декабря 1917 г.

Бузулукский – 21 декабря 1917 г.

Новоузенский – 10 января 1918 г.

Ставропольский – 28 января 1918 г.

Самарский – 31 января 1918 г.

Бугульминский – 25 февраля 1918 г.

В то же время приступили к работе недавно избранные волостные земства, которые соперничали с местными советами. При организации волостных земств волостные комитеты, руководившие крестьянским движением в 1917 г., упразднялись. Советы же на первых порах включали сельские и волостные комитеты в свой состав на правах земельных отделов. По аграрному вопросу деятельность волостных земств ограничивалась сбором сведений о крестьянских наделах, выяснением нужды населения в земледельческих орудиях. Они активно выступали против захвата и дележа земель, принимали меры против расхищения лесных массивов вплоть до изъятия и продажи с аукциона похищенного. Такие действия были явным диссонансом не только политике большевистской советской власти в деревне, но и обещаниям эсеровских советов крестьянских депутатов.

Так, III Бузулукский уездный крестьянский съезд, состоявшийся 21 декабря 1917 г., уже после указаний IV Самарского губернского крестьянского съезда на незаконный характер советской власти, тем не менее, признал «единственными органами власти в центре и на местах... Советы крестьянских, рабочих и солдатских депутатов». Не принесла успеха попытка исполкома губернского совета крестьянских депутатов, который специальным обращением от 22 декабря 1917 г. призывал крестьян сплотиться вокруг Учредительного собрания. 2 января 1918 г. он разослал по губернии телеграмму с требованием «исполнить все постановления IV Крестьянского съезда... и на созываемые большевиками 5 января уездные съезды представителей не выбирать». Однако, советская власть, декларировавшая передачу земли в руки крестьян, несомненно, обеспечила себе их поддержку в начале советского строительства. Например, собрание села Коноваловка Борской волости Бузулукского уезда Самарской губернии 7 января 1918 г. обсудило вопрос об организации власти в связи с государственным переворотом и постановило: «признать власть Советов в лице всего трудового народа как в центре, так и на местах». При этом сельский совет выбирали по нормам общинного представительства: «из каждой сотни, как от мужиков, так от женщин, которые имеют право голоса, должны выбрать по два представителя, и таким порядком село Коноваловка разбилось на 18 сот, т. е. участков, и оказалось 36 представителей, и влить из инвалидов-солдат 3 человека и из кредитного товарищества, 2 представителя от учительниц, 1 представительницу для организации куль[турно-] просветительской] секции, 1 представителя от беженцев и всего получилось 43 человека делегатов... таким порядком назначен Совет сельских крестьянских депутатов... и вся власть крестьянским депутатам...»

Как видим, несмотря на старания политиканов всех мастей, опробовавших четырехчленную избирательную систему (всеобщее, равное, прямое, тайное голосование) в 1917 году трижды: во время выборов в городские думы, волостные земства и Учредительное собрание – популярностью в народе она не пользовалась.

Более того, часть крестьянских съездов еще до созыва Учредительного собрания оговаривала условия его успешной работы обязательной поддержкой советской власти и ее первых декретов, «осуществлением и закреплением уже завоеванных позиций». В некоторых местах начался процесс объединения всех Советов в единую властную структуру. Например, в Бугурусланском уезде Самарской губернии 10 ноября 1917 г. крестьянский съезд признал власть Советов. После чего Совет крестьянских депутатов вошел в тесное единение с Советом рабочих и солдатских депутатов и был избран революционный комитет. Одновременно с установлением советской власти на местах начался слом аппарата земского самоуправления. Так, Николаевский уездный крестьянский съезд Самарской губернии (16-18 декабря 1917 г.) совместно с Советом рабочих и солдатских депутатов избрал «уездный исполком и Совет народных комиссаров в количестве 15 человек» и постановил упразднить «уездную земскую управу, являющуюся только тормозом для проведения законопроектов, издаваемых в интересах трудящихся».

Центральная большевистская власть использовала такие настроения крестьян для закрепления своих позиций и пресечения любых сомнений в ее законности. В. И. Ленин впоследствии констатировал, что «в России в сентябре – ноябре 1917 года рабочий класс городов, солдаты и крестьяне были, в силу ряда специальных условий, на редкость подготовлены к принятию советского строя и к разгону самого демократического буржуазного парламента...». И действительно, сначала условно, постольку-поскольку поддерживая Учредительное собрание, крестьянские съезды впоследствии не только не сожалели, но и одобрили его роспуск большевиками. Это способствовало укреплению советской власти. III Всероссийский съезд советов рабочих и солдатских депутатов, начавший работу 10 января 1918 г., объединился с открывшимся 13 января 1918 г. III Всероссийским съездом советов крестьянских депутатов. Предварительно договоренность об этом была достигнута между ЦК большевиков и ЦК левых эсеров. Здесь были одобрены «все декреты и постановления новой народной Советской власти».

В Самарской губернии для укрепления советской власти ревком сосредоточил в своих руках всю подготовительную и организационную работу по созыву V губернского крестьянского съезда. К его открытию 12 января 1918 г. был приурочен губернский съезд Советов рабочих и солдатских депутатов, соединившийся с крестьянским съездом. В результате на этом форуме «роспуск Учредительного собрания Советом народных комиссаров» был признан «вполне правильным», поскольку оно, «в большинстве своем состоявшее из правых социалистов-революционеров и кадетов, не признало власти трудового народа в лице Советов, не признало декретов Советов, не признало завоеваний Великой Октябрьской революции, – этим оно пошло вразрез чаяниям трудового народа». На самом деле все было совсем не так. Учредительное собрание не только не успело принять антисоветских постановлений, но, судя по стенограмме его заседаний, и не собиралось этого делать, а прилагало усилия для поиска совместных согласованных решений всех партийных фракций по сложным вопросам социально-экономического и политического характера. Но большевики приложили максимум усилий для того, чтобы опорочить Учредительное собрание, так как не имели в нем большинства, в связи с чем легитимность их власти могла быть подвергнута сомнению.

V Самарский губернский крестьянский съезд принял решение не только об объединении со съездом Советов рабочих и солдатских депутатов, избрал общий исполнительный комитет, но и заявил о необходимости создания единой советской структуры власти по всей губернии. На организуемые советские органы от губернского и уездного до волостных и сельских включительно возлагались обязанности «коренной ломки старых буржуазно-бюрократических учреждений, полного разрыва с буржуазией и беспощадной борьбы с капитализмом до полного его уничтожения». 14 января 1918 г. губисполком принял «Декрет о власти в губернии», объявив советы единственной властью и распустив все органы городского и земского самоуправления. На следующий день был утвержден разработанный комиссариатом труда проект организации Самарского городского совнархоза, которому передавались функции упразднявшейся городской управы.

В течение января – марта 1918 г. шло интенсивное образование волостных и сельских советов. В ходе этого процесса крестьянские съезды сначала ограничивали деятельность уездных и волостных земских управ «ведением хозяйственной части под контролем советов, подчеркивая, что «политическим строем ведают советы». Однако, после разгона Учредительного собрания и объединения советов, их губисполкомы рекомендовали созывать специально уездные крестьянские съезды с целью ликвидации земств и сосредоточения всей полноты власти в руках советов. В связи с этим на съездах принимались решения «реорганизовать земельные комитеты и сельскохозяйственные отделы земств в отделы народного сельского хозяйства при советах». На практике, чаще всего реорганизация превращалась в ликвидацию земств и утрату их опыта организации местных «польз и нужд». Там, где земские собрания или управы пытались протестовать против актов революционного насилия, они попросту разгонялись вооруженными красногвардейскими отрядами.

Волостные и сельские советы в Самарской губернии наиболее интенсивно образовывались в январе – феврале 1918 г. в соответствии с решениями V губернского крестьянского съезда. В южных уездах губернии, Николаевском и Новоузенском, процесс социальной дифференциации среди крестьян шел интенсивнее. Здесь было заметно экономическое влияние крупных хуторских крестьянских хозяйств, составлявших 25-27% крестьянских дворов. Им противостояла значительно большая по численности группа крестьян-батраков и сельскохозяйственных рабочих. Волостные советы, с самого начала опиравшиеся на крестьян-бедняков, получили среди них поддержку. В Николаевском уезде они были созданы в декабре – январе 1917-1918 гг.; в Новоузенском -в январе – феврале 1918 г. Необходимо заметить, что в этих уездах на крестьянских съездах выносились резолюции о ликвидации земств. Мотивировалось это «засилием в них буржуазных элементов».

В январе – феврале 1918 г. в основном образовывались также волостные советы в Ставропольском и Самарском уездах. В процессе советизации они шли за решениями губернской власти. Так, в Самарском уезде во второй половине января возникло 18 волостных советов, тогда как до съезда был всего один, в феврале – еще 11. Организация советской власти в деревне зависела также от соотношения сил в уездном центре, так как территория губернии была очень обширна и социально-политическая обстановка в разных ее местах существенно отличалась. Например, в Бугурусланском уезде 9 января 1918 г. уездный крестьянский съезд еще раньше губернского принял решение об организации советов и передачи им всей власти. В результате к середине марта во всех волостях уезда действовали советы. Аналогичная ситуация складывалась в соседнем юго-восточном Бузулукском уезде. А вот в северо-восточном Бугульминском уезде, граничившим с Уфимской губернией, советы стали образовываться лишь по второй половине марта. Объясняется это не столько «политической и культурной отсталостью населения уезда», а скорее примером соседей. Лидеры белого движения отмечали, что из многонационального населения Поволжско-Уральского региона все, «за исключением башкир, были на стороне красных».

Одновременно с установлением советской власти самарские большевики, организовывавшие этот процесс, проводили превентивные мероприятия по дезавуированию очагов белого движения. Самарская организация большевиков стала центром мобилизации и концентрации сил для борьбы с казачьими отрядами Оренбуржья. «Как только совершился переворот и пало Временное правительство, атаман полковник А. И. Дутов, впоследствии генерал, не признал власти советов народных комиссаров и 26 октября подтвердил это приказом по Оренбургскому казачьему войску...». Под его руководством «в Оренбурге образовался особый аппарат – комитет спасения революции, куда входили представители различных сословий, народностей, организованных группировок и политических партий... Оренбургский пехотный гарнизон был разоружен казаками по приказу атамана... Было приступлено к формированию добровольческих отрядов, в состав которых принимались, главным образом, офицеры и учащаяся молодежь... Для обороны от местных большевиков в станичных районах формировались дружины из казаков». Если проблем с формированием офицерского состава у белых не было, то мобилизовать рядовых казаков на борьбу с советами было сложнее. Анализируя ситуацию, складывавшуюся в казачьих краях, генерал-лейтенант Генерального штаба царской России С. В. Денисов отмечал: «психология казаков-фронтовиков была изломана... видя повсюду новую власть... слыша потоки соблазнительных обещаний, казак приносил с собой убеждение, что воевать казакам со всем русским народом и с солдатами нет смысла, ибо нет прежде всего силы... как только казаки погружались в атмосферу станиц, или подвергались влиянию своих офицеров... то нарастало настроение воевать с красными». Однако, обнаруживая свою изолированность, казаки «уходили сперва в стан нейтралитетчиков... лишь отстаивая казачьи земли, а затем принимали советскую платформу».

В таких условиях Советское правительство предписывало местным властям действовать решительно, не дожидаясь указаний сверху. В Самару в конце ноября 1917 г. прибыл чрезвычайный комиссар Совнаркома П. А. Кобозев для координации действий по уничтожению казачьих отрядов. Самарский ревком стал штабом по организации превентивного удара. Самарский губком партии большевиков утвердил следующий план: «Один отряд во главе с самарской дружиной должен быть направлен к Уфе и Челябинску, с тем, чтобы этот отряд стал ядром для формирования красногвардейских частей Южного Урала... Другой отряд под командованием П. А. Кобозева должен быть направлен к Бузулуку для наступления на Оренбург». Комиссаром отряда, направлявшегося в Челябинск, был назначен помощник комиссара Самарского гарнизона, начальник губернской охраны революционного порядка, бывший рядовой этого гарнизона В. К. Блюхер. В состав руководства вошли также члены Самарского ревкома А. П. Галактионов и М. П. Герасимов. Этот отряд способствовал установлению советской власти в Челябинске. А. П. Галактионов и В. К. Блюхер вошли в Челябинский ВРК, последний в начале декабря 1917 г. был избран его председателем. Некоторые члены Самарского ревкома предлагали центральной власти самой позаботиться о разгроме казачьих отрядов Предуралья, но В. В. Куйбышев резко пресек такие настроения. Самарский ревком организовывал формирование, снабжение и мобилизацию дополнительных сил для наступления на Оренбург. К январю 1918 г. он помог организовать Оренбургский пехотный полк в 700 бойцов, кавалерийский отряд в 70 сабель и красногвардейский отряд железнодорожников в 160 человек. Бузулукская группировка, которой командовали балтийский матрос – большевик С. Д. Павлов и чрезвычайный комиссар П. А. Кобозев, нанесла основной удар на Оренбург с запада. Отряду В. И. Чапаева, сформированному в Николаевском уезде, была поставлена задача преградить возможность отступления дутовских частей в сторону Саратова или Самары. 31 января 1918 г. атаман Дутов оставил «Оренбург и с небольшим офицерским отрядом и правительством отошел к северу – городу Верхнеуральску, где и возобновил борьбу».

Необходимо отметить исключительный энтузиазм, преданность идеалам, жертвенность и ожесточенность, которую проявляли первые, пока еще добровольческие части, как красных, так и белых. И та, и другая сторона чтила своих героев, но они не укрепляли, а разрушали Отечество в братоубийственной гражданской войне.

Между тем, военные успехи самарских большевиков не стабилизировали их власть в губернии. Это было связано с общим развалом и разорением страны, которое прогрессировало в связи с мероприятиями новой власти по насильственному всеобщему переустройству общества. Главным содержанием экономической политики Советского правительства были постоянные реквизиции, контрибуции, разверстки, начавшиеся сразу же после прихода к власти большевиков. Уже в конце 1917 г., когда Самара стала центром организации борьбы против атамана Дутова, чрезвычайный комиссар П. А. Кобозев требовал «для снабжения революционных отрядов продовольствием реквизировать имеющиеся запасы мяса, овощей, сахара в городе и его окрестностях».

Все попытки многочисленных чиновников свергнутого режима противостоять экспроприаторским мероприятиям советской власти путем проведения забастовок протеста не имели успеха. Захватив Государственный банк 29 октября 1917 г., большевики предотвратили финансирование любого сопротивления служащих. Причем, в сфере управления и финансов последних увольняли вне зависимости от их позиций и заменяли курьерами, сторожами, иногда кассирами, которые работали под присмотром красногвардейцев. В Самаре 23 декабря были национализированы и все частные банки.

Еще раньше, чем в центре, сразу же после захвата власти, самарские большевики стали сурово и методично расправляться со всеми оппозиционными периодическими изданиями, осуждавшими их действия. 27 октября, в первый же день своей деятельности, Самарский ревком закрыл газету «Волжский день» и изъял ее типографию для своих нужд. Правда, самарские анархисты захватили типографию первыми, и специальному комиссару ревкома В. П. Мяги пришлось с отрядом красногвардейцев выгонять их оттуда. 31 октября 1917 г. председатель ревкома В. В. Куйбышев предупредил, что любые антисоветские издания не будут допущены к печати. В результате в течение ноября 1917 г. были закрыты по распоряжению ревкома газеты «Вечерняя заря», «Земля и воля», «Городской вестник».

Однако, лишив оппозицию гласности, большевики загнали ее в подполье, что обостряло ситуацию в губернии и, особенно, в Самаре. 30 ноября 1917 г. у входа в Белый дом (ранее резиденция губернатора, а затем штаб большевистской власти) был убит красногвардеец, рабочий Трубочного завода М. С. Степанов; в ночь с 14 на 15 декабря в подвале здания произошел взрыв, от которого погибли еще 8 красногвардейцев и 30 человек получили ранения. Все эти события ожесточали борющиеся за власть стороны. Вместо решения насущных вопросов организации хозяйственной жизни, советы занимались формированием красногвардейских отрядов, создававшихся не только в городах, но и сельской местности. В Самаре работала специальная комиссия по созданию отрядов Красной армии, и к марту 1918 г. из добровольцев здесь был сформирован 1-й Самарский пехотный полк, сразу же направленный на германский фронт.

Прилагая все силы для исполнения распоряжений Советского правительства, самарские большевики использовали, главным образом, чрезвычайные меры. 1 марта 1918 г. губисполком утвердил «Практические мероприятия в связи со священной войной»: формирование армии на добровольных началах..., организация вербовочных пунктов в уездах, конфискация частных капиталов и золотых вещей...»

Такие действия не прибавляли популярности большевикам, и они оказались в меньшинстве при выборах в губисполком на Самарском губернском съезде советов, проходившем с 13 по 26 марта 1918 г. Победили на этом съезде максималисты, еще более левые, чем большевики. Максималисты блокировались с большевиками с самого начала борьбы за власть советов в отличие от колебавшихся левых эсеров, социал-демократов (интернационалистов), бундовцев и анархистов. Однако, недовольные засильем большевиков в исполнительных структурах максималисты обвинили их в узурпации власти и заявили, что в советах не должно быть засилья партий, а необходимо пропорционально представить в них трудящееся население губернии. Лидер самарских максималистов А. Я. Дорогойченко предлагал съезду не разъезжаться, а объявить его учредительным и «взять организацию комиссариатов в свои руки». В результате из определенных съездом 125 членов губисполкома ²/₃ мест выделялось крестьянам и ¹/₃ – рабочим. От каждого уезда было избрано по 11 представителей, за исключением Бугульминского, избравшего пока 3 человека, так как советы там лишь начали организовываться.

Выступления максималистов против хлебной монополии обеспечили им поддержку крестьян, а яркие речи на митингах о необходимости уравнительного распределения жилищ, промтоваров и продуктов питания – привлекали пролетариев. Большинство в губисполкоме еще не давало самарским максималистам власти в комиссариатах, и они начали активно готовиться к ее захвату, стягивая в Самару свои дружины из окрестных поволжских городов.

Самарские большевики в это время занимались внутренними распрями, ибо не были едины в оценке текущего момента, определяемого ратификацией IV Чрезвычайным съездом советов крайне унизительного для страны Брестского мира с Германией. Руководитель Самарского губкома большевиков А. X. Митрофанов поддержал заключение этого мира, а председатель ревкома, делегат VII съезда РКП(б) В. В. Куйбышев отстаивал точку зрения левых коммунистов, осуждавших «похабный мир». Эсеромаксималистское большинство губисполкома призывало к мобилизации сил трудящихся и объявлению революционной войны мировому капиталу. Одновременно 28 марта на заседании губисполкома было решено создать чрезвычайную комиссию по борьбе с контрреволюцией, направить в волости, недовольные советской властью, вооруженные отряды. Это сужало социальную базу новых претендентов на власть, но они, как и большевики, считали для себя необязательным считаться с интересами народа. Получив большинство в губисполкоме, максималисты, анархисты и левые эсеры объявили о роспуске отрядов Красной гвардии и смещении комиссаров-большевиков.

Большевики сохранили свои позиции лишь в исполкоме Самарского горсовета, который возглавлял А. А. Масленников; из губернских структур, как и в декабре 1917 г., они были вытеснены. Казачьи отряды атамана Дутова вновь появились в юго-восточных уездах губернии: Бузулукском, Николаевском, Новоузенском. 15 апреля 1918 г. горисполком объявил об организации горвоенкомата, которому поручил управление всеми воинскими частями и вооруженными отрядами в Самаре и ее окрестностях. В конце апреля был окружен и разгромлен клуб максималистов, у которых изъяли 3 пулемета, 24 бомбы, 18 винтовок, 13 шашек, 84 штыка и ящик патронов. В других местах у них отобрали еще 2 пулемета и 70 винтовок. Горсовет также закрыл все газеты оппозиционных большевикам сил: «Вечерняя заря», «За свободу», «Курьер», «Наши телеграммы», «Приволжский край», «Утро Поволжья». 9 мая Самарский комиссариат печати закрыл газету максималистов «Трудовая республика».

Поскольку губисполком вышел из-под влияния большевиков, губернский комитет РКП(б) 12 мая поручил горисполкому создать «Чрезвычайный революционный штаб» во главе с А. А. Масленниковым, а 14 мая городское собрание коммунистов обязало всех членов партии, могущих носить оружие, записаться в боевые дружины. Самара была объявлена на военном положении, но воинские соединения отправлялись на Урало-Оренбургский фронт. Этим воспользовались притеснявшиеся анархисты и максималисты, которые 17 мая 1918 г. начали в Самаре восстание, длившееся двое суток. Оно было подавлено 19 мая дружинниками-коммунистами с помощью железнодорожников, прибывших из Кинеля, интернационалистов с Донского фронта и отряда гидроавиации, находившегося в городе.

После этого в Самаре была размещена ставка Урало-Оренбургского фронта, комендантом города назначен большевик М. С. Кадомцев, а губисполком распущен. Несмотря на подавление анархо-максималистского мятежа в Самаре, ситуацию в губернии большевики плохо контролировали, ибо их мероприятия в отношении крестьянства не учитывали социально-экономических интересов последних.

Обстановка в самарской деревне складывалась драматично уже с весны 1918 г. Надежды крестьян на действенную защиту их экономических интересов советами оказались призрачными. Благие намерения большевиков постепенно привлекать крестьян к социалистическому строительству в деревне, быстро уступили место жесткому диктату, в связи с нежеланием последних всем жертвовать для новой власти с непонятными им намерениями.

Реализация декрета о земле, принятого 26 октября 1917 г., осуществлялась на основе единого Закона о социализации земли, утвержденного ВЦИКом 19 февраля 1918 г. Этот процесс был непосредственно связан с установлением советской власти и в разных местах отличался своеобразием. В Самарской губернии земель сельскохозяйственного назначения, в том числе пахотных, было в достаточном количестве, но они неравномерно распределялись по уездам и волостям, так же, как и численность сельского населения, причем эта зависимость была обратно пропорциональна. Сами земли также были разного качества. В южных уездах губернии, где земли было больше, а население меньше, часты были засухи и неурожаи.

5 марта 1918 г. в Самаре была созвана губернская сессия земельных отделов советов, где обсуждались мероприятия по распределению земель и утверждался план весенне-полевых работ. Распределение земель, как правило, планировалось осуществить поэтапно: весной – под яровые посевы; летом – пары под озимые и луга. Сведения о земельных угодьях и их принадлежности, взятые из окладных книг уездных земств, к весне 1918 г. не соответствовали действительности, так как в губернии черный передел начался еще летом 1917 г. Кроме того, все искали выгоды для себя и входили в противоречия с соседями. Крестьяне малоземельных волостей считали себя обиженными, а потому в некоторых уездах началось создание новых волостей. Крестьяне тех волостей, где были раньше помещичьи земли, не хотели отдавать их в общий передел, заявляя: «наш барин – наше все». В южных уездах, где был высок процент отрубников и хуторян, они не желали свои участки пускать в общий передел, но сами хотели получить дополнительно землю, считая, что ее нужно давать тем, кто сможет обработать.

Губернские власти пошли по упрощенному варианту: подсчитали все сельское население, взяли сведения статистического бюро о наличии пахотных земель и установили среднюю норму на каждую наличную душу. Однако, реализовать этот принцип было непросто. Самарский губернский съезд представителей уездных и волостных земельных отделов, проходивший 9–11 марта 1918 г., потребовал произвести раздел земель так, чтобы они все были засеяны. Были созваны особые районные совещания, которые занимались отводом земель в такой последовательности: 1) сельскохозяйственным коммунам, 2) товариществам, 3) сельским обществам и общественным организациям. Им также поручалось создать отделы снабжения населения сельхозорудиями, устроить мастерские для их ремонта, а расхищенный живой и мертвый инвентарь собрать и распределять среди населения. Губисполком поручил балаковским мастерским организовать производство сельскохозяйственных орудий и машин, с тем, чтобы пополнить фонды уездных прокатных пунктов машинами, которыми крестьяне могли пользоваться за небольшую плату. Бедняки и солдаты-инвалиды вовсе освобождались от платы за прокат. Для повышения культуры земледелия при поощрении губисполкома уездные советы и их отделы пытались создавать показательные участки, фермы, опытные поля. Однако, все это «гладко было на бумаге, да забыли про овраги». Причем речь шла не столько об оврагах природных, сколько о социальных.

Ситуация в Самарской губернии усугублялась тем, что ее территория была сначала форпостом для организации сопротивления белому движению в Поволжско-Уральском регионе, а затем стала его центром. Однозначная поддержка большевиками беднейших слоев населения деревни, стремление организовать совхозы, коммуны на базе конфискованных помещичьих усадеб, способствовали усилению раскола в крестьянской среде. Большинство крестьян-собственников, земли которых также попали в общий передел, прилагали все усилия, чтобы скорректировать аграрную реформу на местах в свою пользу. Для этого они стремились получить влияние в местных советах, которые занимались организационно-хозяйственной деятельностью в деревне. Если это не удавалось, то зажиточные слои деревни при благоприятных внешних условиях разгоняли не устраивавшие их сельские советы. Уже в апреле 1918 г. вооруженные выступления, направленные против прибывавших в деревню наводить «революционный порядок» красногвардейцев, имели место в Самарском, Ставропольском, Бузулукском уездах. В Николаевском и Новоузенском уездах в связи с активизацией выступлений уральского казачества против советской власти было объявлено военное положение.

Глобальное переустройство социально-экономических отношений в деревне, уравнение крестьянских хозяйств вело к худшему использованию земли, техники, скота, снижалась производительность труда. Неизбежным следствием разорения помещика и крепкого крестьянина было падение товарности всего сельского хозяйства. В крестьянской среде восторжествовало веками складывавшееся отношение к государственной власти как к главному угнетателю. Советы, особенно низовые, отражая настроения крестьян, не желали быть проводниками непопулярной политики центральной власти. В хлебопроизводящей Самарской губернии ряд сельских, волостных и даже уездных советов отменяли хлебную монополию, твердые заготовительные цены, разрешали свободную торговлю. Поступали они так не только из-за местного эгоизма, но и в связи с непосредственной угрозой со стороны враждебных советскому строю сил. Таким образом, из деревни прозвучал сигнал о том, что крестьяне не остановятся лишь на переделе и распоряжении землей, а постараются получить полную свободу хозяйствования.

В. И. Ленин вновь коренным образом изменил тактику в отношении крестьянства, призвав «решительно бороться с «узкоклассовым» крестьянским эгоизмом. Союз рабочих и крестьян в борьбе с капиталистами и помещиками, о котором так много говорили большевики, едва начав складываться в ходе установления советской власти, развалился. Теперь уже голодные пролетарии призывались в поход за хлебом, который предстояло взять у крестьян насильственным путем.

Анализируя ситуацию в деревне, оценивавшуюся большевиками как засилье кулаков в сельских советах, Советское правительство 14 мая 1918 г. своим декретом объявило о введении в стране режима продовольственной диктатуры. Были подтверждены все государственные монополии, твердые цены, полностью запрещалась частная торговля хлебом, объявлялась беспощадная борьба спекулянтам. В категорию последних попали не только перекупщики, но и производители сельхозпродукции, если они решались реализовать ее самостоятельно. В деревню отправлялись вооруженные отряды рабочих из промышленных центров для изъятия «излишков» хлеба. Для поддержки новых экспроприаторов не годились сельские советы, отражавшие интересы всего населения деревни. Председатель ВЦИК Я. М. Свердлов 20 мая 1918 г. заявил, что создав советы в деревне, большевики выполняли свою задачу, но «этого мало... необходимо было создать такие организации, которые в состоянии были бы подавлять деревенскую буржуазию в интересах деревенской бедноты».

11 июня 1918 г. ВЦИК постановил создать волостные и сельские комитеты бедноты. Их организацией должны были заняться местные советы и продовольственные органы, которые зачастую действовали как самостоятельные структуры. В сферу деятельности комбедов входило: «1) Распределение хлеба, предметов первой необходимости и сельскохозяйственных орудий. 2) Оказание содействия местным продовольственным органам в изъятии хлебных излишков из рук кулаков и богатеев».

Оценивая первый этап деятельности советской власти, характеризуемый как формирование новых властных структур в центре и на местах, определение их прерогатив, методов управления, необходимо отметить наряду с общими закономерностями определенные особенности названного процесса в Самарской губернии. Объявив о переходе всей полноты власти в Самаре в руки советов, большевики не получили поддержки губернского Совета крестьянских депутатов, лидеры которого – эсеры заявили о поддержке губернских структур Временного правительства. На IV губернском крестьянском съезде в декабре 1917 г. они это решение подтвердили. В январе 1918 г., используя силу воодушевленных первыми декретами советской власти масс, большевики разогнали Учредительное собрание. В этих условиях самарским большевикам удалось склонить на свою сторону большинство V губернского крестьянского съезда, а затем произошло объединение советов. Под руководством объединенного губисполкома советы стали активно образовываться по всей губернии. Первые результаты хозяйственной деятельности советской власти нагляднее проявились не в городе, а в деревне. Это объясняется прежде всего особенностями российского революционного процесса: в городе больше были заняты борьбой за власть, в деревне – проблемами выживания. Однако, в условиях всеобщей разрухи большевики, придя к власти и укрепившись в городе, стали твердой рукой, репрессивными мерами наводить порядок в деревне, ликвидировать крестьянскую вольницу, которую раньше инициировали и поддерживали. В Самарской губернии расслоение крестьян было достаточно велико, каждая его категория искала свою выгоду в ходе «черного передела». Первые выступления против советской власти в самарской деревне были обусловлены претензиями крестьян и друг к другу, и к этой власти, поддерживавшей прежде всего притязания беднейших. В ходе аграрных преобразований большевики, горя революционным нетерпением, всячески инициировали образование коммун, совхозов. Но на такие объединения в сравнительно зажиточной самарской деревне решались немногие, а вот бедняки и неудачники всегда находились в любом сельском обществе. Большевики, вместо поисков путей для установления социального мира, способствовали углублению противоречий как между городом и селом, так и внутри деревенского мира. С этой целью они приступили к организации комбедов, что еще больше обострило ситуацию в стране.

Под властью КОМУЧа

Военно-политические события лета 1918 г., ознаменованные первым крупномасштабным наступлением сил белого движения против советской власти, способствовали превращению Средневолжского региона в эпицентр гражданской войны. Самарская губерния, занимавшая огромную территорию, граничащая с оренбургским и уральским казачеством, разнородная в национальном отношении, богатая хлебом и имевшая значительную прослойку зажиточных крестьян, идеально подходила по замыслу организаторов сопротивления власти большевиков, для развертывания крупных военных операций против центра. Здесь было сильно влияние социалистов-революционеров, которые после Февральского переворота 1917 г. занимали многие ключевые посты во властных и общественных организациях. Свое отстранение от власти большевиками самарские эсеры переживали очень болезненно и не упускали случая, чтобы взять реванш. На губернском уровне им это удавалось лучше, так как несомненно влияние эсеров в деревне было велико, а сил большевиков хватало лишь на работу в городской пролетарской среде. К тому же Самара в то время не являлась крупным пролетарским центром, а вот Самарская губерния, как хлебная житница, вполне сформировалась. Естественно, буржуазные элементы города, успевшие натерпеться от экспроприации и принудительного обложения за несколько месяцев советской власти, могли и оказали поддержку, прежде всего финансовую, тем, кто мог ее ликвидировать.

Вооруженные силы, формировавшиеся в Самаре, предназначались не для защиты местных советов, а для отпора оренбургским и уральским казакам. Наконец, советская власть успела себя серьезно скомпрометировать среди крестьян. С весны 1918 г., в связи с продовольственным кризисом, она начала активно наступать не только на крупный капитал, но и на владевших хлебом крестьян, не желавших отдавать его излишки, а часто и не только их, бесплатно, за одни лишь обещания лучшей жизни в будущем. После роспуска Учредительного собрания в Самаре находился ряд его членов, как местных, так и делегированных лидеров эсеровской партии. Они воспользовались мятежом Чехословацкого корпуса, чтобы объявить о свержении советов и создании новой власти.

Эсеры при этом руководствовались решениями VIII Совета партии социалистов-революционеров, определившего своей основной задачей борьбу «за восстановление независимости России и возрождение ее национально-государственного единства... Главным препятствием для осуществления этих задач является большевистская власть. Поэтому ликвидация ее составляет очередную и неотложную задачу всей демократии. Государственная власть, которая сменит большевиков, должна быть основана на началах народоправства. Очередной задачей при таких условиях будет возобновление работы Учредительного собрания и восстановление разрушенных органов местного самоуправления».

Комитет членов Всероссийского Учредительного собрания был сформирован в Самаре еще до вооруженного выступления Чехословацкого корпуса против советской власти. В него первоначально входили 5 бывших членов Учредительного собрания: И. М. Брушвит, П. Д. Климушкин, Б. К. Фортунатов – от Самарской губернии, В. К. Вольский – от Тверской, И. П. Нестеров – от Минской. Они действовали подпольно, с приближением чехословаков к Самаре распределили основные посты и наметили помещения для своих будущих учреждений. Мятеж чехословацкого корпуса способствовал легализации КОМУЧа. По соглашению с Советским правительством чехословаки должны были разоружиться в Пензенской губернии, но отказались это сделать. Таким образом от Пензы до Владивостока двигалась мобильная вооруженная армия, в которую вливались на всем пути белогвардейские силы.

30 мая 1918 г., получив известие о наступлении пензенской группы Чехословацкого корпуса под командованием С. Чечека на Самару, губревком объявил «г. Самару и Самарскую губернию на осадном положении». В этот же день был создан боевой революционный штаб, который возглавил В. В. Куйбышев. Ревштаб призвал самарских рабочих защищать свой город. Рабочая боевая дружина на 3-4 дня выросла с 400 до 1,5-2 тысяч человек; все коммунисты были мобилизованы.

Самару защищали две группы войск: сызранская на линии Мыльная -Безенчук и самарская у станции Липяги, разбитая 4 июня 1918 г., где погиб командир отряда М. С. Кадомцев. После этого бои развернулись у самого города. Общая численность его защитников достигла 3 тысяч человек, в то время как наступавших легионеров было около 5 тысяч человек. Сосредоточенные на правом берегу р. Самарки отряды красноармейцев укрепили свои позиции у моста, вдоль берега реки отрыли окопы, выше, на Хлебной площади и у каменоломни, стояла артиллерия. Эти силы сдерживали наступавшего противника в течение трех дней. Тем временем из Самары были эвакуированы советские учреждения, вывезен на пароходе «Суворов» золотой запас в г. Казань – 37499510 рублей золотом и 30 миллионов рублей кредитных билетов.

Утром 5 июня чехи подошли к мосту через реку Самару и начали вести артиллерийский обстрел города. Куйбышев с группой советских и партийных работников в панике бежал из Самары в Симбирск, оставив на произвол судьбы красногвардейцев, оборонявших город. Лишь в городском клубе коммунистов остался небольшой отряд во главе с А. А. Масленниковым и Н. П. Тепловым. Прибыв в Симбирск, Куйбышев стал вести телефонные переговоры с Самарой, в ходе которых Теплов обвинил его в дезертирстве. Паникеры вновь решили возвратиться в Самару. К тому времени ситуация вокруг города еще более обострилась, а потому вернувшийся Куйбышев вновь бежал на пароходе с красноармейцами полка, прибывшего из Москвы для защиты Самары. Он, предъявив свои документы, отдал команду об отходе парохода в Симбирск. А. А. Масленников с небольшой горсткой коммунистов продолжал оставаться в Самаре. В ночь на 7 июня к защитникам города прибыли подкрепления из Симбирска (450 человек) и мусульманский отряд из Уфы (до 600 человек). Вечером 7 июня последние заменили бойцов, находившихся бессменно четверо суток в окопах, а в 3 часа ночи 8 июня чехословаки начали артобстрел их позиций, в 5 часов утра прорвали оборону красноармейцев у железнодорожного моста и вступили в город. В Самаре они соединились с силами подпольной офицерской организации (до 250 человек), которую еще в феврале 1918 г. создал полковник русской армии Н. А. Галкин, входивший вместе с эсерами в штаб подготовки восстания против советской власти. Легионеры также привезли самарских деятелей КОМУЧа, которых доставили под охраной в намеченную заранее резиденцию – бывшее здание городской управы.

Итак, белое движение, чехословацкий мятеж и «демократическая» оппозиция объединились против советской власти 8 июня 1918 г. в Самаре. Цели у них были разные, а враг общий – большевики.

Первый день занятия Самары чехословаками сопровождался погромами и кровавыми расправами над большевиками и защитниками города, которые устроили белогвардейцы и обыватели, пострадавшие от экспроприации советской власти. В плен были захвачены А. А. Масленников и защитники городского клуба коммунистов. Председатель ревтрибунала Ф. И. Венцек и зав. жилотделом горисполкома И. П. Штыркин были схвачены возле клуба коммунистов и отправлены в комендатуру под конвоем чешских солдат. По пути на углу Заводской и Троицкой (современных Венцека и Галактионовской) улиц они были отбиты и растерзаны толпой. У здания окружного суда избили и затем застрелили рабочего Тимашевского сахарного завода, большевика А. Алеева. На берегу р. Самарки были убиты не успевшие покинуть позиций красноармейцы. На улицах, площадях города расстреляли коммунистку М. Вагнер, одного из организаторов красногвардейских отрядов Шульца. В гостинице «Националь» убили комиссара Елагина; в железнодорожном госпитале выявили и расстреляли несколько красноармейцев. Расправа над пленными коммунистами, советскими работниками, красноармейцами грозила перерасти в кровавую вакханалию обиженных и ущемленных революцией. Комитет и чехословаки попытались обуздать погромщиков. На другой день приказом № 6 КОМУЧа от 9 июня 1918 г. было объявлено «о преследовании погромщиков и призывающих к возбуждению национальной вражды... Виновные в нарушении приказа преследуются... погромщики расстреливаются на месте». Однако, наведение порядка на улицах города еще не означало прекращения преследования инакомыслящих. Самарская тюрьма в первые дни была переполнена арестованными защитниками города, к которым затем добавились выявленные коммунисты, а также выступавшие против наступления на их социальные права рабочие. Часты были случаи, когда арестованных не доводили до тюрьмы, объясняя расправу с ними «попыткой к побегу».

Стратегическая обстановка для чехов и КОМУЧа после захвата Самары стала еще более благоприятной. Создавались перспективы для продвижения их отрядов вверх по Волге. В июне состоялось совещание командиров чехословацких частей, на котором по настоянию представителей французского командования Гине, Жанно и Комо обсуждался вопрос об эскалации боевых действий в Поволжье и в Сибири. Тем самым ставилась цель – лишить советы заволжского хлеба, планировалось захватить золотой запас Советской Республики и освободить царскую семью. Успешное взятие Ставрополя, Сызрани, а затем и Симбирска было осуществленно благодаря умелым тактическим действиям полковника В. Каппеля. В его отряд наряду с белыми офицерами, по каким-либо причинам не сумевшим перебраться на юг, входили также самарские и сызранские рабочие-добровольцы.

Процесс конституирования власти КОМУЧа осуществлялся преимущественно штыками мятежных чехословаков. Опубликованием приказа № 1 Комитет заявлял: «Именем Учредительного собрания большевистская власть в Самаре и Самарской губ. объявляется низложенной. Все комиссары отрешаются от занимаемых ими должностей. Во всей полноте своих прав восстанавливаются распущенные советской властью органы местного самоуправления: Гор. Думы и Земские Управы, коим предполагается немедленно приступить к работе.

Гражданская и военная власти в городе и губернии... переходят к комитету, состоящему из членов Учредительного собрания, избранных от Самарской губернии и местных самоуправлений. Все органы, организации и лица обязаны ему подчиняться беспрекословно». «Новые демократы», как и свергнутая ими «власть трудящихся», начали также с угроз и вранья. Только трое из пяти первых комитетчиков были депутатами от Самарской губернии. Двое членов разогнанного Учредительного собрания являлись специальными эмиссарами ЦК ПСР, направленными в Самару для работы в подполье против советской власти.

Попытки КОМУЧа восстановить демократические формы управления страной путем издания соответствующих приказов были обречены. Первые его приказы: «О прекращении расстрелов», «О преследовании погромщиков», «О сохранении деятельности фабрично-заводских и других комитетов» призваны были успокоить население города. Однако, вслед за ними последовала серия восстановительных приказов. 11 июня 1918 г. «Самарской городской управе предлагалось немедленно приступить к подготовке перевыборов Самарской городской думы». Между тем, речь шла не о ревкоме или горисполкоме, а об избранной накануне Октябрьского переворота думе, в которой, правда чуть больше половины мест принадлежали большевикам. Мы видим, что демократические принципы толковались эсерами и большевиками одинаково, в соответствии с партийной платформой, а не общечеловеческими ценностями. В сельской местности КОМУЧ восстанавливал органы земского самоуправления без перевыборов, так как позиции эсеров в них были прочны.

Отменив «все ограничения и стеснения в свободах, введенные большевистской властью, восстанавливая свободу слова, печати, собраний», комитетчики подчеркивали свою приверженность демократии, рассчитывая на поддержку населения. Однако, надежды их были тщетны, так как слишком уж не соответствовали дела комучевцев нуждам рабочих и крестьян.

Целая серия приказов КОМУЧа объявляла о денационализации банков, торговли, промышленности. Владельцам «отобранных у них предприятий» было обещано возмещение стоимости «захваченных материалов и полуфабрикатов, происшедших от порчи машин и прочего имущества предприятия». Ответная благодарность торгово-промышленных кругов города заключалась в оказании Комитету финансовой помощи в 30 млн. рублей. Весь цвет самарских предпринимателей участвовал в подписной кампании на нужды КОМУЧа, при нем был создан финансовый совет, возглавлявшийся управляющим Самарским отделением Госбанка А. К. Ершовым. Оказывая поддержку новой власти, буржуазия начала наступление на завоевания рабочих. Были пересмотрены трудовые договоры в интересах предпринимателей, нарушался закон о 8 часовом рабочем дне, стали применяться увольнения и локауты в отношении недовольных.

Члены Комитета, пытаясь доказать свою приверженность демократическим принципам, декларировали защиту социальных интересов трудящихся, но мало что могли сделать в этом направлении. Они признали действующими все декреты советской власти об охране труда и подтвердили заключенные при ней коллективные договоры. Однако, эти мероприятия не выполнялись ни частными предпринимателями, ни государственными и муниципальными управляющими. Все попытки КОМУЧа привлечь к ответственности нарушителей трудового законодательства о социальной защите рабочих были безрезультатны. Предприниматели перестали оказывать КОМУЧу финансовую поддержку. Комитет срочно стал искать другие источники бюджетных поступлений: продажа водки, конфискация ссуд у кооперативов, частичное изъятие и продажа по повышенным ставкам серебряных монет из государственного запаса, захваченного в Казани. Эти мероприятия не особенно улучшили финансовое положение в городе: денег не хватало на зарплату учителям, железнодорожникам, трамвайщикам, почтовым работникам.

Следует заметить, что Комитет членов Учредительного собрания, несмотря на его претензии по распространению влияния на всю территорию Волжско-Уральского региона, не обладал полной властью даже в Самаре. Им были назначены губернские и уездные уполномоченные по управлению территорией, затем сформирован «Совет уполномоченных». В то же время был создан штаб охраны, выполнявший карательные функции. Его возглавлял полковник царской жандармерии И. П. Познанский, расправлявшийся с оппозиционерами помимо Комитета. Кроме того, функционировала чешская контрразведка во главе с комендантом Самары Ребендой, которая наводила в городе жесткий порядок. Действовала также сеть военно-полевых судов, выносивших расстрельные приговоры по доносам.

Самарская тюрьма в период власти КОМУЧа была постоянно переполнена политзаключенными. Чтобы не производить массовых расстрелов на глазах у правительства, объявившего себя защитником демократических свобод, каратели нашли выход в эвакуации заключенных на восток страны. Так были организованы специальные экспедиции, получившие название «поездов смерти», условия содержания в которых были ужасны. Первым составом из Самары было отправлено 2700 коммунистов, советских работников, пленных красноармейцев, рабочих, крестьян, чем-либо провинившихся перед новой властью. Среди них были старики, женщины, подростки и даже дети. Во втором поезде было отправлено 1600 заключенных, среди которых были известные самарские большевики В. К. Адамская, М. О. Авейде, П. И. Андронова, С. И. Дерябина, В. Е. Скубченко, А. В. Цепелевич и другие.

К сентябрю 1918 г. Комитет членов Учредительного собрания потерял поддержку всех социальных слоев населения г. Самары. Прежде всего пострадали заводские рабочие. Предприниматели, пытаясь наладить разваливающееся производство, начали наступление на социальные права пролетариев, которые при большевиках обеспечивались не результатами труда, а за счет реквизиций и принудительного обложения сверхналогами капиталистов. В случае проявления недовольства, карательные структуры выявляли организаторов стачек и митингов и арестовывали их, остальных забастовщиков увольняли с работы. Это делалось помимо КОМУЧа, но при его власти.

Буржуазия в свою очередь была недовольна мероприятиями КОМУЧа, направленными на обеспечение социальной стабильности в городе за их счет. Когда правительство попыталось организовать финансовую поддержку безработным, возложив ²/₃ расходов на предприятия и органы самоуправления, они часто просто саботировали это решение. Все другие слои городского населения были недовольны дальнейшим ухудшением своего материального положения и, прежде всего, продовольственного снабжения. В условиях гражданского противостояния попытки КОМУЧа примирить враждующие стороны под лозунгом защиты демократических прав и свобод не могли иметь успеха.

Весьма показателен такой эпизод. Из Сибири в «демократическую столицу» Самару приехали офицеры для выяснения процесса формирования «Народной армии». Увидев над зданием КОМУЧа красный флаг, они сорвали «красную тряпку», арестовав коменданта здания. Руководителям правительства пришлось вызвать солдат для усмирения сибиряков и восстановления символа власти. Особые надежды возлагали самарские эсеры на крестьянство. П. Д. Климушкин, творец «Временных правил пользования землей» 1917 г., заявлял, что «земельный вопрос был разрешен одним из первых и... самым радикальным способом, на какой, может быть, КОМУЧ, как власть «временная, и не имел формальных прав». Мероприятия КОМУЧа по аграрному вопросу заключались в издании приказов. 19 июня 1918 г. волостным советам Комитет приказал сдать все дела волостным земским управам; 25 июня обязал восстановить деятельность земельных комитетов в том объеме, как предусматривалось постановлением Временного правительства 1917 г. Здесь было учтено то обстоятельство, что маломощные волостные земства не могли играть сколь-нибудь заметной роли в проведении в жизнь аграрной политики КОМУЧа. Земельные комитеты, напротив, проявили себя защитниками крестьянских интересов, они также были включены в состав советов в качестве земельных отделов.

Комитет подтвердил «Правила» временного пользования землей, выработанные II и IV Самарскими губернскими крестьянскими съездами, как отражавшие фактическое положение дел и дополнил их первыми десятью пунктами Закона о земле, принятого Учредительным собранием 5 января 1918 г. Комитетчики признали национализацию земли, выступили за «справедливое распределение всех естественных благ среди населения», отмену купли -продажи и сдачи в аренду земли. Однако, для крестьян Самарской губернии это был позавчерашний день их социальных притязаний – они решили указанную проблему еще летом 1917 г. В то же время не перераспределенные земли некоторых помещичьих экономии, сохраненные советами для организации коммун и совхозов, КОМУЧ не конфисковывал, не желая брать на себя ответственность за дальнейшее развитие аграрной реформы. Это создавало прецедент для уже лишившихся угодий прежних земельных собственников, притязания которых к тому же могли быть обоснованы ссылками на приказ № 124 Комитета от 22 июля 1918 г. В нем говорилось о праве снятия озимых посевов 1917 г. тем, кто их произвел в независимости от характера хозяйства.

Свою лепту в неразбериху внесли земства, которым было вменено урегулирование земельных отношений и решение продовольственного кризиса. Взыскать сборы с фактических хозяев земли, крестьян, земские самоуправления были не в состоянии без применения против крестьян вооруженной силы. К тому же и бывшие владельцы земли, будучи не в состоянии собрать самостоятельно посеянный хлеб, передавали право на урожай Хлебному совету. Тот посылал в деревню вооруженные отряды, заставлявшие крестьян собирать урожай в пользу «Народной армии», выплачивая бывшему владельцу оценочную стоимость урожая. Такая политика уравнивала комучевских демократов с коммунистами и не сулила им поддержки крестьянского большинства.

Восстановление земского самоуправления крестьяне восприняли, в основном, индифферентно, но были случаи и отстаивания советской системы. После отмены 27 июня 1917 г. хлебной монополии несколько оживился рынок и прекратился отток продуктов за пределы губернии. Однако, обойтись без регулируемого продовольственного снабжения не могли армия, безработные, а вскоре и те рабочие и служащие, которым из-за финансовых трудностей правительства нечем стало платить зарплату. Между тем, приближалась пора уборки урожая, он был в 1918 году хорошим, но взять его у крестьян можно было лишь силой. Земства, прибегнувшие к этой силе, становились таким образом проводниками антинародной политики. В некоторых местах крестьяне заявляли, что форму власти они менять не собираются, их и советы устраивают. В сельской местности вообще стремились к самоопределению, сравнивая различные властные структуры и примеряя их к своим нуждам. Агитатор КОМУЧа сообщал о своей командировке в Николаевский уезд: «В с. Волчанке Колокольцовской волости состоялось совместное собрание членов бывшего волостного совета. Совет отказался самоликвидироваться и передать дела земству». То же самое было в д. Дергуновке. «Ссылаются на волю народа», несмотря на «настойчивые указания», – отмечалось в отчете.

Особенно ухудшились взаимоотношения между КОМУЧем и населением с началом мобилизации в «Народную армию». Первоначально Комитет решил формировать свои вооруженные силы на добровольной основе, надеясь привлечь в них всех, недовольных большевистской властью. Таких действительно было немало. Однако, это вовсе не означало, что комучевских демократов массы будут больше любить и защищать. Подавляющее большинство обывателей не хотело ни красных, ни белых и желало только одного – жить без войн и революций, погромов и переворотов.

Приказом КОМУЧа от 5 июля 1918 г. была объявлена мобилизация призывников 1897-1898 годов рождения. Комитетчики не сочли возможным объявить призыв более старших возрастов – они уже прошли горнило мировой войны, были демобилизованы советской властью и многие вернулись домой большевистски настроенные. Несмотря на преобладание крестьянского населения в крае, возможности призыва указанных возрастов были ограничены в связи с тем, что их рождение приходилось на голодные годы.

В связи с этим комитетчики объявили призыв всех социальных групп населения, оговорив, что «никакие льготы и отсрочки... не даются». Не особенно надеясь на привлечение городской молодежи в армию, комучевские деятели рассчитывали прежде всего на крестьян. Однако, те отнеслись к мобилизации в армию даже более враждебно, нежели рабочие. Это отметили и наиболее дальновидные деятели белого движения. Военный министр Верховного правителя адмирала Колчака, генерал А. П. Будберг писал: «Что большевики всем надоели и ненавистны, никто не сомневается, ...но, что массы ждут избавления... при помощи таких спасителей..., которые на 90% состоят из купцов и буржуев, как вдохновителей и кормителей, и офицеров, как исполнителей, деревня примет в дубье и пулеметы». Действительно, сопротивление крестьян воинскому призыву в Самарской губернии было повсеместным.

На проходившем с 8 по 11 июля 1918 г. Самарском уездном крестьянском съезде ни один делегат не поддержал мобилизацию в армию КОМУЧа, заявляя, что «крестьяне воевать не пойдут». Некоторые отмечали раскол в крестьянской среде: беднота – за советы, состоятельные за КОМУЧ. Однако это не мешало сельским обществам принимать общее решение против призыва молодежи в армию. В одном из наказов говорилось, что крестьяне будут платить налоги лишь в том случае, если они не пойдут на ведение войны. Более того, антисоветские речи лидеров КОМУЧа, выступавших на съезде, вызывали «явное неудовольствие аудитории».

После объявления мобилизации в Народную армию КОМУЧ разослал по губернии своих агитаторов, которые должны были помочь в восстановлении земств и проведении призывной кампании. На сельских сходах крестьяне часто заявляли им, что воевать против Красной армии не пойдут, так как советы насильно их не мобилизовывали. На районном крестьянском съезде Бугурусланского уезда, состоявшемся также 8 июля, раздавались даже крики, что «члены КОМУЧа продались буржуям». Воззвания и приказы новой власти они изорвали на глазах у агитатора в ответ на его призыв отправить на сборный пункт подлежащих мобилизации.

Уполномоченные и агитаторы КОМУЧа в своих докладах с мест отмечали: «Мужики нередко голосуют в пользу большевиков... не дают призываемых... Деревня стала неузнаваемой, сейчас в рабочую пору народ митингует. Появились приговоры: гражданской войны не хотим, солдат для борьбы с большевиками не дадим». В некоторых «деревнях старосты боятся даже составлять списки призывников» и не зря: в одном из сел Бузулукского уезда был убит вербовщик С. Цодиков, причем убийцу так и не нашли. В такой ситуации комучевские уполномоченные стали силой реализовывать приказы власти. В деревню посылались «особые воинские отряды» и казаки, которые арестовывали и часто расстреливали бывших членов совета, крестьян пороли, если те отказывались выполнять распоряжения о мобилизации. Для острастки крестьян пробовали применять даже пушки. Однако, подобные методы вызывали еще более резкое сопротивление крестьян теперь уже не только мобилизации запасных, но и всей системе комучевской власти. На сельских сходах принимались решения: «Восстать и вооружиться чем попало». Далее: «не вывозить хлеб, муку, сено и другие продукты в Самару». Были призывы «охранять село от чехословаков и другого наемного войска». Сломить сопротивление крестьян силой самарскому правительству не удалось, так как его возможности по созданию карательных отрядов и посылки их в деревню были ограничены. К тому же это был не лучший способ взаимоотношений между властью и народом. Демократы и сами возмущались «эксцессами», возникавшими в ходе проведения карательных операций. После этого военные перестали с ними считаться.

Несколько лучше мобилизационные мероприятия осуществлялись в городах, где была организована широкая сеть административных учреждений, выполнявших эту работу. Губернские и уездные уполномоченные, воинские начальники и коменданты гарнизонов, штабы охраны (контрразведка), милиция, квартальные советы – все эти структуры были обязаны обеспечить доставку на сборные пункты лиц, подлежащих призыву. Однако, большинство поставленных под ружье молодых горожан были из семей рабочих, ремесленников, мещан, также не желавших участвовать в братоубийственной гражданской войне. Все это приводило к массовому дезертирству из Народной армии молодых солдат рабоче-крестьянского происхождения.

В августе 1918 г. КОМУЧ отменил бронь «работающих на оборону» и объявил призыв в Народную армию всех генералов, офицеров, прапорщиков и унтер-офицеров не достигших 35-летнего возраста. Сама по себе необходимость мобилизации офицеров запаса говорила о непопулярности власти учредиловцев в этой среде. Большая часть монархически настроенного офицерства презирала социалистический состав комучевского правительства. Они предпочитали воевать за белую идею в Добровольческой армии. Наиболее боеспособными в Народной армии были лишь чехословацкие части, отряды казаков атамана Дутова и I добровольческая (Самарская) дружина полковника В. О. Кап-пеля. Большая же часть населения Самарской губернии не желала защищать власть Комитета членов Учредительного собрания. Те из мобилизованных в Народную армию рабочих и крестьян, которые не дезертировали, тем не менее не желали и не умели воевать. Дисциплина из-за «демократических» порядков в армии была слабая. Согласно уставу Народной армии офицер был начальником лишь в боевой обстановке, не имел права налагать дисциплинарных взысканий; первоначально отсутствовали знаки различия между старшими и младшими. Только в сентябре 1918 г. по требованию офицеров были введены погоны, организация службы приблизилась к порядкам царской армии, командующим боевых групп предоставлялось право учреждения военно-полевых судов. Но все указанные мероприятия лишь еще больше сузили социальную базу комучевской власти и ее вооруженных сил.

Укрепление воинской дисциплины и стремление использовать приказные методы в управлении гражданскими делами прослеживались с самого начала деятельности КОМУЧа. Они особенно усилились в связи с сопротивлением рабочих и крестьян репрессивным мероприятиям власти. Запретив «всякие добровольные расстрелы», КОМУЧ тем не менее наделил широкими полномочиями штаб охраны, в задачи которого входила «охрана новой власти от всяких активных против нее выступлений, в какой бы форме они ни проявлялись».

Все ущемленные при советской власти поспешили воспользоваться благоприятной ситуацией для сведения счетов с экспроприаторами. Социалистическое правительство КОМУЧа не смогло урегулировать непримиримые социальные противоречия, хотя и пыталось ходатайствовать об освобождении из тюрьмы некоторых бывших соратников по революционному фронту. В то же время рядовые красноармейцы, защищавшие город и брошенные на произвол судьбы бежавшими руководителями, были схвачены на улицах Самары с оружием в руках и многие из них расстреляны или растерзаны толпой.

Арестованных подвергали селекции не только по партийному, социальному, но и по национальному признаку. Очевидцы так описывали разборки во время вступления чехов в Самару 8 июня 1918 г.: «Партию за партией вели чехи пленных (с Волги) по ул. Л. Толстого к Самарке через вокзал... пленных мадьяр и латышей отделяли от русских. Я спросил чеха, для чего это делают, он самодовольно ответил: – Русских мы не расстреливаем, ибо они обмануты большевиками, а латышей, мадьяр и комиссаров не щадим».

Ожесточение, свойственное любой гражданской войне, способствовало осуществлению репрессивной политики со стороны комучевской власти. Некоторые структуры это правительство и вовсе не контролировало. «Арестами руководили... «штаб охраны» (во главе которого стоял... Хрунин)» и «контрразведка»... Во главе последней стоял чешский капитан Глинка... Его помощниками были: Журавский (чех), Босяцкий (русский) и Данилов (бывший полицейский пристав 3-го участка г. Самары). В качестве агентов «работали» чехи, японцы, татары и несколько русских... Кроме «штаба охраны» и «контрразведки» налеты на квартиры и обыски самостоятельно производили еще казаки...».

Такие методы управления губернией не способствовали, конечно, уважению населения к власти. «Тюрьма, рассчитанная на 800 человек, вмещала в себя после чехословацкого переворота до 2300 человек. Сидели по 3–4 в одиночках... Пища в тюрьме вначале была очень плохая. Хлеба давали мало, и голодные заключенные из окон кричали на улицу, чтобы им приносили съестного». Тюремщики из «штаба охраны» и «контрразведки» брали также взятки. Существовала «своего рода такса. За освобождение комиссара (под эту рубрику подходили и те, кто были простыми служащими в советских учреждениях) брали 1500–2000 руб., за освобождение простых смертных – 1000 руб...». В таких условиях «бессильна была следственная комиссия при Комитете, составленная из бывших юристов, бессильны были общественные организации, хлопотавшие за арестованных».

На периферии, в удалении от комучевского правительства, царил полный произвол; аресты производились всеми, кто хотел: контрразведкой, начальниками милиции, комендантами, казаками. Военно-полевые суды активно вмешивались в судопроизводство над гражданскими лицами, производили самовольные расправы. Сопротивлявшихся мобилизации крестьян загоняли в Народную армию всеми способами. «В Бузулукском уезде, например, казаки окружили деревни, которые не желали выдать рекрутов, родителей пороли, а рекрутов часто расстреливали». Например, 19 августа 1918 г. на сахарный завод при с. Богатом «прибыл отряд солдат народной армии под начальством штабс-капитана Белыкина... 19 вечером и в особенности 20 утром... арестованных клали вниз лицом на специально разостланный для этой цели брезент и «вкладывали» 20–25 ударов нагайкой... Били молодых парней (как видно новобранцев), били пожилых рабочих и крестьян, года которых еще не призваны, и били женщин, которые... не могли бы иметь какого бы то ни было отношения к призыву новобранцев».

Такие методы решения социально-политических проблем привели не просто к непопулярности комучевского правительства. Они дискредитировали идеи демократии, пропагандировавшиеся эсерами. Вместе с ними в ходе комучевского эксперимента, основным полигоном которого был Самарский край, потерпело окончательный крах земское самоуправление. Напротив, советы, оказавшиеся гонимыми, стали привлекательнее для масс. В связи с этим «в руководстве КОМУЧа зрела мысль о приходе деловых людей, хотя бы они были склонны к реакции. На фоне дезорганизации и раздачи общественных постов людям партийным независимо от их способностей, и недовольства духом нового государственного аппарата со стороны народа, сама мысль о приходе к власти «людей порядка» не казалась никому невозможной». Один из лидеров КОМУЧа Е. Е. Лазарев с горечью признавал: «После левой крайности большевизма настал поворот круто вправо, особенно в тех слоях, которые наиболее потерпели от гонений большевиков, идея демократии снова очутилась в опасности».

Социально-экономическая политика КОМУЧа неизбежно носила двойственный характер. Комитет всеми силами пытался восстановить экономику края, но, не желая прибегать к диктаторским методам управления, не смог справиться с поставленными задачами – решить финансовый, продовольственный, рабочий, крестьянский вопросы. Определенных успехов достигло комучевское правительство в организации народного образования, считая, что «пролитая в борьбе против большевиков и немцев кровь будет напрасной, если страна лишится образованного потомства». Оно обязало освободить «все школьные и библиотечные помещения, занятые военными, правительственными и общественными организациями». Около половины всех средств, отпущенных земствам, было истрачено на ремонт школ, покупку учебников и выплату жалованья учителям.

В августе 1918 г. Комитет образовал Информационное бюро для организации газетного дела и сбора исторического материала. При нем была создана книжная палата для регистрации периодических изданий, формирования книжного и газетного фондов, обмена литературой с другими территориями страны. Ведомство народного просвещения КОМУЧа издало специальное постановление об охране памятников революции, старины и культуры. Кстати, мероприятия культурно-просветительного плана находили поддержку всех слоев населения и политических структур, функционировавших на территории, подвластной КОМУЧу.

10 августа 1918 г. в ответ на очередное ходатайство общественности Педагогический институт, учрежденный 21 августа 1917 г., был преобразован «в Самарский университет со всеми правами и преимуществами, Российским университетам присвоенными». Открытие университета вызвало большой общественный резонанс. Был организован специальный Комитет «по устройству «Дня Просвещения» – Дня Самарского Университета». 11 августа после молебна и торжественной манифестации состоялось первое торжественное заседание совета университета, продемонстрировавшее стремление к мирному созидательному труду рабочих и крестьян, учителей и врачей, инженеров и техников – всех, кому дороги общечеловеческие ценности, а не идейно-политические амбиции. Представитель Самарского союза учителей А. П. Поспелов надеялся, что «новый университет... поведет народ к его возрождению». Е. Л. Кавецкий, выступавший от Самарского общества врачей, заявил, «что на рубеже гибели величайшего государства, в момент величайшей разрухи и одичания всего народа возникают новые надежды на возрождение и начинается строительство в области духа и культуры». П. А. Потапов от Совета рабочих депутатов отметил, что «нарождающийся университет, обслуживая нужды народа в образовании, дает широкий доступ в университет и детям рабочих».

Общие интересы в деле образования народа с целью его возрождения не могли надолго сплотить власть и общество. Противоречия между его различными слоями были непримиримы.

Внутренний кризис КОМУЧа делал его недееспособным и в отражении внешней опасности со стороны советской власти. Реорганизованная ею Красная армия стала наносить ощутимые удары по Народной армии, являвшейся таковой лишь по названию, так как массовое дезертирство ее полностью развалило. Несмотря на преимущества в возможностях осуществления маневров на территории КОМУЧа, реализовать их командованию Народной армии было сложно, так как надеяться оно могло лишь на отдельные боеспособные отряды, которых было явно недостаточно.

Красная армия, делавшая первые шаги на пути к утверждению регулярной системы, строгой субординации и дисциплины, сумела уже осенью 1918 г. на Восточном фронте поставить и выполнить четкие боевые задачи. У нее здесь было численное и техническое преимущество, которые были умело использованы в боях с умным, хорошо обученным, но лишенным необходимой моральной и материальной поддержки противником.

В результате, 10 сентября 1918 г. красные войска заняли Казань, 12 сентября – Симбирск. 20 сентября главнокомандующий Восточным фронтом Вацетис отдал приказ «с утра 21 сентября 1-й и 4-й армиям начать решительную атаку. Сызрань и Самара должны быть и могут быть взяты в ближайшие дни». С юга на Самару наступала Самарская дивизия, правый фланг которой прикрывала продвигавшаяся на север Николаевская дивизия во главе с В. И. Чапаевым. Чапаевцы сдерживали уральских казаков. Продвижение красных войск осуществлялось медленно из-за размытых дождями дорог, недостатка лошадей и подвод. Командование Восточного фронта настаивало на скорейшем продвижении войск, чтобы «не дать противнику возможности произвести планомерную эвакуацию» из Сызрани и Самары. В занятых красными уездах начались реквизиции лошадей.

3 октября 1918 г. войска 1-й армии Восточного фронта заняли Сызрань. Отступавшие части белых взорвали несколько пролетов железнодорожного моста через Волгу, немного задержав наступление объединенных сил 1-й и 4-й Красных армий. 4 октября Совет управляющих ведомствами КОМУЧа постановил эвакуировать все свои учреждения в Уфу. Полки 1-й чехословацкой дивизии и остатки Народной армии после неудачных попыток мобилизовать силы на защиту Самары оставили ее. Весь плацдарм Сызрань-Самара-Ставрополь, с которого начинался поход чехословаков и учредиловцев на северо-восток, был освобожден. Утром 7 октября остатки белых очистили левый берег р. Самарки и подожгли понтонный мост, а в обед взорвали железнодорожный мост через нее, обеспечив свой отход. Вечером того же дня красноармейцы вошли в Самару.

До конца октября 1918 г. различные части Красной армии вытеснили белых из всех опорных пунктов восточной части губернии. Они заняли: 11 октября – Кинель, 14 октября – Бугульму, 18 октября – Сергиевск, 23 октября – Бугуруслан, 26 октября – Бузулук. В Бузулукском уезде активно взаимодействовал с наступавшими красноармейскими частями Домашкинский партизанский отряд С. В. Сокола, образованный еще летом 1918 г.

Ликвидация власти КОМУЧа на территории Самарской губернии привела к восстановлению советской системы. Апеллируя к трудящемуся населению губернии, призывая его защищать власть рабочих и крестьян, коммунистические функционеры преследовали прежде всего свои интересы. Богатую материальными ресурсами территорию грабили все. Чехословаки, отступая, вывозили станки и оборудование, металл и резину, медикаменты и лошадей, разграбляли библиотечные собрания. В свою очередь Реввоенсовет 4-й армии обращался в начале октября к красноармейцам с таким призывом: «Перед вами – Самара... Еще один удар, и Волга, от истоков до впадения, будет открыта для движения красных пароходов с хлебом, нефтью и другими продуктами, столь необходимыми Советской России... Быстрее туда!»

Структуры советской власти в городе и губернии восстанавливались под руководством комитетов РКП(б). Это обеспечивало их непременное подчинение узкопартийным коммунистическим интересам и вовсе не означало народовластия. Например, только с 16 по 24 октября 1918 г. через Самару вверх по Волге было отправлено 8 миллионов пудов нефтепродуктов. Свое стратегическое назначение в Советской республике Самарская губерния с освобождением от власти КОМУЧа начала выполнять. Однако жизнь населения от этого не улучшилась. Гражданская война продолжалась, социальное противостояние обострялось, разорение края, как и всей страны, нарастало.

Вариации политики военного коммунизма

Восстановление советской власти в Самарской губернии после поражения КОМУЧа способствовало распространению на ее территории и всех новых чрезвычайных органов, которые были образованы центральным руководством в июне-сентябре 1918 г.

8 октября 1918 г. в Самаре состоялись манифестации и митинги, где с речами выступали представители Реввоенсовета, командования 1-й и 4-й армий Восточного фронта, губисполкома. В ночь на 9 октября из эвакуации в город прибыл губревком. Временный Самарский ревком, созданный 7 октября под руководством Ю. К. Милонова передал ему свои полномочия. 10 октября приказом № 1 губревком передавал управление г. Самарой горисполкому, уездами – имеющимся налицо членам уисполкомов. В тот же день были восстановлены губернские отделы исполнительной власти: управления, финансов, юстиции, труда, соцобеспечения, народного образования, продовольствия, земельный и совнархоз. Новая власть, как и предыдущая, издала приказ об охране культурных, научных, художественных ценностей и предметов старины. Для этого 12 октября была создана специальная коллегия, в которую вошли известные деятели науки и искусства, находившиеся в это время в Самаре (академик В. Н. Перетц, профессор А. Б. Багрий, зав. гормузеем Ф. Т. Яковлев и др.). В помощь ей была привлечена группа учащейся молодежи, в качестве экспертов приглашены художники В. В. Гундобин и М. И. Степанов. Губком РКП(б) на своем заседании был озабочен «распределением партийных сил по советским учреждениям».

Вскоре мероприятия восстановительного характера стали сопровождаться созданием в Самаре чрезвычайных структур управления. Это объяснялось не только близостью фронта, но и конфронтационным характером власти, развернувшей с сентября 1918 г. «красный террор» в стране и расширившей полномочия специальных карательных органов. Классовый характер диктатуры пролетариата неизбежно требовал насильственного подавления интересов не только крупных и средних, но любых, даже самых мелких, собственников.

Местные коммунистические деятели, стремясь наверстать упущенные при КОМУЧе возможности повластвовать, начали активно создавать те структуры, которые уже показали свою недееспособность при реализации в центральных районах страны. Политика резкой социальной дифференциации, проводившаяся коммунистическим руководством страны во главе с В. И. Лениным, на местах способствовала вхождению во власть не только революционных фанатиков, но и маргинальных элементов, тяготевших к использованию криминальных методов решения всех проблем.

11 октября воззванием губревкома и горисполкома рабочие и крестьяне призывались принять активное участие в организации комитетов городской и деревенской бедноты. Работу по выборам городских квартальных комбедов горисполком поручил продовольственному и жилищному отделам, обозначив тем самым реквизиторские и распределительные прерогативы их деятельности. 14 октября, после избрания председателем горисполкома Н. П. Теплова и его товарищем (заместителем) Г. М. Леплевского, начальником городской милиции был назначен А. И. Рыбин. Ему вместе с комендантом города и комиссией по организации квартальных комитетов бедноты было поручено осуществить «трудовую повинность нетрудового населения». Военно-коммунистические методы управления в городе начали действовать.

Гораздо труднее было справиться с крестьянством, находившемся в состоянии перманентной борьбы с любой властью, посягавшей на его самостоятельность. Самарский губревком даже перенес административный центр Ставропольского уезда в промышленный рабочий посад Мелекесс, чтобы иметь хоть какую-то базу для реставрации советской власти в сравнительно однородной крестьянской среде.

В условиях гражданской войны правительство В. И. Ленина и ЦК большевистской партии все чаще прибегали к чрезвычайным мерам, которые вызывали раздражение, быстро перераставшее в острое недовольство. Падению авторитета центральной власти и его органов на местах среди населения в немалой степени способствовало и то, что при распределении чрезвычайного налога и его сборе допускался грубый произвол и насилие со стороны местных советских чиновников. В Самарской губернии было немало случаев распределения чрезвычайного налога по душам без учета имущественного положения горожан и крестьян.

Существенно ухудшила ситуацию и продовольственная диктатура, при проведении которой ставилась цель выкачать хлеб из производящих сельскохозяйственных районов в непроизводящие – промышленные центры, и прежде всего, в Москву и Петроград. Не сумев (из-за отсутствия промышленных товаров) наладить товарообмен, правительство ввело хлебную монополию, изымая сельскохозяйственные продукты с помощью вооруженной силы. Уже летом 1918 г. большевики стали использовать военные методы при сборе хлеба в деревне, обосновывая свои действия революционным правом и демагогическими заявлениями о защите городских и сельских пролетариев. Например, Н. И. Подвойский, находясь 18 июня 1918 г. в Бугульме, издал приказ, обязывающий крестьян в течение трех суток сдать все излишки хлеба. Неисполнение этого приказа квалифицировалось как «величайшее преступление против всех бедных». Осенью 1918 г. комитеты деревенской бедноты по мнению центральной власти выполнили свои задачи. Их конфискационные, экстремистские действия, нашедшие опору в деревне среди экономически слабых, беднейших слоев, вызвали к жизни деструктивные силы. Это способствовало вовлечению в гражданскую войну все новых социальных групп населения, приводило к взаимоополчению всех против всех.

Несмотря на явный вред комбедов, большевистское руководство страны вовсе не собиралось отказываться от их услуг в деле проведения реквизиций и поборов с крестьян. Сдерживая их претензии, Наркомат внутренних дел 2 октября 1918 г. решил «признать нежелательным передачу всего управления на местах исключительно в руки комитетов бедноты». VI Чрезвычайный Всероссийский съезд советов (6-9 ноября 1918 г.) в связи с выполнением стоявших перед комбедами задач, предложил приступить к перевыборам волостных и сельских советов. В то же время именно комбедам поручалась организация выборов в новые советы. Это предопределило результаты выборов в волостные и сельские советы, что способствовало продолжению политики «комбедовщины» не только до марта 1919 г., когда были ликвидированы уездные комбеды, но и в последующий период.

В Самарской губернии комбеды начали создаваться, когда их впору было распускать. Характер их деятельности был даже более конфронтационен, нежели в центре, так как противоречия среди крестьян производящих губерний, в целом более зажиточных, были острее. Большинство сельского населения края выступало против комбедов в связи с тем, что они занимались изъятием хлеба и других продуктов у населения. Столкновения на этой почве в сентябре-ноябре 1918 г. проходили в Николаевском, Самарском и Бузулукском уездах. Во многих селах Бузулукского уезда, которые были расположены на «большой дороге» гражданской войны, начались крестьянские восстания. 17 ноября 1918 г. на сходе села Мало-Малышевки этого уезда были насильно приведены и избиты комбедовские деятели Саморуков и Токарев. Сельсоветчики сообщили об инциденте в Бузулукский ревком, тот доложил «о вылазке контрреволюционеров» в Самарский губисполком, который 26 ноября 1918 г. прислал в село следственную комиссию из 30 человек с пулеметом. Результаты расследования были таковы: 3 крестьян расстреляли на месте, еще 11 отправили в Бузулукскую тюрьму, где их тоже расстреляли. В период организации комбедов были подавлены крестьянские мятежи в ряде других сел Самарской губернии: Большой Глушице, Кандабулаке, Екатериновке, Палласовке, Кинель-Черкассах, Тамбовке, Дергуновке, Константиновке, на станции Толкай и др.

Между тем, насильственные способы выколачивания продовольствия из деревни еще больше усугубили ситуацию со снабжением населения городов не только в непроизводящих хлеб, но и в хлебородных губерниях. 22 октября 1918 г. Самарская «губпродколлегия постановила ввести с 1 ноября карточную систему на хлеб и мясо. Установлена норма: 1 фунт (~ 400 г) печеного хлеба в день или 25 фунтов муки в месяц; мяса 2 фунта в неделю на человека». Распределением пайков впоследствии станут заниматься квартальные комитеты бедноты, для организации которых Самарский горком РКП(б) в тот же день выделил 25 коммунистов.

Репрессивные мероприятия коммунистического руководства в отношении большинства населения страны привели к расширению специальных карательных органов, которые до Октябрьского переворота 1917 г. большевиками не предусматривались. Однако, стремление обезопасить себя от возможных посягательств со стороны политических противников обусловило не только создание, но и возрастание роли чрезвычайной комиссии. Успешно выполнив свои задачи по разгону Учредительного собрания, ВЧК продолжала совершенствовать превентивные методы борьбы с любым проявлением недовольства советской властью. Во время ликвидации анархо-эсеро-максималистских мятежей в центре и поволжских городах России весной 1918 г. впервые была предусмотрена смертная казнь участников этих выступлений. К тому же участившиеся случаи грабежей, самосудов, погромов заставили власть ужесточить свою политику. С началом иностранной интервенции и гражданской войны поле деятельности карательных органов значительно расширилось.

К июлю 1918 г. в большинстве губерний были сформированы губернские и уездные ЧК. В Самарской губернии в это время действовали карательные структуры КОМУЧа. Поэтому Самарская губернская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и саботажем была образована только 1 декабря 1918 г. В октябре-ноябре здесь действовала чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией, числившаяся при 4-й армии и активно использовавшая воинские отряды для подавления любых выступлений против советов, комбедов или отдельных «совпартработников».

В ноябре–декабре 1918 г., по мере оттеснения за пределы губернии белогвардейских частей, были реконструированы органы советской власти в уездах: ревкомы собирали уездные съезды советов, комбедов, которые избирали уисполкомы. Те, в свою очередь, организовывали выборы волостных советов и исполкомов. Создавались также уездные ЧК, суд и расправу в которых чаще всего творили различного рода авантюристы и откровенно уголовные элементы.

Примеры мимикрии к новым условиям в сельской местности были разнообразны. Так, общее собрание граждан с. Домашки Пугачевского уезда заявило: «Мы все принадлежим к партии большевиков, стоим на платформе советской власти и поддерживаем ее всеми силами и средствами». Волостные комитеты бедноты также часто объявляли себя партячейками РКП(б), что позволило впоследствии, после ликвидации комбедов в марте 1919 г., сохранить им свой состав и политику. Состоявшаяся в Самаре 3-6 декабря 1918 г. губернская конференция РКП(б) объявила создание таких скороспелых партячеек в Самарском, Пугачевском, Бузулукском уездах «ростом авторитета и влияния большевиков во всех уездах и городах губернии». Однако, многие из них создавались с помощью политотделов Красной армии, что само за себя говорит о методах достижения авторитета.

С 8 по 14 декабря проходил IV губернский съезд Советов. Из 252 делегатов на нем было 171 коммунист, 74 сочувствующих, 1 левый эсер и 6 беспартийных. Курс на однопартийность в органах советской власти, таким образом, в губернии был выдержан. Съезд призвал городских рабочих и деревенскую бедноту приложить все силы «для скорейшего создания могучей многомиллионной Красной армии». Местные советы и комбеды должны были оказывать содействие в этой работе соответствующим военным учреждениям. Съезд приветствовал «политику ЦИК и Совнаркома в деле проведения налоговых мероприятий, как истинно революционную». По декрету от 30 октября 1918 г. о едином чрезвычайном революционном налоге в 10 млрд. рублей обложению подвергались «граждане, принадлежащие к имущим группам городского и сельского населения». Произведенная губревкомом раскладка 400 млн. рублей, причитавшихся с Самарской губернии, была утверждена. Это и неудивительно: ведь делегаты съезда обложению не подлежали.

Сбор этого налога производился комбедовскими методами, зачастую превращаясь в сведение личных счетов посредством государственной денежной повинности. Все чрезвычайные структуры активно исполняли фискальные функции. Комбеды взаимодействовали с отделами Управления Наркомата внутренних дел, содержались на его средства, на них опирались уездные ЧК. К концу 1918 г. на территории Самарской губернии вполне сложились репрессивные структуры, которые лишь способствовали дальнейшему разгулу терроризма. Силовые методы решения сложного комплекса социально-экономических и идейно-нравственных проблем способствовали превращению террора из общественного явления в государственно-политическое. Проявления терроризма всех цветов – зеленого и черного, желтого и розового, белого и красного – имели широкое распространение на территории края в 1917-1920 гг.

Частая смена властей сугубо отрицательно сказалась на городском хозяйстве Самары. Бесконечные новации разрушали жилищный фонд и транспорт, системы жизнеобеспечения, продовольственного и промтоварного снабжения горожан. В упадок приходила социальная инфраструктура: школьное и дошкольное образование, медицинское обслуживание. Учреждения культуры подвергались бесконечным реорганизациям. Всякая новая власть вину за разруху сваливала на предыдущую.

Самарский горсовет формировался целый месяц путем представительства от организаций и учреждений. Депутатов выбирали в трудовых коллективах в присутствии представителей «советской избирательной комиссии», в которую входили члены губисполкома. Выборы без специальных уполномоченных считались недействительными. 13 ноября 1918 г. был избран новый состав исполкома горсовета, а 15 – его президиум во главе с председателем тов. Куйбышевым. Зам. председателя тов. Леплевский в докладе о прошлой деятельности исполкома, где он исполнял обязанности председателя, жаловался «что контрреволюционная учредиловская власть, при своем бегстве из Самары, оставила не только городскую кассу пустой, но еще наложила на совет убыток... и неоплаченные долги. В настоящее время Совет живет исключительно субсидиями, имеется большой долг Губ. Рев. Кому... Поступления в Город, кассу слишком незначительны и далеко не покрывают расходов... Зав. отделами, контролирующие городское хозяйство, при всей их политической благонадежности и честности не соответствуют своему назначению, потому что они не специалисты, у них нет необходимой теоретической и практической подготовки». В связи с этим он также настаивал «на передаче заведования другому лицу с более широким кругозором» народного образования, а, говоря «о строительстве и взаимоотношениях отделов горисполкома», предложил объединить их «в один «отдел муниципального хозяйства». Эти его здравые размышления тут же были прерваны «указанием члена горисполкома тов. Хатаевича не забывать о политической деятельности Совета». Затем «т. Куйбышев предложил создать новый агитационно-организационный отдел..., т. Коган его поддержала... заведующим назначили т. Хатаевича». Последний начал действовать без промедления, тут же заявил, что культурная деятельность в городе «не отвечает требованиям и задачам пролетарского искусства; кинематографы продолжают ставить картины... так называемого «желтого искусства», которому не место в пролетарской среде».

Жизнь горожан сильно осложнялась близостью фронтов гражданской войны. В Самаре находился штаб Южной группы войск Восточного фронта во главе с командующим М. В. Фрунзе. Здесь разрабатывались планы обороны и наступления, формировались воинские части и готовились резервы. Местные органы власти беспрекословно подчинялись военному командованию, которое часто совсем не считалось с интересами населения. На том же заседании горисполкома 15 ноября 1918 г. «начальник милиции т. Рыбин отмечал, что начальник гарнизона запретил торговлю на улицах папиросами и разной мелочью, хотя они заплатили городу за это право по 1 января 1919 г.» Он же заявил «о продолжающемся расхищении солдатами имущества бежавшей буржуазии». Исполкомовцы постановили лишь «назначить совещание... для урегулирования взаимоотношений». Куда более решительны они были, требуя «увеличения кадров агентов ЧК с целью выявления провокаторов, сеющих слухи на базарах». После того, как «т. Коган сделал внеочередное заявление о провокационных слухах, ходящих по городу о взятии Саратова», было решено: «Органам печати, кроме официальных сведений по вопросам военных действий, никаких других – не давать». Постановления о различного рода реквизициях постоянно утверждались единогласно членами горисполкома. После национализации недвижимости «бежавшей с чехами буржуазии» стали «реквизировать лошадей, принадлежащих частным лицам» и передавать их «Особой комиссии губвоенкома, занимавшейся мобилизацией лошадей».

Формируя судебные органы, депутаты выбрали 25 народных заседателей и 7 человек в местную Судную комиссию, всех из числа членов горсовета. Лишь «Коллегию правозаступников» утвердили из профессиональных адвокатов в количестве 11 человек. Впрочем, правовые взаимоотношения все чаще рассматривались внесудебными органами, которые вершили суд и расправу по классовому принципу и в связи с революционной целесообразностью.

Формируя органы власти и управления в городе и губернии, самарские коммунисты всеми силами стремились замещать посты в них членами своей партии или им сочувствующими. Однако, революционные энтузиасты часто оказывались беспомощными в деле организации хозяйственной жизни. В области культурно-просветительской работы вообще торжествовали доведенные до абсурда лозунги: все, что было связано с прошлым – «долой»; но зато – «Да здравствует социализм и все богатства трудовому народу!» Совнархозовские служащие, составившие такие лозунги к годовщине Октябрьской революции, вынуждены были под давлением президиума собрания и знамя приобрести за свой счет. Они опасались, что их заподозрят в нелояльности к советской власти и уволят.

Вопросы организации городского хозяйства, включавшиеся в повестку заседавшего два раза в неделю горисполкома, решались формально или постоянно откладывались из-за некомпетентности совслужащих и неэффективности предлагавшихся мероприятий. Наряду с национализацией предприятий, власти использовали другой источник пополнения городской казны – ежемесячно повышали цены за пользованием транспортом (трамваем), жильем и другими коммунальными услугами.

Управленческо-распределительные функции на местах не только в деревне, но и в городе передавались квартальным комитетам бедноты. В соответствии с инструкцией городские комбеды выбирались «всеми трудящимися, достигшими 18 лет, на общем собрании открытой баллотировкой... Всякое уклонение трудящихся от участия в выборах – преступление против Советской власти, так как означает поддержку врагов пролетариата. Права участия в выборах лишаются следующие лица:

а) замешанные в белогвардейском мятеже;

б) принадлежащие к партиям, враждебным пролетариату (к.-д., н.-с, меньшевики, с.-д., правые эсеры);

в) владельцы торговых и промышленных предприятий;

г) домовладельцы и квартиронаниматели, живущие сдачей в наем помещений, заведомые спекулянты;

д) лица духовного сословия;

е) все чиновники бывшего царского правительства, полицейские и жандармы, находящиеся за штатом и вообще лица, живущие на нетрудовой доход.

Каждый состав комитета существует не более 3-х месяцев, по истечении какового срока производятся его перевыборы... Являясь «органом трудовой диктатуры», квартальные комбеды выполняли следующие функции: «а) административные, б) жилищные, в) по распределению продовольствия, г) санитарные, д) культурно-просветительные... Комитеты бедноты должны следить за всякого рода агитацией против Советской власти и... давать об этом сведения милиции... В области продовольствия... выполнять роль распределительного аппарата... Комитеты бедноты дают сведения финансовому отделу исполкома об имущественном положении населения квартала на предмет обложения имущих слоев всякого рода налогами...

Для координации действий отдельных комитетов создаются районные комитеты бедноты в количестве 20 соответственно продовольственным районам. Райкомитеты избираются общим собранием бедноты района из 9 человек, которые из своей среды избирают президиум 3 человека в составе председателя, секретаря и казначея».

Подобного рода инструкции давали широкие возможности для доносительства, сведения личных счетов и других не лучших качеств человеческой натуры. Нельзя сказать, что коммунисты не были озабочены состоянием нравственности в обществе, но заботы их были уж очень избирательны, заидео-логизированы и классово ограничены.

При обсуждении вопроса «О пересмотре постановления о мерах борьбы с проституцией» страсти накалились до предела. На заседании горисполкома 22 ноября 1918 г. из восьми вопросов были без обсуждения приняты постановления по пяти, два перенесли на следующее заседание, а все остальное время посвятили дебатам о том, как обходиться с проститутками при советской власти. Здесь определились своеобразные радикалы и либералы. Еще раньше, с подачи начальника милиции Рыбина, было принято постановление о создании концентрационных лагерей для проституток. В. Куйбышев, считая их более социально близкими, чем, например, священник или лавочник, заявил, что такая мера не решает вопроса. Рыбин возразил ему, отметив: «там проституток будут не наказывать, а заставлять работать». Врачи Левинтов и Лебенгарц заметили, что «борьба с проституцией – это борьба с венерическими заболеваниями: из 15 человек – 1 венерик, для лечения являются целыми семьями, заявляя, что заражение произошло от знакомой, меньше ссылаются на проституток... Нужно устройство бесплатных амбулаторий и бесплатного лечения. Наказывать надо не проститутку, а того, кто ею пользуется. Лечение сделать обязательным... Огромен рост венерических заболеваний в армии». Они предложили вести «санитарно-просветительную работу среди членов профсоюза, красноармейцев; уничтожить официальную регистрацию проституток, так как тайные опаснее». Основные же надежды врачи возлагали на «будущее социалистическое общество, где будет конец проституции».

Начальник милиции, который должен был охранять настоящее, а не будущее общество, настаивал на том, что «проституция ведет за собой преступность» и предлагал создать все же для этой категории работные дома. С ним солидаризовался «тов. Теплов, выступивший за организацию работных домов, где проститутки получат как моральную, так и материальную помощь». Единственная из членов горисполкома женщина «тов. Коган указала на несостоятельность концентрационных лагерей. Предлагают, говорит, концентрировать женщин, но никто ни слова не сказал о концентрации мужчин, которые пользуются проститутками». Ее поддержал «тов. Куйбышев, заявивший: спрос родит предложение. С уничтожением проституток не уничтожится проституция, работный дом... будет благодатной почвой для увеличения нового числа проституток». По окончании прений была принята следующая резолюция: «Самарский горисполком... отменяет постановление о заключении проституток в концентрационные лагеря, считая этот способ... не разрешающим самого явления, вызванного капиталистическим строем». Как и по другим вопросам, образовали ничего не решающую комиссию из «представителей отдела здравоохранения, секции обеспечения и Совета профсоюзов для разработки мер борьбы с проституцией».

Война, революция, бесконечно сменяющие друг друга разнородные политические силы во властных структурах не только породили хозяйственную разруху, но и способствовали углублению всех социальных болезней в обществе. Чем дальше, тем больше увеличивалось количество социально беззащитных слоев населения: стариков, детей, инвалидов, безработных, наконец. В Самарской губернии, где было много беженцев и эвакуированных, а военнополитические разборки начались практически сразу после Октябрьского переворота большевиков, уже с конца 1918 г. со всей остротой встал вопрос детской беспризорности.

Губернские и городские отделы просвещения, труда, соцобеспечения, соцстрахования, Совнархоз, обсудив циркуляры Центра о распределении детей по детским домам, для принятия решения сначала ознакомились с состоянием дел в Самаре по этому вопросу. Положение, по выражению докладчика, было «мрачным». На 1 декабря 1918 г. детских домов (приютов) было: «с великорусским населением – 9, польских – 3, беженских смешанных – 4, литовских – 1, латышских – 1; с общим населением до 1200 человек. Помещения детских домов старые, давно не ремонтированные, частью носящие следы разрушения и запущения. Национальные детдома малы, грязны, сыры и плохо вентилируемы. Можно наблюдать 2–3 дома, где кровати составляются на день в 3-4 этажа, чтобы дать возможность детям двигаться. Обстановка в большинстве д. домов казарменная, в лучшем случае – больничного характера, с абсолютным отсутствием уюта, произведений искусства, науки и даже мебели, кое-где не хватает кроватей, дети спят по двое, иногда на полу и столах. Не хватает матрацев, подушек, белья. Простыни часто промоченные, зловонные, скомканные, грязные. Ни один детдом не говорит о том, что обитатель его есть нежное детское существо, которому нужны ласка, свет, уют, наука и познания. Лучше выглядят д. дома, где дети трудятся: убирают, учатся, шьют, вяжут, там видишь озабоченно деловитые детские личики...

Санитарно-гигиеническая сторона стоит на низком уровне... Национальные детдома вообще имеют очень запущенный вид, хотя обеспеченность их воспитателями и даже учителями поставлена в лучшие условия. Духовная сторона жизни детей, столь важная для нас, производит еще более безотрадный вид. Дети, предоставленные сами себе, посещают «народные» школы [отмечаю, в кавычках, так как Учредилка вывела детей в особо созданные для «приютов» школы]; старшие, которые уже успели забыть грамоту, посещают вечерние курсы, днем обучаются в пошивочной мастерской детских домов, мастерской модного платья, плетут туфли, вяжут чулки. Мальчики обучаются столярному и шапочному мастерству, переплетному, плетению туфель, часто шьют. Остающееся время они слоняются без всякого дела. Нет книг для чтения, бесед, дети не посещают регулярно библиотек, театров, биоскопов, не имеют игр под руководством.

В силу этого физиономии ребят в большинстве серые, безрадостные и маломыслящие, с воровато-хулиганской наклонностью: впечатление это усиливается тем, что в детдома нормальных размещены и дети дефективные, как нравственно, так и физически, а также дети улицы, для которых необходим усиленный присмотр друга-воспитателя, а не казенного заведующего. Дети-школьники регулярных занятий не имеют и большую часть дня проводят сами с собой».

В докладе, чтобы не допустить «развала детдомов», были предложены конкретные меры по их реорганизации: 1) поставить соответствующих зав. детдомами; 2) пригласить воспитателей по 1 на 25 человек; 3) перевести детей из разрушающихся домов в жилые; 4) дать обстановку в дома; 5) выделить произведения искусства и науки; 6) ...регулярно посещать театр, биоскоп, библиотеки; 7) создать детский клуб; 8) устраивать с подростками 14–17 лет собеседования на политические темы и на темы об искусстве; 9) побудить городской Продовольственный Комитет озаботиться доставкой продуктов для питания детей».

Представительное совещание губернских и городских властей лишь предписало распределить детей по возрасту и поручило губсобесу «создать в недалеком будущем показательный дом смешанного характера по возрасту и по полу». Все остальные мерзости сиротского воспитания оставались без изменений.

Власть, как всегда, в первую очередь заботилась о собственном благополучии. На первом же заседании новый председатель горисполкома «тов. Куйбышев заявляет о необходимости перехода Президиума исполкома и канцелярии в более подходящее помещение и жилищному отделу поручено подыскать его», что и было выполнено без промедления. При необходимости размещения военных ведомств не останавливались даже перед выселением людей из занимаемых ими жилых помещений на улицу в зимнее время.

В то же время для детских домов не находилось приличных помещений. Не решен был и вопрос с воспитателями, так как потенциальные претенденты не могли удовлетворить совпартработников по идейным соображениям. Обладая педагогическими знаниями и навыками, учителя и воспитатели должны были еще и доказать свою приверженность коммунистическим идеям. Для этого совещание по детдомам «поручило тов. Тронину и тов. Шапиро разработать анкету в связи с требованиями, какие должны предъявляться к воспитателям». Главным пунктом было «знакомство и претворение в жизнь школьной реформы». В соответствии с ней все старые кадры воспитателей дореволюционных приютов, дававших детям общее и профессиональное образование, христианское нравственное воспитание, не подходили для новой власти. Интересы подрастающего поколения при этом не учитывались.

С начала 1919 г. усложнилось положение на фронтах гражданской войны. 18 ноября 1918 г. адмирал А. В. Колчак произвел переворот, отстранив от власти Уфимскую директорию, преемницу Самарского КОМУЧа, и установил в Сибири и на Урале военную диктатуру. В ходе его весеннего наступления 1919 г. Оренбургская и большая часть Самарской губерний являлись фронтовыми территориями. Колчаковские войска нанесли поражение Красной армии, а Восточный фронт снова стал решающим для судьбы Советской республики. На пленуме ЦК РКП(б) 13 апреля 1919 г. были приняты срочные меры по укреплению Восточного фронта. Призыв «Все на борьбу с Колчаком» сопровождался мобилизацией рабочих и крестьян 1886–1890 гг. рождения. Все партийные организации обязывали мобилизовать 20%, а в прифронтовых районах – 50% своего состава на фронт против Колчака. Восточный фронт был разделен на две группы: Северную (II и III армии) и Южную (I, IV, V Туркестанская армии). Командование всей Южной группой войск, действовавшей на территории Самарской губернии, было возложено на М. В. Фрунзе, членами Реввоенсовета к которому назначили В. В. Куйбышева и Ф. Ф. Новицкого. Опасаясь массового протеста населения против реквизиторских действий советской власти и выполняя решения VIII съезда РКП(б) «О союзе с середняком», губернские совпартструктуры приостановили взимание чрезвычайного налога и мобилизацию лошадей. Это позволило привлечь в Красную армию крестьян, которые вынуждены были выбирать из двух зол – между белыми и красными. Колчаковцам они не доверяли по социальным причинам, а к советской власти еще надеялись приспособиться.

В Самарской губернии была проведена 50-процентная мобилизация в Красную армию коммунистов, комсомольцев, всех рабочих и служащих, членов профсоюза от 18 до 40 лет. С января по апрель 1919 г. было мобилизовано таким образом 44300 рабочих и крестьян. Кроме того, население губернии привлекалось на строительство оборонительных сооружений, обязывалось снабжать Красную армию продовольствием, одеждой, фуражом. В апреле наступление Колчака было приостановлено, а в мае он был оттеснен за пределы Самарской губернии. Но мирная передышка была непродолжительна. В июле уральские белоказаки вторглись в южные районы Самарской губернии, захватив г. Пугачев. Против них были направлены войска Южной группы Восточного фронта, в том числе 25-я дивизия В. И. Чапаева. В упорных боях белоказаки также были вытеснены из губернии.

Перманентные бои на территории Самарского края постепенно истощали его материальные и людские ресурсы. Губернские власти с воодушевлением прибегали к чрезвычайным мерам по изъятию хлеба у крестьян, проявляя при этом верноподданническое усердие и ненужную инициативу. 21 февраля 1919 г. председатель Самарского губисполкома А. П. Галактионов в беседе с В. И. Лениным доложил «интереснейшие диаграммы и данные о продовольствии», имеющемся в Самарской губернии. После этого председатель Совнаркома направил А. П. Галактионова к председателю Московского совета с запиской, в которой радостно сообщал: «Хлеба много. Факт. Надо подбодрить». Воодушевленный хозяин губернии так «подбодрился», что, приехав из Москвы, развил особенно бурную активность по организации заготовок зерна. Он был назначен особоуполномоченным ВЦИК по реализации урожая в Самарской губернии и на этом посту приложил немало усилий по удовлетворению нужды в хлебе Красной армии, Москвы, Петрограда и других промышленных центров.

Хлеб и другие продукты питания целенаправленно и методично выкачивались из Самарской губернии после того, как А. П. Галактионов «сдал» ее на разграбление местным комбедовцам и столичным продотрядовцам. Самарская губерния к весне 1919 г. дала пятую часть продовольствия, которое заготовила вся Советская республика от урожая 1918 г. Для своевременной уборки урожая 1919 г. и последующей вывозки хлеба из губернии была проведена трудовая мобилизация городского и сельского населения. Под руководством коммунистов создавались специальные хлебоуборочные отряды, которые занимались уборкой, обмолотом хлеба и отправкой его на ссыпные пункты. В октябре 1919 г. губком РКП(б) «разъяснял крестьянам, что утайка хлеба является величайшим преступлением перед голодающими братьями – красноармейцами и рабочими».

Снабжая страну продовольствием, население Самарской губернии подвергалось непрестанным поборам, которые довели крестьянство края до вооруженных восстаний против советской власти. Городские жители переживали не меньшие трудности. С начала 1919 г. в Самаре разразился топливно-энергетический кризис, с каждым днем обострялся жилищный вопрос. 21 февраля председатель губсовнархоза Г. С. Соколов заявил на заседании горсовета: «Отпущенного Самаре жидкого топлива (нефти) хватит лишь для отопления четырех бань в городе и для размола на мельницах 400 пудов зерна, что обеспечит население хлебом на полтора месяца. Для всей остальной промышленности Самары не остается ничего. Дров для города требуется свыше 600 тыс. куб. сажен, но... их можно дать только около 230 тыс. кубов... Г. М. Леплевский сообщил о намеченных мерах... прекращение трамвайного движения, сокращение работы бань до четырех дней в неделю, ограничение времени освещения до 3-4 часов в сутки и т. п. Намеченные меры горсовет утвердил». На следующий день Самарский совнархоз получил телеграмму центра за подписью председателя ВСНХ Рыкова, в которой требовалось «прекратить отопление зданий нефтью, не останавливаясь перед необходимостью закрыть до теплых дней школы... все кинематографы» и любые другие предприятия, чтобы не допустить остановки железных дорог.

Между тем, эпидемия тифа приобрела в Самаре угрожающие размеры. Связано это было прежде всего с большой концентрацией здесь воинских соединений. Город также находился на перекрестке транзитных путей. Власти пытались наладить карантинные мероприятия, но особого успеха они не принесли. Причины, приведшие к возникновению и развитию эпидемии, не могли быть ликвидированы при помощи бань с вошебойками. Они крылись в беспределе гражданской войны.

Начальник городской милиции неоднократно делал заявления «о происходящих столкновениях милиционеров с лицами, производящими обыски и различные реквизиции, на почве отказа последних предъявлять документы и мандаты». Характерно, что горисполком ограничивался такого рода постановлениями: «поручить т. Рыбину составить текст постановления, обязывающего лиц, производящих обыски и реквизиции, предъявлять агентам городской милиции мандаты и документы». Сам факт бесконечных грабежей и насилия не только не возмущал власть, а, можно сказать, узаконивался такими постановлениями. Для осуществления реквизиций достаточно было предъявить об этом документ.

Летом 1919 г. «в связи с размещением в Самаре воинских частей и прибытия беженцев из Царицына жилищный вопрос получает новую остроту... Жилищно-земельный подотдел реорганизуется, при нем создается специальное отделение по учету движимого и недвижимого имущества, по вселению и выселению». Жилотдел г. Самары реквизировал все окрестные дачи, взял их на учет и, учитывая летний сезон, «выработал нормы арендной платы дачных помещений... определив кубатуру по внешним ребрам жилого помещения». Это было предпринято с целью изыскания средств для ремонта муниципализированных «советских» домов. Однако, решить эту проблему не смогли из-за «полного отсутствия кровельного железа и других материалов и недостатка рабочих рук». Это неудивительно. Национализация предприятий в Самарской губернии проводилась уже вторично, что сугубо отрицательно влияло на все отрасли производства. Обязательная «трудовая повинность», продолжившая «красногвардейскую атаку на капитал», не смогла обеспечить производство необходимых товаров.

Нелишне напомнить, что все без исключения мероприятия советской власти носили классовый характер, что исключало использование опыта предпринимателей в организации хозяйственной деятельности. «Без разрешения губсовнархоза нельзя было открывать никаких промышленных предприятий, ничего не строить». Постановлениями о социальном страховании постоянно повышались суммы обязательных взносов. «В случае несвоевременного исполнения... виновные подвергнутся заключению в тюрьму...».

Из других методов решения хозяйственных проблем II Всероссийский съезд совнархозов рекомендовал «приступить к натурализации заработной платы». Впрочем, натурализовывать ее на самарских предприятиях было нечем, так как большинство их не работало из-за отсутствия сырья, оборудования, топлива. Губсовнархоз занимался, главным образом, вопросами утилизации отходов, среди которых опять же превалировали не производственные, а бытовые. Методы стимулирования горожан по сдаче «отбросов частного потребления» соответствовали духу переживаемого времени. Утилизационный отдел Самарского губсовнархоза предлагал следующее: «...население можно заставить собирать эти предметы и сдавать их на наши приемочные пункты только путем установления привилегии за сдатчиками их при получении тех или иных продуктов. Так, например, установить, что при получении мяса граждане, предъявляющие именную квитанцию на сдачу определенного количества костей (5 или 10 фунтов) пропускаются вне очереди; при получении ниток -сдатчики катушек и т. д.».

В таких условиях не могло быть и речи об эквивалентном обмене с деревней. Требования VIII съезда РКП(б) об укреплении союза рабочих и крестьян и привлечении на сторону советской власти середняков были невыполнимы. Люди сами, как могли, добывали себе средства на жизнь. Уполномоченный ВЦИК по реализации урожая А. П. Галактионов, составляя в конце 1919 г. отчет о выполнении продразверстки, отмечал: «... в начале августа в Самарскую губернию прибыло колоссальное количество мешочников-двухпудовиков... Двухпудовики спешили где и как только могли закупить продовольственных продуктов по повышенным ценам и при помощи индивидуального товарообмена. Все закупленное они всяческими мерами и способами старались перекинуть в центр. Вред, принесенный мешочничеством, заключается в развращенном влиянии на крестьян спекулятивных цен и индивидуального товарообмена». Местные власти поступили с этими бедолагами-мешочниками по-пролетарски: «была организована выдача хлеба, приехавшим в отпуск рабочим в Самаре и Мелекессе для того, чтобы не допустить самостоятельной закупки в глубине губернии. Организовывались партии рабочих с правом вывоза хлеба из пределов Уральской области».

Все остальные, приехавшие за хлебом, как классово чуждые, были оттеснены от индивидуального общения и товарообмена с крестьянами. А. П. Галактионов докладывал, «что несмотря на принятые меры, ссыпка хлеба не увеличивается... Крестьяне жалуются на отсутствие в деревнях самых необходимых предметов крестьянского обихода... Крестьянин скептически относится к государственному товарообмену, так как в прошлом году он выполнен был не в полном размере и крестьянин считает себя кредитором еще за прошлое». Необходимо добавить, что крестьянство не только не хотело, но и не могло выполнить завышенную для Самарской губернии разверстку в 46 млн. пудов. Урожай 1919 г. был средний, условия – и погодные, и социальные – никак ему не способствовали. Местные власти оценивали возможности проведения хлебной разверстки в пределах 28 млн. пудов, но в центре никому до этого не было дела. Крестьянские протесты подавлялись воинской силой, хлеб выгребли под метелку, что обусловило в последующем, вкупе с другими причинами, неурожай и страшный голод в губернии.

Вообще движение продовольствия было поставлено под тотальный контроль со стороны властей и строго подчинено удовлетворению первоочередных потребностей истинных защитников советской власти. В марте 1919 г. в Самарской почтовой конторе был открыт прием для пересылки во все места посылок с вложением некоторых нормированных продуктов. Правила существенно ограничивали права их отправителей и получателей. «Каждый податель может отправить не более одной посылки в день и на один адрес не более двух посылок в месяц Каждый адресат может получить в месяц не более двух посылок... Купоны адресов будут оставляться в почтовых учреждениях... о каждой выдаче нормированных посылок будут учиняться соответствующие пометки в продовольственных карточках адресатов Запрещается отправлять в каком бы то ни было количестве: муку, зерно, крупу, сахар и изделия из него, масло и свежее мясо». Страна постепенно превращалась в большую лагерную зону с полным забвением общечеловеческих ценностей и свобод.

Ограничительные мероприятия по отношению к населению были доведены до апогея во второй половине 1919 г. В июле горисполком принял решение «исключить частных абонентов из электрической сети» На этом же заседании «горисполком выбрал комиссию из трех лиц для закрытия частных молочных и столовых и открытия таковых общественных» В свою очередь «представитель милиционеров т. Рыбин указал на ненормальное положение самарской милиции. Жалованье не платится аккуратно, обещанный красноармейский паек не выдается . Это создает условия, толкающие несознательных милиционеров на взяточничество и другие злоупотребления».

С лета 1919 г. в Самарской губернии возобладали методы диктата не только в политической, но и в хозяйственной деятельности Это привело к стагнации и окончательному разрушению экономических связей. Губернские и городские власти явно не справлялись с организацией экономики, социальной инфраструктуры.

21 октября 1919 г. на территории Самарской губернии совместным постановлением № 70 Реввоенсовета Туркфронта и Самарского губисполкома объявлялось военное положение. В соответствии с этим был опубликован «Приказ Губисполкома по отделу управления, предписывавший «Председателю Губ. ЧК и начальнику Самарской городской милиции принять самые решительные меры... для более успешной борьбы с хищениями и грабежами со складов Губпродкома и Потребительского общества... Грабители, воры и злоумышленники должны в целях непосредственной расправы беспощадно расстреливаться на месте преступления»

Во исполнение этого постановления в ноябре–декабре 1919 г. были проведены срочные мобилизационные мероприятия 3 ноября 1919 г. Приказом № 280 Самарского уездного военного комиссара объявлялось «о взятии немедленно на особый военный учет всех военных и местных инженеров, инженеров-электриков, проживающих в Самаре и Самарском уезде и прибывающих для постоянного или временного местожительства За уклонение от учета лица будут подвергнуты суду Военного трибунала по всем строгостям закона военного времени».

Особенно интенсивно продолжалось выкачивание хлеба и других продуктов питания из губернии. Расправившись с крестьянскими восстаниями самыми жестокими методами, советские власти сломили сопротивление разорительной разверстке. Такие меры привели одновременно к резкому снижению заготовок продуктов питания непосредственно для внутригубернских нужд.

Зимой 1919–1920 гг. еще больше распространилась эпидемия тифа. Все организационно – санитарные мероприятия, проводившиеся властями, не приносили успеха. Это неудивительно – даже с эпидемиями советская власть боролась по классовому признаку. Отделу народного здравоохранения предписывалось «всеми доступными средствами помогать беднейшему населению уничтожать вшей... рабочим по предъявлению карточек первой категории бесплатно выдадут по 1/4 фунта на 5 человек мыла представителями здравотдела».

В городе участились случаи незаконных реквизиций и разбойных нападений. Военные перестали платить за снабжение продуктами, топливом, товарами, хотя поставки для них осуществлялись в первую очередь.

Неразрешимой проблемой становилась уборка территории города от мусора. Квартальные комбеды ловко управлялись с распределением продуктов в лавках, обеспечивая, прежде всего, собственные интересы, но были бессильны организовать необходимые санитарно-гигиенические мероприятия во дворах и на улицах, где проживали.

Для увеличения числа рабов военно-коммунистической системы по инициативе партийных органов с конца 1919 г. началась кампания «по очистке советских учреждений от присосавшихся элементов». Они отстранялись «от занимаемых должностей с привлечением к принудительным работам». Все лица, подвергшиеся чистке, должны были в «пятидневный срок явиться для регистрации к уполномоченному Губчека в мобилизационную комиссию по проведению трудовой повинности... По отношениям к семьям уклонившихся от явки на регистрацию будут приняты репрессивные меры».

Чистке подвергались, прежде всего, совслужащие из среды интеллигенции, что существенно снижало интеллектуальный потенциал власти и общества. Особенно наглядно это проявилось в организации народного просвещения. Несмотря на расширение в 1919-1920 гг. образовательных школ для взрослых, качество обучения в них было нижайшим. В вечерних школах для рабочих и на курсах для красноармейцев преподавали, главным образом, политграмоту, обучая их распознавать «врагов коммунистического строя».

Хозяйственные итоги 1919 г. по Самарской губернии были плачевны. «На 31 декабря на всех ссыпных пунктах имелось хлеба 5036953 пуда», что было в девять раз меньше определенной центром разверстки. Продолжали функционировать более 180 волостных комитетов бедноты. На территории Бугурусланского уезда, после изгнания колчаковских войск, в ноябре-декабре 1919 г. было создано 53 волостных и 328 сельских комбедов. На них опирались продотряды, отбиравшие у крестьян уже не товарный хлеб, а необходимые продукты питания, обрекая их в дальнейшем на голод.

Продолжавшийся процесс национализации производства привлек к передаче в госсобственность мелких и кустарных предприятий. В Самарской губернии таких было большинство, и в 1920 г. вслед за крупными рухнули мелкие промышленные заведения. Разрешение основных вопросов мирного строительства осуществлялось советскими вождями на основе военного опыта. В январе 1920 г. был принят декрет о всеобщей трудовой повинности и трудовых мобилизациях. На основе этого декрета формировались трудовые армии. Трудармейцы работали принудительно во всех отраслях народного хозяйства, но прежде всего на транспорте, на заготовках сырья и топлива.

На проходившей с 15 по 19 февраля 1920 г. профсоюзной конференции Самаро-Златоустовской железной дороги отмечалось, что «продолжается вмешательство в распоряжения железнодорожной администрации со стороны некоторых организаций». Неусыпный контроль осуществлялся органами ЧК, которые искали причины хозяйственной разрухи в «активизации контрреволюционных элементов». В случае угрозы остановки предприятий, снабжавших Красную армию боеприпасами, продовольствием, обмундированием, создавались специальные трудармейские отряды. Так, в Мелекессе Самарской губернии к концу января стояли мануфактурная фабрика, три мельницы. «Накануне остановки была крупнейшая паровая мельница, работавшая на Красную армию. Для заготовки топлива уком РКП (б) и уисполком организовали трудовой полк».

Проходивший в марте-апреле 1920 г. IX съезд РКП(б) в резолюции «О хозяйственном строительстве» подчеркнул необходимость выполнения планов по мобилизации, формированию труд армий, продразверстке, опираясь на единоначалие и централизацию. Между тем, продразверстка в деревне неумолимо вела к сокращению крестьянских посевов. В свою очередь это вызывало ужесточение деятельности заготовительных органов, продотрядов, частей особого назначения, посягавших на самые основы крестьянского существования.

«Ползучая контрреволюция», захватившая самарскую деревню, продолжалась и в 1920 году. В феврале в восстании под руководством подпольной организации «Черный орел» приняли участие крестьяне северо-восточного Бугульминского уезда Самарской губернии. Характерны лозунги, выдвинутые мятежниками: «Долой продразверстку», «За вольную торговлю», «Советская власть без коммунистов», «За веру христианскую и ислам». 15 февраля президиум Самарского губисполкома образовал военно-революционный штаб, который направил для подавления восстания «регулярные части Красной армии из Бугуруслана, Казани и других пунктов». 5 марта уездный военком сообщил о подавлении войсками мятежа. «Провинившееся» население г. Бугульмы власти в течение всего марта выгоняли на субботники и воскресники по погрузке на железнодорожной станции реквизированного у восставших хлеба, фуража, другого продовольствия.

Вообще в Самарской губернии «не без активных действий ЧК Восточного фронта был нанесен сокрушительный удар по кулачеству», которое большевики считали своим главным социальным врагом. ЧК Восточного фронта руководила деятельностью местных комбедов. «Рядовое явление – когда два-три члена комитета бедноты ведут в чрезвычайную комиссию под конвоем скрывающегося буржуа, кулака, самогонщика, дезертировавшего красноармейца и т. д.».

На фоне общего упадка промышленного производства военные предприятия в Самарской губернии в 1919-1920 гг. наращивали производство, так как многие промышленные районы страны в это время были неподконтрольны советской власти. По сравнению с 1918 г. число рабочих на них увеличилось в полтора раза и не столько за счет населения края, сколько за счет приезжих из центральных и северо-западных районов в связи с лучшими продовольственными условиями.

Зимой 1919/20 г. вновь обострился топливно-энергетический кризис, однако заводы, производившие вооружение, снабжались в первую очередь. Для этого губком РКП(б) и губисполком создавали специальные чрезвычайные комиссии по заготовке дров, объявляя всеобщую трудовую и гужевую повинность. В то же время началась геологическая разведка сланцевых месторождений в Поволжье. В 1919 г. сюда была снаряжена экспедиция во главе с И. М. Губкиным, которая начала разработку горючих сланцев возле г. Сызрани и с. Кашпира. Одновременно в регионе велись нефтеразведочные работы, но средств для организации нефтедобычи не было.

В 1920 году территория Самарской губернии перестала быть ареной фронтовых действий. Однако, по-прежнему решение всех хозяйственных проблем осуществлялось чрезвычайными методами. Специальным постановлением Совета труда и обороны республики была создана Вторая революционная армия труда (Поволжская) для строительства железнодорожной линии Красный Кут-Александров Гай-Эмба. Она предназначалась для вывоза в центр запасов нефти. 25 февраля 1920 г. В. И. Ленин в телеграмме Самарскому и Саратовскому губкомам и губисполкомам требовал:

«Надо помочь всеми силами и ускорить всячески. Организуйте агитацию, устройте постоянную комиссию помощи, примените трудовую повинность». В ответ на это Самарский совет рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов «совместно с губернской партсоввластью и Реввоенсоветом Турк-фронта в день пятидесятилетия вождя постановил известить о создании первого образцового батальона труда для проведения экстренных решительных мероприятий по восстановлению хозяйственной жизни...» Эффект от таких красногвардейских атак в хозяйственной деятельности был незначителен, разруха охватывала к концу 1920 г. практически все отрасли промышленности, путей сообщения, сельскохозяйственного производства.

В самарской деревне в 1920 г. усилился социально-экономический кризис. Непосильная продразверстка снижала производительность труда крестьян, уменьшалось число зажиточных хозяйств и наблюдался рост маломощных. Посевные площади сокращались, увеличивался процент беспосевных хозяйств, потерь скота, убыли сельскохозяйственного инвентаря. Все эти явления способствовали неурожаю 1920 г., но власти продолжали выкачивать хлеб из губернии. Продразверстка стала распространяться даже на бедняцкие хозяйства.

Антикрестьянская политика большевистской власти породила социальные противоречия между рабочими и крестьянами. Об этом свидетельствовали лозунги и действия участников крестьянских восстаний, носивших массовый характер и постоянно возникавших на территории края. Крестьяне выступали за «советы – без коммунистов» и против рабочих продотрядов, грабивших деревню.

Сам пролетариат за годы гражданской войны значительно деклассировался. В Самаре до революции рабочие не являлись значимой социальной силой, и многие из тех, что сохранились в огне социальной смуты, попали в ряды люмпенов: нищих, воров, преступных банд. На Самарском трубочном заводе число рабочих в 1921 г. сократилось по сравнению с 1916 г. с 28 тысяч человек до 400. Посевные площади губернии в это время составили 49,1%. Предприятия пищевой промышленности в связи с неурожаем закрывались.

На этом фоне надвигавшегося апокалипсиса немыслимо разбухал госаппарат, численность совслужащих госучреждений постоянно росла. В попытках наладить ленинский всеобщий учет и контроль на местах дробили и дублировали функции управления, которые к тому же упрощались, чтобы быть доступными «любой кухарке». После утверждения в феврале 1920 г. на сессии ВЦИК Устава о фракциях во внепартийных учреждениях деятельность советов была поставлена под полный контроль партийных комитетов. Губернский комитет РКП(б) создавал различные чрезвычайные комиссии, которые проводили авральные компании по какой-нибудь борьбе: с тифом, беспризорностью, бандитизмом, холодом и голодом. Такие мероприятия сопровождались трескучей агитацией за коммунистические ценности и идеалы, в которые меньше всего верили сами пропагандисты, в конце концов обрекшие в 1921 г. население губернии на голод и вымирание.

Крестьянские восстания

Гражданская война не только не сняла существовавшие в России социальные противоречия, но еще больше их обострила. Захват власти большевиками, разгон Учредительного собрания и реализация программных установок коммунистической партии в экономической сфере в той или иной мере послужили поводом для начала братоубийственной войны. В ходе ее ни белые, ни красные не считались с интересами гражданского населения и прежде всего многомиллионного крестьянства. Оно попеременно оказывалось заложником то той, то другой стороны, вынуждено было участвовать в мобилизационном процессе, поставляя солдат воюющим сторонам, выполнять многочисленные повинности, связанные с их нуждами. Крестьянство испытало на себе все «прелести» аграрной политики КОМУЧа, Колчака и советской власти. И оно, конечно, не было индифферентным к тем или иным органам власти, сменяющим друг друга в ходе войны.

Крестьянское движение в Самарской губернии в период революции и гражданской войны претерпело в своем развитии качественные сдвиги. В 1917 г. крестьяне, выступая за землю и волю, стремились разрушить сложившиеся в деревне отношения и конфисковать земельную собственность дворян, купцов, мещан, хуторян и отрубников. Весной 1918 г. обострение противоречий в деревне было вызвано реализацией декрета «О земле», то есть законодательно закрепленном уничтожении в деревне частной земельной собственности. От этого мероприятия, казалось бы, выиграли бедняцко-середняцкие слои деревни. Но в целом из-за ликвидации крупных экономии и товарных крестьянских хозяйств сельскому хозяйству был нанесен ущерб, а продовольственный кризис в стране еще более углубился.

Проводившаяся правительством В. И. Ленина продовольственная политика вызвала ожесточенное сопротивление всех слоев крестьянства. Крестьянские восстания охватили громадную территорию, резко возросла численность повстанцев, изменился характер и направленность борьбы, были выработаны новые программные цели и лозунги движения. На территории Самарской губернии в 1919-1920 гг. перманентно вспыхивали восстания, которые вполне можно характеризовать как крестьянские войны.

11 января 1919 года был издан декрет, вводивший продовольственную разверстку, которая на практике означала реализацию политики военного коммунизма. Известно, что декрет подводил юридическую основу под действия советского правительства, так как он признавал за государством право на насильственное изъятие всех излишков крестьянского хлеба. Продразверстка, по мнению В. И. Ленина и его ближайших соратников, стала «универсальным средством продвижения страны к социализму, включала в себя элемент прямого давления на крестьянство с целью загасить его частнособственнические устремления». Такая политика Советского государства вызвала сопротивление со стороны крестьянства, которое в ряде губерний Европейской России переросло в крестьянские восстания... Среди них особо следует выделить «чапанную войну» в Среднем Поволжье. Свое наименование она получила от названия крестьянской верхней одежды – чапана (кафтана, поддевки, стеганки). Это подчеркивало ее крестьянский характер. Движение охватило обширную территорию Симбирской, Самарской и Казанской губерний. В ней участвовали русские, татары, чуваши, мордва и представители других народов, населявших Поволжье. В советской литературе «чапанная война» и другие крестьянские восстания традиционно оценивались как антисоветские кулацкие мятежи. Такое классовое определение крестьянских восстаний 1919-1920 гг. является неверным, так как в них участвовали все слои крестьянства независимо от социального положения. Это было вызвано обострением противоречий между властью и крестьянством в целом в связи с введением продразверстки.

Поводом для начала «чапанной войны» послужила активизация деятельности продотрядов в связи с введением хлебной монополии. Восстание началось в селе Новодевичье Сенгилеевского уезда Симбирской губернии. Из этого уезда Симбирский губисполком запланировал вывезти в начале 1919 г. 2,5 млн. пудов хлебных излишков. Восстание шло под лозунгами: «Долой насильников – коммунистов, да здравствует Советская власть». Был создан военный штаб крестьянской армии, рассылались воззвания. В ближайшие села направлялись агитаторы и отряды. Со 2 по 10 марта восстание охватило Новодевиченскую, Русско-Бектяшинскую, Горюшкинскую, Теренгульскую и Поповскую волости Сенгилеевского уезда. 7 марта в с. Усолье Сызранского уезда на ста подводах приехали вооруженные крестьяне из с. Новодевичье. Они арестовали председателя Совета и объявили мобилизацию в крестьянскую армию всех мужчин. Восставшие крестьяне села Усинка имели на вооружении около 300 винтовок и большой запас патронов. Этот отряд сумел дать отпор советской воинской части и даже захватил в плен 20 красноармейцев.

Сложная ситуация создалась и в г. Сызрани. В начале марта началось брожение во 2-м Сызранском запасном батальоне, который состоял из мобилизованных крестьян Сызранского и соседних с ним уездов. Они накануне призыва в Красную армию были обложены революционным единовременным налогом. Получая из дома письма, в которых содержались жалобы родных на тяжесть реквизиций и произвол со стороны местных властей, красноармейцы начали агитировать против коммунистов и готовы были поддержать восстание крестьян. Но 7 марта в Сызрань прибыл с двумя ротами Самарского Рабочего полка начальник Самарской ЧК Куземский. 2-й батальон был разоружен, а агитаторы арестованы. Ситуация в городе стабилизировалась, но для борьбы с крестьянским восстанием уездный исполком образовал чрезвычайный орган – военно-революционный комитет, фактически передав ему всю полноту власти. Сызранский ревком обратился в Пензу, Кузнецк и Самару, которые прислали на помощь свои вооруженные отряды.

Как видим, в ходе «чапанной войны» проявлялись традиционные черты и явления, характерные для массового крестьянского движения дореволюционной эпохи. К их числу относится заразительность и сила примера, влиявшие на ход восстания. Пример повстанцев с. Новодевичье не только был поддержан крестьянами соседних правобережных уездов, но и ускорил выступления в селах Ставропольского и северной части Самарского уездов.

Одними из первых в Самарской губернии против произвола Советской власти выступили крестьяне села Хрящевка. За ними последовали крестьяне села Ягодное, которые отказались выполнить требования уездного продовольственного комиссара Гринберга прислать в Ставрополь подводы в порядке исполнения гужевой повинности. 5 марта Гринберг направил в Ягодное продотряд, который на подъезде к селу был внезапно обстрелян крестьянами. Кстати, и здесь в активизации крестьян сыграла свою роль прибывшая группа повстанцев из села Новодевичье. Как правило, накануне выступления звучал набатный колокол, или вспыхивал пожар, что служило сигналом к началу восстания. Итак, вооруженные вилами, топорами, самодельными пиками, «чапаны» захватили значительную часть Сызранского, Сенгилеевского и Мелекесского уездов. В освобожденных селах они разгоняли комитеты бедноты, изгоняли из советов коммунистов, нередко прибегая к террору.

Развивая успех движения, повстанцы сформировали штаб в селе Ягодном, который возглавил Алексей Бурицкий. Повстанческая армия начала наступление на села Подстепки, Московку, Никольское, Барковку и далее на город Ставрополь, который был занят 7 марта без боя. Перед приходом повстанцев вновь прозвучал набат, загорелась конюшня. Возник переполох, что облегчило вступление «чапанов» в город. Вся полнота власти перешла к избранным гражданами г. Ставрополя – коменданту Голосову, его первому помощнику Белоусову и второму помощнику Бастрюкову. Новый исполком Совета объявил осадное положение в городе и предписал гражданам в возрасте от 18 до 40 лет записаться на действительную военную службу. В дальнейшем восстаниями в Ставропольском районе руководили комендант Долинин и начальник милиции Жилинский.

Ставропольский исполком обратился с воззванием к населению и красноармейцам. «Товарищи, братья-красноармейцы! Мы, восставшие труженики, красноармейцы всего населения России, крестьяне, обращаемся к Вам и заявляем, что мы встали не против Советской власти, но встали против диктатуры засилья коммунистов – тиранов и грабителей. Мы объявляем, что советская власть остается на местах, советы не уничтожаются, но в советах должны быть выборные от населения лица, известные народу данной местности. Мы ни на шаг не отступаем от Конституции РСФСР и руководствуемся ею». Восставшие выступали за советы без коммунистов, требовали участия в советах всех крестьян независимо от имущественного положения, свободной торговли.

Иная интерпретация этих событий содержится в постановлениях губисполкома, Самарского городского совета, в партийных документах и воспоминаниях коммунистов-участников подавления крестьянского восстания. 10 марта 1919 г. состоялось заседание Самарского городского совета рабочих и красноармейских депутатов, на котором с сообщением о крестьянских восстаниях в Ставропольском уезде выступил Л. Сокольский. «В Ставропольском уезде, – сказал он, – вспыхнули контрреволюционные беспорядки, вызванные определенными кулацкими и белогвардейскими элементами при участии лево- и правоэсеровских авантюристов. Кулаки восстают со старым лозунгом «Союза русского народа»... Они вовлекли в эту авантюру некоторые слои среднего крестьянства...». На этом заседании был создан чрезвычайный орган – губернский военно-революционный комитет, куда вошли Сокольский (губисполком), Милонов (городской Совет), Гинтер (губернский военком), Левитин (Губчека), Рутицкий (комиссариат округа путей сообщения). Кроме того, ранее 7 марта президиум Самарского губисполкома во главе с В. В. Куйбышевым образовал революционный полевой штаб «для подавления кулацкого мятежа в Ставропольском районе». В него вошли член губисполкома В. А. Тронин, командовавший «всеми военными силами, действующими против мятежников», помощник командира Самарского рабочего полка Шевердин и член Самарской губернской чрезвычайной комиссии Нагибин. Создание этих чрезвычайных органов было обусловлено взрывоопасным настроением частей Самарского гарнизона. В письме В. И. Ленину командующий IV армией М. В. Фрунзе сообщил: «В ночь с 10 на 11 марта была произведена попытка поднять таковое же [восстание – авт.] в самой Самаре. Взбунтовался 175 полк и, разбив артиллерийские склады и разобрав бывшие там берданки, пытался поднять и другие части, и в первую очередь инженерный батальон моей (IV) армии. Призыв успеха не имел, и к 3 часам утра дело было ликвидировано». Военно-революционный комитет мобилизовав ночью коммунистов с помощью Самарского рабочего полка и содействия других воинских частей разоружил полк; было арестовано около 250 красноармейцев.

Военно-революционные комитеты и штабы как чрезвычайные органы для борьбы с крестьянскими восстаниями создавались в городах, волостях и селах Самарской губернии довольно часто. Для подавления восстаний большевики использовали войска Красной армии. В состав войскового соединения, которое вело боевые действия против повстанцев Ставропольского уезда, вошли 1-й Самарский рабочий полк и 2-я интернациональная рота, в которой были мадьяры с пушками и пулеметами. Всего в распоряжении командира этой группировки Шевердина насчитывалось 400 человек пехоты и эскадрон кавалерии (75 человек).

Сохранившиеся оперативные сводки и схемы боевых действий свидетельствуют о методах, которые применяли карательные экспедиции. Они отличались крайней жестокостью по отношению к участникам крестьянских восстаний. Ожесточенное сопротивление карательная экспедиция встретила в селах Старая Бинарадка и Еремкино. Здесь повстанцами командовала Ирина Феличкина, об отваге которой слагались легенды. «Она лихо скакала на серой кобыле по Еремкинскому фронту и плетью гнала в бой отставших или трусивших мятежников». 10 марта Шевердин получил подкрепление «численностью 600 человек пехоты и 60 человек кавалеристов при пяти пулеметах и двух трехдюймовых орудиях». Повстанцы не могли противостоять регулярным войскам Красной армии. 13 марта г. Ставрополь был взят. Часть руководителей восстания была расстреляна. Удалось бежать коменданту А. Долинину, который позднее под фамилией Шабанов воевал против белополяков. В Ставрополе была создана уездная ВЧК и расстреляно свыше 50 участников восстания.

«При подавлении восстания, – писал М. В. Фрунзе В. И. Ленину, – убито пока по неполным сведениям не менее 1000 человек. Кроме того расстреляно свыше 600 главарей и кулаков. Село Усинское, в котором восставшими сначала был целиком истреблен наш отряд в 170 человек, сожжено совершенно».

На заседании Самарского губисполкома обсуждался вопрос о создании концентрационного лагеря, в котором должны были ждать своей участи захваченные в плен повстанцы. Участники восстания подвергались судебным преследованиям. Их арестовывали, заключали в тюрьму, а активистов и руководителей расстреливали.

В то же время были жестоко подавлены восстания крестьян в Кинель-Черкассах, Сергиевске и Кротовке. В карательной экспедиции, направленной в эти села, приняли участие отряды Самарского Советского рабочего полка, Иваново-Вознесенского, Сергиевского продотрядов и отрядов железнодорожной обороны. В их состав входило 800 человек пехоты, взвод конницы, им было придано 3 орудия и 7 пулеметов. Кроме того восстания вспыхнули в селах Федоровка и Любимовка Бузулукского уезда. Для их подавления «через местный военный комиссариат и штаб Туркармии посылались карательные отряды, каковыми восстания ликвидированы».

Самарский губисполком, пытаясь погасить пламя крестьянской борьбы, требовал от уездных организаций ужесточить репрессии и предписывал исполкомам организовать в уездах революционные трибуналы, которым вменялось рассмотрение дел о контрреволюционных «деяниях» и выступлениях.

Одновременно самарские коммунисты вынуждены были признать, что поводом для возникновения «чапанной» войны послужил произвол продотрядов, советских и партийных работников. И хотя это признание было закамуфлировано и буквально тонуло в обвинениях в адрес агентов Колчака, белогвардейских офицеров, кулаков и даже недавних союзников эсеров, тем не менее признание многочисленных фактов произвола и насилия весьма симптоматично. Большевики вынуждены были оправдывать свою жестокость суровой необходимостью.

10 апреля 1919 г. Самарский губисполком принял обязательное постановление № 19. В нем предписывалось привлекать к «ответственности агентов советской власти, которые нередко ведут по отношению к населению позорным для советской власти образом» Губисполком указывал, что делегированные в деревню инструкторы, уполномоченные, комиссары должны были регистрировать выданные им «мандаты в местном исполкоме немедленно». В апреле 1919 г. было объявлено об освобождении крестьян-середняков от взыскания чрезвычайного и натурального налога с урожая 1918 г. Но эти распоряжения фактически остались на бумаге. Продовольственные агитаторы и продотряды продолжали «выкачивать» хлеб из деревни традиционными методами, не считаясь ни с нуждами крестьян, ни с их интересами.

Тяготы продразверстки, мобилизации в Красную армию, отсутствие промышленных товаров, продолжающаяся разруха во всех отраслях экономики России – эти и другие факторы не могли не сказываться на социально-психологическом состоянии населения Самарской области. В сводках военно-цензурного отделения, которое проводило анализ писем солдат и их родных преобладают негативные оценки быта и настроения масс во второй половине 1919 – начале 1920 гг. «Меня призывают на военную службу по приказу № 343. Этот приказ меня совсем не касается. Здешний комиссариат ничего не разбирается», – писал корреспондент из Бугурусланского уезда. Из Тимашева сообщали: «Товарищи разоряют нас, берут сено, солому, каждый день три пуда картошки. Теперь мужики стали как мертвые, не знают, что им делать. Говорить ничего нельзя, ничего не признают, теперь хоть с голоду умирать. Скотину у нас берут беспощадно. Нам очень плохо жить».

Среди массы сообщений более 90% содержат сведения о последствиях, связанных с проведением политики военного коммунизма и настроением крестьян. «От крестьян, – читаем в письме из с. Тимофеевки, – берут хлеб, овец, скот, а ему фунта соли нет. Продовольственная политика начинает возмущать и коммунистов». Или: «Кто прежде не дал скота, тот должен сейчас дать. Хоть иди и покупай, а должен отдать. Как раньше брали с пролетария, так и теперь. И все обусловлено потому, что многие коммунисты не соответствуют своему назначению. У военкома стачки с богачами. Он скрывает и покровительствует дезертирам».

Возникает осознание необходимости отмены продразверстки и введения свободной торговли. «Всех продуктов очень много, – писали из Самары, – если бы разрешили свободную торговлю, то мужики говорят, что завалили бы всю Самару продуктами. И действительно всего много, да коммунисты разорили всю Россию. Всех людей нельзя узнать – все стали какими-то озверелыми». В конце 1919 г. появились сообщения о росте недовольства действиями советских и партийных работников. «Положение Советской власти по Самарскому округу незавидно. Причиной этого является недостаток партийных работников. Там, где нужно подойти с советом, грозят оружием и тем самым лишь портят все дело».

Как видим, в конце 1919 – начале 1920 гг. недовольство социальной политикой советской власти резко возросло. Ярким проявлением крестьянского сопротивления было восстание «Черного Орла» или «вилочное восстание». Оно охватило Бугульминский уезд Самарской губернии, а также территорию Мензелинского, Белебеевского, Бирского, Уфимского уездов Уфимской и Чистопольского уезда Казанской губерний. Восстание разразилось в прифронтовой полосе Поволжско-Уральского региона, которая была освобождена от войск Колчака и тут же стала испытывать на себе тяжесть продразверстки. Она и здесь «проводилась без учета того урона, который понесли прифронтовые районы от военных действий, реквизиций рабочего и продуктивного скота белыми и красными войсками, убыли мужского населения в связи с мобилизациями». Как и прежде, продотряды выгребали у крестьян весь хлеб без остатка. На десятки тысяч крестьянских семей надвинулась реальная угроза голода. Если в «чапанной войне» участвовали преимущественно русские крестьяне, то в восстании «Черного Орла» основную массу повстанцев составляли татары и башкиры. Оно шло под лозунгами: «Долой коммунистов и выкачку хлеба», «Громи ссыпные пункты», «Да здравствует вольная торговля». Был выдвинут и такой лозунг: «За веру христианскую и ислам». У восставших четко просматривается отсутствие национальной розни. Они были единодушны в стремлении сохранить Российскую Федерацию, одновременно оговаривая такие фундаментальные принципы, как самоопределение народностей и всенародное гражданское право.

Так же как и «чапанная война», восстание «Черного Орла» возникло стихийно. Повстанцы были вооружены вилами, кольями, кистенями и топорами. Часть из них имела охотничьи ружья и винтовки. В ходе боев они сумели захватить у продотрядов и милиции пулеметы. Просматривалось стремление повстанцев внести в стихию элементы организованности. Проводились принудительные мобилизации в народную армию восставших, распространялись воззвания. В них указывались причины восстания и определялись цели повстанцев. В одном из воззваний читаем: «Зачем мы восстали? Кто мы? Кто наши враги? Мы многомиллионное крестьянство. Наши враги коммунисты. Они пьют нашу кровь и угнетают нас, как рабов... Долой коммунистов. Долой гражданскую войну. Только выборные в этом [Учредительном – авт.] собрании установят порядок». Распространялась инструкция по организации власти повстанцев: уничтожать коммунистов, поставить посты, назначить начальника штаба, коменданта, начальника связи и разведки. Обычно воззвания печатались на пишущей машинке и расклеивались в населенных пунктах.

Восстание в Бугульминском уезде началось в феврале 1920 г. К середине месяца им была охвачена большая часть уезда: от 12 до 16 волостей. Для ликвидации восстания в Самаре был создан военно-революционный штаб в составе: председателя губвоенкома Ульянова, членов Леплевского, председателя губчека Ф. Кириллова и члена губкома Мясникова. На штаб возлагалось оперативное и политическое руководство, в Бугульминский уезд были командированы «тт. Кочетков и Чернов». 12 февраля на общем собрании коммунистов г. Бугульмы была создана революционная тройка для подавления восстания в уезде. В нее вошли член укома Логвинович, начальник гарнизона Чуйков и председатель исполкома Тобалов. 15 февраля уезд был объявлен на военном положении. В ликвидации восстания принимал участие батальон губчека, который понес большие потери. В карательную экспедицию были включены продотряды Сергиевского и Абдуллинского районов. Но решающую роль сыграли войсковые соединения Запасной армии под командованием Б. И. Гольдберга. В карательной экспедиции принимали участие 3-й батальон ВОХРа, Бугульминский гарнизон и бронепоезд.

И повстанцы, и каратели не щадили друг друга. И та, и другая стороны без суда и следствия расстреливали пленных. Лишь после подавления восстания дела активных участников рассматривались на заседаниях военного трибунала, после чего они все равно приговаривались к смертной казни. 5 марта 1920 г. восстание в Бугульминском уезде было подавлено, но военное положение Самарский губисполком отменил только 19 марта, а 25 марта был ликвидирован и чрезвычайный орган – революционный штаб.

Масштабы восстания, ожесточенность и решимость «вилочников» покончить с произволом коммунистов и продразверсткой были столь велики, что Председатель Реввоенсовета Республики Л. Д. Троцкий после окончания командировки на Урал (январь-февраль 1920 г.) внес в ЦК РКП(б) предложение о замене продразверстки натуральным налогом.

Показателем недовольства гражданской войной и социальной политикой правительства В. И. Ленина стало дезертирство из Красной армии, которое в 1920 г. приняло массовый характер. «Из ваших товарищей, – писали красноармейцу из с. Толкай, – многие дома: Саня, Ваня и другие». А вот сообщение из Большой Глушицы: «Все дома, только тебя нет. Приезжай жить дезертиром. Их не ловят». Глухое брожение началось и в войсковых соединениях Красной армии, большую часть которой составляли крестьяне. Социально-психологическое состояние солдат Красной армии зависело от многих факторов. В 1920 г. разруха охватила все отрасли промышленности. Многие предприятия не работали. Продразверстка, мобилизация в армию и реквизиция скота обусловили падение аграрного сектора экономики. Военно-политическая ситуация в стране оставалась сложной. Была не окончена война с Врангелем, Польшей, басмачеством в Туркестане. Все это не могло не сказываться на настроении красноармейцев – вчерашних крестьян.

31 июля 1920 г. в Самарской губернии вновь вспыхнуло восстание в Бузулукском уезде под руководством начальника 9-й кавалерийской дивизии А. В. Сапожкова. Он 6 июля в Самаре по приказу командующего Заволжского военного округа К. А. Авксентьевского был отстранен от занимаемой должности. Дивизия Сапожкова была расквартирована в г. Бузулуке за две недели до начала восстания. Здесь ее должны были переформировать и направить на Южный фронт. Возвратившись из Самары в Бузулук, А. В. Сапожков созвал совещание командного состава, на котором представил свою отставку как «поход против старых работников дивизии» и предложил «протестовать против этого вооруженной силой». 14 июля Сапожков на митинге в с. Погромном выдвинул лозунг: «Долой спецов, вчерашних контрреволюционеров, да здравствуют наши старые вожди с 1917 года». Далее Сапожков зачитал приказ № 1 о создании Первой армии «Правды».

Программа восставших была представлена в воззвании Реввоенсовета Первой армии «Правды» и в приказе Сапожкова от 15 июля 1920 г. В них отмечалось, что в России «власти тружеников давно уже не существует», органы власти с мнением крестьян не считаются, а лишь берут с них все необходимое. «Цель восставших, – писал А. В. Сапожков в приказе, – объединить все беднейшее рабоче-крестьянское население в одной идее, сломив слишком обуржуазившихся некоторых ответственных членов коммунистической партии под лозунгом: «Вся власть Советов действительна на программе партии большевиков на основе Конституции». Типичные для крестьян требования в ходе очередного восстания конкретизировались. Из-за недобора урожая продразверстка собиралась с крестьян не зерном, а продуктами питания: продотряды изымали мясо, яйца и масло. Поэтому к лозунгам: «долой продкомиссаров», «да здравствует свободная торговля», «советская власть без коммунистов» добавились новые – «долой яичников и масленщиков». Они по существу смыкались с призывами повстанцев мятежной дивизии Сапожкова.

Анализ программных документов «сапожковцев» позволяет сделать вывод о том, что восставшие выступали за отмену продразверстки и против тех коммунистов и комиссаров в местных продовольственных и советских органах власти, которые предали, на их взгляд, революционные идеалы.

Подавление очередного мятежа осуществлялось по уже апробированному сценарию: в Бузулуке был создан военно-революционный комитет в составе Пономарева, Бирна, Ильина и Сучкова. 26 июля Л. Д. Троцкий в записке, обращенной к К. А. Авксентьевскому, требовал немедленно ликвидировать восстание Сапожкова. Он предложил «расстреливать всякого повстанца, захваченного с оружием в руках». Принятия решительных мер против Сапожкова требовал и вождь большевиков В. И. Ленин. Более того, он настойчиво рекомендовал «брать заложников из селений, лежащих на пути следования отрядов Сапожкова».

А. В. Сапожков реорганизовал дивизию, упразднил институт комиссаров, расформировал особый отдел, создал Реввоенсовет и штаб повстанческой армии. Вначале численность повстанцев составляла 1 тысячу человек, а затем она возросла до 2700 человек. Ревком пытался вести с Сапожковым переговоры, но они не дали результата. После короткого боя 14 июля красные оставили Бузулук. Он удерживался Сапожковым двое суток. Были освобождены из тюрем все арестованные и дезертиры, захвачены и разграблены военный склад, госпиталь, а на железнодорожной станции – вагоны с сахаром.

Стремясь ликвидировать восстание Сапожкова в кратчайшие сроки, командование Заволжского военного округа направило против повстанцев «почти все наличные силы: 12362 штыка, 1654 сабли, 89 пулеметов, 46 орудий». 16 июля 1920 г. восставшие были выбиты из Бузулука частями Красной армии. Сапожков стал продвигаться на Уральск и дальше к Каспийскому морю. 6 сентября у озера Бак-Баул, в районе Ханской Ставки Астраханской губернии повстанцы были разгромлены отрядом Борисоглебских кавалерийских курсов, а сам А. В. Сапожков убит. Судебным преследованиям были подвергнуты 150 участников восстания, 52 человека приговорены к расстрелу.

Восстание Сапожкова было последним крупным выступлением крестьянских масс на территории Самарской губернии. Во второй половине 1920 г. имели место локальные выступления, направленные против очередной продовольственной кампании, которая целенаправленно осуществлялась в губернии несмотря на засуху и надвигающийся голод. Остатки отрядов Сапожкова в сентябре 1920 г. возглавил Серов, в отряде которого в разное время насчитывалось от 150 до 500 сабель. Он применял партизанскую тактику борьбы на территории Новоузенского уезда, нападая на продотряды и сельсоветы. В заволжских степях вел борьбу отряд Вакулина. В ноябре 1920 г. было подавлено выступление крестьян в с. Баклановке Бузулукского уезда.

Повстанческий отряд Вакулина-Попова, действовавший на территории Самаро-Саратовского Поволжья, прорвался сюда из Донской области. Его руководители надеялись «поднять восстание крестьян Саратовской и Самарской губерний». Повстанцы выдвинули традиционные для этой эпохи лозунги «Да здравствует советская власть без коммунистов и комиссаров», «Да здравствует свободный народ и свободная торговля». По пути следования отряда в селах крестьяне примыкали к повстанцам, захватывали запасы продовольствия, собранные в ходе реквизиций, проводившихся советской властью. Пугачевский и южная часть Самарского уезда вновь были объявлены на военном положении. На борьбу с отрядом Попова было мобилизовано свыше тысячи коммунистов и комсомольцев.

Политика военного коммунизма, проводившаяся методами насилия и жестокого государственного принуждения, вызвала яростное сопротивление со стороны многонационального крестьянства Самарской губернии. Выступая с оружием в руках против власти коммунистов, крестьяне пытались спасти свои семьи от разорения, нищеты и голодной смерти. Разрозненные, часто стихийные, выступления крестьян против разорительной политики коммунистического правительства жестоко подавлялись воинской силой. По-существу, в Поволжье отрабатывались все те методы, которые затем использовались при подавлении восстания Антонова в Тамбовской губернии и мятежа в Кронштадте. Но идея советов пока еще не была скомпрометирована в ходе противостояния народа и коммунистов. Крестьяне лишь требовали отстранить от власти антинародные коммунистические силы, обеспечить действительно народное представительство в советах.

«ИДЕТ ВОЙНА НАРОДНАЯ, СВЯЩЕННАЯ ВОЙНА...»

Тыл ковал победу