Тема 4. Специфика литературного процесса XV—XVII вв.

1. Литература русского Предвозрождения

Литературное развитие на Руси в XV веке проходило под знаменем борьбы за национальную независимость, за объединение русских зе­мель вокруг нового центра — Москвы, за внутреннее раскрепощение личности как главного объекта и субъекта художественного творчества. XV век — это время Андрея Рублева, Феофана Грека, Епифания Премудрого, это период творческих исканий и откры­тий в русском искусстве, которое находилось на пороге Возрождения.

На смену эпическому и монументально-историческому стилям в изображении человека приходит экспрес­сивно-эмоциональный стиль. Внимание к «внешнему человеку» уступа­ет стремлению писателя раскрыть богатство духовного мира героя, а за­тем установить связь между его помыслами и деяниями, выразить «не­выразимое». Писатели еще не в силах раскрыть индивидуальность человеческого характера, показать его противоречивость и сложность. Задача, с которой они успешно справились, заключалась в том, чтобы заставить читателя поразиться вслед за ними богатству духовной жизни человека.

Вопрос об истоках экспрессивно-эмоционального стиля относится к разряду дискуссионных в науке. Большинство исследователей связы­вало это явление с так называемым вторым южнославянским влиянием, т.е. считало стиль привнесенным на русскую культурную почву из южнославянских стран. По мнению Д.С. Лихачева, в результате этого влияния возникло единое восточноевропейское движение Предвозрождения, охватившее все сферы деятельности: литературу, искусство, бо­гословие, философию.

Именно историческая эпоха конца XIV — начала XV века поро­дила тот тип церковного деятеля, который способствовал духовному возрождению русского народа, консолидации русских земель и стал главным объектом поэтизации в житиях, созданных Епифанием Пре­мудрым. Герои его житий не затворники и аскеты, а натуры деятель­ные, кипучие, их подвигам присущ государственный размах. Это мис­сионер-просветитель Стефан Пермский, который крестит пермяков, составляет азбуку и переводит на пермский язык книги Священного Писания. Это и основатель Троицкого монастыря Сергий Радонеж­ский, вслед за которым в лесные дебри Радонежья приходят люди и осваивают эту землю. Сергий Радонежский благословляет на Куликов­скую битву московского князя Дмитрия Ивановича, чье житие, воз­можно, тоже принадлежит перу Епифания Премудрого.

В «Житии Сергия Радонежского», написанном между 1417—1418 годами, Епифаний показывает, что огромный нравственный авторитет пришел к Сергию после того, как он в «месте пустынном» в окруже­нии диких зверей и суровой природы совершил трудовой подвиг — своими руками смастерил церковь. Став игуменом основанного им монастыря, Сергий возла­гает на свои плечи тяжелый груз хозяйственных забот, на собственном примере воспитывает в монахах радость «телесного труда». Епифаний уловил связь между поступком человека и его духовной сущностью, он сумел наполнить агиографический штамп реальным жизненным содер­жанием. Вот почему, прежде чем показать и восславить духовную кра­соту святого, писатель подробно рассказывает о том, как он шел к со­вершенству. Решить эту трудную задачу агиографу помогает то, что он был современником своих героев.

XV век — время великих географических открытий, не случайно именно на этот период приходится переломный момент в истории жан­ра древнерусских хождений. Если в XII—XIII веках русские совер­шали путешествия в Святую землю с паломнической целью и в литера­туре хождений преобладало религиозно-дидактическое начало, то на­чиная с XV века в путевых записках растет светский элемент. Свиде­тельством этому является «Хождение за три моря» тверского купца Афанасия Никитина, совершившего в 1-й половине 70-х годов путешествие в Индию. По мнению исследователей, путевые заметки были написаны Никитиным в Индии, и только самая последняя часть — по пути на Русь, после третьего моря — Черного.

До «Хождения...» Афанасия Никитина в народном сознании и русской литературе существовал миф об Индии как сказочно богатой стране, населенной мудрецами. Природная любознательность, купеческий практицизм и предприимчивость, твердость и решитель­ность характера, не сломленного ударами судьбы, — вот что толкает Никитина в путешествие «за три моря». Реальный «портрет» Индии, созданный тверским купцом, разве­ял представление русских об этой стране как «земном рае», где все счастливы. С болью рассказывает Никитин о войнах, потрясавших Индию; глубо­ко переживает свое положение неполноправного чужеземца. В изображенной Афанасием Индии царят социальное неравенство и ре­лигиозная рознь.

Путевые записки Афанасия Никитина имеют автобиографический характер, причем особого рода. Они передают душевные переживания и настроения автора. На чужбине у русского путешественника обостряет­ся чувство родины, причастности к православному миру. Далекий от ре­лигиозного фанатизма, Афанасий Никитин признает священное право других народов веровать в своих богов. Од­нако вернуться на свою «малую родину», в Тверь, Афанасию было не суждено, он умер на пути туда.

«Хождение за три моря» необычно по своему стилю. Ему чужда риторическая украшенность, основу его составляет разговорная речь, причем русские слова перемежаются в ней с иностранными (арабски­ми, персидскими, турецкими). Для стилевой манеры путевых записок об Индии характерны предельный лаконизм и точность описаний. В книге тверского купца, диле­танта в литературном деле и поэтому свободного от канонов церковно-учительной и официальной светской литературы, намечались новые пу­ти в развитии жанра «хождения». Они были связаны с процессом «об­мирщения» жанра, активизацией его взаимодействия с деловой прозой, а также ростом автобиографического начала, что привело к появлению в русской литературе XVII—XVIII веков «житий»-«хождений» («Жи­тие протопопа Аввакума») и «хождений»-«житий» («Путешествие в Святую землю московского священника Иоанна Лукьянова»).