Кадышев в. «Федра»
Текст воспроизводится по изданию: Кадышев В. Расин. М., 1990. С. 165- 185.
˂…˃ Сюжет был заимствован из Еврипида и Сенеки, но примечательно, что пьесы древних в отличие от расиновской названы в одном случае «Ипполит увенчанный», в другом просто «Ипполит» и в центре действия каждый раз оказывается юный приверженец Артемиды.
У греческого трагика, на которого ссылается Расин, Федра всегда лишь пассивное орудие разгневанной Афродиты (Венеры). Афродита сама появляется на сцене и объявляет о своем намерении покарать Ипполита за его пренебрежение к богине. Федра кончает с собой, привязав к своей руке письмо (таблички), в котором она обвиняет Ипполита в насилии. Растерзанный чудовищем, сын Тесея умирает на сцене, и Артемида, которая не смогла его спасти от гнева богини-соперницы, появляется перед зрителями, чтобы присутствовать при смерти умирающего героя. В основе конфликта, таким образом, лежит соперничество двух богинь, и трагическое видение греческого поэта мало чем напоминает трагическую оптику Расина.
Действие губительных сил у французского драматурга проявляются по преимуществу в поступках и страстях его героев. Ситуации у Расина построены таким образом, что происходящее на сцене может быть воспринято в плане чисто человеческом как результат губительных чувств и невольных заблуждений. Вместе с тем как нигде ранее в «Федре» заявляют о себе силы, стоящие вне и над человеком.
˂…˃ В расиновском квинтете, который образуют протагонисты трагедии, главной героине принадлежит особая роль. Ни Ипполит, пасынок Федры, к которому она питает неразделенную страсть, ни Тезей, супруг, кого до времени считают погибшим, ни Ариция, юная принцесса и возлюбленная Ипполита, ни верная Энона, кормилица Федры, которой она доверяет свою тайну, хотя каждый из них – четко написанный образ, характер, - не обладают столь психологически напряженным строем души, такой жизненностью и абсолютной убедительностью, какой обладает Федра. Федра – солист, который ведет за собой остальных участников ансамбля. Разумеется, каждый из них имеет свой «голос», и «музыку» трагедии создает их идеальное единство и совокупность, их взаимосвязь и взаимозависимость, но ведет движение от завязки к финалу, в свою очередь получая импульс и как бы подхватывая «темы», прозвучавшие у других «голосов», Федра. /…/
И еще одна особенность присуща расиновской драме: соединение человеческого и космического начал. Этот утонченный психологизм вписан в мир древней легенды, который заставляет вспомнить не Еврипида даже, а скорее более ранние пласты греческой архаики.
⃰
˂…˃Путь, который проходит героиня трагедии, есть в своем роде затянувшаяся развязка, путь от смерти к смерти. Федра появляется на сцене в тот момент, когда она готовится перейти черту, отделяющую ее от небытия, она лишь на минуту приостановилась, чтобы проститься с солнцем; в последнем, V, акте она умирает. Между этими двумя точками и проходит ее дорога, события драмы.
«Ошибка» Федры, которая повлечет за собой все остальные ее «ошибки», заключается в том, что она, решив предать себя смерти, остается жить. Без этой «ошибки» была бы невозможна трагедия. Возвращаясь в жизнь, она входит в трагедию; уходя из жизни, она из нее выходит. Смерть Федры – конец ее земного пути, но и конец ее человеческой драмы, трагедии в целом.
Федра совершит три «ошибки», которые, продлевая ей жизнь, усугубят ее трагическую вину. Драматургически это выражается так: героиня три раза нарушает молчание в сценах с Эноной (I, 3), с Ипполитом (II ,5), с Тезеем (III,4). Это ключевые сцены трагедии. /…/
Федра готовится умереть и унести свою тайну; Энона стремится, узнав причину «недуга», «выиграть» ее жизнь. И тут Федра совершает одну незаметную, почти микроскопическую оплошность: она отвлекается, она на мгновение уходит в себя и оказывается в обществе Ипполита/…/
И Энона настораживается… Ее мысль получает некоторый толчок, и вот она уже произносит запретное имя: «Cet Hippolyte…» (I, 3). ˂…˃
Пройдет не более минуты сценического времени с того мгновения, как Федра воскликнет…, и Энона узнает.
Федра. Он – тот, чей был так нестерпим мне вид, -
Сын амазонки…
Энона. Как!.. О боги! Ипполит! (I, 3).
˂…˃ Действительно, не Федра, Энона дважды называет Ипполита по имени, но каждый раз имя подсказано; в последнем случае, пусть не прямо, оно названо Федрой, «сын Амазонки…» . ˂…˃
Логика здесь такова, что одна «ошибка» влечет за собой другую, первое признание облегчает возможность второго. Признание Ипполиту окончательно замкнет трагический круг. ˂…˃
Немного найдется в мировой драматургии эпизодов, которые смогли бы сравниться по высокому накалу страсти и психологической напряженности со сценой Ипполита и Федры (II,5). Драматичность момента ощущается тем острее, чем больше сказывается трагическое недоразумение. Царица пришла говорить о детях. Смерть Тезея ставит ее перед лицом новых забот и обязанностей. Мотив встречи чисто официальный. Так думает Федра. Но по тому, как Эноне приходится точно школьнице подсказывать ей первую реплику, становится очевидным, что требования долга и государственного разума здесь лишь самообман души, которая поддалась искушению видеть любимого человека.
Вначале Ипполит держится холодно, настороже. Смятение Федры он относит за счет недавней потери и невольно оттаивает. Он уже готов соединиться в общей скорби по отцу и супругу с прежней своей гонительницей…
Ипполит произнес: «наши слезы» - и его и мои, Федры и Ипполита, это уже почти – мы… Налицо недоразумение, которое… оборачивается трагическим заблуждением, которое подтолкнет героев в ловушку, уготованную судьбой. … словно бы за нее, через нее с Ипполитом начинает говорить ее страсть…
˂…˃ Она сгорает от страсти к Тезею. Но как иначе изъяснить ей свою страсть и кто здесь Тезей? Кто более достоин назваться ее Тезеем – тот, поглощенный Тартаром искатель приключений, или этот, кто сейчас предстал пред ней в облике полубога?
В сознании героини происходит совмещение двух образов. И вот уже перед царицей стоит супруг, юный, обаятельный, верный, предмет ее девических грез.
Однако Федра видит то, чего нет. Точнее, она видит не совсем то, что есть, она видит Ипполита-Тезея, в то время как перед ней один Ипполит. ˂…˃
Федра словно соскальзывает в некий сон наяву: в эти минуты она существует как бы в ином времени и пространстве, она вновь в своей юности, она сейчас на Крите.
Ипполит же остается в Трезене. Свойство всех снов: их нельзя разделить. Федра видит прекрасный сон, куда приглашает с собой Ипполита; Ипполит видит одержимую женщину, которая отвращает его своей одержимостью. От «гипноза» он охранен запретом и любовью к Ариции.
Наступает миг пробуждения/…/ Реплика Ипполита… (Вспомните, что Тезей – мой отец и ваш супруг) выводит ее из этого забытья. Она вспомнила. Царица и женщина, она переживает жгучее унижение и стыд и первый гнев./…/
В это мгновение она еще не может, не хочет поверить в то, что случилось… Но растерянные реплики Ипполита…, эти неловкие попытки извиниться… подтверждают ей страшную истину… Теперь уже поздно что-либо спасать, теперь только – чтобы не ушел… Ипполит должен знать все. Следует монолог, предельный по открытости чувства Это монолог-вызов…
Теперь страсть переходит в наступление, сама предлагает себя, пока еще предлагает как жертву, как то, что надо убить, покарать, уничтожить… – но неизвестно, чего тут больше: отвращения к себе или желания умереть от руки любимого человека, прикоснуться к нему, хотя бы к его шпаге.
˂…˃ заметим, это единственный случай в театре Расина, когда один герой, хотя бы косвенно, через предмет прикоснулся к другому. Всякое общение… в расиновской трагедии осуществляется посредством слова и только в слове. Здесь вырванная у Ипполита шпага обрывает сцену, как разряд молнии, - все «электричество» внезапно уходит в землю и наступает мгновенная тишина, Ипполит застыл, словно пораженный громом, Федра исчезла, в руках ее шпага, которая впоследствии станет доказательством его «вины».
То, что началось с подобия контакта, завершилось разрывом, потрясением, невозможностью встретиться со взглядом другого. Герои никогда не были так далеки, как в этот миг физического приближения друг к другу.
˂…˃ Хотела или не хотела она своего признания? Оно было спонтанным. Так вышло. И теперь Федра, помимо стыда и обиды, чувствует облегчение: когда мосты сожжены, некуда отступать… отныне хороши все средства, чтобы привлечь Ипполита. Корона не слишком дорогая цена, а он, кажется, честолюбив…
Налицо, казалось бы, психологический парадокс: отвергнутая Федра обретает надежду. … ее страсть отвергнута, но и тайны ее больше нет…
˂…˃ Ситуация Федры с того момента, когда она узнает о смерти Тезея (I,5), до сцены, когда ей сообщат о его возвращении (III,3), есть ситуация «обманной надежды». Все это время Федра в мыслях обретает своего Ипполита, и когда внезапно ее возвращают к реальности, она не готова ее принять. Слишком резким оказывается переход к жестокой и безнадежной яви.
˂…˃ Вот они появляются вместе, отец и сын. Их появление хуже, чем смерть, это позор и бесчестье Федры. /…/ И она бежит: она отдает себя в руки Эноны, которая оговорит Ипполита. Потом, после своей двусмысленной речи, бежит глаз Тезея, прочь от его лица. Слова, которыми она встречает вернувшегося супруга, с одной стороны, - почти признание. Недаром Энона холодеет от ужаса, слушая Федру: еще одно слово – и все погибло. С другой – для непосвященных в тайну Трезена речь царицы оставляет довольно места для оговора.
˂…˃Здесь кульминация трагедии (III,4). В цепи причин и следствий до этой минуты существуют причины, после – существенны только следствия. Федра полюбила, призналась в запретной страсти, испытала мгновенный ужас и отвращение к своему богу, повела двусмысленную речь – и все это цепь причин, которая затем образует ряд следствий – Энона оговорит Ипполита, Тезей проклянет его, Федра умрет, проклиная Энону…
˂…˃ Когда Федра еще раз встретится с Тезеем, чтобы как-то смягчить последствия своей смятенной, двусмысленной речи, царь, прервав ее на полуслове, произносит слова, после которых она немеет: этот лжец сказал, что любит Арицию…
В IV акте четыре ее больших монолога, которыми она сойдет к трагическому финалу. … последняя сцена (IV, 6), когда зритель видит героиню живой, в ее жилах еще не течет яд Медеи, она остановилась, проклиная Энону, льстецов и собственную слабость…., пред тем как в финале, в своем последнем монологе, открыться Тезею.
Ипполит. «Я счел необходимым наделить его хотя бы одной слабостью…, которая сделала бы его отчасти виноватым перед отцом, нисколько не умаляя, однако, того величия души, с которым он щадит честь Федры и дает себя погубить, так и не обвинив ее», - пишет Расин в предисловии к пьесе. Под «слабостью» автор понимает любовь Ипполита к Ариции, дочери и сестре заклятых врагов Тезея. ˂…˃
Ипполит горд и «слабость» свою расценивает как унижение; он очень молод, этот принц, в нем еще сохранились черты мальчишеской психологии, того возраста, когда «презирают» любовь. ˂…˃
Любовь Федры – зрелая страсть и волею судьбы последняя любовь женщины.
Любовь Ипполита при том, что любит он «вопреки себе», - юношески восторженное чувство, когда к ногам любимой готовы положить царство, весь мир и уйти, не требуя взамен ничего. Он любит принцессу столь же юную, как он сам, которая еще не знала любви; он любит в ней свою нетронутость, свою чистоту. В такой любви есть элемент нарциссизма и есть глухота к любому иному проявлению и роду чувства. Потому, когда встречаются Федра и Ипполит, со стороны юноши, молодого мужчины нет и намека на отклик или хотя бы на сочувствие к одержимой. Судьба, богиня любви, желая погубить обоих героев, не находит более верного средства, чем столкнуть их в сцене любовного объяснения. Так в самой драматургической посылке заявляет о себе обезоруживающая точность психологических ходов Расина.
Тезей. ˂…˃ Герой действия, он попадает в другой мир трагических противостояний. Мир трагедии – это мир слова, и слово Тезея всегда оказывается слишком поспешным. Он увидел смятение Федры, он увидел шпагу в руках Эноны, замешательство Ипполита, и он больше не медлит: проклинает сына, взывая к Нептуну, чтобы тот отомстил за поруганную честь отца.
При своем появлении Тезей еще не трагический герой, он только персонаж, который служит целям трагедии. С его появлением действие, достигшее кульминации, пойдет к развязке. В этот свой ход оно вовлекает и вновь прибывшего. Тезей становится трагичен по мере того, как к нему сначала приходят невольная жалость к сыну, потом сомнение, потом догадка, наконец, страшная правда, которая откроется ему в словах Федры. Узнать правду для него сейчас мучительнее обмана, и он хотел бы предупредить признание. Но Федра, как и тогда, с Ипполитом, словом преградит ему путь.
˂…˃ Неустрашимый герой, попав в новое для него трагическое измерение, узнает, что такое ужас; безжалостный победитель и жестокосердный любовник узнает, что такое жалость; герой действия, он узнает, что такое беспомощность. ˂…˃
Сильный в том мире, где правит поступок, стремительные решения и доблесть, герой обнаруживает слабость, когда попадает в такой мир, где властвует слово. Тезей … - самый потерянный из героев Расина и слабейший среди персонажей трагедии.
Ариция. Судьба этой афинской принцессы напоминает судьбу Андромахи. Как и Андромаха, в «неистовстве войны» она потеряла все – родину, близких, свободу. Она живет пленницей в Трезене. ˂…˃
Ариция – антипод Федры, она любима. Сцена объяснения ее с Ипполитом (II, 2) словно обратное отражение аналогичной сцены Ипполита и Федры… Тут уже Ипполит, увлеченный порывом, невольно выдает свою страсть. С точки зрения драматургической Ариция должна сделать очевидной невозможность какого-либо отклика на чувство Федры; сделать невозможным для Федры, когда она узнает о любви молодых людей, заступничество за Ипполита.
Остается добавить, что Ариция и Федра не встретятся ни в одной сцене по ходу действия. Им нечего сказать друг другу.
Энона. Она хочет спасти и губит. Трижды она подталкивает Федру к роковой черте: добившись ее признания, потом убедив встретиться с Ипполитом, наконец, вырвав у Федры согласие на то, чтобы оговорить сына Тезея. И каждый раз Федра делает так, как ей подсказывает кормилица. Энона – воплощение человеческой слабости Федры, которая не позволила героине вовремя умереть. Гнев, который обрушивает госпожа на рабыню, будет гневом, направленным и на саму себя, и на эту человеческую «слабость». Энона – ее тень, при Федре она почти неотлучно, и, когда Федра прогоняет ее, Эноне остается лишь умереть.
Персонажи «Федры» существуют как бы в двух измерениях (отсюда два плана трагедии): в одном – это человек, «слишком» человек, склонный обманывать себя и поддаваться обману, терзаться ревностью и вершить гневный, неправедный суд; события застают его врасплох и ему не хватает минуты, чтобы опомниться, не сделать непоправимой ошибки; в другом измерении существуют те, кто соотносит себя с богами; настоящее, которое они переживают с такой интенсивностью чувства, для них лишь переход из легендарного прошлого в будущее, где они должны оставить по себе славную память; их удел – вечность.
˂…˃ действие драмы, таким образом, не может быть рассмотрено в плане исключительно человеческом; равным образом оно не может быть понято как проявление жестоких, стоящих над человеком сил, персонифицированных в языческих божествах.
Расин здесь предлагает как бы «двойную оптику», он видит события сразу в двух планах, человеческом и легендарном, сакральном. ˂…˃