3. Человек и история

Человек — существо историческое, он живет во времени, из­меняясь вместе со всем, что его окружает. Каждое поколение про­живает свою особую жизнь, отличную от жизни своих предшествен­ников и потомков. Меняются экономика и политика, взгляды и иде­алы, привычки и кумиры. Вот почему с древних времен до наших дней существует проблема «отцов и детей»: непонимание между старшими и младшими, их взаимное недовольство обусловлено раз­личием ситуации, через которую проходит каждое поколение. И это относится не только к современному инновационному обществу, когда все меняется чрезвычайно быстро. Сетования старших по по­воду младших можно найти уже на древнеегипетских папирусах.

Социокультурная жизнь подвижна, лишь на первый взгляд ка­жется, что большие периоды прошлого сплошь монотонны и од­нообразны, для современника они динамичны и изменчивы, пол­ны событий. Структура «прошлое — настоящее — будущее» всегда актуальна как для индивидуального человеческого существования, так и для его восприятия социальной действительности. Люди по­мнят не только о том, где они родились, кто их родители и как они провели детство или юность, но и что происходило в обществе в эти годы: войны и мирные дни, бунты и праздники, моду и пред­почтения прошлых лет. Более того, обозревая прошлое, человек, как правило, выходит за пределы собственной жизни, и может рас­сказать:« Адо моего рождения совершились в нашем городе такие-то события...» Или: « Когда мои бабушка и дедушка были молоды, здесь царили совсем иные нравы...»

В традиционном сельском обществе историческая память со­циума и культуры существовала, в основном, в виде преданий. Со­временная нарратология — наука о повествовании — много внима­ния уделяет сегодня тому факту, что история, сохраненная памя­тью людей, это прежде всего рассказ. Причем, нередко рассказ устный. И события, выплетающие главную сюжетную линию этого рассказа («нарративного повествования»), это именно то, что люди сочли нужным передать другим. Само историческое событие — ре­зультат желания доводить нечто до сведения современников и по­томков и обсуждать это. Если совершились некие деяния, даже весь-

M.ii м, 2. Проблемы родового человека 49

ма объективно значимые, но никто никому никогда о них не рас­сказал (не счел нужным это сделать), то события как такового, счи­тай, вовсе не было. В любом случае оно не вошло в историю... В то Же время мелкие курьезы и нелепицы, будучи подхвачены молвой, способны передаваться из поколения в поколение. В этом случае некие люди могут не столько «попасть в историю», сколько «влип­нуть в нее», и тем не менее", их поступки становятся одним их вос­производимых исторических сюжетов. Такова уж природа челове­ческой субъективности: она порой весьма странна в своей избира­тельности. Многое из происходившего в истории Мы так и не узнаем никогда...

Возникновение еще в античности писаной истории, фиксиру­ющей обстоятельства и события в виде записей, очень долго ради­кально не меняло ситуации. Широкие народные массы по-прежне­му жили пересказами того, что кто-либо в былые или недавние вре­мена увидел и услышал. Такие пересказы всегда варьировались, обрастали новыми деталями, т. е. быстро превращались в легенды. Надо сказать, что и по сей день этот способ исторического созна­ния продолжает существовать. Думается, он неискореним, как не­искоренимо живое общение, при котором собеседники стремятся все увидеть по-своему, все проинтерпретировать. Если учесть, что очевидцы нередко рассказывают о событиях совсем разные вещи (недаром говорят «врет как очевидец»), то устно передаваемая ис­тория — в какие бы века она ни передавалась — это всегда здесь и. сейчас сотворяемый миф, открытый для постоянного перепонима­ния.

Писаная история с самого своего возникновения имела тен­денцию к объективности. Но именно «имела тенденцию». Сложив­шаяся впоследствии наука история, хотя и опирается порой на ар­хеологические данные, методы точных наук и строгую логику, все равно пристрастно отбирает факты и не менее пылко их интерпре­тирует. При этом ученые историки сознательно или бессознатель­но выражают не только свои личные симпатии и предпочтения, но и интересы определенных социальных групп ■+- этносов, классов, политических партий. И, тем не менее, историческая наука в лице лучших своих представителей стремится избегать явной лжи или буйного фантазирования, не основанного на объективных данных.

50

Философская антропология

С XIX века преподавание истории в средних и высших учеб­ных заведениях становится нормой, а в XX веке практически лю­бой человек, приобретающий образование, берет из учебников и от педагогов ту или иную официальную версию истории. В то же время, широкое распространение получает популярная литерату­ра, построенная исключительно на выдумках и безграмотности ав­торов (ярким примером у нас в стране «Новая хронология» А. Фо­менко и Г. Носовского). Главная задача такой литературы — пере­смотреть все представления заново и дать читателю некую ошарашивающую парадоксальную версию прошлого. Написание подобного рода текстов основано не только на желании поразить читателя, но и на стремлении создать этномифологию, когда дос­тоинства и исторический путь одних народов превозносится, а дру­гих — перечеркивается.

Таким образом, мы можем насчитать в наши дни целый ряд ис­точников пополнения исторической памяти людей. Это, как во все времена, — рассказы старших, это официальные учебные курсы ис­тории, претендующие на статус научных и, наконец, это псевдоис­торические, но яркие и развлекательные издания, призывающие перевернуть вверх дном всю сложившуюся ранее систему истори­ческих представлений. Можно также добавить, что важными кана­лами поддержания и распространения образа прошлого являются радио и телевидение. Впрочем, передаваемые по телевидению иг­ровые исторические фильмы чаще являются сказками или приклю­ченческими кинороманами, чем достоверным воспроизведением некогда совершившихся событий.

Как же современный человек соотносится с прошлым?

Полагаю, возможны три варианта отношения к социокультур­ному прошлому и его переживания во внутреннем мире.

Первый вариант — это отсутствие идентификации с прошлым своей страны, этноса, народа. Такое отщепенчество прежде всегда осуждалось социумом. В одном из романов писателя Чингиза Айт­матова был образ манкуртов — людей, потерявших память о том, кто они есть. Манкуртами делали захваченных в бою воинов, им одевали на голову сырую шкуру, и, высыхая, она так сдавливала го­лову, что они полностью теряли память о том, кто они, откуда при­шли, с кем и против чего воевали. Манкуртов делали рабами и они