§3 Перспективы института реституции в свете реформы российского гражданского законодательства

Реституция  это родовое, собирательное понятие. Она не представляет собою чего-то цельного и единого, но подразумевает, в зависимости от конкретных условий, осуществление тех или иных «традиционных» охранительных обязательств. Невозможно найти той специфики отношений сторон недействительной сделки, которая обусловила бы необходимость конструирования ad hoc самостоятельного, особого средства защиты. Охраняемые реституцией регулятивные права и интересы полностью совпадают с правами и интересами, защита которых обеспечивается при помощи давно известных цивилистике классических средств.

Традиционный подход к реституции, основанный на буквальном понимании п. 2 ст. 167 ГК, упрощает видение достаточно сложных юридических проблем. Он создает благодатную почву для разнообразных коллизий, полезность которых сомнительна. В норме п. 2 ст. 167 ГК не заложен механизм учета многих затрагиваемых при осуществлении реституции интересов, не урегулированы многие вопросы, связанные с конкретным содержанием прав и обязанностей сторон, а потому эта норма не может применяться сама по себе, в отрыве от других норм ГК. За свою многовековую историю гражданское право сумело выработать целую систему надежных и достаточно гибких юридических критериев, позволяющих наиболее справедливо распределять имущественные потери, неизменно сопутствующие хозяйственной жизни общества. Критерии эти нашли свое воплощение в хорошо известных цивилистических институтах. Надо только, не прибегая к, уметь правильно пользоваться этим тонким и совершенным инструментарием. Поэтому перспектива развития учения о недействительной сделке видится, прежде всего, в преодолении тех теоретических заблуждений, которые связаны с понятием реституции.

В этой связи заслуживает поддержки идея разработчиков проекта ГК, воплотившаяся в п. 1 ст. 1103 его второй части. По сути, законодатель признал здесь единство реституции и других охранительных правоотношений. Но, к сожалению, приходится констатировать, что с точки зрения способа внешнего выражения данная новелла вряд ли может быть отнесена к числу достоинств системы нового ГК. Фактически уравняв реституцию с иными правопритязаниями, законодатель все же продолжает формально рассматривать ее в качестве особого, самостоятельного института, поскольку устанавливает субсидиарное отношение кондикции к реституции (п. 1 ст. 1103 ГК) и упоминает последнюю в одном ряду с виндикацией и возмещением убытков (п.п.2, 4 ст.1103, ст. 12 ГК). Этого можно было бы легко избежать (безо всякого ущерба для дела) путем включения в п.2 ст. 167 ГК прямой отсылки к нормам о виндикации, кондикции и т.д. Еще более последовательным было бы и вовсе исключить п.2 ст. 167 из кодекса: применение в каждом конкретном случае тех или иных охранительных мер вытекало бы тогда из самого существа отношений сторон недействительной сделки.

Концепции, отстаивающие самостоятельность реституционных правоотношений, неоднородны: в зависимости от определения (неопределения) последних в качестве обязательственных можно говорить о двух различных направлениях. Согласно первому направлению реституционные правоотношения рассматриваются в качестве отдельной разновидности обязательственных правоотношений, существующих помимо обязательств из неосновательного обогащения.

Позицию, согласно которой реституционные правоотношения квалифицируются как правовые связи обязательственной природы, занял, как отмечалось, ВАС РФ. В частности, в Постановлении Президиума ВАС РФ от 8 февраля 2000 г. №1066/99 прямо указывается, что «исходя из смысла ст. 307 ГК РФ... положения ст. 167 свидетельствуют о наличии между... [сторонами] обязательственных отношений, так как сторона, получившая исполнение по недействительной сделке, обязана произвести в пользу другой стороны определенные действия – возвратить полученное»¹. Данный тезис послужил поводом для вывода о возможности применения к отношениям норм об уступке права требования. Разбирая вопрос о правомерности использования такого способа прекращения обязательств, как предоставление отступного в ситуации применения последствий недействительности сделки, Президиум ВАС РФ подтвердил обоснованность позиции суда кассационной инстанции, в соответствии с которой «предоставлением отступного может быть прекращено любое обязательство, в том числе и обязательство по возврату полученного по недействительной сделке, возникшее в силу ст. 167 ГК РФ» (п. 6 Обзора практики применения арбитражными судами ст. 409 ГК РФ, сообщенного информационным письмом Президиума ВАС РФ от 21 декабря 2005 г. №102)¹.

Исследуемый подход нашел признание и в научной среде. О реституционных обязательствах, в частности, говорит М.А. Смирнова. По ее словам, «положения ГК... дают основание предположить, что факт недействительности сделки порождает самостоятельное реституционное обязательство, отличное от деликтного и кондикционных требований»². А.В. Черярин указывает, что «при реституции подлежит исполнению реституционное обязательство... Обязанность вернуть исполненное по недействительной сделке ничем не отличается от любой другой гражданско-правовой обязанности»³.

Действительно, реституционное правоотношение в целом укладывается в схематику обязательства, по крайней мере отраженную на легальном уровне. Вместе с тем нельзя не заметить, что:

• реституционное правоотношение обладает и известным своеобразием (прежде всего, с точки зрения юридико-фактических предпосылок возникновения): у требований из реституции есть специфика, которая затрудняет безусловное причисление их к обязательственным;

• легальное понятие обязательства является предельно общим; «конструкция обязательства, – отмечает по этому поводу Ю.Б. Фогельсон, – как она определена в ст. 307 ГК, тождественна обязанности», она "не позволяет различить обязанность должника, вытекающую из обязательства, и иную гражданскую обязанность»⁴.

Похожая картина наблюдается и при виндикации, при применении которой также складывается относительное охранительное правоотношение, природа которого вызывает полемику, причем и в отечественной, и зарубежной литературе. В частности, Я. Шапп, комментируя германское гражданское законодательство, указывает, что, «разумеется, между собственником и конкретным посягателем устанавливается отношение, с которым закон связывает правовое последствие вещного правопритязания (притязания на защиту). Но закон не рассматривает это отношение в качестве обязательственного, на основании которого посягатель обязан собственнику устранить нарушение»¹.

Названные моменты в совокупности предопределили появление второго направления, при котором реституционные правоотношения рассматриваются как самостоятельный вид относительных правоотношений, т.е. существующих наряду, но не в составе обязательственных. Именно такая интерпретация отстаивается в Концепции развития гражданского законодательства РФ, одобренной решением Совета при Президенте РФ по кодификации и совершенствованию гражданского законодательства от 7 октября 2009 г. В п. 1.1 разд. V указанного документа отмечается, что «законодательное определение понятия «обязательство»... не позволяет отграничить обязательство от иных относительных правоотношений», в том числе реституционных, и что имеется потребность в дополнении ст. 307 ГК РФ «положением о порядке применения общих положений об обязательствах к отдельным видам обязательств... а также о возможности их применения к другим относительным правоотношениям (реституционным, корпоративным и т.п.), если иное не предусмотрено ГК и иными законами и не вытекает из существа указанных правоотношений»².

Не отвергая такого решения вопроса, приходится признать, что в условиях сущностной близости реституционных правоотношений к кондикционным, обязательственная природа которых не оспаривается, возможности распространения на реституционные правоотношения множества положений об обязательствах, о доктринальной неразработанности критериев отграничения обязательств от иных относительных правовых связей (и их нормативного закрепления) выведение реституционных правоотношений из разряда обязательственных является теоретически голословным и неподготовленным, а потому преждевременным.

В последнее время в литературе уделяется много внимания проблеме принудительного осуществления реституционного притязания. Можно заметить, что в механизме судебной реализации последнего отчетливо проявляются публично-правовые элементы, в целом не характерные для процесса осуществления исковых прав.

К таким проявлениям относится, прежде всего, комплексный характер так называемой «двусторонней реституции». Согласно сложившейся судебной практике, данная мера применяется в рамках одного процесса сразу же в отношении обеих сторон недействительной сделки, причем независимо от того, какая из них предъявляет иск, и заявляет ли аналогичные требования другая сторона. Получается, что истец инициирует не только принудительное осуществление своего реституционного притязания, но и реализацию обращенного против него самого соответствующего притязания ответчика. Подобная процессуальная «взаимность» неведома даже тем исковым требованиям, которые основываются на подлинно синаллагматических правоотношениях, возникающих из двусторонних договоров. Она не только противоречит принципу диспозитивности, но и не вытекает напрямую из норм действующего законодательства, а следовательно, не имеет права на существование в современных условиях. Реализация каждого реституционного притязания должна, во-первых, осуществляться посредством самостоятельного иска (все равно, первоначального или встречного, в рамках одного процесса или нет), а во-вторых, не должна зависеть от реализации притязания другой стороны.

Сомнительным представляется и нововведение п.2 ст. 166 ГК наделяющее правом реституционного иска, в случае ничтожности сделки, любое заинтересованное лицо. Вряд ли здесь идет речь о процессуальном интересе, так как последний определяется нормами гражданского судопроизводства. Иметь же материальный интерес в иске  значит обладать самим исковым правом (притязанием). Следовательно, «заинтересованным» в смысле ст. 166 ГК может быть признан только субъект реституционного притязания. Но в таком случае указание на «любых заинтересованных лиц» становится бессмысленным: само собою разумеется, что только лица, обладающие исковым притязанием, способны быть надлежащими истцами в процессе по его осуществлению. Учитывая же, что на практике данная норма способна привести к недоразумениям, представляется целесообразным исключить ее из ГК.

Таковы генезис и обусловленность современных представлений о реституции. Сегодня же, на фоне возрождения частного права и лучших традиций отечественной юридической науки, реституция в ее примитивном понимании смотрится «инородным телом», рудиментом в системе обновленных гражданско-правовых институтов. Несомненно, что в нынешних условиях реституция должна обрести свое подлинное, цивилистическое «лицо», стать эффективным средством защиты гражданских прав и охраняемых законом интересов участников оборота. А это возможно лишь при условии осознания ее истинных функций и действительной правовой природы.