Бонни, расти! - Бонни растет

Малыши, младшие школьники и подростки, когда бы у кого ни происходил переход, - три разных мира и мироощущения.

В творчестве Дины Сабитовой три уровня знакомства с миром и три типа взаимодействия с ним дали три разных произведения: цикл историй “Мышь Гликерия: цветные и полосатые дни” (Розовый жираф, 2011) и две повести - “Цирк в шкатулке” (Самокат, 2008, премия “Заветная мечта”) и “Где нет зимы” (Самокат, 2011).

В историях о мышке Гликерии создан мир, почти идеальный для маленького ребенка: предметный, простой и одновременно живой и поэтичный - то сырный дух из старого куска сыра появится, то Гликерия свои лыжи чаем угостит или с огурцами попытается поссориться. Только в этой простоте слишком много финтифлюшек и даже вычурности. Скажем, открывшая в себе поэтический талант Гликерия дочитывается до анжамбемана, тогда как сами истории для анжамбемана - и для более старшего читателя - откровенно простоваты.

На следующей ступеньке - в повести “Цирк в шкатулке”, - с одной стороны, разрабатываются традиционные сказочные темы сиротства, бедности и богатства, таланта и его применения. С другой - сказка не слишком сентиментальна и не абстрактна: главный герой, десятилетний мальчик из приюта, примечателен своими математическими способностями, принцесса - образец “бедного богатого ребенка”, заброшенного и муштруемого одновременно; сбежавший из цирка расчетливый клоун безмерно плох на посту министра культуры и хорош как министр финансов. По выражению самой Сабитовой, это еще “безопасная книга <...> где все плохие только до того момента, пока не нашли свое дело в жизни, взрослые - не подлые, и рядом с ними ребенок чувствует себя в безопасности, ложные цели сменяются настоящими, любящие воссоединяются, больные дети не умирают, а из любимых лошадей не делают конскую колбасу”. Если “Гликерия” странно импрессионистична, то “Цирк” твердо стоит на своих сказочных ногах: его основа - сюжет, который заставляет читателя неотрывно следить за ходом событий, волноваться, радоваться, думать. Образы нанизываются на крепкую нить истории.

Наконец, повесть Сабитовой “Где нет зимы” выводит читателей в пространство современного, куда более реального и отнюдь не безопасного мира. В нем из любимых лошадей делают конскую колбасу, мама может умереть по-настоящему, разные отцы позовут к себе ее детей - но каждого по отдельности, родственница если и захочет “пригреть сироток”, то только ради того, чтобы получить дом, в котором те жили. Впрочем, в повести есть тот же стержень: люди не остаются одни, находится тот, кто может их поддержать, хотя это и нелегко для всех - и для тех, кому помогают, и для тех, кто помогает, и для их близких.

Детское американское стихотворение про Бонни (перевод А. Сергеева), рефрен которого стал заголовком этой подглавки, заканчивается на том, что Бонни исполняется десять, и граница неслучайно проходит именно здесь:

- Все девочки в девять лет принцессы.

- А в десять?

- В десять? - домовой задумался. - В десять некоторые начинают сомневаться в своей власти. А стоит только засомневаться, как теряешь и власть, и королевство.

Повесть Аси Кравченко “Сказки старого дома” (ОГИ, 2010), откуда взяты эти слова, еще для “принцесс”, дальше начинаются истории для тех (и о тех), кто уже утратил власть и королевство.

До того - буйство красок, знакомство с миром, все надо потрогать, посмотреть, попробовать, есть приключения и возвращения, задачки и решения, рядом родительские фигуры - или те, кто может их заменить. “Пришивная голова” - бедовая, потому что всюду лезет, ей все нужно, все интересно. Если в такую книгу входит история, то чаще всего - семейная.

Подростки бедовые по-другому, их главная задача - самоопределение. Потеряться, измениться, утратить власть и королевство и найти опять, в новом мире, найтись во взаимоотношениях с родителями, вообще со взрослыми, со сверстниками. В подростковой литературе герои часто бегут от реальности, чтобы потом по-новому к ней вернуться, а семейная история, история рода, дополняется общечеловеческой.

Кажется, самый мягкий вариант здесь - сказочные повести Андрея Жвалевского и Евгении Пастернак “Правдивая история Деда Мороза” (“Заветная мечта”, малая премия 2008-го), “Время всегда хорошее” (“Книгуру”, третье место), “Гимназия № 13”. Хотя они и говорят о горьком, жестоком и страшном, а все-таки мягко стелют: ключевые коллизии разрешимы, личности героев - цельные, финалы - однозначно позитивные, юмора много, фантастическое допущение используется. Это все-таки увлекательные сказки. Во всех историях Жвалевского и Пастернак утверждается ценность личности и активной жизненной позиции, ответственности и выбора, везде сюжетообразующим оказывается сопряжение настоящего и исторического времени, везде вторгается в жизнь героев совсем не сказочная реальность, в которой ни самому Деду Морозу, ни его сказочным помощникам, птеркам и охлям, не удается вернуть ребенку погибшего на войне отца. Кстати сказать, волшебные птерки и охли обросли своей мифологией и на правах самостоятельных героев со своими историями вошли в первый выпуск детгизовского сборника “Как хорошо”.

Среди произведений по сути своей фантастических стоит отметить подростковую трилогию Марины и Сергея Дяченко, хотя эти авторы прочно ассоциируются с жанровой литературой^[9]. В данном случае это может сослужить им хорошую службу, потому что именно в этой сфере писателей и читателей больше интересуют сюжет и образы, а не стиль. По сути, то же, что интересует читателя-ребенка или подростка.

Как и во “взрослых” романах Дяченко, фантастический мир здесь тесно взаимосвязан с реальным. Сбегая в Королевство от своей скучной и неприятной “школьной повести” и из семьи, где так не хватает отца, семиклассница получает другой мир со всеми его проблемами, которые отчасти ложатся на ее плечи, тогда как в реальности девочке не приходится принимать судьбоносных решений - во всяком случае, ей так кажется.

Фэнтезийная трилогия Дяченко интересна не только нестандартными сюжетными ходами и - что характерно для их творчества в целом - тщательно прописанной психологией довольно стандартных героев, она ценна тем, что сказочное путешествие помогает девочке теснее срастись с ее собственным миром. Школьная повесть перестает быть столь тоскливой и неприятной, и не только потому, что Оберон приходит на родительское собрание (не метать громы и молнии, а просто как папа Лены), а главным образом потому, что, оказывается, можно сладить со школьными “хозяевами жизни”, можно увидеть в нелюбимых учителях людей: “Весь мир вокруг был похож на мое королевство”. Ну да, “ведь все-таки она моя, эта планета”.