Ольга, жена князя Игоря

Имя великой княгини Ольги упоминается всякий раз, когда речь заходит о выдающихся женщинах Древ­ней Руси. Образ ее встает перед нами с начальных страниц «Повести временных лет». Веками ткалось кружево народных преданий о княгине Ольге как о дея­тельной, мудрой, «вещей» правительнице и защитнице земли Русской. Народные сказания, переплетаясь с историческими фактами, легли в основу появившегося в XIII —XIV вв. агиографического жизнеописания пер­вой княгини-христианки . Оно возникло в период суро­вых испытаний, выпавших на долю русского народа, когда появились и другие жития реальных людей, лю­бивших и защищавших Русскую землю.

Позднейшая легенда (XVI в.) передает сказание о том, как однажды киевский князь Игорь охотился в лесах у Пскова. Здесь он встретил на своем пути реку и, увидев стоявший у берега челн, попросил перевезти его. Перевозчиком оказалась крестьянская девушка Ольга. Игорь был поражен ее умом. Когда же он, «некие глаголы претворяше к ней», получил отпор на свои «стыдные словеса», то, согласно легенде, тогда же и посватался к ней. Сообщения летописи о происхождении Ольги имеют мало общего с бесхитростным народным по­вествованием. По летописной традиции, Ольга была «приведе­на» в Киев в качестве будущей жены Игоря его родственником («от рода ему сущий», сказано в летописи) князем Олегом из «Плескова» (Пскова) ⁴. Вряд ли можно сомневаться в том, что она была псковитянкой из знатной семьи, а не крестьянской девушкой ⁵.

В годы замужества⁶ Ольга обрела ту самую «муд­рость», которая позволила ей выдвинуться после смерти князя Игоря в правительницы Русского государства, пока сын ее и Игоря — Святослав был «детеск». Любо­пытно, что в перечне состава посольства Игоря в Кон­стантинополь в 944 г. третьим послом (вслед за послами Игоря и Святослава) назван Искусеви «Ольги княгини». Наряду с другими «слами» он должен был стремиться «утвердити любовь межю Грекы и Русью».

Искусеви был не единственным посланником от имени знатной женщины в составе этой дипломатической миссии. В тексте договора 944 г. упомянуты «Каницар Перъславин» (Предслава — дочь племянника князя Игоря) и «Шигоберн — Сфандръ, жены Оулебле» (Сфандра, жена Оулеба,— дочь другого Игорева племянника). По мнению А. Н. Сахарова, это было не реальное дипломатическое представительство членов великокняжеского дома, а лишь «обозначение посольской иерархии»⁷.

Осенью 945 г. князь Игорь, «возымя дань» у одного из подвластных Киеву племен — древлян, решил, что она невелика, и снова вернулся за данью «в Дерева». Древляне восстали и убили князя. На основании нормы древнерусского права, согласно которой вдова, если она не выходила вновь замуж, исполняла после смерти мужа его хозяйственные и социальные функции, княгиня Ольга стала полновластной правительницей земли Рус­ской.

Обычай кровной мести, который в столь раннем средневековье был реальностью, заставил Ольгу пока­рать убийц мужа, но наказанию княгиня придала «госу­дарственно-ритуальный характер». Летописный вари­ант — легенда о мести Ольги — начинается рассказом о сватовстве к ней древлянского князя Мала («...муж твой [был] аки волк, въсхыщая и грабя, а наши князи добри суть... Иди за наш князь Мал!») ⁸. Ольга ответила послам, что они могут принести сватов в ладьях к ее терему (передвижение посуху в ладьях имело у вос­точных   славян   двойной   смысл:   и   оказание   почести, и обряд похорон). Наутро доверчивые древляне позволи­ли «понести ся в лодьи», а Ольга приказала их сбросить в яму и живыми закопать. Памятуя о мучительной смер­ти казненного древлянами мужа, княгиня коварно по­интересовалась у обреченных: «Добра ли вам честь?» Послы ей будто бы ответили: «Пуще ны Игоревы смер­ти» (греческий историк Лев Дьякон сообщал, что «Игорь привязан был к двум деревам и разорван на две части»). Второе посольство «мужей нарочитых» было сожжено, а вдова отправилась на землю древлян якобы для того, чтобы «створить трызну мужу своему». Здесь ее «отроки» напали на «упившихся» после тризны древлян и перебили их множество — «иссекоша их 5000», как утверждает летопись⁹.

Сказание о мести Ольги отчасти, вероятно, легенда: в нем легко прослеживается эпическая назидательность. Обман, жестокость, коварство и другие действия княги­ни, мстящей за убийство мужа, прославляются лето­писцем как высший, справедливый суд и отнюдь не осуждаются, будучи привычными, в духе морали того времени. В рассказе летописца есть и черты историче­ской действительности. Так, реальным фактом является поход Ольги на столицу древлян — Искоростень с целью окончательного их подчинения; речь шла даже о том, не станет ли Искоростень, а не Киев столицей Руси. В 946 г. Ольга со своим трехлетним сыном Святославом, «собра вой многи и храбры», осадила город; вскоре же «повеле Ольга воем своим имати град», а те «старейши­ны города ижьже, и прочая люди... изби, а другие работе преда мужем своим...». История похода Ольги, про­должающая сказание о мести, пером летописца обраще­на в «идеологическое оружие»: действия киевской пра­вительницы утверждали непобедимость княжеского до­ма и неизбежность кары, ожидающей всякого, кто в этом усомнится. Княгиня Ольга не ограничилась сожжением Искоростеня и возложила «на нъ дань тяжку», две части которой «идета к Киеву», а третья — Вышгороду, т. е. лично Ольге, «бе бо Вышгород Ольжин город...» ¹⁰.

Далее в летописи идет описание государственной деятельности княгини. В отличие от Игоря, взимавшего дань, «въсхыщая и грабя», Ольга по сути дела провела первую в истории Руси финансовую реформу, установив фиксированный размер дани («урок»), порядок ее сбо­ров и их систематичность. «Иде Вольга по Деревстей земли с сыном своим и с дружиною, уставляющи уставы и уроки...» — отметил летописец. Реформа коснулась не только Древлянской земли, утратившей независимость (племенное княжение было уничтожено «възложением дани»). В 947 г. с целью распространения власти Киева и новых форм организации взимания поборов Ольга отправилась на Приднепровье, Подесенье и в Новгород-ско-Псковскую землю ¹¹.

«Иде Вольга Новугороду, и устави по Мьсте погосты и дани и по Лузе оброки и дани, и ловища ее суть по всей земли, знаменья и места и погосты... и по Днепру переве-сища и по Десне, и есть село ее Ольжичи и доселе...» — сообщает летописец. В этом отрывке из летописи упомя­нуты по сути дела границы территории Киевского государства во время княжения Ольги, отмеченные ре­форматорской деятельностью княгини. Летописец под­черкнул личный, владельческий характер ольгиных установлений: «ее места», «ее ловища», «ее знамения», «ее село». Интересно упоминание об организации Оль­гой становищ и погостов. Возможно, при Игоре сборщи­ки дани пользовались в качестве станов городками местных древлянских князей. Конфликт с древлянами потребовал новых отношений, строительства своих ста­новищ для безопасности сборов будущих полюдий. И Ольга их создала. Как и становища, погосты пред­назначались для сбора дани, но, удаленные от Киева на многие месяцы пути, они основывались Ольгой как своеобразные «крепостицы», защита которых обеспечи­валась «воями». Погосты и становища становились административными центрами и княжеской вотчины, и всего государства ¹².

Деятельность Ольги укрепляла финансовую базу княжеской власти, аппарат княжеского государственно­го управления, расширяла саму княжескую вотчину. Все это укрепляло и власть киевской княгини, оправды­вало ее усилия, направленные на сплочение отдельных земель — «лоскутьев империи Рюриковичей», по словам К. Маркса ¹³,— в сильное государство на Востоке Евро­пы. Не меч, но мудрость и ум служили ей орудием в осуществлении этого замысла. Экономическое укреп­ление Киевского государства, последовавшее за админи­стративными реформами княгини Ольги, способствовало повышению политического веса Киевской Руси в между­народных отношениях.

Созданная княгиней Ольгой система управления объективно нуждалась в новой форме идеологии.  Поскольку, как писал Ф. Энгельс, чувства масс в эпоху средневековья были вскормлены «исключительно религи­озной пищей» ¹⁴, желание Ольги приобщиться к христи­анской вере вполне объяснимо. Княгиня стремилась получить крещение из рук византийского императора и патриарха именно в столице империи — Константино­поле с целью возвышения собственной власти и укрепле­ния международного авторитета своей страны. С пре­стижностью места и обстоятельств крещения Ольга, по-видимому, связывала надежды и на успех в борьбе с языческой оппозицией.

Исторические факты о посещении княгиней-регент­шей Царьграда обросли вымышленными деталями. В летописном варианте описания ее дипломатической миссии явственно проступают различные версии расска­за (их условно называют императорской и патриаршей), а также некоторые легендарные элементы. Вероятнее всего, летописец слил не только две версии, но и два путешествия Ольги в столицу Византии — в 946 и 953/54 гг., поместив историю посещения Ольгой Кон­стантинополя под 955 г. «Иде Ольга в Грекы и приде Цесарюграду» — так начинает летописец описание дип­ломатической миссии, возглавлявшейся княгиней. Пред­ставительное посольство летом 946 г. в соответствии с какой-то предварительной договоренностью прибыло в Суду — Константинопольскую гавань и простояло там около двух месяцев, прежде чем было принято. Впослед­ствии Ольга, принимая византийское посольство в Кие­ве, злопамятно «отъвещала» на эту обиду: «...тако же постоиши у мене в Почайне, яко же аз в Суду...» Перего­воры русской правительницы с византийским императо­ром Константином VII Багрянородным, центральным вопросом которых было, по-видимому, укрепление тор­гово-экономических отношений («дам челядь, и воск, и скору...»), оказались, однако, неудачными: княгиня так стремилась уехать, что едва не бросила караван в порогах, и «вои в помощь», о которых просил импера­тор, по возвращении на Русь посылать не спешила    .

Недовольный встречей с Ольгой в 946 г., Константин вторично пригласил ее в 953/54 г. в силу крайней не­обходимости усилить византийскую армию за счет рус­ских «воев». Ольга приняла приглашение императора и отправилась вновь в Константинополь с твердым намерением осуществить поставленные ранее задачи. Волевую княгиню, достигшую в 954 г. 60-летнего возраста, не пугали тяготы длительного путешествия. 9 сен­тября 954 г., в среду, в 4 часа дня, как свидетельствует сам византийский император, состоялась куда более пышная, чем в первый раз, церемония приема русского посольства в императорском дворце. Примечательно, что в составе этого посольства было немало представитель­ниц прекрасного пола: 6 родственниц и 18 прибли­женных дам. Это заметно отличало русскую миссию 954 г. от посольства князя Игоря 944 г., куда входили только мужчины. Церемониал приема подробно описали Константин VII Багрянородный и посол итальянского короля Беренгара при его дворе епископ Лиутпранд.

Княгиня Ольга вошла в тронный зал, где восседал император и присутствовал весь двор, в сопровождении своей многочисленной свиты. «Она шла впереди всех женщин, которые шли позади одна за другой по рангу, и остановилась на том месте, где логофет (распоряди­тель придворного церемониала.— Н. П.) предлагает послам свои обычные вопросы...» От иностранных по­сланников, получивших аудиенцию у императора, требо­вали свершения проскинезы (падения ниц). Поэтому Ольгина свита тотчас упала перед василевсом ниц. Император, принимая правительницу земли Русской, сидел на своем усыпанном драгоценными камнями золо­том троне, а Ольга, беседуя с ним, стояла. Прием и обмен приветствиями с русской правительницей происходил в роскошном зале — Магнавре. Кроме вопросов о здо­ровье правящей семьи были и величания титулами, и благопожелания самой Ольге и ее сыну. Обстановка этого своеобразного «раута» была торжественной и по­мпезной. В тот же день состоялось традиционное для приемов высоких послов торжество — парадный обед, во время которого Ольга сидела между двумя придворными дамами высшего ранга; присутствующих услаждали пе­нием и сценическими представлениями. Великолепие приема свидетельствует о том, что Ольгу причислили к «знаменитым и великим людям». В труде Константина Багрянородного «О церемониях» Ольга названа «игемо-ном и архонтиссой руссов» ¹⁶.

Ольга удостоилась приема и в покоях византийской императрицы. В честь «архонтиссы руссов» был устроен торжественный выход царьградских придворных дам. Состоялась встреча княгини с императорской семьей, что само по себе не имело аналогий в ходе приемов по­слов в Византии. Во время беседы Ольга по приглашению Константина Багрянородного сидела и «высказала то, что желала». Автор миниатюры Радзивилловской летописи, посвященной заключительному акту перегово­ров, изобразил Ольгу и императора Константина сидя­щими на одной скамье, подчеркнув тем самым их равенство ¹⁷. По-видимому, в узком кругу и был затронут тот острый вопрос, ради которого Ольга явилась в Константинополь. О нем в источники просочились лишь намеки, так как переговоры были тайными.

Специально изучавшие этот вопрос исследователи склонны предполагать, что Ольга добивалась установле­ния с византийским императорским домом династиче­ских связей, а предпринятые в этом направлении усилия и породили легенду о «сватовстве» к пожилой вдове женатого византийского императора. «Подобна еси це-сарьствовати в граде сем с нами» — так передает рус­ская летопись обращение василевса к русской княгине. Ольга, согласно преданию, ответила на это: «Аз погана есмь (Я — язычница.—Я. П.). Да аще мя хощеши кръстити, то кръсти мя сам». Наивный император, коим он предстает в легенде, согласился на совершение обряда и «кръсти ю». Ольга же после того спросила: «Како хощеши мя пояти, кръстив мя сам и нарек ся дъщерию?» (Крестный отец по церковным порядкам не мог женить­ся на своей крестнице.) Автор легенды изобразил дело так, будто Ольга заранее задумала крещение как способ избавления от притязаний на ее руку кесаря. Получив ее ответ, василевс, по словам летописи, «удивився разуму ея» и воскликнул: «Переклюкала мя еси, Ольго!» (Пере­хитрила ты меня, Ольга! — Н. П.)

Несмотря на расцвечивание событий фантазией лето­писца, легенда о «сватовстве», вероятно, имеет вполне реальную подоплеку — матримониальные планы Ольги. Возможно, княгиня вела переговоры по поводу брака одной из принцесс императорского дома с молодым Святославом. Она могла даже привезти его самого в Кон­стантинополь с ясным политическим расчетом; в составе русского посольства он мог скрываться под видом «анеп-сия» (родственника княгини), коих перечислено 8 чело­век. Чтобы осуществить подобный план, нужно было как минимум вырваться за пределы «варварского» мира, к коему император византийский, судя по его запискам, причислял хазар, угров и руссов. К этому вел один путь — крещение, которое Ольга и приняла, получив христианское имя Елена в честь матери Константина I Великого, первым из императоров принявшего креще­ние, и титул «дщери» василевса ^|8.

Принимая христианство, Ольга предполагала сде­лать его государственной религией, но, чувствуя, что принятие крещения из рук греков может поставить Русь в политическую зависимость от Византии, направила все усилия на установление равноправных, взаимно выгод­ных отношений с империей. Исходя из этой посылки, некоторые историки допускают, что Ольга могла доби­ваться организации русской церкви с элементами само­стоятельности и отказ императора был причиной даль­нейшей напряженности переговоров. Объектом перего­воров были также вопросы, связанные с реализацией союзного договора 944 г. и изменением его условий, неблагоприятных для русских купцов ¹⁹. Таким образом, вторая поездка княгини Ольги в Константинополь, в 954 г., завершилась успешно. Крещение Ольги в Царь-граде — это не эпизод ее личной жизни, не частный вопрос благочестивой женщины, а далеко рассчитанный политический шаг, победа княгини в политическом пое­динке с главой крупнейшей державы того времени. Ольга была возведена в почетный ранг «дщери» импера­тора, а Константин получил от нее значительную во­енную помощь. На прощание василевс одарил русскую правительницу: «...и дасть ей злато и сребро, паволоки и съсуды различный и отпусти ю...» По словам новгород­ского паломника Добрыни Ядрейковича, посетившего Царьград в 1200 г., Ольга собрала с византийцев «дань». Записывая Византию в «данники» Древней Руси, До-брыня Ядрейкович сильно преувеличил размеры даров, однако можно признать вероятным, что империя повы­сила оплату воинской помощи Руси ²⁰.

Сделав первый шаг к сближению с христианским миром, деятельная княгиня Ольга обратилась к контак­там с ним на Западе. В 959 г. Ольга отправила посоль­ство в Германскую империю для переговоров с воин­ственным Оттоном I. По сути дела это была обычная миссия «мира и дружбы» для установления между государствами взаимно выгодных отношений, предпола­гавших постоянный обмен посольствами, пропуск купе­ческих обозов для торговли, в том числе транзитной. Стремясь к достижению своей цели, Ольга дала согласие на допуск в русские земли немецких миссионеров. Одна­ко присланный вскоре на Русь епископ Адальберт был изгнан из Киева, очевидно, за то, что под прикрытием миссионерской деятельности пытался осуществить какие-то политические притязания Оттона I ²¹.

В эпоху, когда война была главным средством реше­ния политических споров, княгиня Ольга своими внеш­неполитическими инициативами продемонстрировала возможность борьбы за международное признание без применения силы, возможность и даже необходимость существования равноправных межгосударственных со­глашений: Русь в период ее правления не воевала ни с одним из соседних государств. Поэтому осуществление далеко не всех задуманных планов отнюдь не снижает ценности  «дипломатического опыта» княгини Ольги.

В 964 г. Ольга уступила престол совершеннолетнему сыну. Но «възрастъший и възмужавший» Святослав длительное время находился в походах, и во главе госу­дарства по-прежнему оставалась его мать. Так, во время печенежского нашествия на Киев в 968 г. Ольга возгла­вила оборону города. Судя по летописи, Святослав испытывал к матери почтительное уважение до самой ее смерти. Когда она стала совсем больной, по ее просьбе он вернулся из похода и был с матерью до ее последнего часа

Многое из того, что задумала, но не смогла осуще­ствить Ольга, было продолжено ее внуком, «великим Володимером, хрестившим всю землю Русскую». Следу­ет отметить, что Владимир Святославич пытался (прав­да, безуспешно) утвердить на Руси автокефальную церковную организацию, о которой думала княгиня Ольга. Вначале он заключил династический брак с одной из принцесс византийского императорского дома, после чего Русь приняла крещение, сохранив высокую полити­ческую титулатуру,— ни о каком вассалитете между византийской и русской правящими фамилиями не мог­ло быть и речи.

В 988 г. женой Владимира Святославича стала сестра византийского императора Анна Романовна, внучка Константина VII Багрянородного. Более 20 лет прожи­ла Анна Романовна на Русской земле. Хотя мало сведе­ний дошло до нас о ее деятельности на, новой родине, но ряд фактов говорит о том, что дело прославившей себя государственными делами бабки своего мужа — великой княгини Ольги — она продолжила, играя, конечно, бо­лее скромную роль: Анна Романовна была не полновла­стной правительницей, а лишь супругой киевского кня­зя. Однако участие в государственных делах великих княгинь, по-видимому, стало традицией. Об этом свиде­тельствует вступительная статья к Уставу князя Влади­мира Святославича, которая начинается словами: «И по сем съгадал (подумал, решил.— Н. П.) есми с своею княгинею Анною и с своими детьми...» Да и появление самого Устава как документа было невозможно без подписанной княгиней Анной подтвердительной грамо­ты, поскольку Анна действовала от имени византийского духовенства. Сопоставление списков и редакций рас­сматриваемого памятника доказывает, что в XI в. из двух источников пожалования суда в государстве — грече­ского номоканона и совета с княгиней Анной — первый мог отсутствовать, второй — никогда ²³.

О том, что занятие княгинь «законодательством и устроительством» наравне со своими мужьями было нормой, говорят документы и более позднего происхож­дения. Так, Устав новгородского князя Всеволода о цер­ковных судах (XIII—XIV вв.) был создан при участии «княгини Всеволожей». В Уставе она поставлена в ряд с самыми влиятельными лицами в Новгороде того време­ни — старостами и сотскими ²⁴. Участие княгинь в «за­конодательном деле» является, несомненно, показателем высокого уровня развития социально-правовой, куль­турной и государственной системы Древней Руси.

В прошлом «порфирородная принцесса», Анна Рома­новна не могла не получить широкого по тому времени образования. Это позволило ей, будучи уже русской княгиней, принимать посольства. Известны ее диплома­тические контакты в 989—990 гг. с посланником из Германии, где в это время правил Оттон II ²⁵.

Княгиня Анна была не единственной законной («во­димой») женой князя Владимира Святославича. Под 980 г. в русских летописях помещено предание о другой жене этого князя — гордой и своенравной Рогнеде. По преданию, ее отец — полоцкий князь Рогволод спраши­вал ее согласия на брак с Владимиром, но она будто бы ответила отказом: «Не хочу разути робичича...» (Влади­мир был сыном Святослава и рабыни, ключницы княги­ни Ольги Малуши:) Владимир «разгневася о той речи... поемши вой, идоша на Полтеск и победиста Рогволда». Рогнеда была захвачена в плен и «ята» в жены насильно. Правда, Лаврентьевская летопись сообщает, что Влади­мир «воздвигнул ей отчину», «устрой город и да има, и нарече имя городу тому Изяславль» (по имени их первого с Рогнедой сына). Дочь же Рогнеды и Владимиpa — Предслава Владимировна тоже получила «селце Предъславино» ^2б. Упоминания об имущественных владениях женщин княжеской фамилии важны для представления о месте их при дворе.