Марфа Борецкая

На северо-западе русских земель — в Новгородской и Псковской феодальных республиках — в XIV — XV вв. продолжался рост феодального землевладения, ремесел, внутренней и внешней торговли, государствен­ный аппарат развивался в сторону усиления в политиче­ской жизни роли боярской аристократии, в том числе и богатых вотчинниц. Для новгородских боярынь было характерно участие в различного рода «сговорах», кото­рыми полна история феодальных республик того време­ни. Например, в 1418 г. одна из новгородок («жена некая»), «вземши мужскую крепость», участвовала в расправе над боярином Божиным, ставшей началом «народной смуты». В 1485 г. «в заговоре больших и житьих людей» участвовала «богатая Настасья» (боярыня Анастасия Григорьева), которую велено было схватить наряду с другими сеятелями смуты. О роли женщин в политической истории Новгорода говорит и тот факт, что к крестному целованию на верность великому князю московскому в 1478 г. были приведены не только бояре, житьи люди, купцы, но и жены и вдовы боярские ¹⁰⁸.

Колоритной фигурой Великого Новгорода в послед­ний период его самостоятельности была знатная новго­родская боярыня Марфа Борецкая. Эта «злохитрева жена», как называет ее летописец, происходила из рода бояр Лошинских. Вторым мужем Марфы был посадник Исак Андреевич Борецкий, принадлежавший к изве­стной в Новгороде семье, которая имела в XV в. обшир­ные «боярщины», а на арене политической борьбы и ранее проявляла себя как враг великого княжества Московского ^|09.

Похоронив обоих мужей, Марфа Борецкая осталась самостоятельной хозяйкой со значительными земельными угодьями, которые в дальнейшем увеличила за счет собственных «прикупов» и земель, колонизированных с ее ведома или по ее распоряжению представителями вотчинной администрации. К 70-м годам XV в. по разме­рам своих владений Марфа являлась единственной в своем роде вотчинницей, не сравнимой с другими новгородскими боярами (Есиповыми, Овиновыми и др.). Считают, что по величине собственности Марфа к концу XV в. была третьей после новгородского владыки и мона­стырей. В описи ее владений можно увидеть пушнину в тысячах шкурок, и полотно в сотнях локтей, и хлеб в сотнях коробей, и мясо в сотнях туш, масло, кур, лебе­дей и многое другое, а главное — деньги: в вотчине Борецкой денежный оброк составлял 51 % владельче­ского дохода. Собственный дом Марфы в Новгороде на улице Великой (Неревский конец города) представлял собой каменные палаты в два этажа, что выделяло его среди других боярских домов ¹¹⁰.

Благодаря огромным богатствам Марфа Борецкая обрела значительный политический вес. В памяти на­родной долго сохранялся ее образ — властной прави­тельницы, карающей самодержицы. Легенда рассказы­вает, что, узнав о гибели сыновей от первого брака в Заонежье, Марфа приказала сжечь там ряд дере­вень ¹¹¹.В летописях Борецкая предстает непримиримой стяжательницей с мертвой хваткой. В середине XV в., когда Соловецкий монастырь начал борьбу с новгород­ским боярством за обладание Обонежьем, с ходатайством перед посадниками о передаче островов во владение Соловецкому монастырю выступил соловецкий игумен Зосима. Но он был выгнан «единой от славнейших и пер­вых града сего» — посадницей Марфой со словами: «Отчизну нашу отъемлет от нас!» Марфа безжалостно уничтожала своих противников. «Житие Варлаама Важ-ского» рассказывает, что будто бы некий Василий Своеземцев, спасаясь от интриг посадницы, вынужден был бежать со своим семейством из Новгорода в имение на Ваге, а боярин Мирославский поплатился за тяжбу с Марфой заключением в подземелье ¹¹².

Во второй половине 60-х годов XV в. деятельная вотчинница возглавила боярскую группировку, открыто выступившую против московской объединительной по­литики. В 1471 г. вместе с несколькими влиятельными новгородцами, в числе которых были боярыни Анаста­сия, вдова Ивана Григорьева, и Евфимия, вдова посадника Есипа Андреевича Горшкова, Марфа Борецкая вы­двинула «своего» кандидата для посвящения в сан архиепископа — некоего Пимена. Будучи приближен­ным к прежнему архиепископу Ионе, он имел доступ к Софийской казне и передал Борецким немало средств на поддержку их «партии». Однако архиепископом был провозглашен Феофил, для которого, как мы помним, вышеупомянутая великая княгиня Марья Ярославна выхлопотала «опасные» грамоты. Вернувшийся из Москвы новгородский посол сообщил, что великий князь московский в своей речи назвал Новгород «своею отчи­ною». Марфа использовала это известие как повод к решительным действиям. Ее дом стал местом бурных политических собраний, а сама она — их вдохновитель­ницей. «Многие люди на сонмище к ней приходили и много послушали прелестных и богоотметных ее слов, не зная о том, что было им на пагубу»,— отмечал позднее летописец, сокрушаясь, что «многие из народа» смутились «соблазном» слов посадницы ^пз.

В планы новгородской аристократии входили созда­ние в Новгороде православного наместничества, зависи­мого от Литовского государства, а также брак будущего наместника из числа литовских панов с самой богатой новгородской собственницей — Марфой Борецкой, кото­рая «хотячи пойти замужь за литовского же пана за королева, да... мыслячи привести его к себе в Великий Новград, да с ним хотячи владети от короля всею Новго­родскою землею». В 1471 г. Марфа вместе с сыновьями выступила на вече против подчинения Новгорода Ива­ну III: «Тою отчаянною мыслью нача прелыцати весь на­род православия, Великий Новгород». С. М. Соловьев, давая оценку действиям Марфы, писал, что она «вынуди­ла» согласие веча на отложение от Москвы: «Наемники Борецкой являлись на площади и вопили о притеснени­ях Москвы, о золотой воле под покровительством Кази­мира литовского, камнями заставляли молчать москов­ских приверженцев...» Осуждая Марфу и противопо­ставляя ее Ивану III, «окруженному всем величием правды», известный историк шел вслед за составителем московского летописного свода, называвшего Марфу Иезавелью, бесноватой Иродиадой, царицей Евдоксией, Далидой * и подкреплявшего эти свои филиппики изречениями о «злых женах» ¹¹⁴. Однако Марфа применяла в политической борьбе те же средства, что и ее современники.

Сторонники Марфы подкупили «смердов, шилышков и других безыменных мужиков», которые в нужный момент зазвонили в колокола, крича: «За короля хо­тим!» Несмотря на то что среди новгородцев имелись противники планов Борецкой, ее «партия» пересилила приверженцев великого князя московского: послы нов­городского боярства отправились с дарами к литовскому королю. Узнав об этом, Иван III 20 июня 1471 г. высту­пил с войском из Москвы. После битвы на реке Шелони антимосковская группировка в Новгороде вынуждена была признать свое поражение. Сын Марфы Дмитрий Исакович сложил голову на плахе. Для «замирения» с великим князем новый посадник Фома Андреевич поднес ему 1000 серебряных рублей. Иван III «не отри­нул челобитья, взял тяжкую пеню за проступок»      .

В декабре 1475 г. Иван III посетил дома крупных новгородских бояр: Коробова, Казимира, а также бога­той боярыни Анастасии Григорьевой. Лишь дом Марфы Борецкой не был удостоен этой чести: Иван III про­должал опасаться новых действий с ее стороны. В февра­ле 1488 г. он распорядился захватить Марфу с внуком Василием Федоровичем, отослать их в заточение и «тако конечне укроти Великий Новгород». Огромные владения Борецкой были отписаны на Ивана III ¹¹⁶. Марфа была казнена, не доехав до Москвы, в небольшом селе Тверского княжества Млёве ¹¹⁷.

Сильная, незаурядная личность Марфы Борецкой неоднократно привлекала к себе внимание историков и писателей. Н. М. Карамзин склонен был идеализиро­вать «величавую республиканку» Марфу и, по выраже­нию А. И. Герцена, «возлагать иммортели на могилу Новгородской республики», последней защитницей ко­торой она являлась. В предисловии к своей исторической повести о Марфе-посаднице Н. М. Карамзин выразил надежду, что имя ее будет вписано в «галерею знаменитых россиянок»