ВВЕДЕНИЕ

В русской научной традиции со времен А. Н. Веселовского,

автора «Исторической поэтики», принято выводить эпический (по-

вествовательный) род литературы из первобытного синкретизма

с лирикой и драмой, а также танцем и музыкой, имевшего место

в рамках народного обряда, так называемых народно-обрядовых

игр. Идея первобытного синкретизма, как таковая, в конце

XIX в. Как бы носилась в воздухе, но только а. Н. Веселовским

она была развернута в строгую теорию, хорошо фундированную

материалами фольклора европейских народов, рассмотренными в

coпocfaвлeнии с этнографическими данными о поэзии культурно

отсталых народностей. Важнейшей заслугой А. Н. Веселовского

является широкое и плодотворное использование этнографических

и фольклорных материалов для объяснения происхождения и ста-

новления поэзии. Начатое им сближение этнологии и литературы

станет характерным для многих научных школ XX в. Представле-

ние о развитии литературы из фольклора противостояло модной

в конце XIX в. позитивистской трактовке эпосов как произведе-

ний чисто книжных; вместе с тем «фольклоризм» А. Н. Веселов-

ского был свободен и от его романтической мистификации как

выражения «народного духа» и т. п.

Происхождение эпоса, лирики и драмы трактовалось А. Н. Ве-

селовским как последовательное выделение трех родов поэзии из

первобытного синкретизма параллельно с «групповой» дифферен-

циацией и эмансипацией личности, с превращением запевалы хо-

ра в певца и поэта.

Теория первобытного синкретизма дала удовлетворительные

объяснения как песенной форме эпоса, так и некоторым особен-

ностям народно-эпического стиля. Теория первобытного синкре-

тизма была дополнена поэтикой сюжетов (к сожалению, незавер-

шенной), в которой А. Н. Веселовский, используя достижения

классической английской этнологии XIX — начала XX в., проде-

монстрировал связь некоторых устойчивых мотивов сказки и ге-

роического эпоса с архаическими народными обычаями и обря-

дами.

«Историческая поэтика» А. Н. Веселовского была огромным

научным достижением, одним из удачных синтезов филологиче-

ской науки XIX в. и одновременно грандиозной программой бу-

дущих исследований. А. Н. Веселовский предвосхитил в ней неко-

торые характерные темы и тенденции науки XX в. (например,

5

ритуализм, архетипы и систематизацию сюжетов, сравнительно-

типологический метод и многое другое).

Здесь нет необходимости излагать «Историческую поэтику».

Основные ее положения общеизвестны. Главные ее результаты,

опирающиеся на огромный материал, до сих пор не поколеблены.

И все же в свете современной науки взгляды А. Н. Веселовского,

особенно на происхождение эпического рода поэзии, нуждаются

в некоторых серьезных коррективах.

К числу слабых звеньев его теории относятся представление об

абсолютном господстве ритмико-мелодического начала над тек-

стом в первобытном синкретизме, представление о «случайности»

текста и ничтожной роли предания в генезисе эпоса, представле-

ние о лиро-эпической кантилене как «колыбели» эпоса, извест-

ная прямолинейность в объяснении мотивов этнографическими

первобытными институтами, а сюжетов — миграционными про-

цессами.

Пытаясь оторвать народный обряд от мифа (А. Н. Веселов-

ский признает подлинное значение мифа только для генезиса%

драмы) и вообще от предания, недооценивая роль текста в соста-

ве первобытно-обрядового комплекса и гипертрофируя психофизи-

ческую роль игры, а также не обращая должного внимания на

внеобрядовую повествовательную традицию, А. Н. Веселовский

невольно подчиняет обряду содержательную сторону возникаю-

щего словесного искусства.

Абсолютизируя формальный синкретизм родов поэзии и видов

искусства, А. Н. Веселовский вместе с тем недооценивает идеоло-

гический синкретизм первобытной культуры, в котором доминан-

той был миф; он недооценивает семантическое единство обряда и

мифа, которое не нарушалось даже в тех случаях, когда мифы и

обряды бытовали независимо друг от друга. Как теперь совер-

шенно ясно, первобытная поэзия не была свободной импровизаци-

ей «на случай», бесхитростным выражением личных впечатлений

или эмоций или даже стихийным самовыражением «коллективно-

го субъективизма» (как считал А. Н. Веселовский). Первобытная

поэзия была целенаправленной деятельностью, опирающейся на

веру в магическую силу слова, ее форма и содержание были стро-

го канонизированы. Отдельные песни «на случай» вторичны; это

новообразования, обязательно следующие традиционным формам

и использующие традиционные символы. Текстовой компонент об-

ряда, даже когда он состоял из одного слова или передавался

плохо понятным архаическим языком (или языком соседних пле-

мен), имел огромную магическую, сакральную и чисто содержа-

тельную нагрузку, часто за счет символических ассоциаций. Кро-

ме того, мифы с самого начала передавались не только посредст-

вом песен в контексте обрядовых игр, но также вне обряда, про-

заической речью (что, разумеется, не исключает некоторых ри-

туальных ограничений для рассказывания мифов). В архаике

прозаическая и особенно смешанная (стихотворно- или песенно-про-

заическая) форма повествования встречается чаще чисто песен-

6

ной (стихотворной), что подрывает теорию лиро-эпической кан-

тилены как исходного пункта развития эпоса.

А. Н. Веселовский приводит два примера лиро-эпических кан-

тилен, зародившихся после известного' события: песни о святом

Фароне и о короле Людвиге (см. [Веселовский, 1940, с. 339, 420]).

Между тем «Кантилена о святом Фароне» есть латинский пере-

сказ фрагмента песни о спасении осужденных на казнь франк-

ским королем Клотарием II саксонских послов благодаря заступ-

ничеству святого Фарона (VII в.). Перед нами не столько герои-

ческая песня, сколько эпизод из жития. Но, что гораздо сущест-

веннее, эта песня оказалась подделкой епископа Хильдегария—

автора жития святого Фарона (о подделке, обнаруженной

Ф. А. Беккером, см. в примечании В. М. Жирмунского: [Веселов-

ский, 1940, с. 622—623]). Древненемецкая песня о победе франк-

ского короля Людвига III над норманнами (IX в.), по-видимому,

сочинена клириком, и форма ее явно не является наследием хоро-

вого синкретизма. Примеры эти очень выразительны. Лиро-эпиче-

ский характер имеют исторические баллады и романсы, но их

связь с первобытным синкретизмом весьма отдаленна и сомни-

тельна (исполнение фарерских баллад в танцевальном сопровож-

дении не меняет существа дела). Отвлекаясь от теории первобыт-

ного синкретизма, здесь уместно напомнить о слабостях так

называемой «исторической» школы, чьи позиции отчасти разделя-

ет А. Н. Веселовский, предполагая возникновение лиро-эпиче-

ских кантилен по следам исторического события. Главный недо-

статок этой школы — как раз игнорирование исторических форм

художественного отражения действительности в поэзии, сложности

самого процесса отражения. Как увидим в дальнейшем, архаиче-

ские формы героического эпоса непосредственно продолжают

традиции первобытного мифологического повествования, а тради-

ции архаической эпики живо ощущаются и в классических геро-

ических эпопеях.

Следуя теории пережитков, А. Н. Веселовский, с одной сторо-

ны, недооценивает роль мифа как посредника между архаическим

бытом и сказкой и как исходной точки в истории нарратива, а с

другой — не улавливает имплицитно-социальный слой сказки, наз-

ванный им самим «народной идеализацией обездоленного» и от-

несенный им к «сказочным сюжетам под вопросом об их бытовом

значении» [см. Веселовский, 1940, с. 587]. Этот слой (сказки о не-

винно-гонимых и торжествующих младших братьях-дурачках,

падчерицах-замарашках и т. п.) как раз является выражением

полной демифологизации сказки, отражением самого социально-

го процесса разложения первобытно-родового строя.

В коррективах нуждается и теория мотива/сюжета, выдвинутая

А. Н. Веселовским, поскольку мотив оказался не последним «ато-

мом» повествования, а граница между мотивом и сюжетом не

кажется сейчас столь четкой, как во времена А. Н. Веселовского;

да и роль миграции в конституировании сюжетов им, видимо,

несколько преувеличена.

7

Повторяю, внесение коррективов в теорию А. Н. Веселовского

о происхождении словесного искусства вообще и эпического в

частности не разрушает построенный им прочный фундамент, но

совершенно необходимо для дальнейшей разработки выдвинутой

им проблематики.

В 20—30-е годы в Ленинграде существовало нечто вроде шко-

лы А. Н. Веселовского, лидером которой следует считать

В. М. Жирмунского. Опираясь на «Историческую поэтику»

А. Н. Веселовского, В. М. Жирмунский заложил в 30-х годах ос-

новы сравнительно-типологического изучения литературы, прежде

всего повествовательной (об этом подробнее см. [Путилов, 1976]),

а позднее — в 40—60-х годах — он написал свои блестящие рабо-

ты по тюркскому эпосу на широкой сравнительно-исторической

основе. В них значительное место занимают вопросы историче-

ской морфологии эпоса. В. М. Жирмунский выделяет «историч-

ность» как основной признак героического эпоса и (например, на

материале «ногайлинского» цикла) показывает, как эпос может

непосредственно откликаться на исторические события; но вмес-

те с тем он также демонстрирует определенную роль в генезисе

эпоса так называемой «богатырской сказки», сохранившей мифо-

логический фон в архаических мотивах поэтической биографии

героя (см. [Жирмунский, 1962; 1974]). В. М. Жирмунский учиты-

вает работы Панцера о генезисе германского эпоса из сказки

[Панцер, 1910—1913].

Параллельно уже в 20—40-е годы происходит и сознательное

критическое преодоление канонов «Исторической поэтики»

А. Н. Веселовского в книгах О. М. Фрейденберг и В. Я. Проппа.

С иных методологических позиций к некоторым аспектам истори-

ческой поэтики повествования подходит и М. М. Бахтин.

О. М. Фрейденберг, в принципе основываясь на теории первобыт-

ного синкретизма, критикует А. Н. Веселовского за пренебреже-

ние семантикой, за резкое противопоставление формы как «про-

дукта доисторической общественности» содержанию, понимаемо-

му культурно-исторически (см. [Фрейденберг, 1936, с. 15—18]).

Она предлагает свой вариант исторической поэтики, в котором

поэтика повествования занимает большое место [Фрейденберг,