§ 2. Формы соучастия

В советской уголовноправовой теории в зависимости от степени согласованности преступной деятельности нескольких совместно действующих лиц рядом авторов выделяются следующие формы соучастия:

1) без предварительного сговора;

2) с предварительным сговором;

3) особого рода — преступная организация или пре­ступное сообщество⁹.

Эта классификация в принципе не вызывает сомнений, так как она верно отражает сравнительную опас­ность отдельных случаев совершения преступления в соучастии, подчеркивая возрастание общественной опасности в зависимости от степени согласованности пре­ступной деятельности нескольких лиц¹⁰. Весьма четкими являются и признаки, на основании которых можно раз­личить отдельные формы соучастия: отсутствие предва-

56

рительного сговора, наличие такового и, наконец, устой­чивость преступной группы.

До 1947 года выделение трех указанных основных форм соучастия в полной мере соответствовало действо­вавшему в тот период времени уголовному законодатель­ству; все конкретные формы соучастия, содержавшиеся в законе, могли быть отнесены к той или иной основной форме соучастия. Так, «группа», указанная в п. «в» ст. 31 Основных начал 1924 года в качестве отягчающе­го обстоятельства по всем преступлениям, а в ст.ст. 2 и 3 Положения о воинских преступлениях 1927 года в качестве квалифицирующего эти преступления призна­ка — могла быть отнесена, в зависимости от наличия или отсутствия предварительного сговора, или к первой, или ко второй основной форме соучастия.

В некоторых случаях в законе говорилось прямо о соучастии с предварительным сговором как признаке, квалифицирующем отдельные преступления (например, ч. 2 ст. 60, ч. 3 ст. 60¹, ч. 2 ст. 61 УК).

Наконец, наиболее опасным признавалась третья форма соучастия — преступная организация (преступ­ное сообщество). Отличительным признаком этой фор­мы соучастия являлось наличие устойчивых организа­ционных форм. В соответствии с высокой общественной опасностью подобного рода преступных организаций в советском уголовном законодательстве совершение лю­бого преступления «бандой» (п. «в» ст. 31 Основных на­чал 1924 г.), являющейся типичным примером преступ­ного сообщества, считается более опасным, требующим повышенного наказания для всех участников банды. Кроме того, в ряде статей Особенной части уголовного кодекса содержатся указания на преступное сообще­ство, как на один из признаков наиболее опасных пре­ступлений (ст.ст. 58², 58¹¹, 59³, 59⁹, 129-а УК). Отнесе­ние каждой из приведенных конкретных форм соучастия к одной из основных трех форм упомянутой классифи­кации не вызывало никаких трудностей, помогая пра­вильному пониманию признаков, определенных в зако­не. Положение изменилось с изданием Указов Прези­диума Верховного Совета СССР от 4 июня 1947 г. «Об уголовной ответственности за хищение государственно­го и общественного имущества» и «Об усилении охраны личной собственности граждан», в которых в качестве

57

одного из признаков, квалифицирующих хищение, кра­жу и разбой, признавалось совершение этих преступле­ний организованной группой (шайкой).

Организованная группа (шайка) в судебной практи­ке и в теории советского уголовного права была опреде­лена как группа из двух или более лиц, предваритель­но сорганизовавшихся для совершения одного или нескольких хищений¹¹. Однако вопрос о толковании этого понятия и прежде всего о том, является ли организованная группа (шайка) новой, не подпадающей под общепринятую классификацию формой соучастия или она может быть отнесена к одной из известных форм, вызвал очень много споров.

Вскоре после издания упомянутых Указов в судеб­ной практике и в теории советского уголовного права было высказано мнение, согласно которому организо­ванная группа (шайка) должна быть отнесена к соуча­стию особого рода и, следовательно, должна представлять собой устойчивую преступную организацию¹². Од­нако такое понимание организованной группы (шайки) не вытекало из Указов от 4 июня 1947 г. и могло приве­сти лишь к ослаблению борьбы с организованными хи­щениями. Поэтому на совместном совещании Министра

58

юстиции СССР, Генерального Прокурора СССР и Пред­седателя Верховного Суда СССР 30 октября 1947 г. бы­ло высказано решительное мнение против такого огра­ничительного толкования организованной группы (шай­ки)¹³. К сожалению, позитивного определения шайки в этом постановлении не давалось.

Некоторые авторы придерживались противополож­ной точки зрения, считая, что организованная группа (шайка) как форма соучастия должна быть полностью приравнена к соучастию по предварительному сговору¹⁴.

Такое понимание организованной группы (шайки) привело к необоснованному слишком широкому приме­нению Указов от 4 июня 1947 г. В результате этого Пле­нум Верховного Суда СССР в своем постановлении от 6 мая 1952 г., а затем и в постановлении от 28 мая 1954 г. указал на недопустимость расширительного толкования понятия шайки. «Разъяснить, — подчеркивалось в п. 10 последнего постановления Пленума, — что не всякое хищение, совершенное совместно двумя или более лицами, может рассматриваться как хищение, совершенное организованной группой (шайкой) и что ст.ст. 2 и 4 Указа от 4 июня 1947 г. по этому признаку могут приме­няться лишь в тех случаях, когда по обстоятельствам дела устанавливается, что хищение совершено по предварительному сговору сорганизовавшейся для этой цели группой лиц»¹⁵ (разрядка моя. — Г. К.).

Таким образом, в постановлении подчеркивалось, что организованную группу (шайку) и соучастие по предва-

59

рительному сговору нельзя считать идентичными форма­ми соучастия. Эта мысль подчеркивается уже в самих Указах от 4 июня 1947 г., где более опасными признают­ся случаи совершения хищений именно «организованной группой (шайкой)», а не просто «группой» или «по сго­вору с другими лицами», как это было ранее в законодательстве об ответственности за хищения социалисти­ческого и личного имущества (см. например, ст.ст. 162, 165 УК). Следовательно, законодатель имел в виду не всякое соучастие с предварительным сговором, а лишь такую форму соучастия, при которой существует определенная степень сорганизованности участников, до­стигнутая в процессе предварительного сговора.

На эту особенность шайки обращал внимание проф. М.М. Исаев, который указывал, что «не всякое хище­ние, совершенное двумя или более лицами, является квалифицированным хищением. Требуются более суще­ственные «организационного» характера моменты...»¹⁶; и еще: «если раньше совершение кражи по сговору с другими лицами предусматривалось в УК как квалифи­цирующий признак, то в Указах от 4 июня 1947 г. речь идет об «организованной группе», следовательно, где-то должна проходить граница, отделяю­щая «соучастие по предварительному соглашению» от совершения кражи «организованной группой»¹⁷.

Это, на наш взгляд, правильное положение, к сожа­лению, не было достаточно развито ни самим М.М. Иса­евым, ни другими авторами в плане учения о соучастии и его формах. Правда, целый ряд авторов, особенно после издания постановлений Пленума Верховного Су­да СССР от 6 мая 1952 г. и 28 мая 1954 г., при рассмот­рении вопросов об ответственности за хищение социали­стического и личного имущества решительно выступил против отождествления организованной группы (шайки) и соучастия с предварительным сговором, подчеркивая необходимость для шайки определенных моментов ор­ганизационного характера. Однако этот вопрос рассмат-

60

ривался вне связи с общепринятым делением соучастия на формы¹⁸.

Рассмотрение вопроса о месте организованной груп­пы (шайки) в системе указанных форм соучастия в зна­чительной степени способствовало бы правильному уяс­нению этого понятия. Однако в учебниках по советско­му уголовному праву, изданных уже после вступления в действие Указов от 4 июня 1947 г., данный вопрос не освещается, что значительно затрудняет возможность разграничения отдельных форм соучастия. Так, авторы учебника для юридических школ, вместо ранее приня­той трехчленной классификации, прибегают к делению соучастия лишь на две формы: 1) без предварительного сговора и 2) с предварительным сговором. В учебнике бегло дается перечень признаков организованной груп­пы (шайки), банды и контрреволюционной организации и затем отмечается, что все они являются «особо опас­ными видами соучастия по предварительному сговору»¹⁹. Поскольку авторы не показывают, чем эти «особо опас­ные виды соучастия по предварительному сговору» от­личаются от «не особо опасных» видов соучастия по предварительному сговору, а также не проводят разгра­ничения между шайкой и преступным сообществом, трудно понять, к какой же форме соучастия должна быть отнесена шайка.

Не вносит ясности в вопрос о системе и разграниче­нии отдельных форм соучастия с учетом появления в за­конодательстве организованной группы (шайки) и учеб­ное пособие для высших юридических учебных заведе­ний, изданное в 1952 году, когда вопрос о правильном понимании шайки имел очень большое практическое зна­чение.

Авторы этого пособия, с одной стороны, перечисляют признаки, характеризующие отдельные формы соучастия

61

с предварительным сговором, а, с другой стороны, дают перечень наименований конкретных форм соучастия. Однако они не указывают, какие признаки для какой формы характерны и не раскрывают по-настоящему со­держание отдельных форм²⁰.

Таким образом, вопрос о месте организованной груп­пы в системе известных ранее советскому уголовному праву основных форм соучастия так и не был до конца разрешен. Более того, отдельные криминалисты ставили под сомнение даже попытки рассмотрения организован­ной группы как новой самостоятельной формы соуча­стия²¹. Так, С. Бородин, полемизируя по этому вопросу с А.Н. Трайниным, писал: «вывод о том, что группа (имеется в виду организованная группа. — Г. К.) является самостоятельной формой соучастия, неправилен и может повлечь за собой лишь путаницу в теории и на практике... Группа — это не что иное, как разновид­ность квалифицированного соучастия.

Такое решение теоретического вопроса о группе как форме соучастия не исключает необходимости определе­ния наличия или отсутствия группы по каждому делу, где имеется квалифицированное соучастие. Естественно, что такое определение будет производиться на основа­нии глубокого и всестороннего анализа фактических об­стоятельств дела»²². Нетрудно заметить, что С. Бородин, отрицая необходимость рассмотрения организованной группы в качестве самостоятельной формы соучастия, а заодно и необходимость определения точных признаков этого понятия, вместе с тем толкает практику на путь произвола и субъективизма в решении вопросов нали­чия или отсутствия организованной группы. Интересы же социалистической законности требуют точного, ясно­го и единообразного определения понятий, содержащих-

62

ся в законе, выяснения их роли и значения для уголов­ной ответственности, а также установления конкретных признаков, которые позволили бы провести разграниче­ние между смежными понятиями и явлениями.

Что касается понятия организованной группы, то не­обходимость определения этой формы соучастия и уста­новления ее места в системе других форм соучастия в настоящее время стала еще более актуальной задачей, так как в новых Основах уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик в числе отягчающих обстоятельств, которые суд должен принимать во вни­мание при назначении наказания по всем преступлени­ям, указывается не «группа» и «банда», как это было в ст. 31 Основных начал 1924 года, а организован­ная группа (п. 2 ст. 34 Основ). Законодатель, таким образом, считает, что организованная группа яв­ляется самостоятельной формой соучастия. Задачей те­ории и судебной практики в настоящее время являет­ся точное определение этого понятия, для чего следует в первую очередь упорядочить всю систему форм соучастия. Поскольку в новом общесоюзном уголовном зако­нодательстве встречаются в качестве признаков различ­ных преступлений такие формы соучастия, которые со­ответствуют рассмотренному нами в работе делению соучастия на формы (заговор, организация, банда, группа и т.д.) — упорядочение системы форм соучастия практически означает лишь правильное определение ме­ста организованной группы среди других форм соуча­стия.

Организованная группа (шайка), представляя собой специфическую форму соучастия, должна занять самостоятельное место в системе форм соучастия между соучастием с предварительным соглашением и соучастием особого рода.

Следовательно, систему форм соучастия целесообраз­но построить в настоящее время следующим образом:

1) соучастие без предварительного сговора;

2) соучастие с предварительным сговором;

3) организованная группа;

4) соучастие особого рода — преступная организация.

Соучастие без предварительного сговора. При соучастии без предварительного сговора согласованность преступной деятельности соучастников или незначительна,

63

или даже совсем отсутствует, субъективная связь между ними минимальная и ограничивается знанием одного соучастника о присоединяющейся преступной деятельно­сти другого, что обычно устанавливается или в момент начала совершения преступления, или даже в процессе его совершения²³. Эта форма соучастия характеризуется сравнительно меньшей общественной опасностью по сравнению с остальными формами соучастия.

Чаще всего при совместном совершении преступления несколькими лицами без предварительного сговора между ними имеет место однородная преступная деятельность всех соучастников, то есть налицо бывает соисполнительство, когда каждый из соучастников непосредственно принимает участие в выполнении состава преступления²⁴.

Так, А. и К., проходя мимо состава, в котором нахо­дился вагон, груженный поросятами, и заметив, что про­водник вагона спит, взяли себе по одному поросенку из вагона, третий же поросенок выскочил из рук К. и был пойман на путях станции Д., который, узнав от К. и П., что поросенок похищен из вагона, взял его себе и отнес на квартиру²⁵.

Данный случай является типичным примером соуча­стия без предварительного сговора, когда несколько лиц совместно совершают преступление. Факт отсутствия предварительного сговора в подобных случаях не дает возможности соучастникам согласовать свои действия, заранее продумать и подготовить все необходимое, а также принять меры к сокрытию следов преступления.

64

Поэтому соучастию без предварительного сговора не всегда присуща значительно большая степень общест­венной опасности, сравнительно с преступной деятельностью одного лица. При совершении некоторых преступлений, учитывая их специфику, конкретную обста­новку, место, время и т.д., это обстоятельство может не иметь существенного значения для характеристики общественной опасности преступления и преступников. В опубликованной судебной практике по делам о хище­ниях социалистического имущества, например, нигде не встречается указаний, что факт совершения хищения группой случайно встретившихся лиц должен рассматри­ваться как отягчающее обстоятельство. То же самое можно сказать о совершении группой лиц, не имеющих между собой предварительного соглашения, и таких преступлений, как спекуляция, обмеривание и обвешивание, мошенничество и т.д. Вот почему в Основах уголовного законодательства Союза ССР и союзных рес­публик в качестве отягчающего обстоятельства, которое суд должен учитывать при назначении наказания по всем преступлениям, упоминается не просто «группа», охватывающая и соучастие без предварительного сговора (такое отягчающее обстоятельство содержалось в п. «в» ст. 31 Основных начал 1924 года), а организован­ная группа, предполагающая значительно бóльшую со­гласованность действий соучастников. Следовательно, действующее законодательство не признает соучастия без предварительного сговора таким обстоятельством, которое должно отягчать ответственность по всем пре­ступлениям.

Однако это вовсе не означает, что указанное обстоя­тельство вообще не может придавать повышенную опас­ность отдельным видам преступной деятельности. Изве­стно, что групповое совершение некоторых преступле­ний, даже если между соучастниками и не было пред­варительного сговора, может быть гораздо опаснее со­вершения тех же преступлений одним человеком, так как объединение усилий нескольких лиц, направляющих свои действия к достижению одного и того же преступного результата, взаимная поддержка и т.д., могут серь­езно облегчить совершение преступления, а подчас и обусловить причинение значительно большего ущерба охраняемому объекту.

65

Такие случаи, конечно, не могут быть оставлены без внимания. Поэтому, если совершение преступления в со­участии без предварительного сговора свидетельствует о более серьезной опасности деяния, законодатель на основании этого признака выделяет в Особенной части уголовного права квалифицированный вид данного пре­ступления, соответственно повышая санкцию²⁶. В ныне действующем общесоюзном уголовном законодательстве наличие «группы» является квалифицирующим призна­ком при совершении некоторых воинских преступлений (неповиновение и сопротивление начальнику или при­нуждение его к нарушению служебных обязанностей — п. «б» ст. 2 и п. «б» ст. 4 Закона об уголовной ответ­ственности за воинские преступления) и изнасилова­ния (Указ Президиума Верховного Совета СССР от 4 января 1949 г. «Об усилении уголовной ответственно­сти за изнасилование»). В уголовных кодексах союзных республик группа является квалифицирующим призна­ком лишь в очень редких случаях. Так, в уголовных ко­дексах УССР и БССР в числе признаков, квалифици­рующих хулиганство, указывается на совершение этого преступления группой. На наш взгляд, в новом респуб­ликанском уголовном законодательстве было бы целе­сообразно предусмотреть этот признак в статьях об от­ветственности за злостное хулиганство, а также вклю­чить аналогичный квалифицирующий признак в статьи об ответственности за сопротивление власти. В этих случаях, как и при совершении неповиновения, сопро­тивления начальнику, изнасилования — деяние стано­вится значительно опаснее при совершении его группой. Необходимо, однако, иметь в виду, что в качестве квалифицирующего обстоятельства во всех упомянутых случаях имеется в виду совершение преступления груп-

66

пой лиц, хотя и не имеющих между собой предвари­тельного сговора, но обязательно принимающих не­посредственное участие в выполнении состава преступления. Только при этом условии данная форма соучастия характеризуется повышенной общественной опасностью. Правильно указывали в свое время авторы комментария УК РСФСР 1926 года, анализируя состав неисполнения приказа, предусмотренного ст. 193² УК РСФСР: «Неисполнение приказания группой лиц пред­полагает совместное участие двух или большего количе­ства военнослужащих в совершении названного преступ­ления, причем все участники являются исполнителями преступления»²⁷. Это положение может быть отнесено и к другим преступлениям, совершаемым группой лиц без предварительного сговора между ними²⁸.

До издания Основ уголовного законодательства Со­юза ССР и союзных республик 1958 года это положение имело особенно важное значение, так как в большин­стве уголовных кодексов союзных республик как соуча­стие рассматривалось заранее не обещанное укрыва-

67

тельство, которое было не чем иным, как разновидно­стью соучастия без предварительного сговора. Но даже тогда случаи заранее не обещанного укрывательства нельзя было рассматривать как совершение преступле­ния «группой», поскольку укрыватель уже после совер­шения преступления оказывает помощь исполнителю, тем более сейчас, когда по действующему законодатель­ству заранее не обещанное укрывательство не считается соучастием, было бы ошибочным расценивать случаи оказания последующей помощи исполнителю групповым совершением преступления.

Возможны случаи, когда соучастие без предвари­тельного сговора налицо, но тем не менее нельзя при­знать, что преступление совершено «группой». Речь идет о тех редких случаях, когда пособничество осуществляется в процессе совершения исполнителем преступ­ления, но без ведома последнего. Например, в момент оказания солдатом сопротивления своему начальнику третье лицо, желая помочь солдату, подбрасывает ему оружие, оставаясь сам незамеченным. Поскольку в дан­ном случае нет соисполнительства, а только при этом условии соучастие без предварительного сговора при­обретает значительную опасность, не может быть и речи и о группе как квалифицирующем признаке состава со­противления начальнику, предусмотренного п. «б» ст. 4 Закона об уголовной ответственности за воинские пре­ступления.

Соучастие с предварительным сговором. Соучастие с предварительным сговором имеется в случаях, когда несколько лиц договариваются о совместной преступной деятельности до начала совершения преступления. В ре­зультате этого всем соучастникам становятся известны не только общий характер задуманного преступления, но и другие обстоятельства их будущей преступной дея­тельности. В этих случаях соучастия субъективная связь между соучастниками сравнительно большая, чем при соучастии без предварительного сговора; организован­ность их последующей преступной деятельности также обычно бывает сравнительно бóльшая, что говорит, по общему правилу, о более высокой опасности данной формы соучастия.

Предварительный сговор между соучастниками по своему характеру может быть весьма различным. Он

68

может касаться лишь отдельных моментов совершения преступления или его сокрытия, не образуя прочных связей между соучастниками и даже не согласуя в целом всю их деятельность. Предварительный сговор может быть и весьма подробным, обусловливающим высокую степень согласованности последующей преступной деятельности. Возможны также случаи, когда несколько лиц достигают соглашения о совместном совершении не одного, а нескольких преступлений, детально разраба­тывая план совершения каждого из них.

Все эти разнообразные случаи охватываются общим понятием соучастия с предварительным сговором. Одна­ко при более высокой степени согласованности совмест­ной преступной деятельности соучастие приобретает ка­чественно иную, значительно большую общественную опасность. Поэтому из понятия соучастия с предвари­тельным сговором выделяются самостоятельные формы соучастия: соучастие с предварительным сговором в его элементарной форме, организованная группа и преступ­ная организация²⁹.

О совершении преступления вообще по предвари­тельному сговору как об отягчающем обстоятельстве в Основных началах 1924 года и Общей части уголовных кодексов союзных республик не было указаний. В п. «в» ст. 31 Основных начал (п. «в» ст. 47 УК), как известно, говорилось лишь о совершении преступления «группой или бандой».

Некоторые авторы склонны были утверждать, что понятие «группы», содержащееся в п. «в» ст. 47 УК, охватывает все случаи соучастия с предварительным сговором, так как «всякое совершение преступления в соучастии нескольких лиц представляет относительно бóльшую общественную опасность, чем единоличное со­вершение преступления»³⁰.

Однако нам представляется, что такое решение во­проса было ошибочным.

Соучастие с предварительным сговором возможно в его простейшей, элементарной форме, когда соглашение

69

касается лишь отдельных частных вопросов и сорганизованность деятельности нескольких лиц весьма незна­чительна. Здесь может иметь место как соисполнительство, так и соучастие с распределением ролей. Так, при соучастии с предварительным сговором налицо могут быть подстрекатель и исполнитель, исполнитель и пособ­ник, исполнитель и укрыватель, между которыми не бы­ло тесной субъективной связи, не было значительной согласованности преступной деятельности. Например, пособник лишь знал о характере совершаемого пре­ступления и ограничился в своей деятельности помощью только в одном каком-либо моменте преступления (со­вет о выборе орудия преступления при убийстве, предо­ставление средств взлома при хищении и т.д.).

Такое соучастие с предварительным сговором в по­давляющем большинстве случаев настолько незначи­тельно повышает общественную опасность совместной преступной деятельности в целом, что в практике это обстоятельство никогда не признавалось отягчающим для всех соучастников³¹.

Иное положение складывается в случаях, когда при наличии предварительного сговора, хотя и не придаю­щего значительной согласованности деятельности соуча­стников, все соучастники принимают непосредственно участие в выполнении состава преступления. Общест-

70

венная опасность такой совместной преступной деятель­ности иногда, действительно, значительно повышается.

Именно эти случаи соисполнительства, а не всякое соучастие без предварительного сговора и с пред­варительным сговором фактически охватывались по­нятием «группы», упоминавшейся в ст. 31 Основных начал 1924 года в числе отягчающих обстоятельств. Но как уже отмечалось в Основах уголовного законода­тельства 1958 года, даже «группа» не признается таким отягчающим обстоятельством, которое суд обязан учи­тывать при назначении наказания по всем преступле­ниям. Поэтому тем более не может в настоящее время рассматриваться как отягчающее обстоятельство для всех преступлений любое соучастие с предварительным сговором, если, конечно, в процессе сговора не сложи­лась организованная группа.

Это вовсе не означает, что совершение преступления в соучастии с элементарным предварительным сгово­ром, если при этом все соучастники были исполнителя­ми, уже вообще не может оказывать влияния на ответ­ственность виновных. Наличие такой группы лиц, имею­щих хотя бы элементарный сговор, может придавать некоторым преступлениям значительно бóльшую опас­ность. Поэтому, когда это в действительности имеет место, законодатель может, как и в рассмотренных на­ми случаях группового совершения некоторых преступ­лений без предварительного сговора, выделить в Осо­бенной части квалифицированные виды соответствующих преступлений. По уголовным кодексам союзных респуб­лик сравнительно невелико число таких преступлений, при совершении которых наличие «группы лиц, имею­щих предварительный сговор», является квалифициру­ющим признаком, указанным непосредственно в законе (ч. 2 ст. 60 УК — неплатеж налогов, ч. 3 ст. 60¹ УК — неуплата военного налога, ч. 2 ст. 61 УК — отказ от выполнения повинностей).

В указанных случаях совершение преступления в со­участии несколькими лицами с предварительным сгово­ром и при наличии соисполнительства в силу специфики охраняемого объекта (порядок управления) представ­ляет собой значительно бóльшую опасность, чем анало­гичные действия одного лица. Поэтому выделение ква­лифицированных видов указанных преступлений против

71

порядка управления с повышением ответственности за их совершение вполне оправдано.

Организованная группа. Организованная группа, как уже отмечалось, является самостоятельной формой со­участия и должна занять определенное место в системе форм соучастия. При соучастии с предварительным сго­вором всем соучастникам известен характер совершае­мого преступления, но между ними заранее согласовы­ваются лишь отдельные моменты их будущей преступ­ной деятельности, что не образует еще более или менее прочных связей между ними и не обусловливает согласо­ванности между всеми соучастниками всей преступ­ной деятельности в целом или хотя бы в основных ее моментах.

При наличии же организованной группы между все­ми соучастниками устанавливаются более прочные свя­зи, позволяющие им заранее согласовать основные мо­менты предполагаемого преступления, распределить ро­ли между собой, условиться о времени, месте, способах совершения преступления и сокрытии его следов, а в отдельных случаях и предпринять определенные подго­товительные действия.

Иными словами, при соучастии с предварительным сговором решающую роль в подготовке и совершении преступления играет исполнитель, не посвящающий в свои планы лиц, оказывающих ему ту или иную, обычно незначительную помощь. При организованной же группе ее члены в процессе предварительного сговора совме­стно разрабатывают более или менее подробный план совершения преступления, согласно которому они затем и действуют, что в значительной степени облегчает со­вершение и сокрытие преступления. Понятно, что дан­ная форма соучастия характеризуется более высокой общественной опасностью, по сравнению с рассмотрен­ными выше формами соучастия.

В советском уголовном законодательстве органи­зованная группа как форма соучастия упоминалась только в Особенной части в качестве квалифицирующе­го признака в отношении нескольких преступлений — хищений социалистического имущества, предусмотрен­ных ст.ст. 2 и 4 Указа Президиума Верховного Совета СССР от 4 июня 1947 г. «Об уголовной ответственности за хищение государственного и общественного имуще-

72

ства», кражи личного имущества и разбоя, предусмот­ренных Указом Президиума Верховного Совета СССР от 4 июня 1947 г. «Об усилении охраны личной собствен­ности граждан». Кроме того, аналогичной по содержа­нию должна быть признана, по нашему мнению, форма соучастия, являющаяся конструктивным признаком со­ставов преступлений, предусмотренных ч. 1 ст. 62 УК (организованное по взаимному соглашению сокрытие или неверное показание количества подлежащих обло­жению или учету предметов), ч. 3 ст. 200 УК (самоволь­ное взятие скота или другого имущества (баранта), совершенное группой вооруженных сородичей), ст. 201 УК (нападение на личность, семью, род или племя, на жилища или места обитания, организованное при уча­стии большого числа сородичей...).

Поскольку преступления, предусмотренные ч. 1 ст. 62, ч. 3 ст. 200 и ст. 201 УК в практике чрезвычайно редки, разработке этой формы соучастия в теории со­ветского уголовного права не уделялось серьезного вни­мания и она обычно относилась к разновидности соуча­стия по предварительному сговору³². Вопрос о понятии организованной группы и отграничении ее от смежных форм соучастия приобрел очень важное значение с из­данием упомянутых Указов от 4 июня 1947 г., где эта форма соучастия именовалась организованной группой (шайкой). От более узкого или широкого понимания шайки зависела правильность квалификации весьма значительного числа преступлений, предусмотренных Указами от 4 июня 1947 г.

Как уже отмечалось, первое время после издания Указов от 4 июня 1947 г. имели место попытки, с одной стороны, слишком узкого понимания организованной группы (шайки), как устойчивой преступной организа­ции, а с другой стороны, слишком широкого — как формы соучастия, тождественной любому соучастию по предварительному сговору.

Понимание организованной группы (шайки) как устойчивой преступной организации, созданной для со­вершения ряда преступлений, основывалось на механи­ческом заимствовании понятия шайки из русского до-

73

революционного уголовного права³³. Естественно, что та­кое механическое перенесение понятия шайки в совет­ское уголовное право и соответствующее толкование организованной группы (шайки), как квалифицирующе­го признака, содержащегося в Указах от 4 июня 1947 г., не может быть признано правильным, так как оно не отвечает социально-политическому смыслу этих Указов³⁴. В условиях постепенного перехода к коммунизму, когда значение социалистической собственности все более возрастает и все бóльшее значение приобретает охрана прав и интересов советских граждан, совершение уже одного значительного хищения социалистического имущества, кражи личного имущества, разбоя или дру­гого серьезного преступления группой лиц, организую­щихся специально для этой цели, носит особо опасный характер и без наличия устойчивости и сплоченности группы. Понимание шайки, как устойчивой преступной организации не могло соответствовать новым задачам в борьбе с хищениями, кражами, разбоем, равно как и с другими наиболее опасными преступлениями. Поэтому

74

такое понимание шайки было отвергнуто законом и су­дебной практикой.

Недопустимо также отождествление организованной группы (шайки) с любым соучастием по предваритель­ному сговору, что чрезмерно расширяет пределы этого понятия, обусловливая необоснованное усиление репрес­сии по тем преступлениям, где шайка является квалифи­цирующим признаком. В отношении необоснованного расширения понятия организованной группы (шайки) справедливо указывалось в нашей печати: «Нередко суды неправильно толкуют понятие организованной группы и потому расширительно применяют ст.ст. 2 и 4 Указа 1947 г., т.е. квалифицируют как хищение органи­зованной группой (шайкой) всякое совместное хищение государственного или общественного имущества, совер­шенное группой лиц, хотя их совместное участие в хище­нии носило случайный характер. Такое неправильное понимание организованной группы (шайки) приводит на практике к необоснованному осуждению по ст.ст. 2 и 4 Указа. По этому вопросу Верховный Суд СССР уже давал указания, но ошибки в судебной практике про­должают повторяться. Вследствие этого Пленум Вер­ховного Суда СССР в постановлении от 28 мая с.г. еще раз разъяснил судам, что «не всякое хищение, совер­шенное совместно двумя или более лицами, может рас­сматриваться как хищение, совершенное организован­ной группой (шайкой) и что ст.ст. 2 и 4 Указа от 4 июня 1947 г. по этому признаку могут применяться лишь в тех случаях, когда по обстоятельствам дела устанавливает­ся, что хищение совершено по предварительному сговору сорганизовавшейся для этой цели группой лиц». Таким образом, Пленум в определении понятия организован­ной группы фиксирует внимание на моменте предва­рительной организованности участни­ков хищения»³⁵ (разрядка моя. — Г. К.). Одна­ко отдельные теоретики вопреки закону и судебной практике продолжают утверждать, что якобы «в соот­ветствии с Указами 4 июня 1947 г. «группа», «шайка» должны рассматриваться не как соучастие особого ро­да, а как соучастие, которое характеризуется лишь

75

предварительным сговором участников (разрядка моя. — Г. К.), число которых должно быть не менее двух»³⁶.

В судебной практике также еще имеют место случаи, когда отдельные суды на основании одной констатации факта предварительного сговора между несколькими лицами, признают наличие организованной группы (шайки), даже не попытавшись выяснить, каков по своему характеру был сговор и имела ли место «предва­рительная сорганизованность». Даже Верховный Суд СССР при рассмотрении конкретных дел иногда от­ступает от выдвинутого Пленумом Верховного Суда СССР требования о необходимости для шайки не про­сто «предварительного сговора», а «предварительной организованности». В определении Транспортной колле­гии от 18 января 1956 г., например, признается возмож­ным осуждение по ст. 4 Указа от 4 июня 1947 г. по при­знаку совершения хищения организованной группой (шайкой), поскольку Е. и Ж. по сговору между собой (разрядка моя. — Г. К.) в ночь на 16 де­кабря из вагона, находившегося на подъездном пути третьего разъезда окружной ветки Омского отделения дороги, похитили 175 кг сухофруктов»³⁷. Этот, к сожа­лению, не единичный случай указания лишь на наличие сговора, без выяснения его характера является не чем иным, как повторением старой и осужденной Пленумом Верховного Суда СССР ошибки — отождествления лю­бого соучастия по предварительному сговору с поня­тием организованной группы (шайки). Между тем для шайки, как формы соучастия и признака, квалифицирующего хищение, кражу и разбой, характерно именно наличие «предварительной организованности», что да­леко не равнозначно любой предварительной договорен­ности между двумя или более лицами о совместном со­вершении преступления.

Практика применения Указов от 4 июня 1947 г. под­тверждает, что под шайкой следует понимать лишь та­кую группу из двух или более лиц, которая в процессе предварительного сговора разрабатывает план, преду-

76

сматривающий распределение ролей и действия, кото­рые необходимо осуществить для достижения общей це­ли — преступного завладения социалистическим или личным имуществом. Такой сговор дает возможность преступникам объединить свои усилия, заранее устра­нить препятствия, произвести подготовку и с большим успехом (с их точки зрения) совершить задуманное преступление и скрыть его следы. Именно эти моменты и образуют «сорганизованность» группы, а совершение хищения такой группой представляет собой значительно большую опасность, чем выполнение этого же преступ­ления одним человеком, несколькими лицами без пред­варительного сговора или при минимальной согласован­ности преступной деятельности соучастников.

Неправ был Б.С. Утевский, когда он писал: «...иног­да думают, что организованная группа (шайка) имеет­ся только в том случае, если преступники действо­вали по заранее разработанному плану и т.д. ... Такое понимание шайки также не вытекает из закона»³⁸. По нашему мнению, из смысла Указов от 4 июня 1947 г., постановлений Пленума и определений коллегий Вер­ховного Суда СССР по многим конкретным делам выте­кает понимание организованной группы (шайки) именно как группы лиц, действующих по заранее разработанно­му плану. Этот план может быть более или менее под­робным, в нем не обязательно должны быть предусмот­рены все детали предполагаемого преступления: такой план, конечно, нигде не фиксируется. Однако группа может быть признана организованной лишь тогда, когда ее члены заранее продумывают свою дея­тельность, распределяют роли, проводят какую-то под­готовку к задуманному преступлению. Не может быть дан заранее точный перечень тех обстоятельств, догово­ренность о которых могла бы свидетельствовать о нали­чии сорганизованности группы, так как каждое преступ­ление всегда своеобразно, а условия и обстоятельства, которые ему сопутствуют, весьма различны и предусмотреть их все не представляется возможным.

Верховный Суд СССР в постановлениях пленума и определениях коллегий в случаях, когда речь идет о признании нескольких лиц предварительно сорганизо-

77

вавшимися, даже не пытается дать примерного перечня обстоятельств, которые могут быть во всех случаях признаками сорганизованности. Однако он всегда фик­сирует внимание на тех обстоятельствах, которые в данном деле свидетельствуют о наличии общего «преступного замысла», преступного плана, выработан­ного участниками хищения до его совершения и объеди­нившего усилия преступников³⁹.

В определении по делу Р. и Б. Судебная коллегия Верховного Суда СССР прямо указывала: «Предвари­тельный же сговор является основным признаком вся­кой организованной группы, участники которой дей­ствуют по плану, выработанному при сговоре»⁴⁰.

Для признания того или иного лица участником шай­ки необходимо, чтобы оно или принимало участие в раз­работке преступного плана осуществления хищения, или по крайней мере было осведомлено о нем и после­дующими своими действиями весьма активно способ­ствовало его выполнению. Те же лица, которые, хотя и знали о характере предполагаемого хищения и даже в

78

определенной степени способствовали его совершению или сокрытию, но не участвовали в разработке преступ­ного плана или не были о нем осведомлены, не могут быть признаны членами организованной группы (шай­ки), а являются соучастниками хищения.

Нельзя поэтому согласиться с М. Меркушевым, ко­торый полагает, например, что один факт обещания укрыть следы преступления или преступника уже дает основание считать такого укрывателя во всех случаях членом организованной группы (шайки) независимо от того, что ему возможно не было больше ничего известно о предполагаемом хищении⁴¹. Согласно такой характе­ристике организованная группа (шайка) полностью приравнивается к соучастию по предварительному сго­вору и не отражает специфики организованности⁴².

Групповая кража в смысле Указов от 4 июня 1947 г. — «это прежде всего хищение, совместное, организо­ванное»⁴³. Недостаточно только пообещать содейство­вать или непосредственно участвовать в совершении или сокрытии хищения; необходимо участвовать в раз­работке или, по крайней мере, быть осведомленным о преступном замысле, преступном плане осуществления всего преступления в целом.

Именно такого понимания организованной группы (шайки) все более последовательно придерживается и судебная практика.

79

Так, К., П., К-в и Я. были осуждены по ст. 4 Указа Президиума Верховного Совета СССР от 4 июня 1947 г. «Об уголовной ответственности за хищение государ­ственного и общественного имущества» за то, что они по сговору между собой во время молотьбы в колхозе по­хитили значительное количество ржи. В определении Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Су­да СССР от 22 декабря 1954 г. по этому делу указыва­ется: «...в деле нет таких данных, что хищение было совершено по предварительному сговору сорганизовавшейся для этой цели груп­пой лиц (разрядка моя. — Г. К.). Поэтому у суда не было оснований признать К. и других виновными по ст. 4 упомянутого Указа от 4 июня 1947 г., поскольку в их действиях не имеется тех признаков преступления, которые предусмотрены этой статьей Указа от 4 июня 1947 г.»⁴⁴.

В связи с рассматриваемым вопросом представляет большой интерес и определение Верховного Суда СССР от 31 октября 1953 г. По данному делу были осуждены работники Горьковской железной дороги, которые со­вершили 34 кражи грузов (кожевенные товары, спирт, шерсть, сахар, конфеты, рис, масло и др.), причинив государству материальный ущерб на сумму 57 104 руб. В числе прочих осужденных К. был признан виновным в том, что он по договоренности с осужденным по настоящему делу Ч. принял от последнего 1000 кв. дм обрезков хрома, а затем 75 кг сливочного масла.

Суд квалифицировал действия К. по ст. 17 УК и ст. 2 Указа от 4 июня 1947 г. Верховный Суд СССР согла­сился с такой квалификацией⁴⁵.

В приведенных случаях налицо предварительное соглашение о совершении несколькими лицами одного и того же преступления, но поскольку в первом случае не было установлено сорганизованности преступ­ников, достигнутой в процессе предварительного сгово­ра, а во втором случае К. не принимал участия в подготовке и организации хищения в целом — возмож-

80

ность ответственности указанных лиц за организован­ное хищение (за членство в шайке) была отвергнута.

Следовательно, группа лиц может быть признана предварительно сорганизо­вавшейся и содержащей признаки шайки лишь в том случае, если членами этой группы совместно разработан, хотя бы в общих чертах, преступный план (замы­сел) совершения преступления, объе­диняющий преступную деятельность всех участников шайки и тем самым об­легчающий совершение преступления.

В практике применения Указов от 4 июня 1947 г. определились и другие признаки организованной груп­пы (шайки). Шайка, являясь одной из форм соучастия по числу членов, предполагает, так же как и любое со­участие, преступную деятельность двух или более лиц.

Организованная группа (шайка) может состоять из соисполнителей, т.е. лиц, которые согласно предвари­тельному сговору о плане осуществления хищения при­нимают непосредственное участие в выполнении соста­ва хищения.

В других случаях между членами организованной группы может быть разделение ролей, которое происхо­дит в процессе выработки плана совершения преступ­ления.

В отличие от рассмотренной нами выше «группы», которая предполагает обязательное соисполнительство, для «организованной группы» (шайки) необязательно, чтобы все ее члены принимали непосредственное уча­стие в совершении преступления. Согласно предварительно выработанному плану одни участники шайки могут выступать в качестве непосредственных исполни­телей, другие — в качестве пособников, оказывающих содействие исполнителю в совершении преступления или в его сокрытии. Отсюда следует, что о подробностях деятельности каждого из участников шайки, в частности исполнителя, например, о точном времени и условиях совершения преступления другие члены шайки могут и не знать. Их осведомленность может быть ограничена знанием общего плана совершения преступления, т.е. знанием того, что исполнитель собирается выполнить определенный состав преступления и что они должны

81

оказать ему то или иное содействие при подготовке или сокрытии преступления.

В определении Верховного суда РСФСР по делу Б., Г. и др. указывалось, что в данном случае действовала организованная группа (шайка) расхитителей..., в кото­рую входили как непосредственные расхитители, так и лица, сбывавшие похищенное⁴⁶.

Ошибочной является точка зрения тех авторов, ко­торые полагают, что каждый из членов шайки должен обязательно принимать непосредственное участие в со­вершении преступления. М.М. Исаев, например, считал, что «не должны, по общему правилу, рассматриваться как участники группы соучастники, из которых один яв­ляется исполнителем, а другой пособником»⁴⁷. Таким об­разом, он выдвигал обязательность непосредственного участия в выполнении преступления как критерий, от­граничивающий организованную группу (шайку) от других форм соучастия.

Верховный Суд СССР не считает непосредственное участие в преступлении всех, членов шайки обязатель­ным признаком сорганизованности. В определении Су­дебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда СССР по делу Б. и других прямо указывалось: «Ответ­ственность за хищение, совершенное организованной группой (шайкой), распространяется и на тех участ­ников шайки, которые непосредственно участия в хищении не принимали (разряд­ка моя. — Г. К.), но участвовали в подготовке хищения или сокрытии похищенного»⁴⁸.

В составе организованной группы (шайки) могут быть и организаторы этой преступной группы, которые руководят всей ее деятельностью, разрабатывают план совершения преступления, распределяют роли между остальными участниками и т.д. Верховный Суд СССР

82

неоднократно указывал на особую роль в совершении хищения организаторов.

Все изложенное позволяет сделать вывод, что в процессе применения Указов от 4 июня 1947 г. опре­делились те признаки, которые присущи организован­ной группе (шайке), а также сложилось весьма четкое представление об общем понятии этой формы соуча­стия. Однако в теории советского уголовного права и судебной практике организованная группа (шайка) до последнего времени определялась преимущественно как квалифицирующий признак только преступлений, пре­дусмотренных Указами от 4 июня 1947 г. Отдельные авторы, как было уже отмечено, пытались даже отри­цать возможность рассмотрения организованной группы как формы соучастия, занимающей самостоятельное место в системе других форм соучастия.

Следует отметить, что Основы уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик 1958 года избрали именно «организованную группу» в качестве формы соучастия, наличие которой должно рассматри­ваться судом в качестве отягчающего обстоятельства при назначении наказания по всем преступлениям. При­чем, если раньше такими обстоятельствами могли быть «группа» и «банда», то в настоящее время в законе го­ворится только об «организованной группе» — более опасной форме соучастия, чем «группа», но сравнитель­но менее опасной, чем «банда», являющейся разновид­ностью соучастия особого рода. В этом изменении кру­га отягчающих обстоятельств нашла выражение тен­денция советского уголовного законодательства к смягч­ению уголовной ответственности за менее опасные формы преступной деятельности с одновременным сохране­нием, а в отдельных случаях даже усилением ответ­ственности за более опасные формы совместной пре­ступной деятельности.

Представляется, что понятие организованной груп­пы (шайки), выработанное в процессе применения Ука­зов от 4 июня 1947 г., может быть воспринято в качестве общего понятия организованной группы. Это определе­ние правильно отражает основной признак организован­ной группы — предварительную сорганизованность не­скольких лиц для совершения определенного преступле­ния. При этом следует иметь в виду, что организован-

83

ная группа может создаваться для совершения не только хищений, краж или разбоя, как это представлялось ранее многими криминалистами, но и для выполнения других преступлений (спекуляция, обмеривание и обве­шивание, злоупотребление служебным положением, занятие запрещенным промыслом и т.д.). В этих слу­чаях, поскольку факт совершения преступления орга­низованной группой значительно повышает опасность содеянного, данное обстоятельство должно принимать­ся во внимание судом при назначении наказания как отягчающее обстоятельство для всех членов организо­ванной группы.

Соучастие особого рода — преступная организация. Соучастие особого рода является наиболее опасной формой соучастия, при которой имеет место не просто соглашение нескольких лиц о совместном совершении преступления, а вырабатываются определенные стойкие организационные формы связи преступников, склады­вается сплоченное преступное сообщество, целью которо­го является занятие преступной деятельностью. Признак сплоченности и устойчивости является специфическим признаком, отличающим преступную организацию от организованной группы (шайки), при которой предва­рительная сорганизованность, объединяя усилия пре­ступников для совершения обычно одного, а иногда даже и нескольких преступлений, все же не создает постоянно действующего преступного сообщества с устойчивыми организационными формами и четко опре­деленными методами преступной деятельности.

Понятие преступного сообщества и принципы ответ­ственности его членов сложились в советском уголов­ном праве уже в первые годы Советской власти, когда свергнутые эксплуататорские классы пытались объеди­нить все свои силы на борьбу против молодого социали­стического государства и создать различные организа­ции, начиная от тайных заговорщических групп, кончая контрреволюционными армиями и партиями. Именно тогда в декретах и постановлениях Советской власти появились указания на необходимость принятия реши­тельных мер против различных видов преступных сооб­ществ (контрреволюционных организаций, партий, заго­воров, военных организаций и т.п.), направляющих свою деятельность непосредственно на свержение Со-

84

ветской власти. Не менее решительно велась борьба и с различного рода преступными объединениями банди­тов, спекулянтов, мародеров и других деклассирован­ных элементов, дезорганизующих революционный по­рядок.

В этот период в нашем уголовном законодательстве и в теории советского уголовного права еще не могло быть дано развернутого определения общего понятия преступного сообщества, точного перечня его конкрет­ных форм и принципов ответственности за подобного рода преступную деятельность. Понятия, институты и принципы нового социалистического уголовного права находились тогда в стадии своего формирования. Одна­ко уже в первых декретах и постановлениях намечались положения, которые легли затем в основу советского уголовного права в части ответственности за создание преступных сообществ и их преступную деятельность.

Сущность этих положений сводилась прежде всего к тому, что к преступным сообществам и объединениям, которые ставились вне закона и которым Советская власть объявляла беспощадную борьбу, относились объединения, ставящие перед собой цель совершения конкретных действий, направленных против власти тру­дящихся или дезорганизующих революционный право­порядок. В первых декретах и актах Советской власти, а также и во всем последующем советском уголовном законодательстве, в отличие от буржуазного реакцион­ного уголовного законодательства, речь идет не о борь­бе с людьми, придерживающимися тех или иных взгля­дов или убеждений, чуждых идеологии рабочего класса, а об объединениях лиц, совместно направляющих в оп­ределенных формах свою деятельность против основ со­ветского государства и социалистического правопорядка.

Этот принцип нашел яркое выражение уже в одном из первых обращений СНК от 30 ноября 1917 г. «О по­давлении контрреволюционного восстания буржуазии, руководимого кадетской партией»⁴⁹. В обращении, в частности, отмечалось, что «буржуазия, руководимая кадетской партией, подготовила к моменту созыва уч­редительного собрания все свои силы для контрреволю­ционного переворота», что «прямая гражданская война открыта по инициативе и под руководством кадетской

85

партии, что заговор и преступная деятельность этой пар­тии угрожает всем завоеваниям народа, в том числе де­лу мира». На этом основании СНК постановил: «В пол­ном сознании огромной ответственности, которая ло­жится сейчас на советскую власть за судьбу народа и революции, Совет Народных Комиссаров объявляет кадетскую партию, как организацию контрреволюцион­ного мятежа, партией врагов народа». Таким образом, кадетская партия была объявлена вне закона в силу того, что она непосредственно организовывала силы контрреволюции против советской власти, пытаясь си­лой оружия вернуть власть буржуазии.

В последующее время также ставились вне закона и сурово карались лишь те, выродившиеся в преступные контрреволюционные организации, политические пар­тии и группы, «...которые явно поставили себе целью во­оруженную борьбу против советской власти»⁵⁰. Эта мысль подчеркивалась и в постановлении Кассационно­го отдела ВЦИК от 6 октября 1918 г. «О подсудности революционных трибуналов», где, в частности, указыва­лось, что революционному трибуналу предаются те, кто «участвует во всевозможных контрреволюционных заго­ворах и организациях, ставящих своей целью свержение советского правительства»⁵¹.

В соответствии с этим законодатель в период граж­данской войны относил к наиболее опасным преступным сообществам «белогвардейские организации и загово­ры»⁵², «контрреволюционные военные организации»⁵³, «организованные армии контрреволюции»⁵⁴ и т.п.

В ряде законодательных актов говорилось о преступ­ных сообществах, создаваемых деклассированными эле­ментами для совершения убийств, разбоя, грабежей и т.п. Эта форма сообщества именовалась шайкой или бандой⁵⁵.

Во всех этих случаях речь шла о соучастии особого рода, т.е. имелась в виду форма соучастия, характери­зующаяся наличием сплоченных, устойчивых групп с своеобразными организационными формами и методами

86

преступной деятельности. Именно такого рода деятель­ность представляла для социалистического государства, как в тот период, так и в последующее время, исключи­тельно большую опасность. Не случайно борьбе с пре­ступными сообществами были посвящены первые законо­дательные акты молодого социалистического государст­ва и по существу уже тогда, в связи с конкретными пре­ступлениями, были определены отдельные виды преступ­ных объединений.

В Руководящих началах по уголовному праву РСФСР 1919 года принцип повышенной ответственности за уча­стие в преступном сообществе был закреплен как общий принцип применения наказания в советском уголовном праве.

Соучастию особого рода придается большое значение и в последующем советском уголовном законодательстве. При этом характерно, что в отличие от буржуазного уго­ловного права, в котором эта форма соучастия высту­пает всегда в качестве специального состава преступле­ния, который конструируется вне связи с общим поняти­ем соучастия и зачастую вопреки ему, чем беспредельно расширяются пределы уголовной ответственности, в со­ветском уголовном праве соучастие особого рода всегда рассматривалось как одна из форм соучастия, признаки которой определяются с учетом общего понятия соуча­стия и тех принципов ответственности виновных, которые обусловлены этим институтом в социалистическом уго­ловном праве. Такое положение является твердой гаран­тией соблюдения общих принципов социалистического уголовного права при установлении порядка ответствен­ности и круга лиц, могущих быть признанными участниками различного рода преступных объединений.

В Уголовном кодексе РСФСР 1922 года соучастие особого рода выделялось как наиболее опасная форма соучастия, при наличии которой значительно возрастает общественная опасность содеянного. Исходя из этого на­личие шайки или банды, которые рассматривались как разновидности соучастия особого рода — преступного сообщества, признавалось отягчающим обстоятельством по всем преступлениям и учитывалось при назначении на­казания (п. «ж» ст. 25 УК РСФСР 1922 года). Вместе с тем в Особенной части в главе о государственных пре­ступлениях особо выделялись разновидности соучастия

87

особого рода (контрреволюционная организация и бан­да), участие в которых рассматривалось как самостоя­тельный состав преступления (ст.ст. 60 – 63, 76 УК). Ука­занные формы соучастия характеризуются организован­ностью и устойчивостью преступной деятельности не­скольких лиц. «Обращаясь к надлежащему определению понятия сообщества или контрреволюционной организа­ции, согласно терминологии УК, — писал В. Ошеров, — мы можем констатировать, что сообщество — организа­ция есть разновидность шайки»⁵⁶. Характерным же при­знаком шайки, отличающим эту форму соучастия от дру­гих форм, В. Ошеров, как и большинство других авторов того времени, считал наличие устойчивости и сплоченно­сти группы лиц, не просто имеющих соглашение на со­вершение какого-либо преступления, а объединившихся для занятия преступной деятельностью. Некоторые авто­ры в тот период даже пытались дать более узкое опре­деление преступного сообщества. В качестве дополни­тельных его признаков выдвигалось: 1) наличие не двух, а как минимум трех лиц в группе⁵⁷; 2) необходимость со­глашения «...организованно в виде промысла совершать преступления»⁵⁸; 3) «...обращение членами шайки пре­ступной деятельности в ремесло»⁵⁹. Однако эти ограниче­ния не были достаточно обоснованы. Первое из них не­верно потому, что для любой формы соучастия, как сле­дует из общего понятия данного института, достаточно наличия двух лиц. Законодатель в постановлениях о пре­ступном сообществе ни в Общей, ни в Особенной частях каких-либо оговорок в части минимального числа его членов не делал, и поэтому общее правило оставалось в силе и для соучастия особого рода.

Оба другие ограничения также не вытекали из зако­на, в котором нигде не указывалось на профессионализм, как на обязательный признак того или иного вида пре­ступного сообщества. Более того, признание этого при­знака обязательным для любого преступного сообщества могло привести к ослаблению борьбы с весьма опасны-

88

ми случаями соучастия особого рода и прежде всего с различного рода контрреволюционными организациями. Потерпев поражение в гражданской войне, остатки экс­плуататорских классов ушли в глубокое подполье, на­дев на себя маску «честных тружеников» социалистиче­ских предприятий и учреждений. Однако, как показал ряд процессов, эти люди не прекратили своей контрре­волюционной деятельности, причем именно в начале 20-х годов создавались ими контрреволюционные организа­ции из бывших буржуазных специалистов и других враждебных элементов, проникнувших в государствен­ный аппарат и народное хозяйство и развернувших там подпольную вредительскую, шпионскую и диверсионную деятельность. В таких условиях признание в качестве обязательного признака контрреволюционной организа­ции факта занятия вредительской, диверсионной или шпионской деятельностью в виде «ремесла» или «промысла», естественно, лишь давало бы повод враждебным элементам уклониться от заслуженно суровой ответст­венности за фактически проводимую организованную контрреволюционную деятельность. Поэтому признак «профессионализма» преступной деятельности был отвергнут судебной практикой как в отношении контррево­люционных организаций, так и в отношении других преступных сообществ.

Судебной практикой под преступным сообществом (контрреволюционной организацией, бандой, шайкой) понималась устойчивая группа из двух или более лиц, объединяющихся для занятия преступной деятельностью. Именно по этому признаку практика разграничивала ст. 76 (организация и участие в бандах — вооруженных шайках) и ч. 2 ст. 184 УК 1922 года (разбой, совершенный группой).

Несмотря на то, что Уголовный кодекс 1922 года в ч. 2 ст. 184 приравнивал групповой разбой к бандитиз­му, практика всегда считала, что для бандитизма, квалифицируемого по ст. 76 УК, необходимо наличие пре­ступного сообщества, а совершение разбоя группой без признака устойчивости относилось к ч. 2 ст. 184 УК. Так, Верховный суд РСФСР в определении от 10 июня 1923 г. по делу Е. указывал, что ссылка «осужденного Е. на то, что ст. 76 УК (бандитизм) к нему неприменима, являет­ся правильной, т.к. имеющиеся в деле данные не гово-

89

рят о том, что подсудимый вместе со своими сообщника­ми составили преступное сообщество с целью соверше­ния грабежей и разбоев, а совершили по уговору одно нападение, которое предусмотрено ч. 2 ст. 184». В дру­гом случае Верховный суд РСФСР указывал, что разбой­ным нападением, совершенным группой лиц, упоминае­мым в ч. 2 ст. 184 УК, следует считать нападение, учи­няемое по взаимному соглашению двух или более лиц⁶⁰. Таким образом, практика применения статей Уголовного кодекса 1922 года о преступном сообществе показывает, что к этой форме соучастия относились лишь случаи ор­ганизованной и устойчивой преступной деятельности, ког­да сговор группы характеризовался многократностью совершенных или задуманных преступлений.

Преступное сообщество, как наиболее опасная форма соучастия, известно и более позднему уголовному зако­нодательству. Уголовный кодекс РСФСР 1926 года и ко­дексы других союзных республик восприняли общий принцип повышенной ответственности виновных за совер­шение преступлений в составе преступного сообщества. Это нашло свое выражение в признании в п. «в» ст. 47 УК факта совершения преступления бандой отягчающим обстоятельством. В данном случае термин банда упо­треблялся законодателем как родовое понятие, обозначающее соучастие особого рода. Это подтверждается тем, что в самом законе (п. «в» ст. 47 УК) «банда» выделяет­ся особо, как наиболее опасная форма соучастия, и про­тивопоставляется «группе», форме соучастия, не предпо­лагающей организованности и устойчивости⁶¹. Кроме то-

90

го, в Особенной части термин «банда» употреблялся в ряде случаев именно для обозначения преступного сооб­щества. В этом смысле употреблялся термин «банда» в ст. 58² УК, где законодатель говорит о вторжении на территорию СССР «вооруженных банд», и в ст. 59³ УК, устанавливающей ответственность за бандитизм, т.е. «организацию вооруженных банд и участие в них и в ор­ганизуемых ими нападениях на советские и частные учреждения или отдельных граждан, остановках поездов и разрушении железнодорожных путей и иных средств со­общения и связи». В обоих случаях, конечно, уже сама формулировка закона свидетельствует о том, что речь идет о таком соучастии, которое имеет устойчивые орга­низационные формы, и объединение лиц происходит с целью занятия преступной деятельностью. Такая органи­зованная преступная деятельность, имеющая более или менее устойчивый характер, имела место в период конца 20-х и начала 30-х годов, когда в связи с ликвидацией последнего эксплуататорского класса в стране пытались оживить свою деятельность все враждебные социали­стическому государству силы.

Деятельность преступных сообществ могла иметь различную направленность. В упомянутых случаях зако­нодатель употребил термин «банда» в связи с одним из конкретных видов контрреволюционной деятельности, на­правленной против Советской власти и внешней безо­пасности СССР (ст. 58² УК) и в связи с посягательством на основы государственного управления (ст. 59³ УК). Эти посягательства уже по самой своей сущности предпола­гают наличие преступного сообщества, которое является конструктивным признаком каждого из упомянутых составов. Отсутствие этого признака меняет характер по­сягательства и существенно сказывается на обществен­ной опасности содеянного.

Уголовному законодательству были известны и дру­гие случаи использования понятия соучастия особого рода в Особенной части уголовного кодекса, хотя данная форма соучастия именовалась не бандой, а «орга­низацией». Этот термин употреблялся в связи с контрре­волюционными преступлениями и контрабандой, причем

91

факт совершения указанных преступлений «организаци­ей» признавался квалифицирующим признаком. Кроме того, подобно бандитизму, преступная «организация» являлась конструктивным признаком одного из наибо­лее опасных хозяйственных преступлений, предусмотрен­ного ст. 129-а УК. Эта статья гласит: «Учреждение и ру­ководство деятельностью лжекооперативов, т.е. таких организаций, которые прикрываются кооперативными формами в целях использования льгот и преимуществ, предоставленных кооперации, в действительности же являются предприятиями частнопредпринимательскими и преследуют интересы капиталистических элементов, имеющих преобладающее влияние в их составе...». В данном случае не вызывает сомнений, что законодатель имел в виду в качестве одного из признаков указанного состава наличие преступного сообщества, которое, по­добно банде, имеет устойчивый характер, но организа­ционные формы которого внешне сходны с формами кооперации, что обусловлено целями этой преступной организации.

Четкие указания относительно понимания сущности «организации», являющейся квалифицирующим призна­ком контрабанды (ст. 59⁹ УК), даются в ст. 166 Тамо­женного кодекса Союза ССР⁶², содержащей наряду с описанием других квалифицирующих это преступление признаков и следующее указание: «участие в организа­ции, специально занимающейся контрабандой». Понят­но, что «организация, специально занимаю­щаяся контрабандой» не может быть ничем иным, кроме как одной из разновидностей преступного сооб­щества, имеющего устойчивые организационные формы и занимающегося преступной деятельностью — в дан­ном случае контрабандой.

Законодатель также имел в виду именно преступное сообщество с определенными устойчивыми организаци­онными формами, когда он вводил в Положение о госу­дарственных преступлениях 1927 года понятие контрре­волюционной организации, образованной для подготовки или совершения контрреволюционных преступлений (ст. 58¹¹ УК).

Для контрреволюционной деятельности, которую пы­талась и пытается проводить в нашей стране агентура

92

империалистического окружения, использовавшая прежде всего остатки эксплуататорских классов, враж­дебных партий и групп, а также и различного рода де­классированных и разложившихся элементов, особенно характерно стремление к созданию преступных сооб­ществ. Как уже отмечалось, отдельные виды контррево­люционной деятельности предполагают по самому свое­му характеру наличие преступного сообщества (ст. 58² УК). Однако и в других видах этой преступной деятель­ности всегда имели место попытки создать преступные сообщества, которые включали бы в себя более или ме­нее постоянный круг лиц, имели устойчивые организа­ционные формы, облегчающие как совершение преступ­лений, так и конспирацию преступной подрывной дея­тельности. Когда надежды империалистических госу­дарств на быстрый «крах» Социалистического государ­ства рухнули, они пытались сколотить вредительские, ди­версионные, террористические, шпионские организации и объединить в них для подрывной деятельности против СССР остатки разбитых классов и враждебных совет­скому народу партий и групп.

В резолюции XV съезда ВКП(б) по отчету Централь­ного Комитета партии в 1927 году указывалось: «Отри­цание социалистического характера советских государ­ственных предприятий, отрицание возможности победо­носного социалистического строительства в нашей стра­не, отрицание политики союза рабочего класса с основ­ными массами крестьянства, отрицание организацион­ных принципов большевизма (политика раскола ВКП(б) и Коминтерна) логически привели троцкистско-меньшевистскую оппозицию к клевете на СССР..., к отрица­нию пролетарской диктатуры в СССР и контрреволю­ционной борьбе против нее»⁶³.

Как показал ряд процессов, проведенных Верховным Судом СССР, — шахтинский процесс (1928 год), про­цесс «Промпартии» (1930 год), процесс контрреволю­ционной организации меньшевиков (1931 год) и др., все контрреволюционные, враждебные социалистическому строю силы, будучи тесно связанными с империалистиче­скими государствами, стремились в соответствующие пе­риоды времени к организационному объединению, к соз-

93

данию преступных сообществ. Для этого нередко исполь­зовались аппарат и организационные формы обанкро­тившихся мелкобуржуазных партий, потерявших всякую поддержку в народе и распавшихся как политические партии. Так, во второй половине 1930 года в Москве бы­ла раскрыта вредительская организация, имевшая своей целью свержение Советской власти путем вредительства в социалистическом хозяйстве и вооруженной интервен­ции. Во главе этой организации стояла группа, оказав­шаяся «Союзным бюро» Центрального комитета русских социал-демократов (меньшевиков), входящих во II Ин­тернационал в качестве его секции. В составе этой группы находились лица, занимавшие по большей части от­ветственные должности в центральных учреждениях со­ветского государства.

Для ведения вредительской и иной контрреволюцион­ной работы бюро имело президиум, пленум и ряд комис­сий: программную, организационную, военную, финан­совую. Бюро поддерживало постоянную связь с загра­ничным центром русских меньшевиков, пребывающем в Берлине. Вредительская деятельность осуществлялась в Государственной плановой комиссии, ВСНХ, Государст­венном банке, Народном Комиссариате торговли, Цент­росоюзе.

В приговоре деятельность этой контрреволюционной организации характеризуется следующим образом: «...не имея никакой опоры в рабочем классе и бедняцко-середняцких массах в деревне, потерпев неудачу в по­пытках даже путем вредительства вызвать недовольство в массах и поднять их против советской власти, русские социал-демократы (меньшевики) пришли к признанию необходимости интервенции и к усилению вредительской работы в целях активной подготовки ее»⁶⁴.

Вполне естественно, что подобного рода организован­ная контрреволюционная деятельность представляла для социалистического государства повышенную опас­ность и именно против нее необходимо было направить острие уголовноправовой репрессии. В уголовном зако­нодательстве это нашло свое отражение в ст. 58¹¹ УК, гласящей: «Всякого рода организационная деятельность, направленная к подготовке или совершению предусмот-

94

ренных в настоящей главе преступлений, а равно участие в организации, образованной для подготовки или совершения одного из преступлений, предусмотренных настоящей главой, влекут за собою — меры социальной защиты, указанные в соответствующих статьях настоящей главы».

Таким образом, в советском уголовном законодательстве, несмотря на различия в терминологии обозначения преступного сообщества (банда, организация) — это по­нятие имело одно и то же содержание с точки зрения его признаков как наиболее опасной формы соучастия. Как отмечалось, законодатель употреблял это понятие и в ка­честве отягчающего обстоятельства в отношении всех преступлений (п. «в» ст. 31 «Основных начал» 1924 г., п. «в» ст. 47 УК), и в качестве конструктивного признака отдельных составов (ст.ст. 58², 59³ УК), и в качестве квалифицирующего признака при совершении отдель­ного преступления (ст. 59⁹ УК) или группы преступлений (ст. 58¹¹ УК). Однако во всех этих случаях имелась в виду такая форма соучастия, при которой несколько лиц не просто сговариваются о совершении преступле­ния, а объединяются для занятия преступной деятель­ностью, и связь между ними имеет определенные устой­чивые организационные формы.

Такое понимание соучастия особого рода и построение уголовного законодательства об ответственности за наи­более опасные формы объединенной преступной деятель­ности целиком и полностью себя оправдали в практике, а потому они и были восприняты новым общесоюзным уголовным законодательством. В общей части — п. 2 ст. 34 Основ уголовного законодательства 1958 года, хотя и нет прямого указания о банде или организации, как отягчающем обстоятельстве в отношении всех преступ­лений, но совершенно очевидно, что коль скоро органи­зованная группа — менее опасная форма соучастия — является таким обстоятельством, то тем более должно отягчать ответственность наличие соучастия особого рода (организации, банды и т.п.).

Соучастие особого рода в новом законе используется, как и ранее, или в качестве одного из признаков отдель­ных государственных преступлений — таких как измена Родине («заговор» — ст. 1), бандитизм («банда» — ст. 14), контрабанда («группа лиц, организовавшихся для занятия контрабандой» — ст. 15), или в качестве квалифи-

95

цирующего признака для целой группы преступлений (антисоветская организация — ст. 9). Нетрудно заме­тить, что в новом законе используются почти буквально прежние термины для обозначения конкретных форм со­участия, что дает основания полагать, что законодатель вкладывает в них и прежнее содержание и что все эти конкретные формы являются не чем иным, как разновид­ностями соучастия особого рода, предполагающего нали­чие устойчивых организационных форм и намерения виновных заниматься преступной деятельностью.

В Законе об уголовной ответственности за государст­венные преступления появилась лишь одна новая разно­видность преступного сообщества — «заговор с целью за­хвата власти», являющаяся конкретной формой измены родине, а также несколько в другой редакции изложена статья об ответственности за организационную антисо­ветскую деятельность (ст. 9). Однако совершенно оче­видно, что заговор как форма соучастия является част­ным и наиболее опасным случаем преступной организа­ции.

Так, известно, что разоблаченная ЦК КПСС измен­ническая деятельность агента империализма Берия бы­ла связана с созданием именно такого рода преступной заговорщической контрреволюционной организации. «Судом установлено, — указывается в информационном сообщении о заседании Специального Судебного при­сутствия Верховного Суда СССР, — что, изменив Родине и действуя в интересах иностранного капитала, подсуди­мый Берия сколотил враждебную Советскому государ­ству изменническую группу заговорщиков, в которую во­шли связанные с Берия в течение многих лет совместной преступной деятельностью подсудимые Меркулов, Деканозов, Кобулов, Гоглидзе, Мещик, Влодзимирский. Заговорщики ставили своей преступной целью использо­вать органы Министерства внутренних дел против Ком­мунистической партии и Правительства СССР, поста­вить Министерство внутренних дел над Партией и Пра­вительством для захвата власти, ликвидации советского рабоче-крестьянского строя, реставрации капитализма и восстановления господства буржуазии»⁶⁵.

Поскольку в действующем законодательстве в статье об измене родине не был предусмотрен «заговор с целью

96

захвата власти», действия врага народа Берия и его со­общников были квалифицированы в этой части по ст.ст. 58¹¹ и 58⁶ УК РСФСР.

Специально следует остановиться на анализе ст. 9 но­вого Закона, предусматривающей ответственность за «организационную деятельность, направленную к подго­товке или совершению особо опасных государственных преступлений, к созданию организации, имеющей целью совершить такие преступления, а равно участие в анти­советской организации». Структура этой статьи весьма сложная, ее правильное толкование может быть дано лишь с учетом общих принципов советского уголовного права и, в частности, принципов ответственности за со­участие в зависимости от его формы. Прежде всего сле­дует отметить, что в ст. 9 выделяются две формы органи­зационной антисоветской деятельности, представляющих собой не что иное, как различные формы соучастия. «Организационная деятельность, направленная к подго­товке или совершению особо опасных государственных преступлений» и деятельность, направленная «к созданию организации, имеющей целью совершить такие преступ­ления» с точки зрения форм соучастия могут представ­лять собою или соучастие с предварительным сговором или организованную группу. Антисоветская же «органи­зация» является преступным сообществом, при котором связь между отдельными соучастниками уже приняла определенные устойчивые организационные формы. Раз­личие этих двух форм антисоветской деятельности со­стоит в том, что указанная в первой половине статьи ор­ганизационная деятельность, если в ней участвует не­сколько лиц, не приобрела еще устойчивых форм, то есть не достигла стадии преступного сообщества. Учиты­вая важность охраняемого объекта (основы советского государства), законодатель в данном случае рассматри­вает и организационную антисоветскую деятельность, и участие в антисоветской организации самостоятельными оконченными преступлениями независимо от того, до­стигла или нет организационная деятельность успеха и успела ли организация осуществить свои цели. Од­нако преступная деятельность организации является бо­лее опасной формой соучастия. Смысл выделения ука­занных форм в ст. 9 состоит в том, чтобы суд, на основе п. 2 ст. 34 Основ уголовного законодательства 1958 года и положений теории о сравнительной общественной

97

опасности отдельных форм соучастия, учитывал при наз­начении наказания виновным гораздо бóльшую опас­ность для советского государства преступной деятель­ности «организации».

Как уже неоднократно отмечалось, для любого соуча­стия особого рода характерно наличие у виновных наме­рения заниматься определенной преступной деятель­ностью и устойчивость организационных форм связи между преступниками. Конкретно эти формы связи мо­гут быть весьма разнообразны. Обычно они определя­ются целями и содержанием преступной деятельности, свойствами субъектов преступления, обстановкой совер­шения преступления и т.д. Однако признак устойчи­вости организационных связей, обусловливающий на­личие сплоченного преступного сообщества, является тем специфическим признаком, который придает преступно­му сообществу особую опасность и отличает эту форму соучастия от всех других форм.

В практике применения постановлений советского уголовного законодательства о преступном сообществе и в теории советского уголовного права в различные пе­риоды времени допускалось немало ошибок и чаще всего они были связаны с неправильным пониманием именно указанного основного признака преступного сообще­ства⁶⁶.

«Устойчивость» как признак соучастия особого рода в многолетней практике применения советского уголов­ного законодательства не всегда получала единообраз­ную трактовку. Более того, ясного представления о со­держании этого признака, к сожалению, не сложилось вплоть до последнего времени. После издания Уголов­ного кодекса 1926 года имели место попытки дать очень узкое толкование этого признака. Устойчивость рас-

98

сматривалась как «организованность» плюс «профессио­нализм», как «поднятие... учинения общественно-опас­ных деяний на высоту организованного ремесла», в соот­ветствии с чем преступное сообщество должно было быть — «сообществом профессионалов»⁶⁷. Однако эти предложения, отвергнутые практикой еще в период дей­ствия Уголовного кодекса 1922 года, не были восприня­ты ни советским уголовным законодательством, ни су­дебной практикой и позднее, так как они могли лишь ослабить борьбу с организованной преступной деятель­ностью, хотя и не являющейся профессиональной, но тем не менее имеющей устойчивые организационные формы и потому представляющей повышенную общественную опасность.

Кроме того, профессиональная преступность уже в период издания Уголовного кодекса 1926 года стала редким явлением, которое почти совсем исчезло в пе­риод завершения строительства социалистического об­щества в нашей стране. Не случайно поэтому А.Н. Трайнин в своих последующих работах, говоря о понятии преступного сообщества и отличии его от других форм соучастия, отбрасывает признак профессионализма, пе­ренося центр тяжести на устойчивость организационных форм. «Соучастие особого рода, — писал А.Н. Трайнин в 1941 году, — есть высшая ступень совместной преступ­ной деятельности. Здесь между действующими совмест­но лицами существует не только предварительное согла­шение, — этим соучастие особого рода отличается от простого соучастия, — но соглашение, принявшее более стойкие организационные формы, — этим соучастие осо­бого рода отличается от соучастия квалифицированного. Соучастие особого рода есть длительное сплоченное со­участие, готовый людской аппарат для совершения пре­ступлений»⁶⁸. Это определение в основном правильно отражало понятие преступного сообщества и его основ­ные признаки, сложившиеся в судебной практике и тео­рии советского уголовного права в тот период. Боль­шинство теоретиков как при определении общего поня­тия преступного сообщества, так и при определении от-

99

дельных его разновидностей, выдвигало в качестве обязательного признака преступного сообщества устой­чивость группы, понимаемую в смысле многократности задуманных или совершенных группой преступлений. Так, А. Лаптев определял преступное сообщество как «...длительное сплоченное соучастие в целях совершения не одного, а многих преступлений»⁶⁹. При определении отдельных разновидностей преступного сообщества, в частности банды, большинство авторов также указыва­ло на обязательность признака устойчивости⁷⁰. В Ком­ментарии к УК РСФСР 1926 года авторы, говоря о контрреволюционной организации, хотя и избегают да­вать ее определение, но из данного ими описания усло­вий ответственности членов организации все же сле­дует, что контрреволюционной организации присуще со­ставление плана, предполагающего выполнение членами данной организации ряда преступлений⁷¹.

Позиция судебной практики по данному вопросу очень четко была выражена в определении Верховного Суда СССР от 29 июня 1946 г. по делу М. В этом опре­делении указывалось: «Для наличия бандитизма тре­буется, чтобы группа была устойчивой, чтобы соверше­ние преступлений предполагалось участниками группы не в виде одного только намеченного акта нападения, после чего группа должна прекратить свое существова­ние, а в виде постоянной или временной деятельности, рассчитанной на неоднократность совершения преступ­ных действий. Таким образом, бандитизм предполагает группу, созданную не для осуществления одного пре­ступного действия, а для осуществления преступной деятельности»⁷².

100

Таким образом, устойчивость, в смысле многократ­ности задуманных или совершенных группой преступле­ний в течение весьма длительного времени, признава­лась обязательным признаком любого преступного сооб­щества как в теории советского уголовного права, так и в судебной практике, хотя в последней иногда, особенно при применении ст. 59³ УК, делались отдельные отступ­ления от этого признака⁷³. Однако такое понимание устойчивости не соответствовало в полной мере ни зако­ну, ни сущности понятия преступного сообщества, как наиболее опасной формы соучастия. Недостатки опреде­ления устойчивости лишь как многократности задуман­ных или совершенных группой преступлений, т.е. как чисто количественного признака, не отражающего харак­тера связей между соучастниками, справедливо отмечал В.Н. Ошеров еще в связи с определением понятия «шайки», которая рассматривалась по Уголовному ко­дексу 1922 года как одна из разновидностей преступного сообщества. Указывая на то, что один этот признак да­леко не всегда может дать правильное представление о действительной опасности той или иной группы, автор приводит для сравнения два весьма элементарные при­мера: «...если три соучастника проектируют два преступ­ления, например, подлог или мошенничество и ограничи­ваются этим, то господствующая теория в противоречие со здравым смыслом всякого суда признает здесь «несомненную шайку». Если же другие лица, организо­вав сплоченную группу, запасшись оружием и выбрав надежных начальников в своей среде и проч., проекти­руют один единственный налет (например, на государ-

101

ственный банк), то та же теория говорит: «Здесь шайки нет»⁷⁴.

Необходимо отметить, что из закона, даже при бук­вальном его толковании, также не вытекает такое одно­стороннее и узкое понимание «устойчивости». Так, в ча­стности, в ст. 58¹¹ УК прямо говорилось об «организации, образованной для подготовки или совершения одного (разрядка моя. — Г. К.) из преступлений, предусмо­тренных настоящей главой». Эта формула закона уже говорит о том, что преступное сообщество, в том числе и контрреволюционная организация, которая являлась его разновидностью, могут создаваться и для совершения одного преступления.

Изложение этой статьи в новом Законе об уголовной ответственности за государственные преступления также не исключает возможности создания антисоветской ор­ганизации для совершения хотя бы одного особо опас­ного государственного преступления. Формулировка за­кона — «деятельность, направленная... к созданию орга­низации, имеющей целью совершить такие пре­ступления» (разрядка моя. — Г. К.), по нашему мнению, должна пониматься в смысле указания на возможность ответственности за создание антисоветской организации для подготовки любого из особо опасных государст­венных преступлений. Не случайно в законе и говорит­ся об организации, имеющей целью «совершить (а не совершать. — Г. К.) такие преступления».

Такое положение не противоречит и смыслу выделе­ния понятия преступного сообщества как наиболее опас­ной формы соучастия, так как для социалистического государства, безусловно, большую опасность представ­ляет группа, хотя и созданная для совершения одного преступления, но преступления очень тяжелого (особо опасного государственного, фальшивомонетничества, крупного хищения, убийства и т.п.). Подготовка такого преступления в отдельных случаях может быть связана с созданием сплоченной группы, выработкой определенных устойчивых организационных форм связи между соуча­стниками, что помогает им глубоко законспирировать свою подготовительную преступную деятельность, с

102

большим успехом совершить преступление и скрыть его следы.

В то же время лица, совместно совершившие, а тем более только задумавшие совершить несколько менее опасных преступлений, могут не иметь устойчивых орга­низационных форм связи, не представлять из себя спло­ченной преступной группы, что исключает отнесение та­кой группы к преступному сообществу.

Таким образом, толкование признака устойчивости, без учета характера связей между соучастниками, их це­лей, методов преступной деятельности и т.п., на основе наличия лишь одного факта «многократности совершен­ных или задуманных группой преступлений», по сути де­ла мешали правильной оценке реальной общественной опасности отдельных форм совместной преступной дея­тельности, затрудняя подчас борьбу с весьма опасными случаями сплоченной объединенной преступной деятель­ности.

Практика и теория советского уголовного права, убе­дившись в этом, вначале сделали неправильные выводы и вместо уточнения понятия устойчивости, как обязатель­ного признака преступного сообщества, пошли главным образом по пути полного отказа от него. Этим стиралось различие между преступным сообществом и другими ме­нее опасными формами соучастия.

Так, в учебнике по уголовному праву в 1948 году ука­зывалось: «Особым видом соучастия является преступ­ная организация или преступное сообщество, имеющее относительно организованную форму. Оно может ставить своей задачей совершение одного или нескольких пре­ступлений. Действующее уголовное законодательство для обозначения такого рода соучастия с предварительным соглашением пользуется понятием банда, организа­ция, организованная группа, шайка»⁷⁵. Преступное сообщество в данном случае отождествляется не только с организованной группой (шайкой), менее опасной фор­мой соучастия, но и, по сути дела, с любым соучастием по предварительному соглашению, так как при наличии последнего всегда имеет место «относительная организо­ванность соучастников». Об устойчивости, как специфи­ческом признаке преступного сообщества, авторы даже

103

не упоминают, хотя обязательность этого признака для данной формы соучастия вытекает непосредственно из закона.

В отличие от авторов упомянутых учебников, без ка­кой-либо аргументации отбрасывающих общепризнан­ный и вытекающий из закона признак, некоторые теоре­тики пытались дать обоснование отказа от устойчивости, как обязательного признака соучастия особого рода. Так, П.Ф. Гришанин, рассматривая общее понятие пре­ступного сообщества по советскому уголовному праву, утверждал, что в силу отсутствия в нашей стране про­фессиональной преступности признак устойчивости дол­жен быть вообще исключен из понятия преступного сообщества, в связи с чем последнее должно быть опре­делено как «группа из двух или более лиц, предвари­тельно объединившихся для совершения одного или не­скольких преступлений». Относя, далее, к разновидно­сти преступного сообщества в равной мере и организо­ванную группу (шайку), и организацию, и банду, П.Ф. Гришанин в отношении понятия банды указывал, что «...в условиях стремительного роста материального и культурного уровня жизни трудящихся масс, когда общественная опасность бандитизма значительно воз­росла... устойчивость не следует считать обязательным признаком банды»⁷⁶. Правильность этого вывода, по мнению П.Ф. Гришанина, подтверждалась и судебной практикой, в которой, как правильно отмечал автор, в результате отказа от признака устойчивости имело мес­то «расширение понятия бандитизма наряду с усилением ответственности за бандитизм»⁷⁷.

Однако такой процесс искусственного и ничем не оправданного расширения понятия бандитизма, как и некоторых других составов и понятий советского уголов­ного права, противоречил требованиям социалистиче­ской законности и задачам советского уголовного права.

К сожалению, этого не замечал П.Ф. Гришанин и ряд других авторов, которые не смогли противостоять имевшему широкое хождение, но ошибочному и проти­воречащему ленинским указаниям положению о том, что

104

по мере успехов строительства социализма и продвиже­ния страны к коммунизму происходит якобы непрерыв­ное обострение классовой борьбы, в связи с чем необхо­димо усиливать репрессию по всем преступлениям⁷⁸.

Ошибочность утверждений о необходимости вообще отбросить «устойчивость» как признак соучастия особо­го рода, особенно наглядно видна при рассмотрении до­водов П.Ф. Гришанина в защиту широкого толкования преступного сообщества. Эти доводы по сути дела сво­дились к положению, согласно которому необходимо было в условиях укрепления социалистического госу­дарства на место исчезающих наиболее опасных форм преступной деятельности поставить менее опасные фор­мы и в то же время усилить за них уголовную ре­прессию.

Так, в настоящее время агентуре империалистиче­ского лагеря все труднее становится проводить подрывную деятельность против социалистического государст­ва и ее попытки создать устойчивые преступные груп­пы — антисоветские организации — неизменно провали­ваются, наталкиваясь на высокую сознательность, пат­риотизм и бдительность подавляющего большинства со­ветских граждан. Однако с точки зрения упомянутых авторов, под имеющееся в законе понятие «антисовет­ская организация» следует подводить уже не только те сравнительно редкие случаи, когда действительно соз­давалась такая организация, но и любые виды органи­зационной антисоветской деятельности. В отношении бан­дитизма, предполагающего наличие устойчивой преступ­ной группы — банды, также получалось, что надо от­бросить этот признак и считать достаточным для банди­тизма наличие любой организованной группы, раз уж устойчивые группы встречаются в последние годы редко.

Однако такое произвольное расширение понятия преступного сообщества противоречило требованиям ук­репления социалистической законности и принципам уголовной ответственности по советскому уголовному праву. Оно вопреки закону усиливало уголовную реп­рессию за фактически менее опасные формы преступной деятельности, мешало дифференциации уголовной ответственности в зависимости от реальной общественной

105

опасности содеянного и практически смазывало остроту борьбы с наиболее опасными случаями устойчивой сов­местной преступной деятельности.

Империалистические разведки на протяжении всего существования Советского государства пытаются сколо­тить различные антисоветские и подрывные группы на территории СССР и других социалистических стран. «Ка­питалистическое окружение, — указывалось в отчетном докладе ЦК КПСС XX съезду партии, — засылало к нам немало шпионов и диверсантов. Наивным было бы пола­гать, что теперь враги оставят свои попытки всячески вредить нам. Всем известно, что подрывная деятельность против нашей страны открыто поддерживается и афиши­руется реакционными кругами ряда капиталистических государств. Достаточно сказать, что США выделяют, на­чиная с 1951 года, 100 млн. долларов ежегодно для под­рывной деятельности против социалистических стран. По­этому мы должны всемерно поднимать в советском наро­де революционную бдительность, укреплять органы го­сударственной безопасности»⁷⁹. Справедливость этих слов со всей очевидностью подтвердилась событиями в Венгрии в октябре — ноябре 1956 года, где вышедшие из подполья контрреволюционные организации и группы при поддержке извне, и прежде всего со стороны США, пытались свергнуть власть народа и установить в стране режим фашистской диктатуры⁸⁰. Империалистам не при­ходится рассчитывать на подобные масштабы деятель­ности в СССР, так как сложившееся за годы социали­стического строительства морально-политическое един­ство советского народа и тесная сплоченность его вок­руг КПСС исключают возможность создания в нашей стране сколько-нибудь значительного антисоветского подполья.

«В Советском Союзе, — как это указал тов. Н.С. Хрущев в докладе на XXI съезде КПСС, — сейчас нет фактов привлечения к судебной ответственности за политические преступления. Это, несомненно, великое до-

106

стижение. Оно говорит о небывалом единстве политиче­ских убеждений всего нашего народа, о его сплоченно­сти вокруг Коммунистической партии и Советской вла­сти»⁸¹.

Однако, как показывают многочисленные данные, в том числе и показания американских разведчиков, за­держанных органами государственной безопасности СССР на нашей территории, одной из главных задач, которая ставится перед ними, является «...вербовка со­ветских граждан с целью создания подпольных подрыв­ных групп для совершения диверсий, распространения антисоветских подстрекательских листовок..., а также организации вооруженных выступлений, направленных на свержение Советской власти»⁸². Бесспорно, что в дан­ном случае речь идет о создании из числа уголовных преступников и людей, потерявших всякие политические и моральные устои, тех преступных групп с устойчивы­ми организационными формами связи (антисоветская организация), которые предусмотрены в нашем уголовном законодательстве (ст. 9 Закона об уголовной ответствен­ности за государственные преступления) в качестве наиболее опасной формы антисоветской деятельности. Против такого рода организованной антисоветской дея­тельности должна быть направлена самая суровая реп­рессия. Поэтому отказываться от принятого законом понятия антисоветской организации, нивелируя различие между этой формой соучастия особого рода и другими менее опасными формами, может привести к ослабле­нию борьбы с этим самым опасным видом антисоветской деятельности.

Столь же ошибочным является и предложение отка­заться от признания устойчивости при определении бан­ды в составе бандитизма (ст. 14 указанного Закона).

Некоторые суды в 1946 – 1952 гг., как это правильно отмечал П.Ф. Гришанин, не считали «устойчивость» группы обязательным признаком банды, предусмотренной ст. 59³ УК. Поэтому участились случаи отнесения к бандитизму группового разбоя и хулиганства, особенно, если эти преступления сопровождались убийством.

107

В постановлении Пленума Верховного Суда СССР от 6 мая 1952 г. «О судебной практике по применению Указа от 4 июня 1947 г. «Об уголовной ответственности за хищение государственного и общественного имуще­ства» давалось даже специальное указание, что если «...разбойное нападение, совершенное группой, было со­пряжено с убийством, такие действия должны квалифи­цироваться по совокупности как бандитизм и хище­ние»⁸³. Таким образом, не учитывалось, что характерной особенностью бандитизма является именно то, что он предполагает существование устойчивой преступной группы, сплоченность членов и стойкость организацион­ных форм, что в сочетании с вооруженностью делает это преступление крайне опасным не только для отдельных граждан, но и для основ государственного управления. Сведение бандитизма к простой разновидности разбоя, хулиганства или убийства, к чему приводит, в частности, отбрасывание устойчивости как признака банды, проти­воречит природе этого преступления, извращает смысл закона, ведет к ошибкам в квалификации преступлений и необоснованному усилению репрессии в отношении лиц, фактически совершивших менее опасные преступ­ления.

Верховному Суду СССР последние годы в целом ря­де постановлений Пленума и определений коллегий пришлось исправлять подобного рода ошибки прошлых лет, когда при отсутствии преступного сообщества — банды некоторые лица все же признавались виновными в бандитизме. Так, в постановлении Пленума Верховно­го Суда СССР от 28 мая 1954 г., изданном взамен упо­мянутого постановления Пленума от 6 мая 1952 г., отвер­галась возможность расширения понятия бандитизма и указывалось, что хищение государственного или общест­венного имущества может квалифицироваться по сово­купности соответствующих преступлений лишь тогда, когда «оно сопровождалось убийством или совершено при обстоятельствах, содержащих признаки бандитиз­ма»⁸⁴. В этом постановлении подчеркивалось, таким об­разом, что для квалификации по ст. 59³ УК необходимо

108

установление всех требуемых законом признаков банди­тизма.

В ряде последующих определений коллегий Верхов­ного Суда СССР и постановлений президиумов верхов­ных судов союзных республик по отдельным делам в числе признаков банды неизменно указывается на признак устойчивости группы, а всякие попытки расшире­ния состава бандитизма путем игнорирования этого признака отвергаются. Так, определением Судебной кол­легии по уголовным делам Верховного Суда СССР от 21 июня 1954 г. была отвергнута возможность квалификации действий Ч. и других лиц, совершивших воору­женное ограбление квартиры, по ст. 59³ УК. В определе­нии указывалось, что ни органы следствия, ни суд не выяснили «...какие были взаимоотношения между Ч. и двумя неустановленными участниками, составляли они все трое организованную бандитскую группу или были, как утверждает Ч., случайно встретившимися лицами, не имевшими между собой устойчивой преступной связи (разрядка моя. — Г. К.)»⁸⁵.

Постановлением Президиума Верховного суда Турк­менской ССР от 13 мая 1955 г. по делу К., Ф. и других также было указано на недопустимость расширения понятия банды. «Органы предварительного расследования и суд, — указывается в этом постановлении, — непра­вильно квалифицировали действия К., Ф., Б. и Г. по ст. 54¹⁷ УК Туркменской ССР, поскольку предварительный сговор их о совершении нападения и наличие у од­ного из них ножа еще не свидетельствует об организо­ванной банде с целью совершения преступления. Банда предполагает тесно связанную между собой и более или менее устойчивую группу лиц, объединившихся для со­вершения одного или нескольких преступлений, чего не было по данному делу»⁸⁶.

109

В последние годы судебная практика и теория совет­ского уголовного права⁸⁷ считают необходимым признак устойчивости группы для признания ее преступным сооб­ществом, в частности бандой. По этому же пути, как было отмечено, пошло и новое уголовное законодатель­ство. Однако четкого определения понятия устойчивости, к сожалению, еще не дано нашей теорией. В.Д. Меньшагин, например, признавая устойчивость группы ха­рактерным признаком банды, ограничивается в описа­нии этого признака лишь указанием на то, что устойчи­вость может выражаться как в объединении нескольких лиц для совершения преступлений, так и в объединении тех же лиц для совершения хотя бы одного преступле­ния⁸⁸. Подобное определение не раскрывает содержания признака устойчивости и не может помочь в разграни­чении преступного сообщества и других форм соучастия. В приведенном определении не указан характер связей между соучастниками или, как это сказано в упоминав­шемся определении Верховного Суда СССР от 21 июня 1954 г. по делу Ч., не выяснено, «какие взаимоотноше­ния» характерны для членов преступного сообщества.

На этот вопрос весьма определенно дает ответ судеб­ная практика, которая под устойчивостью, как необхо­димым признаком, например, банды, понимает наличие в группе стойких организационных форм связи⁸⁹, — со­вершение группой целого ряда преступлений, представ­ляющих собою реализацию заранее задуманного плана объединенной преступной деятельности⁹⁰, выработка

110

своеобразных форм и методов преступной деятельности⁹¹ и т.п.

Преступная деятельность бандитской группы чаще всего состоит в подготовке и совершении нескольких преступлений. Однако иногда она может выражаться и в подготовке одного очень серьезного и сложного пре­ступления, когда в процессе подготовительной деятель­ности устанавливаются прочные связи между членами группы, вырабатываются определенные организацион­ные формы и т.д. В судебной практике сложилось именно такое понятие устойчивости как обязательного признака банды и любого другого преступного сообще­ства. Это понятие устойчивости целиком отвечает также смыслу нового уголовного законодательства и должно последовательно проводиться в практике.

В целом нам представляется возможным определить преступное сообщество как организован­ную устойчивую группу из двух или бо­лее лиц, объединившихся для занятия преступной деятельностью по подготов­ке и совершению одного или нескольких преступлений.

В свое время в качестве критериев, характеризую­щих взаимоотношения между членами преступного со­общества, выдвигались еще обязательность иерархиче­ского построения преступной группы и «объединение нескольких лиц на почве права власти и подчинения»⁹². Эти черты в той или иной мере всегда присущи любому преступному сообществу. Без известной дисциплины, без организующей преступной деятельности каких-то лиц

111

не может быть создана устойчивая группа, являющаяся сплоченным преступным сообществом. Однако считать эти признаки конструктивными признаками преступного сообщества было бы неправильно, так как в отдельных случаях и при отсутствии четко выраженного иерархиче­ского построения группы или всеми признанного права власти и подчинения, могут сложиться очень тесные от­ношения между несколькими лицами, могут образовать­ся весьма устойчивые формы связи, объединяющие нес­кольких лиц в сплоченное преступное сообщество. Судеб­ная практика совершенно правильно никогда не при­знавала иерархию построения группы в качестве конст­руктивного признака преступного сообщества и рас­сматривала обычно это как обстоятельство, свидетельст­вующее об особой опасности данного преступного сооб­щества.

Большое теоретическое и практическое значение имеет вопрос о круге лиц, которые могут быть признаны чле­нами преступного сообщества. В советской юридической литературе этому вопросу уделялось очень мало внима­ния и нередко он решался таким образом, что невоз­можно было провести различие между членами пре­ступного сообщества, соучастниками и даже прикосно­венными лицами.

Так, А.А. Пионтковский, касаясь вопроса о членстве (участии) в контрреволюционной организации, полагал, что «...отдельный участник организации может и не проявить организационной деятельности, направленной к подготовке или совершению контрреволюционного преступления. Самый факт участия в контрреволюцион­ной организации (например, дача согласия на вхожде­ние в организацию, принятие преступных заданий, уча­стие в ее собраниях и т.д.) уже влечет за собой уголов­ную ответственность»⁹³.

Аналогичную точку зрения высказывает В.М. Чхи­квадзе, который пишет: «Не может рассматриваться как участие в контрреволюционной организации одно вы­сказывание намерения вступить в контрреволюцион­ную организацию без действительного вступления в нее, выраженного в виде дачи подписки, получения конкрет­ного задания, участия в разработке плана совершения

112

того или иного контрреволюционного преступления, при­сутствия на сборищах контрреволюционной организа­ции и т.д.»⁹⁴.

Таким образом, по мнению указанных авторов к членам преступного сообщества, в данном случае контр­революционной организации, в равной мере относились как лица, давшие согласие на вступление в организа­цию, так и лица, хотя не давшие такого согласия, но принявшие преступное задание или даже участвовавшие в собраниях организации. Такое толкование членства в преступном сообществе представляется ошибочным, так как оно может повлечь за собой признание членами сообщества лиц, которые фактически ими не являются, а выступают в качестве пособников или даже недоно­сителей. Рассмотрение таких лиц, подчас случайно под­павших под влияние враждебных элементов, в качестве членов преступного сообщества, повело бы фактически к отказу от дифференциации ответственности, что, в свою очередь, явилось бы грубым нарушением принципов со­циалистического уголовного права и лишь затруднило бы борьбу с действительными врагами Советской вла­сти.

В борьбе с антисоветской преступной деятельностью, как это отметил тов. А.Н. Шелепин в своей речи на XXI съезде КПСС, в настоящее время в полной мере должны быть восстановлены славные традиции ВЧК. «Беспощадно относясь к врагам социалистического го­сударства, к врагам рабочего класса, органы ВЧК в то же время бережно, внимательно и чутко относились к тем, кто из среды рабочего класса и беднейшего кре­стьянства невольно, по глупости, по своей политической неподготовленности совершал проступки и даже пре­ступления, не желая умышленно нанести вред своему классу, своему государству. Органы ВЧК в то время широко использовали меры предупреждения в целях отрыва от контрреволюционных элементов людей, слу­чайно подпавших под их влияние. Дзержинский умел отличать настоящего врага Советского государства от гражданина, случайно подпавшего под влияние врага.

113

Он требовал от работников, чтобы привлекались к от­ветственности только те, кто действительно опасен для Советской власти, чтобы аресты совершались лишь на основании доказанной преступной деятельности, а не по подозрению»⁹⁵.

Преступное сообщество, как уже отмечалось, пред­ставляет собой сплоченную группу лиц, имеющих друг с другом определенные устойчивые организационные формы связи и намеревающихся совместно заниматься преступной деятельностью. Отсюда следует, что член­ство в такой группе предполагает как знание характера группы, целей и методов ее преступной деятельности, так и обязательное изъявление желания заниматься преступной деятельностью именно в составе данного со­общества. Причем отдельные члены сообщества могут не участвовать во всех преступлениях, совершаемых членами определенного преступного объединения, могут не знать всех его членов и руководителей, однако они, зная характер и цели сообщества, должны в той или иной форме изъявить желание на членство в данном сообществе и быть принятыми в него⁹⁶. Порядок вступ­ления в преступное сообщество может быть весьма раз­личным, ибо он определяется характером преступного сообщества, обстановкой и условиями его деятельности. Конечно, вовсе не обязательно, чтобы он был связан с каким-либо ритуалом. Важно лишь то, чтобы с момента вступления в преступное сообщество поступающий счи­тал себя связанным общностью преступной цели с дру­гими членами группы, а они, в свою очередь, могли рас­считывать на более или менее активную помощь нового члена, выразившего желание участвовать в преступной

114

деятельности сообщества. Поэтому участие в собрании организации или даже эпизодическая помощь сообще­ству в его преступной деятельности (выполнение отдель­ного задания, сокрытие отдельных членов и т.д.) дает основание для привлечения виновных к ответственности лишь в качестве недоносителей, укрывателей или со­участников (пособников), если, конечно, они знали, что не доносят или оказывают содействие деятельности оп­ределенного преступного сообщества.

«Ст. 58¹¹ УК РСФСР, — как справедливо указывалось в свое время в учебном пособии для вузов, — не может быть применена к лицам, которые, не будучи членами контрреволюционной организации, но зная о ее сущест­вовании, оказали ей или ее членам определенное содей­ствие. Например, занимались укрывательством, снаб­жали членов организации продовольствием или одеждой и т.п. В таких случаях ответственность должна опреде­ляться по ст. 17 УК и соответствующей статье УК о контрреволюционных преступлениях»⁹⁷.

Именно такие условия признания членства в прес­тупном сообществе в отличие от соучастия и прикосно­венности вытекают из общего понятия этой наиболее опасной формы соучастия, давая возможность индиви­дуализировать ответственность виновных в полном соот­ветствии с общими принципами советского социалисти­ческого уголовного права.

Правильность изложенных критериев разграничения членства (участия) в преступном сообществе и соуча­стия в его деятельности подтверждается законодатель­ным построением ответственности за отдельные виды преступного сообщества и судебной практикой. Так, в ст. 14 Закона об уголовной ответственности за госу­дарственные преступления, так же как и ранее в ст. 59³ УК, устанавливается ответственность за организацию вооруженных банд, участие в них и за участие в орга­низуемых бандами нападениях. Таким образом, зако­нодатель, хотя и устанавливает ответственность за членство в банде и за участие не членов банды в от­дельных нападениях по одной статье закона, что обус­ловлено повышенной общественной опасностью бан­дитской деятельности, однако различает эти два вида

115

участия, что, безусловно, должно учитываться судом при назначении наказания виновным. Тем более долж­ны различаться другие менее опасные случаи соуча­стия в бандитизме, когда лицо, не являясь членом бан­ды, оказывает бандитам менее существенную помощь (скрывает следы отдельных преступлений или укрывает отдельных членов банды, дает совет, как добраться до намеченного бандой объекта нападения, предоставляет орудия преступления и т.п.).

О соучастии в бандитизме были даны исчерпываю­щие указания в определении Судебной коллегии по уго­ловным делам Верховного Суда СССР от 7 марта 1955 г. Приговором областного суда К., О., В. и М. бы­ли осуждены по ст. 56¹⁷ УК УССР (ст. 59³ УК РСФСР) по обвинению в том, что они, сорганизовавшись в бан­дитскую группу, ворвались в дом Б. и ограбили его квартиру. П. признан судом виновным в том, что он указал осужденным дом Б. как объект для ограбления и дал им железную палку, с помощью которой граби­тели взломали дверь и причинили ранения Б. Указан­ные действия П. были квалифицированы судом по ст. 20 и ст. 56¹⁷ УК УССР (ст. 17 и ст. 59³ УК РСФСР).

В определении Судебной коллегии по уголовным де­лам Верховного Суда СССР не оспаривается в прин­ципе возможность квалификации действий П. именно как соучастника (пособника) в бандитизме, а не члена банды, если бы было установлено, что П. сознательно оказал содействие преступникам. Однако последнее об­стоятельство не было доказано судом, а потому в отно­шении П. дело вообще было прекращено⁹⁸.

В практике по применению постановлений закона о контрреволюционной организации также всегда прово­дилось разграничение между членством (участием) в организации и соучастием в ее преступной деятельности.

Так, по делу об организаторах, руководителях и уча­стниках одной антисоветской организации наряду с чле­нами данной организации, действия которых были ква­лифицированы по ст.ст. 58⁸, 58⁹ и 58¹¹ УК, проходила также группа лиц, которые не были членами этой орга­низации, но являлись соучастниками в ее диверсионной и террористической деятельности.

116

Действия таких лиц были квалифицированы по ст. 17 и ст.ст. 58⁸, 58⁹ и 58¹¹ УК.

Таким образом, советский закон и судебная практи­ка не склонны игнорировать различные виды участия в преступном сообществе и в соответствии с общими принципами социалистического уголовного права четко и последовательно разграничивают членство в преступ­ном сообществе и соучастие в его преступной деятель­ности.

117

Г Л А В А III