2. Предвестники мировой войны

Научное предвидение мировой войны

Назревание мировой войны задолго до ее начала предсказали основоположники научного коммунизма К. Маркс и Ф. Энгельс. Их предвидение войны основывалось на открытых ими законах общественного развития, которые позволили им дать подлинно научное объяснение такого сложного социального явления, как война. Они показали, что войны — не результат слепого случая, а вполне объяснимое закономерное явление в классовом обществе. Исходя из способа производства, условий материальной жизни общества, определяющих политический строй общества, [77] К. Маркс и Ф. Энгельс вскрыли истинные причины возникновения тех или иных войн, их характер и историческое значение. Они рассматривали войны в их неразрывной связи с внутренней и внешней политикой государств, правящих классов; при оценке войны исходили из интересов рабочего класса, национального развития государств, социального прогресса. Маркс и Энгельс впервые в истории на ряде войн, происходивших при их жизни, доказали возможность научного предвидения войны, хода и исхода вооруженной борьбы. Так, например, изучив политическое и экономическое положение ведущих европейских держав накануне Крымской войны (1853-1856), Маркс и Энгельс предсказали, что Англия и Франция будут вести войну против России с ограниченными целями, так как из-за боязни революции в собственных странах они не захотят разгрома царской России. И действительно, когда началась война, Англия и Франция основные усилия сосредоточили в Крыму, где любые успехи не могли иметь решающего значения. Оправдался прогноз Маркса и Энгельса о возможности гражданской войны в США, а когда вспыхнула война между Севером и рабовладельческим Югом, они безошибочно предсказали победу северян и значение этой победы для будущего Америки. С уничтожением рабства в стране, писал Энгельс, “наступит такой подъем, который в кратчайший срок обеспечит ей совершенно иное место в мировой истории...”{178}

Зародыш будущего мирового конфликта основоположники научного коммунизма уже отчетливо увидели во франко-прусской войне 1870-1871 гг., предсказав с большой прозорливостью ход и исход этой войны. Так, Маркс уже на четвертый день после начала франко-прусской войны предвидел, что главным итогом ее будет падение монархического строя во Франции. “Чем бы ни кончилась война Луи Бонапарта с Пруссией, — писал он, — похоронный звон по Второй империи уже прозвучал в Париже. Вторая империя кончится тем же, чем началась: жалкой пародией”{179}. 1 сентября, накануне поражения Франции под Седаном, Маркс, предостерегая немцев от последствий политики аннексий, писал: “Теперешняя война, чего прусские ослы не понимают, с такой же необходимостью ведет к войне между Германией и Россией, с какой война 1866 г. привела к войне между Пруссией и Францией... Кроме того, такая война № 2 будет повивальной бабкой неизбежной в России социальной революции”{180}. Уже в те годы Маркс предвидел два события всемирно-исторического значения: мировую войну и ее последствие — революцию в России.

После заключения Франкфуртского мирного договора в мае 1871 г. Маркс не сомневался в том, что этот грабительский, аннексионистский договор будет иметь роковые последствия для [78] немецкого народа. По поводу захвата Германией Эльзаса и Лотарингии он писал: “Это — действительно наилучшее средство увековечить в обновленной Германии военный деспотизм как необходимое условие господства над Польшей Запада — Эльзасом и Лотарингией. Это — безошибочный способ превратить будущий мир в простое перемирие до тех пор, пока Франция не окрепнет настолько, чтобы потребовать потерянную территорию обратно”{181}.

Маркс подчеркивал, что эта аннексия принудит “Францию броситься в объятия России”, что может привести Германию к новой войне “против объединенных славянской и романской рас”{182}, когда “Франция вместе с Россией будет воевать против Германии”{183}. Потребовалось лишь два десятка лет, чтобы предвидение Маркса о русско-французском союзе стало реальной действительностью. Оправдалось предсказание Маркса и о коалиционном характере будущей войны.

Фридрих Энгельс, особенно много занимавшийся военными вопросами, сделал самый дальновидный по своей глубине и точности прогноз о назревании всеобщей войны. Он точно определил продолжительность будущей мировой войны: три-четыре года{184}, указал на ее разрушительные последствия и политические итоги. В 1887 г., за 27 лет до первой мировой войны 1914-1918 гг., во “Введении к брошюре Боркхейма “На память ура-патриотам 1806 — 1807 гг.” Энгельс писал: “...для Пруссии — Германии невозможна уже теперь никакая иная война, кроме всемирной войны”{185}. Он указывал, что эта война будет длительная, в ней примут участие многомиллионные армии. “И это была бы всемирная война невиданного раньше размера, невиданной силы. От восьми до десяти миллионов солдат будут душить друг друга и объедать при этом всю Европу до такой степени дочиста, как никогда еще не объедали тучи саранчи”{186}. Энгельс предвидел также разрушительный характер будущей войны и ее тяжелые экономические последствия для всех — победителей и побежденных. Он считал, что в будущих войнах “обладание Бельгией ... является необходимым условием для нападающего, независимо от того, идет ли речь о немецком вторжении во Францию или о французском вторжении в Германию”{187}.

Политическим итогом мировой войны, по мнению Энгельса, будет создание условий для победы рабочего класса в пролетарской революции. “Крах старых государств и их рутинной государственной мудрости, — писал он, — крах такой, что короны дюжинами валяются по мостовым и не находится никого, чтобы [79] поднимать эти короны; абсолютная невозможность предусмотреть, как это все кончится и кто выйдет победителем из борьбы; только один результат абсолютно несомненен: всеобщее истощение и создание условий для окончательной победы рабочего класса”{188}. В. И. Ленин назвал это великое научное предвидение гениальным пророчеством: “Какое гениальное пророчество! И как бесконечно богата мыслями каждая фраза этого точного, ясного, краткого, научного классового анализа!”{189}

Позднее в одном из писем к Бебелю, касаясь перспектив будущей войны между Германией и Францией, Энгельс дополнил свой прогноз о гибельных последствиях для буржуазии всемирной войны: “Но можно сказать заранее: если эта война разразится... она явится окончательным крахом классового государства — политическим, военным, экономическим (включая финансовый) и моральным. Может дойти до того, что военная машина взбунтуется и откажется продолжать взаимную резню... Клич классового государства: après nous le déluge (после нас хоть потоп. — Ред.), но после потопа придем мы, и только мы”{190}.

Неизбежность новой, всеобщей войны Энгельс усматривал также в существовании постоянных армий. Он писал: “... Система постоянных армий во всей Европе доведена до такой крайности, что либо народы будут ею экономически разорены, не выдержав бремени военных расходов, либо она неизбежно приведет к всеобщей истребительной войне, если только постоянные армии не будут своевременно преобразованы в милицию, основанную на всеобщем вооружении народа”{191}. В другой своей работе уже в 1895 г. Энгельс снова говорит о том, что усиление милитаризма, гонка вооружений, развернувшаяся после франко-прусской войны, непомерное увеличение армий, “насчитывающих уже миллионы солдат”, новое, более мощное вооружение являются предпосылкой “неслыханной по своей жестокости мировой войны, исход которой совершенно не поддается учету”{192}.

Естественно, Энгельс не мог полностью раскрыть империалистический характер будущего мирового конфликта, так как процесс перерастания “свободного” капитализма в монополистический далеко еще не был завершен, а внешнеполитические противоречия мирового, империализма не проявлялись во всех своих чертах. Тайные пружины войн эпохи империализма были полностью раскрыты В. И. Лениным, развившим марксистское учение о войне и армии. В 1900 г. Ленин в одной из статей отмечал, что войны велись и будут вестись буржуазными правительствами ради “наживы кучки капиталистов” и что в поисках этой наживы буржуазия стран с быстро развивающейся промышленностью все [80] с большей алчностью устремляется в колонии, ведя, ради их приобретения, бесконечные войны{193}. Вскрывая причины русско-японской войны 1904-1905 гг., Ленин писал, что она была вызвана интересами алчной буржуазии, интересами капитала, погоней за прибылью{194}. В 1912 г., анализируя исход итало-турецкой войны, Ленин снова отмечал тот факт, что буржуазия “ни перед какими бойнями не останавливается ради нового источника прибыли”{195}.

На основе опыта первых империалистических войн, в первую очередь русско-японской войны, В. И. Ленин сделал ряд важных военно-теоретических выводов. В частности, он указал на вовлечение в войны широких народных масс, возрастание роли экономического и морального факторов, изменение форм и способов ведения вооруженной борьбы. Все эти факторы в полную меру проявились в первой мировой войне.

Пристально следя за развитием империалистической политики крупных государств, Европы, Ленин обращал внимание на то, что она таила в себе угрозу мировой войны. В 1908 г. он писал: “Борьба за колонии, столкновения торговых интересов сделались в капиталистическом обществе одной из главных причин войн”{196}. Наиболее остро эта борьба развернулась между Германией и Англией. Ленин отмечает: “... капиталисты обеих стран считают войну между Англией и Германией неизбежной, а представители военщины там и здесь — прямо желательной”{197}. О приближении войны отчетливо свидетельствовало и образование враждебных коалиций крупнейших государств Европы. Еще в 1908 г. В. И. Ленин отмечал, что “при сети нынешних явных и тайных договоров, соглашений и т. д. достаточно незначительного щелчка какой-нибудь “державе”, чтобы “из искры возгорелось пламя””{198}.

Международные кризисы и конфликты начала XX в.

Стремление империалистических государств к захвату новых территорий и расширению сфер влияния приводило к ожесточенной борьбе между ними за “последние куски неподеленного мира или за передел кусков, уже разделенных”{199}. Эта борьба вызывала острые международные конфликты, не раз ставившие мир на грань войны. Международные кризисы, по словам В. И. Ленина, явились вехами подготовки мировой войны{200}. [81]

Серьезную опасность таил в себе уже первый Марокканский кризис 1905 г. Главные европейские державы стремились всемерно усилить свое влияние в Марокко, которое являлось одной из богатейших стран Африканского континента и имело важное стратегическое значение в бассейне Средиземного моря. Франция владела большей частью территории Марокко и, претендуя на исключительную роль в его экономике, принимала все меры к тому, чтобы исключить политическое влияние других государств и установить свой полный контроль над финансами страны. Германия не соглашалась с особыми привилегиями Франции в Марокко, не признавала ее прав и требовала своего участия и своей доли при разделе Марокко. Для Англии же решение марокканского вопроса всегда было связано с господством в Гибралтарском проливе. Английские империалисты предпочитали иметь дело в Северной Африке с Францией, а не с Германией, от которой исходила главная опасность британскому мировому господству. Марокканский кризис 1905 г. был ликвидирован на международной Алхесирасской конференции (январь — апрель 1906 г.), где представители России, Англии, Италии и США поддержали Францию, и Германия, оказавшись в изоляции, вынуждена была отступить. Однако германские империалисты не отказались от своих намерений захватить Марокко и ждали лишь удобного случая, чтобы заявить о своих колониальных притязаниях на эту страну.

После образования Антанты первым крупным международным конфликтом, едва не приведшим к войне, явился Боснийский кризис 1908 — 1909 гг. Он был вызван аннексией Австро-Венгрией в октябре 1908 г. провинций Боснии и Герцеговины, населенных преимущественно сербами{201}. Захват этих провинций имел целью не допустить национального и социального освобождения, равно как и объединения южнославянских народов. Аннексия Боснии и Герцеговины вызвала взрыв негодования в Сербии и Черногории. Сербия заявила решительный протест. В ответ на это Австро-Венгрия стала открыто угрожать Сербии войной. Правящая верхушка Австро-Венгрии горела желанием использовать возникший кризис для разгрома Сербии, что явилось бы смертельным ударом по антигабсбургскому движению в южнославянских землях. Германия поддержала агрессивные замыслы австрийской военщины, так как считала момент благоприятным для нанесения удара по Антанте в ее слабейшем звене, каким была тогда Россия, еще не восстановившая после русско-японской войны свою былую мощь. “Самый лучший момент, чтобы рассчитаться с русскими”, — сделал пометку Вильгельм II на полях донесения военного атташе из Петербурга 10 декабря 1908 г.{202} Начальники генеральных [82] штабов Германии и Австро-Венгрии приступили к составлению конкретных планов развязывания войны. Россия осудила аннексию Боснии и Герцеговины и выступила в защиту Сербии.

Весной 1909 г. Боснийский кризис достиг своего наивысшего напряжения. Отношения России с Австро-Венгрией были близки к разрыву. В марте 1909 г. Австро-Венгрия приступила к мобилизации и концентрации войск на сербской границе. Два австрийских корпуса сосредоточились на русской границе{203}. Предложение России о созыве международной конференции для разрешения конфликта вызвало резкое противодействие германского канцлера Б. Бюлова, который потребовал от русского и сербского правительств признания аннексии Боснии и Герцеговины. Он заявил, что Германия поддержит Австро-Венгрию в ее войне против Сербии. Предъявляя ультимативные требования России, германское правительство хотело напугать Россию и заставить ее отойти от ориентации на Англию и Францию.

В период Боснийского кризиса царское правительство не получило ожидаемой поддержки от своих союзников. Французские правящие круги использовали Боснийский кризис для достижения с Германией договоренности по марокканскому вопросу, которая и была оглашена в феврале 1909 г. Царское правительство, не поддержанное Англией и Францией, капитулировало. Капитуляцию расценивали в России как “дипломатическую Цусиму”.

Начало второго десятилетия XX в. отмечается дальнейшим нарастанием противоречий и конфликтов. Особенно острым был новый конфликт из-за Марокко в 1911 г. (“Агадирский кризис”). В ответ на захват французскими войсками столицы Марокко города Феса германское правительство настойчиво потребовало для себя территории в Марокко или в другой части Африки. Однако французские империалисты были полны решимости отстоять захваченные позиции в Марокко. Один из лидеров французской буржуазии, Клемансо, говорил, что из-за Марокко он пойдет на разрыв и войну с Германией{204}.

1 июля 1911 г. германские милитаристы направили в марокканский порт Агадир канонерскую лодку “Пантера” с целью обосноваться на Атлантическом побережье северной части Африканского континента. В момент посылки в Агадир “Пантеры” германский дипломат Меттерних, оправдывая действия Германии в Марокко, заявил в Лондоне, что “между 1866 и 1870 гг. Германия стала великой страной, восторжествовавшей над всеми своими врагами. Между тем побежденная Франция и Англия поделили с тех пор между собой мир, в то время как Германии достались лишь крохи. Наступил момент, когда Германия имеет право на нечто реальное и значительное”{205}. [83]

Оккупация Агадира преследовала также цель расколоть Антанту. Однако Англия и Россия поддержали Францию. Германские империалисты вынуждены были отказаться от мысли закрепиться в Агадире. Но за отказ от Агадира Германия потребовала в качестве компенсации французское Конго. Франция отвергла эти домогательства. В период Агадирского кризиса противоречия между Францией и Германией обострились настолько, что война могла вспыхнуть в любую минуту. Россия обратилась к Франции с просьбой проявить уступчивость и не доводить дело до войны, которая не найдет в России сочувствия, так как русское общественное мнение относится к настоящему конфликту как к колониальному спору{206}. В то же время на совещании начальников генеральных штабов Франции и России 18 (31) августа 1911 г. было подтверждено, что в случае франко-германской войны Россия выступит на стороне Франции{207}. Характеризуя остроту конфликтов, возникавших между сторонами в этот период, В. И. Ленин писал: “Германия на волосок от войны с Францией [84] и Англией. Грабят (“делят”) Марокко”{208}. Марокканский кризис Ленин назвал в числе главнейших кризисов в международной политике великих держав. После франко-прусской войны 1870-1871 гг. империалистические блоки как бы пробовали свои силы.

Попытка Германии изолировать Францию от ее союзников не увенчалась успехом. Оказавшись перед лицом единого блока стран Антанты, германские империалисты вынуждены были согласиться на признание преимущественных прав Франции в Марокко, за что Германия получила незначительную часть французского Конго. Как отмечали чиновники французского министерства иностранных дел, “благодаря союзу с Россией и дружбе с Англией Франция смогла воспротивиться германским требованиям”{209}.

Марокканский кризис 1911 г. еще более обострил англо-германские отношения. “Гамбургер Нахрихтен”, орган гамбургских судовладельцев и финансистов, писала в начале января 1912 г., что “это обострение является чернейшей грозовой тучей на международном горизонте и в дальнейшем также будет опаснейшим пунктом, поскольку Германия осталась единственной мишенью британской политики”{210}.

В период Агадирского кризиса возник конфликт между Италией и Турцией. Заручившись поддержкой Франции{211} и Англии, Италия решила приступить к осуществлению своих агрессивных планов в Африке. Имея целью захватить Триполитанию и Киренаику, которыми владела Турция, она в сентябре 1911 г. объявила последней войну. Момент для нападения Италия выбрала наиболее подходящий, когда международная обстановка складывалась для нее весьма благоприятно. Франция, Англия и Германия были заняты Агадирским кризисом. Кроме того, Германии было невыгодно из-за Триполитании ссориться со своей союзницей. Россия также не возражала. Турция оказалась в одиночестве и после года войны вынуждена была подписать в Лозанне в октябре 1912 г. мирный договор, по которому Триполитания и Киренаика передавались во владение Италии. Они были превращены в итальянскую колонию Ливию.

Решающую роль в возникновении итало-турецкой войны 1911-1912 гг. сыграли страны Антанты — Франция и Англия, считавшие, что военные действия в Триполитании послужат [85] “похоронным звоном” для Тройственного союза, в котором Италия была самым слабым звеном из-за острых противоречий с Австро-Венгрией. Итальянская буржуазия требовала присоединения пограничных земель Австро-Венгрии с итальянским населением (Триест, Тироль). Благожелательная позиция Франции и Англии в отношении итальянских претензий на Триполитанию и Киренаику способствовала отходу Италии от Тройственного союза. В дальнейшем обещание Антанты отдать итальянцам принадлежавшие Австро-Венгрии Трентино и Триест, Албанскую Валлону не только определяло нейтралитет Италии в начале войны, но и переход ее на сторону Антанты{212}.

Не успела затухнуть итало-турецкая война, как на Балканах вспыхнула война между союзом балканских государств (Сербия, Болгария, Греция и Черногория) и Турцией. Война на Балканах, как ни в каком другом районе мира, таила в себе опасность мирового конфликта. Здесь издавна скрещивались интересы главнейших капиталистических держав и бушевало пламя национально-освободительного движения. На Балканах, по определению Ленина, годы, последовавшие за революцией в России, прошли под знаком пробуждения “целого ряда буржуазно-демократических национальных движений”{213}. На Балканах усилилась борьба за создание независимого албанского государства, греческий народ добивался воссоединения Крита и освобождения из-под турецкого ига Северной Греции. Изнывала под турецким гнетом Македония. Росло движение южных славян за освобождение из-под гнета Австро-Венгрии и объединение с соседней Сербией.

Стараясь покончить с национальными чаяниями южных славян, правящие круги Австро-Венгрии стремились максимально ослабить или полностью подчинить своей власти Сербию. Главным противником установления австрийской гегемонии на Балканах была Россия, придерживавшаяся традиционной политики поддержки национально-освободительного движения балканских народов. Эта политика способствовала укреплению и расширению русского влияния на Балканах, что не отвечало и империалистическим целям Англии и Франции в этом районе. Однако в своей балканской политике страны Антанты в первую очередь учитывали возросшее стратегическое значение балканских стран, которые в случае войны могли стать преградой для связи между Германией и Турцией. Все это превращало Балканы в пороховой погреб Европы и не случайно балканские войны 1912-1913 гг. явились первыми искрами мирового конфликта.

Первая Балканская война 1912-1913 гг. вопреки ожиданиям закончилась быстрым разгромом Турции. Сербские войска вышли к Адриатическому морю. Австро-Венгрия ответила на это широкими военными приготовлениями как на юге, так и в Восточной [86] Галиции против России. Вильгельм II хвастливо заявил, что “не побоится даже мировой войны и готов воевать с тремя державами Согласия”{214}.

Австро-Венгрия ультимативно потребовала от Сербии отвести свои войска с Адриатического побережья. Австрийский ультиматум Сербии вызвал взрыв негодования в России. Дело дошло до уличных шовинистических манифестаций{215}.

При разделе между балканскими странами-победительницами европейских владений Турции царизм стремился укрепить южнославянские страны, видя в них своих потенциальных союзников. Англия и Франция, не заинтересованные в укреплении русского влияния на Балканском полуострове, не оказали должной поддержки русскому правительству. Необеспеченность военной поддержки союзников и опасность новой революции в России вынудили царское правительство снова капитулировать перед требованиями Австро-Венгрии и Германии. По Лондонскому мирному договору (30 мая 1913 г.) к балканским странам, участвовавшим в войне, отошла почти вся территория, которую занимала Турция на Балканах. Эта война не привела, однако, к разрешению балканского вопроса. Вскоре возникла вторая Балканская война 1913 г.

Она происходила между бывшими союзниками из-за дележа отвоеванных у Турции территорий. Балканской коалиции уже не существовало. В этой войне против Болгарии на стороне Сербии и Греции выступила и Румыния. Болгарские войска, атакованные со всех сторон, отступили. Турецкие части, выбрав подходящий момент, перешли установленную договором границу и заняли Адрианополь, выбив оттуда болгар. Правительство Болгарии вынуждено было прекратить сопротивление. Бухарестский мир 10 августа 1913 г., которым закончилась вторая Балканская война, не разрешил ни одного из противоречий империалистических государств по балканскому вопросу. К Турции, кроме Адрианополя, снова перешла почти вся Фракия. Румыния получила южную Добруджу, а также крепость Силистрию и районы Добрич — Балчик на правом берегу Дуная{216}, Греция, кроме Южной Македонии с Салониками, получила часть Западной Фракии с Каваллой. К Сербии перешла большая часть Македонии{217}.

Таким образом, Болгария потеряла не только значительную часть своих завоеваний, но и некоторые территории, которыми она владела раньше. [87]

Балканские войны способствовали размежеванию балканских стран между империалистическими группировками. Сербия, уже в конце XIX в. освободившаяся от австрийской экономической и политической зависимости, попадает в сферу русского влияния и фактически становится форпостом России на Балканах. Болгария, став противником Сербии, попала под влияние Германии и Австро-Венгрии.

После балканских войн усилилась борьба между Антантой и австро-германским блоком за привлечение Греции на свою сторону. В германском генеральном штабе рассчитывали, что военные силы Греции в случае войны отвлекут значительную часть сербских войск{218}. Поэтому германские деятели старались примирить Грецию с Турцией, так как только таким путем можно было вовлечь ее в австро-германский блок.

Однако, несмотря на прогерманскую ориентацию правящей верхушки Греции{219}, Германии не удалось сгладить греко-турецкие противоречия. Враждебное отношение Греции к Турции и Болгарии привело ее в годы войны в лагерь Антанты.

Балканские войны ускорили начавшийся с 1907 г. отход Румынии от Тройственного союза. Во второй Балканской войне Румыния выступила на стороне Сербии против Болгарии, которую поддерживала Австро-Венгрия, стремившаяся всячески ослабить Сербию. Австрийцы не оказали своей союзнице достаточной поддержки во время конфликта с Болгарией из-за Южной Добруджи. Союз с Австро-Венгрией и Германией становился для правящих классов Румынии все менее выгодным. Румынская буржуазия претендовала на Трансильванию, Восточный Банат и Южную Буковину. Эти австро-венгерские провинции, где большинство населения составляли румыны, значительно превосходили как по площади и населению, так и в экономическом отношении Бессарабию, которую обещала Румынии Австро-Венгрия{220}. Толкали Румынию на союз с Антантой и другие обстоятельства. На внешнеполитическую ориентацию румынского правительства оказывало влияние все возрастающее проникновение французского и английского капитала в экономику Румынии.

С присоединением к Антанте румынская буржуазия связывала свои надежды на захват предприятий австро-германской промышленности, находившихся в Румынии, а также немецких и австрийских капиталов, вложенных в румынскую экономику{221}. [88]

Отход Румынии от Тройственного союза и сближение ее с Антантой ускорили действия русско-французской дипломатии. Если для Франции и Англии Румыния имела важное экономическое значение, то для России — стратегическое. В случае войны Румыния не только связывала Россию с Сербией, но и перерезала связи Австро-Венгрии и Германии с Болгарией и Турцией. Из Румынии открывался для русской армии кратчайший путь на Константинополь, Софию и Будапешт в обход и в тыл укрепленных позиций противника{222}. Накануне первой мировой войны русско-французской дипломатии удалось добиться заметного улучшения отношений с Румынией.

Таким образом, целый ряд внешнеполитических и внутренних факторов определили эволюцию Румынии от тесного союза с Австро-Венгрией и Германией к союзу с Антантой.

Последним крупным международным конфликтом накануне первой мировой войны был конфликт, вызванный тем, что в декабре 1913 г. по соглашению с Турцией германское правительство направило в Константинополь для реорганизации и обучения турецкой армии военную миссию во главе с генералом О. Лиманом фон Сандерсом. Турецкий султан назначил немецкого генерала на должность командующего 1-м корпусом, расположенным в Константинополе. Россия выразила резкий протест против передачи Лиману фон Сандерсу командования гарнизоном турецкой столицы, так как это влекло за собой установление немецкого контроля в районе проливов. Возник острый дипломатический конфликт между Россией и Германией, в котором Англия и Франция заняли уклончивую позицию{223}. Этот конфликт таил в себе серьезную опасность возникновения войны между Германией и Россией. Германия угрожала решить спор ударом “бронированного кулака”. В ответ на это в русской печати появилось полуофициальное заявление: “Россия готова к войне”{224}. Но в действительности русская армия была еще не готова для большой войны. Конфликт был разрешен в январе 1914 г. путем внеочередного предоставления Лиману фон Сандерсу звания мушира, т. е. маршала турецких войск, что позволило освободить немецкого генерала от командования 1-м корпусом, как не соответствующего его новому званию, и назначить генерал-инспектором турецкой армии. Эта уступка со стороны Германии настойчивым требованиям России снять генерала с командного поста в столице нисколько не изменила планы германских милитаристов, видевших задачу миссии в установлении полного контроля над вооруженными силами Турции. Накануне первой мировой войны [89] германская военная миссия в Турции насчитывала свыше 70 человек{225}. Немецкие офицеры заняли ключевые позиции как в генеральном штабе, военном министерстве, так и в ряде крупных войсковых соединений{226}. Деятельность в Турции многочисленной германской военной миссии явилась серьезной угрозой России и в первую очередь безопасности ее черноморского побережья и границ на Кавказе. Правительство России в связи с этим приняло меры по укреплению кавказской границы и усилению Черноморского флота{227}. Миссия Лимана фон Сандерса еще более обострила русско-германские отношения и сыграла свою роль в вовлечении султанской Турции в империалистическую войну на стороне германо-австрийского блока.

Таким образом, международные конфликты кануна войны содействовали обострению противоречий между Антантой и Тройственным союзом и явились предвестниками первой мировой войны.

Застрельщиком международных конфликтов выступал германский империализм. Немецкая группа капиталистов, по определению Ленина, “еще более хищническая, еще более разбойничья”, чем англо-французская группа, спешила грабить более старых и обожравшихся разбойников{228}. Провокации со стороны германских милитаристов способствовали упрочению Антанты. В 1912 г. были подписаны англо-французская и франко-русская морская конвенции. В 1913 г. начались переговоры между морскими штабами Англии и России о заключении подобного же соглашения.

Война между двумя группами держав из-за дележа колоний, из-за порабощения других наций, из-за выгод и привилегий на мировом рынке неумолимо надвигалась.

Против милитаризма и угрозы мировой войны

В. И. Ленин неоднократно указывал на то, что пока взаимоотношения между странами определяются империалистическими правительствами, войны будут являться логическим продолжением их “мирной” политики грабежей и насилий. Империалистических грабительских войн, отмечал Ленин, будет несколько{229}. Но это отнюдь не значит, что пролетариат должен беспристрастно наблюдать за тем, как правительства втягивают народы в кровавую бойню. В условиях все возрастающей военной опасности В. И. Ленин призывал пролетарские массы к решительной борьбе [90] за мир. “Единственная гарантия мира, — писал он в мае 1913 г., — организованное, сознательное движение рабочего класса”{230}. Только в международном рабочем классе видел Ленин реальную силу, способную обуздать милитаризм, преградить дорогу империалистической войне.

Международный рабочий класс накануне мировой войны представлял могучую общественную силу. К 1914 г. в его рядах насчитывалось свыше 150 миллионов человек{231}.

Во многих странах Европы и в США имелись социалистические рабочие партии, объединявшие в своих рядах 3,4 млн. человек{232}. Социалисты издавали сотни журналов и еженедельных газет. В 1914 г. в парламентах всех стран социалистам принадлежало около 700 мест{233}. В те годы международное рабочее движение возглавлялось II Интернационалом, который накануне войны представлял собой значительную политическую силу. К 1914 г. он объединил 41 социал-демократическую партию из 27 стран{234}, за которые голосовало около 12 млн. человек. “Если бы эта сила была направлена на борьбу против войны, она могла в значительной степени связать руки империалистическим правительствам”{235}. Но международный рабочий класс не смог помешать империалистам подготовить и развязать мировую войну, так как отсутствие единства в международном социалистическом движении сорвало образование единого антиимпериалистического фронта.

Вопрос об угрозе надвигающейся военной катастрофы и о мерах борьбы против нее неоднократно обсуждался на конгрессах социалистических партий II Интернационала. На Штутгартском конгрессе 1907 г. главным пунктом повестки дня был вопрос о милитаризме и международных конфликтах. Увеличивающаяся опасность мировой войны придавала обсуждению этого вопроса особую остроту. Однако в выступлениях большинства руководителей социалистических партий явно сквозили оппортунистические тенденции, отказ от принципов пролетарского интернационализма, неправильное объяснение природы войн. Они отрывали борьбу против войны от задачи борьбы против капиталистов. Ход работы конгресса в Штутгарте показал, что по существу позиция большинства лидеров II Интернационала была близка к поддержке капиталистов их “собственных” государств.

Против этой опасной для международного пролетариата оппортунистической позиции резко выступил В. И. Ленин. Он боролся за объединение тех групп левых делегатов, которые защищали интернациональные интересы рабочего класса. В результате [91] решительной борьбы с оппортунистической частью германской делегации в проект резолюции была включена важная поправка, внесенная В. И. Лениным и Р. Люксембург. Она гласила: “В случае, если война все же разразится, они (пролетарии. — Авт.) должны ... стремиться всеми средствами к тому, чтобы использовать вызванный войной экономический и политический кризис для возбуждения народных масс и ускорить падение капиталистического классового господства”{236}. Эта поправка была полностью повторена и в резолюции, принятой на конгрессе в Копенгагене в 1910 г. по вопросу о борьбе с военной опасностью.

Новые антивоенные решения были выработаны на Чрезвычайном международном социалистическом конгрессе в Базеле в ноябре 1912 г. Этот конгресс собрался в особо напряженной обстановке, когда война уже бушевала на Балканах и во всем мире развернулось массовое антивоенное движение. Базельский конгресс единогласно принял манифест, предостерегающий народы и правительства о все возрастающей угрозе мировой войны. В манифесте говорилось: “В любой момент великие европейские народы могут быть брошены друг против друга, причем такое преступление против человечности и разума не может быть оправдано ни самомалейшим предлогом какого бы то ни было народного интереса... Было бы безумием, если бы правительства не поняли того, что одна мысль о чудовищности мировой войны должна вызвать негодование и возмущение рабочего класса. Пролетариат считает преступлением стрелять друг в друга ради прибылей капиталистов, ради честолюбия династий, ради выполнения тайных дипломатических договоров”{237}.

В. И. Ленин оценивал этот документ как “самое точное и полное, самое торжественное и формальное изложение социалистических взглядов на войну”{238}. По словам Ленина, манифест устанавливал “тактику революционной борьбы рабочих в интернациональном масштабе против своих правительств, тактику пролетарской революции”{239}.

Однако оппортунистические руководители западноевропейских социалистических партий на деле ничего не сделали для претворения в жизнь антивоенных решений конгрессов II Интернационала. Более того, ведущая его партия — Германская социал-демократическая партия — оказывала непосредственную поддержку своему правительству в гонке вооружений и в проводимой им агрессивной политике. Так, во время второго Марокканского кризиса 1911 г. правление СДПГ уклонилось от сколько-нибудь решительных выступлений против экспансионистских устремлений германского империализма{240}, а 30 июня 1913 г, социал-демократическая [92] фракция рейхстага открыто поддержала правительственный законопроект об увеличении военных расходов{241}.

Военный вопрос стал главным вопросом внутрипартийной борьбы и во Французской социалистической партии. В июне 1914 г. партийный конгресс после долгой дискуссии постановил в случае развязывания войны ответить на нее всеобщей стачкой. Эта мера в случае ее осуществления могла бы в значительной степени помешать французским империалистам. Однако принятие резолюции отнюдь не означало гарантии неукоснительного выполнения ее со стороны руководителей партии, большая часть которых стояла на оборонческой позиции, считая, что всеобщая стачка в случае войны явится изменой делу социализма и приведет к неприятельскому вторжению. Естественно, что такая позиция части руководства Французской социалистической партии была на руку империалистической буржуазии.

Аналогичные тенденции в оценке военного вопроса в той или иной мере были характерны и для других социалистических партий.

Лишь отдельные группы левых социал-демократов, в Германии во главе с К. Либкнехтом и Р. Люксембург, во Франции — во главе с Ж. Жоресом, а также в других странах твердо стояли на позициях пролетарского интернационализма и вели мужественную, непримиримую борьбу против надвигающейся угрозы мировой войны. Однако группы левых были еще очень немногочисленными, они организационно входили в состав традиционных социал-демократических партий и не имели значительного влияния на массовое рабочее движение. Большая часть рядовых социал-демократов и беспартийных рабочих все еще шла за правоопптортунистическими лидерами. Засилье оппортунистов в западноевропейских социал-демократических партиях явилось причиной того, что рабочему классу не удалось помешать империалистам развязать мировую войну.

Только левое крыло Интернационала, в авангарде которого выступала партия большевиков во главе с В. И. Лениным, оказалось последовательным борцом против милитаризма и угрозы войны. Большевики вели активную борьбу против надвигающейся войны как на международной арене, так и внутри страны. Используя легальные и нелегальные средства борьбы, большевики развернули в массах широкую антивоенную пропаганду. Открытая антимилитаристская пропаганда велась на страницах большевистских газет. “Правда” и другие органы большевистской печати из номера в номер публиковали материалы, раскрывающие классовую сущность внешней политики империалистических держав, публиковали статьи, рассказывающие рабочим о тяжелом бремени вооружений. Предупреждая рабочих о близкой опасности войны, “Правда” призывала их к сплочению в борьбе против [93] этой опасности. Большевики уделяли большое внимание антивоенной пропаганде в армии и на флоте. В воинских частях вели в то время революционную работу многие большевики{242}.

Большевики пользовались любой возможностью для антивоенных выступлений. “Правда” регулярно выступала со статьями против гонки вооружения в России. С думской трибуны рабочие депутаты решительно протестовали против военных ассигнований, открыто клеймили агрессивную внешнюю политику царизма. В июне 1913 г. в Думе с решительным отказом голосовать за военные кредиты выступил депутат-большевик А. Е. Бадаев. С думской трибуны он заявил: “В полном согласии с социал-демократами других стран мы заявляем, что будем бороться всеми доступными нам способами против всяких международных авантюр и постоянного увеличения вооружения...”{243}. Ленин требовал от большевистской фракции IV Государственной думы (А. Е. Бадаев, Г. И. Петровский, М. К. Муранов, Ф. Н. Самойлов, Н. Р. Шагов) не ограничивать антимилитаристскую пропаганду стенами Государственной думы, а сочетать ее с революционной работой в рабочих массах.

Выполняя указания В. И. Ленина, депутаты-большевики проводили большую работу на промышленных предприятиях среди рабочих масс, призывая к борьбе с военной опасностью. В официальном заявлении, сделанном А. Е. Бадаевым от имени партии большевиков, говорилось: “Рабочий класс будет бороться всеми силами против войны. Война не в интересах рабочих. Наоборот, всем своим острием она направлена против рабочего класса всего мира... “Война войне” — вот наш лозунг. За этот лозунг мы, действительные представители рабочего класса, будем бороться”{244}.

Действия большевиков — депутатов Государственной думы — быстро становились известными широким рабочим массам, использовались в агитационной работе, направленной против войны. В. И. Ленин с гордостью отмечал невиданное еще в международном социализме использование парламентаризма революционной социал-демократией{245}.

В предвоенные годы партия большевиков, В. И. Ленин вели последовательную борьбу против милитаризма и надвигающейся угрозы мировой войны. Когда в апреле 1914 г. в связи с ростом военной опасности польский журналист А. Майкосен спросил В. И. Ленина: “Вы жаждете конфликта?”, то В. И. Ленин ему ответил: “Нет, я не хочу его. Почему я должен был бы его хотеть? Я делаю все и буду делать до конца, что будет в моих силах, чтобы препятствовать мобилизации и войне. Я не хочу, [94] чтобы миллионы пролетариев должны были истреблять друг друга, расплачиваясь за безумие капитализма. В отношении этого не может быть недопонимания. Объективно предвидеть войну, стремиться в случае развязывания этого бедствия использовать его как можно лучше — это одно. Хотеть войны и работать для нее — это нечто совершенно иное”{246}.

Основная масса рабочего класса России не поддалась волне шовинизма, захлестнувшей в июле — августе 1914 г. страны Европы. Разоблачая милитаризм, большевики стремились довести до сознания рабочего класса ту мысль, что избавиться от милитаризма и угрозы войны можно только путем свержения буржуазного строя. Антивоенная пропаганда большевиков была тесно связана с общей революционной пропагандой среди рабочих и дала свои плоды, в годы войны способствовала революционному выходу России из мировой бойни. “Нелегальная Российская социал-демократическая рабочая партия, — писал Ленин, — исполнила свой долг перед Интернационалом. Знамя интернационализма не дрогнуло в ее руках”{247}.

* * *

Первая мировая война возникла в результате обострения противоречий между главнейшими капиталистическими странами в их борьбе за рынки сбыта и источники сырья, за передел мира. По определению Ленина, эта война “была с обеих сторон империалистской (т. е. захватной, грабительской, разбойнической) войной, войной из-за дележа мира, из-за раздела и передела колоний, “сфер влияния” финансового капитала”{248}. Немалую роль в развязывании войны сыграла политика империалистов, направленная на то, чтобы отвлечь рабочий класс от борьбы за свое социальное освобождение.

В авангарде борьбы против милитаризма и войны находился рабочий класс. Наиболее последовательную и непримиримую борьбу в этом направлении вели русские большевики во главе с В. И. Лениным. [95]

В. И. Виноградов

Глава вторая. Вооруженные силы