Медицина как власть

Тот факт, что интерес к тематике здоровья простирается далеко за рамки медицины, ни в коей мере не означает, будто роль медицины в современном обществе уменьшается. Скорее напротив — никогда в истории она не была столь велика, как в наши дни. Медицина и ее служители обладают немалой — и неуклонно растущей — властью над людьми. И власть эта обусловлена не толь ко тем, что медицина обретает все новые возможности сохранять и восстанавливать здоровье, продлевать жизнь людей; что биомедицинские науки стали самой обильно подкармливаемой сферой исследовательской деятельности; что, как порой констатируют, врач нередко узурпирует сегодня ту роль, которая прежде отводились священнику, выступая главным советчиком по самым интимными самым жизненно важным вопросам, предписывая своим пациентам детальнейшие регламенты. Все отмеченное, между прочим, является еще одним показателем того же — меняющегося восприятия людьми такой ценности, как здоровье.

Но наряду со всем этим медицина обладает и поистине магической силой, проистекающей из того, что она наделена правом именовать явления, обладающие фундаментальной значимостью для человеческого существования. Эта власть именования есть не что иное, как отражение нормирующего характера медицины в отношении человеческого здоровья. В русском языке мы используем одно и то же слово «болезнь» для двух понятий, которые, например, в английском выражаются разными словами. С одной стороны, под болезнью можно понимать «illness» — то, что переживается субъективно как недомогание, боль и т.п. С другой стороны, болезнь можно истолковывать и как «disease» — то, что определяется объектив но — обнаруживается путем обследований, анализов, примене 81ния специальных методов диагностики и т.п. Прогресс медицины ведет к тому, что люди, даже если они не чувствуют себя больными, будут склонны доверяться авторитету врача, выступающего от лица объективного знания. И напротив, человека, несмотря на все его жалобы, сочтут здоровым, коль скоро объек тивно болезнь никак не обнаруживается. Уже здесь проявляется эта нормирующая власть медицины.

Но она может простираться и намного дальше, когда именованием какого то свойства или признака как симптома, как проявления болезни стигматизируются целые социальные группы. Так, в США во времена рабства предлагалось считать рабов негров, бежавших на север, больными «драпетоманией» (манией бегства), а тех, кто не был склонен добросовестно трудиться на плантации — больными «дизэстезией эфиопис», или «тупоумием и пониженной чувствительностью тела» (18, р. 1105).Или другой, намного более близкий нам, пример: именование «вялотекущая шизофрения», изобретенное в советской психи атрии, выступало как диагноз, позволявший подвергать человека принудительному лечению.

Наконец, еще один, более свежий пример. Характерное письмо читателя, опубликованное в «Известиях» 22 декабря 1999 г., я позволю себе процитировать почти полностью: «Алкоголизм и наркомания уже признаны болезнями, причем трудноизлечимыми. Почему же не признать болезнью (причем официально) и курение? Кто-то скажет: наивная идея! Разве что то изменится? Да, изменится! не сразу, но изменится! Это поможет каждому курильщику осознать, что он болен опасной болезнью табакоцитом (или никотинитом — очень важно, чтобы болезнь имела название!). И в обществе произойдет четкое разделение людей на два класса: здоровых и больных. И ребенок узнает, что его папа болен, что болен его учитель...»

Это, на мой взгляд, блестящий пример, ярко демонстрирующий механику того, как именование, которое предлагается освятить авторитетом медицины, может стать источником власти не только для стигматизации, но и для того, чтобы манипулировать людьми (разумеется, для их же блага!). Достаточно определить нечто как болезнь, чтобы они ощутили себя париями.

Следует, впрочем, подчеркнуть, что сам прогресс медицины подчас ведет к возникновению таких ситуаций, когда бывает труд но провести грань между тем, что действительно направлено на сохранение или восстановление здоровья, и тем, что диктуется экстрамедицинскими соображениями. Происходящая сегодня генетизация медицины сулит не только коренное изменение наших представлений о природе болезней и путях их излечения, но и возможности таких вмешательств в телесность человека, при знание которых медицинскими или немедицинскими будет во многом определяться социальными конвенциями.

* * *

Во все времена люди воспринимали здоровье как нечто обладающее, помимо всего прочего, и ценностной значимостью, хотя ценность здоровья в разные эпохи мыслилась в кардинально различных формах. То, что отличает наше время и что, вероятно, в будущем проявится еще более отчетливо, связано с пониманием здоровья не только в негативном плане, как «здоровья от» — в смысле свободы от болезни, но и как «здоровья для» — в смысле тех возможностей действовать, реализовывать себя, которые открыты человеку, поскольку он здоров. Здоровье при этом выступает не просто как нечто безмерное, но как то, что соотносимо с возможностями и способностями человека, что соопределяется ими.

Между понятиями здоровья и болезни, таким образом, нет абсолютного разрыва. Анализируя с этой точки зрения знаменитое Возовское определение здоровья как «состояния полно го физического, психического и социального благополучия, а не только отсутствия болезни или физических дефектов»,Д. фон Энгельгардт справедливо замечает: «Это определение, взятое в общем виде, ограничено, поскольку оно резко противопоставляет здоровье и болезнь и преувеличенно оценивает здоровье. Существуют разумные основания считать, что здоровье может рассматриваться и как способность переносить трав мы, физические недостатки и приближение смерти и успешно интегрировать все это в свою жизнь» (17, р. 1091).Нынешний акцент на здоровом образе жизни отражает то обстоятельство, что, видимо, никогда ранее человек не был столь близок к тому, чтобы стать хозяином своего здоровья. И чем более он в состоянии контролировать свое здоровье, тем более он может воспринимать себя как существо автономное, самодостаточное и свободное. Но, обязывая сам себя вести здоровый образ жизни, т.е. контролировать свое здоровье, человек возлагает на себя и соответствующую ответственность за свой выбор. Некоторое время назад в прессе сообщалось о подростке с врожденными дефектами, который выдвинул судебный иск против собственных родителей за то, что они родили его и тем самым обрекли на нездоровье. При всей парадоксальности этой ситуации, которая находится где то на грани нашего воображения, стоит отметить следующее. Вполне можно предположить, что мотив иска был примерно таким: подросток выражал про тест против того, что родители своевременно не обеспокоились обеспечением для него той же свободы от телесных ограничений, которой пользуются все вокруг. Он, таким образом, нисколько не имея на то намерений и будучи лишен выбора, оказался заключенным в сковывающей его телесной оболочке, за что и намеревался возложить ответственность на родителей. Возможности выбора, открытые человеку постольку, поскольку он здоров, не только возлагают на него ответственность. В качестве обратной стороной медали уже начинает прорисовываться то, что в определенных случаях, когда есть основания подозревать наличие связи между данным заболеванием и не правильным образом жизни, больного воспринимают не с со чувствием, а с осуждением. Соответственно по мере прогресса биомедицинских наук, непрестанно накапливающих новые и новые знания о причинах болезней, все чаще будут встречаться ситуации, когда больному придется испытывать чувство вины за свою болезнь.

И последнее. Открывающиеся сегодня широкие возможности для человека быть хозяином своего здоровья легко могут оборачиваться своей противоположностью, когда забота о собственном здоровье порабощает человека, так что оказывается не«здоровье для человека», а «человек для здоровья». И это — один из соблазнов, которые несет в себе тенденция восприятия здоровья как одной из высших ценностей.