2. Преступник как множественная личность

Что непонятно в поведении наших героев, так же как непонятно это по отношению к сотням тысяч, если не миллионам современных преступников. С одной стороны, они вроде бы не безумны, и в обычной жизни мало чем отличаются от остальных людей, с другой – убийцы (насильники и прочее). Если они нормальные люди, то, как могли убить? Не так давно по ТВ был показан страшный сюжет. Вполне нормальный по обычным меркам человек, «хороший производственник и товарищ» (будем так его дальше и называть), выкопал на своем огороде глубокий погреб, замаскировал и оборудовал его по последнему слову техники, затем поймал двух девушек и много лет держал в своей тюрьме и насиловал. При этом с точки зрения психиатров, он вполне вменяем, понимал, что делает, может отвечать за свои поступки перед судом.

Понятно, когда так ведет себя Миллиган: учится и хорошо относится к людям одна его личность, а грабит, пьет, принимает наркотики и насилует – другая. А Пьер Ривьер и Раскольников, а тысячи современных убийц, ведь у них вроде бы одна личность. Но может быть тоже не одна? Может быть, убивает один Раскольников, а помогает людям – другой? Заметим, у Билли Миллигана все его личности в определенном смысле самостоятельны и независимы. Хотя Артур постоянно претендует на главенство и управление, но любая личность Миллигана может украсть у него время или на время усыпить. К тому же доводы одних личностей Миллигана не действуют на других. Но, не так ли и у Раскольникова? Доводы его «светлой» личности, мало влияют на «темную», да и в содеянном преступлении он, по сути, не раскаивается. Вспомним разговор Раскольникова с сестрой, предшествующий в конце романа, его решению отдать себя правосудию:

«- Поздно, пора. Я сейчас иду предавать себя. Но я не знаю, для чего я иду предавать себя...

Крупные слезы текли по щекам ее.

- Ты плачешь, сестра, а можешь ты протянуть мне руку?

- И ты сомневался в этом?

Она крепко обняла его.

- Разве ты, идучи на страдание, не смываешь уже вполовину свое преступление? - вскричала она, сжимая его в объятиях и целуя его.

- Преступление? Какое преступление? - вскричал он вдруг, в каком-то внезапном бешенстве, - то, что я убил гадкую, зловредную вошь, старушонку процентщицу, никому не нужную, которую убить сорок грехов простят, которая из бедных сок высасывала, и это-то преступление? Не думаю я о нем и смывать его не думаю. И что мне все тычут со всех сторон: "преступление, преступление!" Только теперь вижу ясно всю нелепость моего малодушия, теперь, как уж решился идти на этот ненужный стыд! Просто от низости и бездарности моей решаюсь, да разве еще из выгоды, как предлагал этот... Порфирий!»¹¹.

Однако, как такое может быть. Разве человек может не замечать в себе наличие двух разных персон? Во-первых, отчасти, очень даже замечает, но объясняет это иначе. Мол, это такое состояние, смена настроения, противоречия характера и прочее. Во-вторых, как правило, у такого человека нет инстанции, в рамках которой эти персоны могут быть осмыслены и приведены к какой-то общей реальности. Действительно, хотя со временем Артур обнаружил разные личности своей «семьи» и даже познакомился с ними, а они друг с другом (правда, не все со всеми), но Артур, так же как и Рейджен все же не смогли стать для семьи безусловными авторитетами. Ни Артур, ни Учитель, ни разбуженный психиатрами Билли так и не смогли задать реальность и ценности, обеспечивавшие согласованное и определенное поведение личностей Билли. Такая же картина была характерна для Раскольникова и Пьера: их поведение определялось то одной личностью, то другой (отсюда постоянная смена настроения, решений и поступков), а в целом у них отсутствовала инстанция, позволяющая привести их личности и поступки к одному «знаменателю».

Но тогда возникает следующий вопрос: а как происходит переключение с одной личности на другую? У Миллигана здесь работает тендем «ситуация – сон», а у обычных людей? Действительно, вспомним, потребность в смене личностей у Билли обусловлена сменой ситуации, а в качестве механизма выступает сон (чтобы перейти от одной личности к другой, он обязательно должен заснуть)¹². Анализ поведения преступников показывает, что для переключения с одной личности на другую, они пользуются средствами, которые выработала культура, а именно, прибегают к алкоголю, наркотикам, строят особые рассуждения, реализуют специальные формы поведения («заводят себя») и прочее. Например, Раскольников и Пьер проводят сложные рассуждения, оправдывающие дозволенность и даже необходимость убийства.

«Одним словом, - говорит Родион в разговоре с Порфирием Петровичем и Разумихиным, - я вывожу, что и все, не только чуть-чуть даже способные сказать что-нибудь новенькое, должны, по природе своей, быть непременно преступниками, - более или менее, разумеется. Иначе им трудно выйти из колеи, а оставаться в колее они, конечно, не могут согласиться, опять-таки по природе своей, а по-моему, так даже и обязаны не соглашаться... Преступления этих людей, разумеется, относительны и многоразличны; большей частию они требуют, в весьма разнообразных заявлениях, разрушения настоящего во имя лучшего... Впрочем, тревожиться много нечего: масса никогда почти не признает за ними этого права, казнит их и вешает (более или менее) и тем, совершенно справедливо, исполняет консервативное свое назначение, с тем однако ж, что в следующих поколениях эта же масса ставит казненных на пьедестал и им поклоняется (более или менее)»¹³.

(Позднее Раскольников говорит Соне следующее): "Потом я узнал, Соня, что если ждать, пока все станут умными, то слишком уж долго будет... Потом еще узнал, что никогда этого не будет, что не переменятся люди, и не переделать их никому, и труда не стоит тратить! Да, это так! Это их закон... Закон Соня! Это так!.. И я теперь знаю, Соня, что кто крепок и силен умом и духом, тот над ними и властелин! Кто много посмеет, тот у них и прав. Кто на большее может плюнуть, тот у них и законодатель... власть дается только тому, кто посмеет наклониться и взять ее. Тут одно только, одно: стоит только посметь!»¹⁴.

Но, конечно, «двойственность» (множественность) личности преступника – только одна особенность его натуры. Можно указать и другие. Так, первое, что бросается в глаза, размышляя о случае с Пьером Ривьером, - его одиночество, замкнутость в собственном мире. Такое ощущение, что у Пьера нет родителей, братьев, сестер, нет друзей, что люди, его окружающие, подобны теням в подземном царстве Аида, а ведь это не так. Но для Пьера, действительно, все эти люди и родные существуют лишь как материал его мыслей, как повод для его переживаний. Мы помним, что и Билли Миллиган жил в собственном мире, мало связанным с обычным. В меньшей степени, но все же характерно подобное направление развития и для Родиона Раскольникова. Он тоже все проживает в себе, носит в себе целый мир мыслей, желаний, страданий. К подобным мыслям относится, например, его теория о гениальных или необыкновенных людях, которые создают новое и поэтому могут нарушать законы, имеют, как говорит Раскольников "право на преступление". Гениальность и исключительность таких людей одновременно обрекает их на одиночество, о чем Раскольников прямо не говорит, но что он явно подразумевает.

Именно подобную, свободную и одинокую личность Михаил Бахтин имеет в виду в своих учениях.

«В романе Достоевского, - пишет он, - нет причинности, нет генезиса, нет объяснений из прошлого, из влияний среды, воспитания и пр. Каждый поступок героя весь в настоящем и в этом отношении не предопределен; он мыслится и изображается автором как свободный»¹⁵.

По Достоевскому и М.Бахтину поведение и поступки человека определяются не его прошлым и влиянием Социума или социальным взаимодействием, а только индивидуальностью (личностью) этого человека, которому противостоят в диалоге другие такие автономные и свободные личности.

«Рядом с самосознанием героя, вобравшим в себя весь предметный мир, в той же плоскости может быть лишь другое сознание, рядом с его кругозором - другой кругозор, рядом с его точкой зрения на мир - другая точка зрения. Всепоглощающему сознанию героя автор может противопоставить лишь один объективный мир - мир других равноправных с ним сознаний¹⁶.

К современной ему психологии - и в научной и в художественной литературе и в судебной практике - Достоевский относился отрицательно. Он видел в ней уничижающее человека овеществление его души, сбрасывающее со счета ее свободу, незавершимость и ту особую неопределенность - нерешенность, которая является главным предметом изображения у самого Достоевского: ведь он всегда изображает человека на пороге последнего решения, в момент кризиса и незавершенного и непредопределимого - поворота его души»¹⁷.

Интересно, что Достоевский, создавая свои образы человека, очень близко подошел к пониманию последнего как множественной личности. Действительно, если в человеке борются и сменяют друг друга две или больше личности, и, что принципиально, нет объемлющей, судящей инстанции, придающей реальность отдельной личности и ее поступкам, то поведение в целом становится незавершенным и неопределенным.

Окукливание личности в себе плюс неблагополучность человека (неразрешимые проблемы, невозможность реализации своих устремлений и т.п.), плюс фантазии и размышления, так сказать, забравшие себе всю реальность, рано или поздно могут привести к формированию такого мироощущения, в котором становится оправданным преступление. Пьера его размышления и фантазии приводят к убеждению, что он великий человек, призванный отомстить за отца, что человеческие законы не для него. Сходные мысли мы видим у Раскольникова.

В теоретическом плане подобное развитие событий можно осмыслить на основе представлений М.Бахтина о герое Достоевского как идеологе. М.Бахтин, в частности, пишет:

«Всем ведущим героям Достоевского, - пишет М.Бахтин, - дано "горняя мудрствовати и горних искати", в каждом из них "мысль великая и неразрешимая", всем им прежде всего "надобно мысль разрешить". И в этом-то разрешении мысли (идеи) вся их подлинная жизнь и собственная незавершенность. Другими словами, образ героя неразрывно связан с образом идеи и неотделим от него. Мы видим героя в идее и через идею, а идею видим в нем и через него.

Все ведущие герои Достоевского, как люди идеи, абсолютно бескорыстны, поскольку идея действительно овладела глубинным ядром их личности. Эта бескорыстность не черта их объектного характера и не внешнее определение их поступков, - бескорыстие выражает их действительную жизнь в сфере идеи (им "не надобно миллионов, а надобно мысль разрешить"); идейность и бескорыстие как бы синонимы. В этом смысле абсолютно бескорыстен и Раскольников, убивший и ограбивший старуху процентщицу, и проститутка Соня, и соучастник убийства отца Иван; абсолютно бескорыстна и идея "подростка" - стать Ротшильдом»¹⁸.

Вернемся еще раз к обоим случаям убийства. Спрашивается, каковы их мотивы? Безусловно, не нажива, а прежде всего возможность реализации личности, охваченной маниакальными или героическими идеями и замыслами. Достоевский, сообщая о романе, пишет "о необыкновенной шаткости понятий, подвигающей на ужасные дела". Но думается, дело не только в этом. В современной культуре с ее культом личности, с пошатнувшейся моралью, с подозрительным смешением вымысла и действительности оценка того, что дозволено и полезно, и того, что не дозволено и вредно, предельно затруднены. Тем более, если как у Пьера Ривьера или Раскольникова единственные путеводители в жизни - рассудок и воображение. Если нет Бога, если общество постоянно рождает Бонапардов, которым все позволено (вспомним фразу, брошенную Раскольникову Порфирием: "Ну, полноте, кто же у нас на Руси себя Наполеоном теперь не считает?"), то почему спрашивается нельзя убить другого, особенно с лучшими намерениями, например, для всеобщего блага или возвышенного дела?

Интересно, что и Рейджен оправдывает свои грабежи «добрыми делами». Например, увидев парализованную девочку, не имевшую кресло-коляску и детские ножные скобы, он залезает ночью в магазин и крадет эти предметы, чтобы затем бесплатно подарить их девочке (365-366). Оказавшись без работы и денег, и понимая, что маленьким членам «семьи» (Кристин, Дэвиду, Кристоферу, Дэнни) нужна еда и зимняя одежда, Рейжден идет грабить женщин, оправдывая свой поступок заботой о малышах (именно тогда, воспользовавшись грабежами, Адалана крадет у него время и насилует трех девушек (378).

Заметим, определенную роль в подобном развитии событий сыграли современные формы судов, особенно суд присяжных. Встав на позицию защиты прав личности и демократического судопроизводства в лице непрофессионалов, присяжные и защита задались целью понять, а иногда и оправдать преступника, они смогли войти в его положение, вместе с ним пережить и "прожить" события и обстоятельства, приведшие к преступлению. Заимствуя позицию личности преступника, присяжные невольно отождествляются с ним, отчасти теряют почву, на которой можно твердо стоять в нравственном отношении.

К тому же понять, что произошло на самом деле, в подобных случаях часто просто невозможно. Например, кто такой Пьер Ривьер: чудовищный злодей, ради славы и реализации своей личности убивший собственный родных, или психически больной человек (ведь убить собственную мать, сестру и брата здоровый человек вроде бы не может), или преступник, маскирующий свое преступление с помощью болезни? Для всех трех трактовок (оценок) в данном случае мы имеем практически равноценные основания. К сожалению, в современной культуре правосудие все чаще сталкивается с подобными случаями, когда, с одной стороны, нельзя понять, что произошло на самом деле (поскольку все версии примерно равноценны), а, с другой - вполне можно понять преступника, влезть в его шкуру, так как общество как бы сочувствует каждому человеку и, кроме того, оно уже не в состоянии четко провести границу между социальной (и психической) нормой и патологией.

Сегодня криминологи ищут объяснение преступной личности и поведения не в физиологии и психиатрии, как это имело место в ХIХ веке, а в социальной психологии и психологических теориях личности. Более того, многие из них склоняются к мысли, что преступник - это не какая-то особенная дефектная личность, а одна из возможных линий развития событий. "Противоправное поведение, - пишет Г.Шнайдер, - имеет гораздо больший размах, нежели это отражается в официальной уголовной статистике. Большая часть уголовно наказуемых деяний, остающихся в сфере скрытой преступности, носит характер мелких преступлений (в действительности количество преступлений, отмечает Шнайдер двумя страницами ниже, более чем в два раза превышает то, что фиксируют официальные органы, В.Р.). Акты вандализма, магазинные кражи, нанесение телесных повреждений совершаются хотя раз в жизни почти каждым подростком мужского пола... Не существует деления людей на правонарушителей и законопослушных граждан, на преступников и непреступников. Такая дихотомия является сверхупрощением"¹⁹.

Соглашаясь в принципе со Шнайдером, все же хочу отметить, что проблема остается. Спрашивается, например, можно ли считать убийц или насильников нормальными людьми? Или почему все-таки люди, вроде бы прекрасно осведомленные о возможных последствиях преступных действий, все же идут на преступления? Как будто они забывают в этот период, что такое преступление и к чему оно может привести. Нет, формально они это помнят, но почему-то не относят к себе. Будем подобную амнезию в дальнейшем называть «символической».

Современные исследования показывают, что преступник (как и всякий другой человек) действует в пространстве трех координат: в пространстве своей личности (реализации ее желаний, потребностей, форм и способов поведения и т.п.), в своеобразном правовом пространстве (знание законов, запреты и табу в обществе, страх перед наказанием и т.п.) и в пространстве своего воображения (замыслы разрешения своего неблагополучия и проблем, переживание происходящих при этом событий и т. д.). К сожалению, в силу кризиса современной культуры и некоторых особенностей развития новоевропейской личности (ее прав, эгоцентризма, понимания условности общественного бытия) для многих людей нашего времени правовое пространство и его законы воспринимаются как достаточно условная (почти игровая) реальность. Тем более, если речь идет о личности неблагополучной. Подобный человек вообще склонен рассматривать право и законы, как произвольные, выдуманные, сковывающие свободу.

Заканчивая этот сюжет, хочу обсудить вопрос о том, каким образом у преступника может появиться две или больше личности. Вот один из возможных сценариев.

При наличии рассмотренных здесь предпосылок (одиночество, семейное неблагополучие, неразличение вымысла и реальности и прочее), у человека может возникнуть идея решить свои проблемы с помощью противоправных действий. Этот пункт, вероятно, и можно считать первым этапом процесса кристаллизации противоправного поведения. Подобная мысль может быть навеяна прочитанной литературой, более широко СМИ, примерами других значимых людей или изобретена самостоятельно (последнее, конечно, бывает значительно реже). На основе данной мысли (идеи) начинает формироваться, во-первых, замысел преступного деяния и далее идет разработка этого замысла, во-вторых, особая реальность, назовем ее условно "противоправной". Сначала эта реальность может строиться как в значительной мере "виртуальная" (как фантазия, сочинение на интересующую тему), но в дальнейшем она все более и более ощущается как реальность, как возможное развитие событий.

Заметим, если преступление является случайным и единичным проступком, а общая жизнь человека связана с нормальными занятиями, то его личность может сохраниться неизменной, недеформированной, хотя, возможно, душа человека становится травмированной. Другое дело, если противоправные действия постепенно становятся основным занятием человека, то есть он становится профессиональным преступником. В этом случае на основе противоправных действий начинают складываться новые реальности, да и остальные претерпевают существенную трансформацию. Происходит не только построение новой картины мира (действительности), в которой преступления являются оправданными и даже необходимыми, но и переосмысливаются многие другие реальности. Человек по-новому начинает видеть свою и чужую жизнь, человеческие отношения и поступки - все под углом оправдания своего и чужого преступного поведения. Другими словами, начинает складываться вторая личность. Процесс формирования преступной личности завершается тогда, когда преступления и связанная с ней картина действительности становятся непосредственными, полностью определяющими преступное поведение. Рождается множественная (двойственная) личность.

Здесь может возникнуть вопрос: разве двойственная и множественная личность - это одно и то же? В данном случае вроде бы автор говорил только о первом, почему же он так обобщает? Вопрос, законный. Я рассуждаю следующим образом. Почему возможен феномен двойственной личности? Не потому ли, в частности, что так же, как и в случае с Билли Миллиганом, с одной стороны, не складывается инстанция, позволяющая человеку судить и оценивать отдельные личности (приводить разные поступки и события к определенной реальности), с другой – не формируются устойчивые связи этой инстанции с социальностью, то есть поступки человека не получают общезначимую и приемлемую для общества санкцию и оценку. Но если это так, то неважно, сколько несовместимых форм множествености (личностей) реально имеет место; сегодня две, а завтра двадцать две.