Диалектика в философии Гераклита

Гераклит знаменит не только интересными и глубокими раз­мышлениями о первоначале. Еще более славен он как великий древнегреческий диалектик**. Те диалектические мысли и идеи, которые в зародыше и стихийно заключены в концепции перво­начала первых греческих философов, получают у Гераклита более четкую артикуляцию, дальнейшее развитие. Диалектика у Гераклита, как и у его предшественников, — это прежде всего констатация и фиксирование вечности происходящих в мире изменений. Мысль об изменениях, характерная для самых первых греческих филосо­фов, у Гераклита приобретает форму мысли всеобщей, т.е. философской идеи. Все изменяется, и изменяется постоянно; нет предела изменениям; они есть всегда, везде и во всем — вот что спрессова­но в знаменитой краткой формуле, приписываемой Гераклиту: „Все течет, все изменяется". Какой бы простой и банальной ни казалась эта формула человеку сегодняшних дней, необычной, новаторской и мудрой она выглядела тогда, когда впервые в емкой, обобщенной форме представила результаты тысячелетних наблюдений, разду­мий человека об окружающем мире и своей собственной жизни. Переход здесь весьма тонкий. Скажем, наблюдения за рекой легко могут склонить мыслящего человека к идее изменений. У Геракли­та же — река не более чем символ, благодаря которому понятным для людей способом утверждается всеобщая мысль. Такова же роль других гераклитовых символов — огня, войны (вражды) и др. Повязанность мысли Гераклита с символами, образами — специ­фическая черта его философии, да и всего древнегреческого любо­мудрия. Это диалектика изменений в образах и символах. Хотя мысль об изменении то и дело приобретает в фрагментах, приписы­ваемых Гераклиту, всеобщий, абстрактный характер, она объединя­ется с хорошо запоминающимися образами, делающими философ­скую мудрость живой, понятной. Например, солнце Гераклит характеризует как "новое ежедневно, но и всегда и непрерывно новое" (58 (а); 225). В другом случае Гераклит говорит: „На вхо­дящих в те же самые реки притекают в один раз одни, в другой раз другие воды" (40 (а); 209). Поэтому, согласно Гераклиту, в од­ну и ту же реку нельзя войти дважды.

Специфика диалектики Гераклита — еще и в том, что мысль об изменениях объединяется здесь с идеей единства и борьбы противоположностей. Предвестником такого подхода, как уже упо­миналось, был Анаксимандр. Гераклит как бы извлекает из недр внутренней логики первоначала только брезжившую идею единства и борьбы противоположностей и подробно, уже именно по-фило­софски, развивает ее. Идея Единого — и, стало быть, приведения к одному, к единству — соседствует с идеей раздвоения Единого, выделения из него противоположностей. "Выслушав не мою, но эту вот речь (Логос), должно признать: мудрость в том, чтобы знать все как одно", — говорит, согласно свидетельству Ипполи­та, Гераклит (26 (а); 199). Гераклит утверждает не просто сущест­вование противоположностей, но их неизбывность и всеобщность. Противоположности существуют везде. Эта идея воплощается у Гераклита в некоторой космической, но также в этической и эсте­тической формах. Ибо наличие противоположностей для Гераклита — основа и существования, и гармонии мира. Противоречивость сближает — таков гераклитовский парадокс.

Еще одна диалектическая идея — борьба, "вражда" противопо­ложностей. Гераклит был изобретателем идеи борьбы противоположностей как конструктивного философского начала. В изобра­жении Гераклита борьба, распря, война имеют глубинное отноше­ние к рождению, возникновению, расцвету, т.е. к самой жизни. "Должно знать, что война общепринята, что вражда — обычный порядок вещей... и что все возникает через вражду и заимообраз­но [= "за счет другого"]" (28 (а); 201). В этой связи Гераклит сно­ва вступает в полемику с Гомером: ведь тот, молясь, "чтобы 'вра­жда сгинула меж богами и меж людьми', сам того не ведая, накликает проклятье на рождение всех [существ]", "ибо они ро­ждаются в силу противоборства и противодействия..." (свиде­тельство и комментарий Плутарха — 28 (Ь3); 202).

Три основополагающие диалектические идеи, которые были выделены из корпуса гераклитовских фрагментов, внутренне связа­ны друг с другом, друг в друга переливаются, в чем также уже проявляется диалектика — в ее облике диалектики философских идей. Раз мы приняли, вместе с Гераклитом, идею-образ вечного изменения: в одну и ту же реку нельзя войти дважды, то логично сделать вывод в несколько иной форме: в ту же реку вступаем и не вступаем, существуем и не существуем. Одно состояние уступает место другому, "холодное нагревается, горячее охлаждается, влажное сохнет, иссохшее орошается" (42 (а); 214). Так идея все­общей изменчивости поворачивает к нам другой свой лик — она переливается в тезис о единстве противоположностей. Изменение и есть, по Гераклиту, совмещение крайностей — прежде всего существования и несуществования, но также уничтожения и воз­никновения. Ведь уничтожение одного есть возникновение другого.

Противоположности едины, неотрывны друг от друга. И эту неотрывность Гераклит пытается разъяснить и на трудных, непо­нятных, и на простых примерах. Он говорит об обычных людях: „Они не понимают, как враждебное находится в согласии с собой: перевернутое соединение (гармония), как лука и лиры" (27 (а); 199). Есть очень много толкований этих гераклитовых образов. Вероятно, под "перевернутым соединением (гармонией) лука и ли­ры" он имел в виду то, что лук. и лира — противоположности: "вражда" и единство уничтожения, смерти и красоты; разъединяю­щей войны, понимаемой в самом широком смысле — как вражда, распря, и единящей красоты, символизируемой образом лиры. Вме­сте с тем, каждая из этих вещей (лук и лира) — символы единства двух зримо соединенных друг с другом концов. Музыка, гармония рождается именно потому, что лира соединяет струны. Лук — изо­гнутая палка, у которой два конца соединены. Иными словами, лишь тогда, когда две как бы противоположные части соединяются вместе, и существуют предметы. (Свидетельство Порфирия: "...гар­мония натянута в противоположные стороны" и "стреляет из лука" посредством противоположностей. — 27 (е4); 200.) Пользуясь эти­ми наглядными образами, Гераклит и делает "зримой" идею раз­двоения единого и взаимодействия противоположностей. Есть и бо­лее "конкретные" толкования гераклитова образа лиры. Например, Платон считает (и к нему присоединяются многие авторы), что этот образ символизирует возможность гармонии низких и высоких звуков, которые, хотя и противоположны, мелодией могут быть приведены в гармоническое согласие (27 (Ь); 199).

В своде фрагментов Гераклита встречаются образы, связанные с техникой или наукой и символизирующие ту же идею. "У чесала путь прямой и кривой "один и тот же". Иными словами, "у орудия, называемого "улиткой" [= винтом], в мастерской валяль­щика вращение прямое и кривое, так как он идет одновременно вверх и по кругу" (32 (а);; 204). Та же идея заключена в фрагмен­те, связанном с геометрией: "...совместны у (окружности) круга начало и конец" (34 (а); 206). "...Начертив круг, начала не сыс­кать", — комментирует Псевдо-Гиппократ (34 (b); 206).

Диалектика входила в историю философии и культуры, а потом продвигалась вперед также и через рассуждения, которые де­монстрировали относительность представлений человека о мире и самом себе, ставили философов и интересующихся философией людей перед мировоззренческими, логическими, математическими парадоксами, загадками, противоречиями, трудностями. Ко времени Гераклита философия уже накопила немало таких пара­доксов, загадок. Подобные формы мысли — по мере развития фи­лософии они усложнялись и видоизменялись — были не только свидетельствами накопившихся в философском объяснении мира противоречий и затруднений, но и своего рода точками роста диа­лектики. Это в такой же мере относится к парадоксам Гераклита, апориям элейца Зенона и антиномия Канта.

Гераклит был отчаянным спорщиком. Слово "διαλέγόμαι" (спорю), пожалуй, ближе всего связано как раз с гераклитовской диалектикой. Кроме того, что Гераклит полемизирует с учениями предшественников, он в какой-то мере предчувствует, как бы "вычисляет" возможность зарождения такого способа философской мысли и публичного диалога, который несколько позже воплотится в первоначальных формах древнегреческой софистики. Предвосхи­щая мыслью что-то подобное софистике или, быть может, уже и наблюдая зарождение софистических парадоксов в практике древнегреческой жизни, всегда наполненной полемикой, Гераклит сам не только формулирует философские тезисы об относитель­ности, субъективности мнений, принципов, ценностей, но, предвидя их возможную разрушительную силу, все же ставит в зависимость от нетленных для него идей логоса, истины, единства, добра и красоты. Иногда эта черта гераклитовской диалектики не принима­ется в расчет. В таких случаях из Гераклита как бы делают гла­шатая древнегреческого релятивизма. Основанием для такого под­хода служат некоторые фрагменты эфесского мыслителя, которые, однако, вырываются из более широкого контекста и отделяются от целостности его философии.

Гераклит в своих сочинениях, если судить по некоторым из сохранившихся фрагментов, настраивал на готовность к познанию неожиданного, скрытого, обескураживающего и парадоксального. "Не чая нечаянного, не выследишь неисследимого и недоступного", — говорил, по свидетельству Климента Александрийского, Герак­лит (11; 193). "Нечаянным" же могло казаться и то, что при­вычные греку житейские знания и понятия, согласно которым раз­личные качественные состояния несовместимы друг с другом. Ге­раклит находит возможным соединить их с противоположностями. Отличается ли чистая вода от грязной? Может ли одна и та же во­да в одно и то же время быть и чистой, пригодной для жизни и для питья, и грязной, для всего этого непригодной? Грек, скорее всего, уверенно и однозначно отвечал на подобные вопросы отри­цательно, да еще, наверное, дивился, почему кому-то приходит в голову их задавать. А у Гераклита наготове был неожиданный, па­радоксальный положительный ответ: „И грязное и чистое, говорит [Гераклит], — одно и то же, и пригодное и непригодное для питья — одно и то же. «Море, — говорит, — вода чистейшая и грязней­шая: рыбам — питьевая и спасительная, людям — негодная для питья и губительная*" (35 (а); 206). (Конечно, такое можно было уверенно утверждать в эпоху, когда моря еще не сделались, как в наше время, губительными и для рыб!) Так, сталкивая обыденное сознание с философскими парадоксами, Гераклит снова и снова отстаивал идею единства, тождества противоположностей. Польза или вред чистой, казалось бы, только живительной или только губительной грязной воды оказывались относительными. Гераклит напоминал и о других примерах: "...свиньи грязью наслаждаются больше, чем чистой водой" (36 (а1); 206); "...птицы моются пылью" (36 (с1); 208); "ослы солому предпочли бы золоту"(37 (а); 208); быки чувствуют себя счастливыми, когда находят в корме горькую траву вику (38 (а); 208)" и т.д.

Прекрасное или безобразное могут совмещаться в одной и той же вещи, в одном и том же состоянии, человеке и т.д., в зависимо­сти, так сказать, от точки отсчета. Сказанное верно и в отношении жизни и смерти, рождения и гибели. Чтобы убедиться в этом, лю­дям достаточно поразмыслить о самих себе. "Рожденные жить, они обречены на смерть (а точнее, на упокоение), да еще оставляют детей, чтобы родилась [новая] смерть" (99 (а); 246). Желая упо­добить смену человеческой жизни смертью превращениям "мерами вспыхивающего" и "мерами угасающего" огня, Гераклит изрекает: „Человек — свет в ночи: вспыхивает утром, угаснув вечером. Он вспыхивает к жизни, умерев, словно как вспыхивает к бодрство­ванию, уснув" (48 (а); 216). Смерть одного состояния — момент рождения чего-то другого. Этот парадокс помогает подтвердить идею взаимопревращения тел, состояний, стихий, в свою очередь питающую идею бесконечности изменений. "Душам смерть — во­ды рожденье, воде смерть — земли рожденье..." (66 (а); 229). Мысль древних о взаимопревращениях, переливах друг в друга противоположных вещей, состояний, стихий Гераклит, таким обра­зом, тоже предпочитал зафиксировать в виде диалектического парадокса. Казалось бы, что может быть несовместимее, чем Солн­це и ночь? Если светит Солнце, то это заведомо значит, что нет ночи. Однако и здесь Гераклит заготовил свой парадокс: „Не будь Солнца, мы бы не знали, что такое ночь" (60 (0); 226).

Парадоксы, загадки, ирония Гераклита всегда побуждали к спорам и поиску разгадок. Так, эфесский мыслитель изрек, что Солнце, которое "правит космосом", "шириной [всего лишь] в ступню человеческую" (57; 224). Загадка тут в том, что другие фрагменты из Гераклита свидетельствуют о его "почтительном" от­ношении к Солнцу как главному среди небесных тел. "Солнце же, будучи их эпистатом [распорядителем] и судьей, дабы опреде­лять, регулировать, знаменовать и объявлять перемены и време­на года, которые все порождают..." (64 (а); 228). Почему же судья, распорядитель, правитель космоса так иронически "уни­жен": шириной он всего лишь в человеческую ступню? Через пара­докс — Солнце и вознесено над миром, человеком, и приближено к ним — Гераклит утверждает по крайней мере две важнейшие фило­софские идеи. Во-первых, при всем "привилегированном" положе­нии Солнца в космосе не дано ему нарушить естественный порядок Вселенной, что, собственно, разъясняет сам Гераклит: Солнце "не преступает положенных границ, ибо если оно <преступит> должные сроки, его разыщут Эринии, <союзницы Правды" (57; 224. 52; 220). Во-вторых, величина Солнца тут поставлена в рамки человеческого видения и наблюдения, субъективных мерок жизне­деятельности человека, борьбы таких противоположностей, как размышление и чувственное наблюдение. Об этом верно сказал Се­нека, комментируя интересующий нас гераклитовский фрагмент: „Хотя разум доказывает, что Солнце больше Земли, взор наш со­кратил его до таких размеров, что мудрые мужи утверждали, буд­то оно величиной в ступню" (57 (d); 225).

Аристотель считал, что гераклитовская диалектика оказала огромное влияние на Платона. Трудно не верить Аристотелю — ведь он был учеником Платона. В интеллектуальной судьбе многих последующих философов, причем таких несхожих, как Гегель и Ницше, можно обнаружить глубокое воздействие гераклитовских идей и образов. Итак, непреходящая заслуга Гераклита в том, что он, представив мир множественных, смертных вещей, человеческий мир подвижным, изменчивым, текучим, разделенным на противо­положности, в то же время удержал идею единства и закономерно­го порядка в неизмеримом, всегда задающем загадки, до конца не познанном и непознаваемом космосе.

Иначе обстояло дело в философии элеатов — тоже великой своими открытиями, интеллектуальными новшествами. Именно она вывела античную мысль к одной из самых грандиозных идей — философской идее бытия. Но не смогла, натолкнувшись на глубочайшие мыслительные трудности противоречия, объединить бытие и движение.

Там же, с.79-89.