«Запущенные молодые»

В клиническом случае «делинквентная юность» считалась излечимой; в образовательном дискурсе девиантная молодежь становится культурно реабилитированной. «Лечение» формирует концептуальную и материальную связь между этими двумя дискурсивными конфигурациями, как в обучающих схемах откорректированных образовательных институтов, в программах социальной работы с молодежью, так и с точки зрения терапевтических интервенций. Результаты различных «лечащих» программ  были описаны в научных журналах, издаваемых клиническими психологами, работниками служб поддержки благосостояния, стажирующимися социальными работниками и чисто научными исследователями. Но дискурсы, касающиеся образования, обучения, клинической сферы и криминальности не обязательно находятся только между ясными институциональными или дисциплинарными границами.

Дискурс образования и обучения в наибольшей степени преобладает в текстах, которые описывают специфические технологии, «нацеленные» на «делинквентную» молодежь. Сами молодые люди не всегда выступают единственным фокусом подобного обучения, с  тех пор как происхождение их псевдодепривации понимается не только как их позиции в «неравной» или «лишенной» группе сверстников (или семейном прошлом). Клинический подход вместе с образовательным, подчеркивал потребность как в заботе, так и соответственно, в протекции трудной молодежи, которая подвержена постоянной опасности. Дискурс неприязни (недружелюбия) демонстрирует огромное количество зловещих историй об обработке, которой предполагали подвергнуть  делинквентную молодежь. Белые и черные молодые рабочие, особенно молодые мужчины, оставались фокусом подобных историй об исправительных институтах, которые по-прежнему играют  центральные роли в научных текстах о делинквентности.

Клинический дискурс отграничивается от различных психологических идей, которые выглядели в определенном смысле психологической смутой, поскольку в них просматривалась мысль о «нормальности», естественности периода делинквентности для молодых людей. Дискурс  неприязни проводит границу между склонностью к бунту, который  преподносится как нормальное состояние подростковости, и даже как неизбежный аспект ранней юности (особенно для молодых мужчин) и теми ее проявлениями, которые могут представлять опасность для общества.

(…)

«Мятежная молодежь»: дискурс неприязни

Один из наиболее важных дискурсов в литературе о «делинквентной» молодежи вращается вокруг ее криминальности и той атмосферы неприязни, в которой молодежь социально конструируется как «делинквентная» или девиантная в еще более угрожающих терминах. Этот дискурс объединяет различные элементы, которые концентрируют внимание на наиболее оригинальных историях о «делинквентности». Прежде всего: на проблемах влияния групп сверстников; на семейных формах, в которых они существуют и формируются; на социальной депривации и психологическом «отчуждении». «Склонность к бунту», которая как бы неизбежно играет одну из главных ролей в юношеском и подростковом возрасте, как раз и создает первоначальную связь с включением молодых людей в делинквентную активность и субкультуры. Отдавая должное концепции Дюркгейма об аномии и марксисткой концепции отчуждения, изучение юношеской мятежности внутри господствующей перспективы вращалось все-таки вокруг психологического измерения мятежности.

В этом контексте допускается, что «мятежная молодежь» (молодые мужчины — рабочие) может быть обучена тому, как правильно направлять свою потенциально разрушительную энергию в относительно приемлемые формы, к примеру, — в различные виды спортивных соревнований.