Ю.С.Степанов. В трехмерном пространстве языка

Нет ничего более естественного, как представлять себе язык в виде пространства или объема, в котором люди формируют свои идеи. Что это, метафора? Да, если мы хотим вообразить себе язык. Напротив, достаточно строгое представление, если мы хотим мыслить язык в терминах науки о знаковых системах, семиотики. В семиотике язык описывается в трех измерениях – семантики, си\нтактики, прагматики. Семантика имеет дело с отношениями знаков к тому, что знаки обозначают, к объектам действительности и понятиям о них. Синтактика – с отношениями знаков друг к другу. Прагматика (дектика) – с отношениями знаков к человеку, который пользуется языком. В своем реальном бытии язык равномерно развертывается в этих трех измерениях. (Нет необходимости говорить, что речь не идет о каком-то численном измерении, слово «измерение» здесь синоним слова «ось», «координата», «параметр». (…)

Сама трехмерность языка – главный источник языковых проблем для лингвистики, философии и искусства слова. Изучение языка в лингвистике, его осмысление в философии, его освоение в искусстве слова – более или менее одновременно и параллельно в этих областях – направляются также по трем названным осям. Но не по всем трем сразу.

По причинам, которые еще предстоит выяснить, в одну эпоху развивается одно направление, в другую – другое, в третью – третье. Можно сгруппировать различные подходы к языку в зависимости от предпочитаемого в них «измерения» как подходы семантические, синтактические, прагматические (дектические) – получится некая типология «философий языка» или «парадигм».

Термин «парадигма» употребил, по-видимому впервые, Т.Кун в начале 1960-х годов применительно к физике, понимая под ним общепризнанный образец постановки и решения научных проблем. Понятие, которое мы здесь связываем с этим термином, несколько иное, и возникло оно гораздо раньше. М.Борн уже в 1953 г. писал: «Я не хочу сказать, что (вне математики) существуют какие-либо неизменные принципы, априорные в строгом смысле этого слова. Но я думаю, что существуют какие-то общие тенденции мысли, изменяющиеся очень медленно и образующие определенные философские периоды с характерными для них идеями во всех областях человеческой деятельности, в том числе и в науке».

Итак, под «парадигмой» мы понимаем здесь господствующий в какую-либо данную эпоху взгляд на язык, связанный с определенным философским течением и определенным направлением в искусстве, притом таким именно образом, что философские положения используются для объяснения наиболее общих законов языка, а данные языка в свою очередь – для решения некоторых (обычно лишь некоторых) философских проблем; так же и в отношении искусства: направление в искусстве, прежде всего в искусстве слова, формирует способы использования языка, а последние накладывают свой отпечаток (обычно лишь в некоторой степени) на искусство. «Парадигма» связана с определенным стилем мышления в науке и стилем в искусстве. Понятая таким образом «парадигма» - явление историческое.

Выражение «философия языка» мы употребляем здесь как сининим к термину «парадигма». Это, следовательно, не обозначение течений или направлений в философии, а название некоторых взглядов на язык (связанных, однако, с теми или иными философскими течениями). Оно сформировалось в конце XVIII – нач. XIX в. в ряду таких выражений как «философия природы», «философия истории», «философия искусства», «философия права», для обозначения наиболее общих принципов устройства языка. Оно до сих пор в ходу среди лингвистов как в русском, так и в западноевропейских языках. (…)

В этой книге мы выделили три «парадигмы» в указанном выше понимании: I. С е м а н т и ч е с к а я п а р а д и г м а («философия языка» сводится в ней к «философии имени»). II. С и н т а к с и ч е с к а я п а р а д и г м а («философия языка» сводится к «философии предиката»). III. П р а г м а т и ч е с к а я (д е к т и ч е с к а я) п а р а д и г м а («философия языка» сводится к «философии эгоцентрических слов»). Вырисовывается еще некоторое количество межпарадигмальных периодов - XVII и XVIII вв. в первую очередь.

В общем, когда материал излагается таким образом, в истории «парадигм» («философий языка» и поэтик) проступает некоторая закономерность: язык как бы незаметно направляет теоретическую мысль (философов, размышляющих о языке) и поэтический порыв (художников слова) поочередно по одной из своих осей – сначала семантики, затем синтактики, и, наконец, прагматики и, завершив этот цикл, готов, по спирали, повторить его снова. Необходимо еще раз со всей определенностью подчеркнуть: язык не является источником развития философии или искусства, но он в определенной мере (которую не следует преувеличивать) «придает изгиб» линии их развития. Язык в этом утверждении понимается не как тот или иной отдельный, конкретный, национальный, этнический, или, как еще говорят, «идиоэтнический», язык, а как человеческий язык вообще, рассматриваемый со стороны его общих свойств, логико-лингвистических констант (…).

Все «парадигмы» (как это подчеркнуто и в их названиях) односторонни, и когда одна сменяет другую, то, хотя весь процесс приближает нас к познанию объективной реальности, все же в известной мере одна односторонность сменяется другой. (…) Но такова природа семиотических проблем: они обнаруживают свою суть, будучи заострены до предела, в экстремальной проблемной ситуации или в остром художественном эксперименте. (…)

Естественно, что марксистская концепция языка не может рассматриваться в этом же ряду «парадигм» как «еще одна философия языка»; она является основой рассмотрения всех парадигм, и с ее точки зрения выносятся суждения об их неполноте. (…)

Степанов Ю.С. В трехмерном пространстве языка. М.: Наука, 1985.