3.3. Импликативная реализация граммем

Обязательность грамматической категории G₁ (для элементов из класса K) предполагает такую ситуацию, когда какая-то одна из граммем G₁ выражена при всех случаях употребления соответствующего элемента из K («носителя категории») в тексте. Между тем, существуют случаи (именно они и будут предметом обсуждения в этом и частично в следующем разделе), когда грамматическую категорию считают обязательной несмотря на то, что в ряде контекстов никакая из ее граммем не выражена при носителе категории.

Один из таких случаев (который мы предлагаем называть «импликативной реализацией» грамматической категории) состоит в том, что в «спорных контекстах» употребление граммем категории G₁ запрещено: оно блокируется граммемами некоторой другой грамматической категории G₂. Так, в русских глагольных словоформах в принципе различается либо лицо/число, либо род/число подлежащего; лицо (но не род) различается в формах презенса (я приду, он / она придёт); род (но не лицо) различаются в формах прошедшего времени (я / ты пришёл / пришла, он пришёл, она пришла). При буквальном понимании терминов, и род, и лицо для русского глагола окажутся не обязательны; но мы видим, что невозможность выразить эти значения всякий раз, так сказать, вынужденная: обе грамматические категории (вообще говоря, безусловно совместимые и друг с другом и с разными граммемами времени – достаточно вспомнить, например, ситуацию в классическом арабском) оказываются в данном случае подчинены выражению категории времени: презенс блокирует выражение рода, прошедшее время – выражение лица. Сходным образом, в литовском языке число подлежащего не различается в глагольных формах 3-го лица (всегда различаясь в формах 1-го и 2-го лица): граммема ‘3 лицо’ блокирует грамматическую категорию числа (в литовском языке эта зависимость имеет место во всей глагольной парадигме). Наличие одной категории (или граммемы) тем самым имплицирует отсутствие другой – отсюда и название «импликативная реализация» для этого класса случаев. В силу специального соглашения допустимо считать, что невозможность выразить грамматическую категорию G₁, так сказать, из-за «капризов» другой грамматической категории G₂ не влияет на решение относительно обязательности G₁ (ср. формулировку Е. С. Масловой [1994: 49]: «выражение данного значения либо обязательно, либо невозможно»).

По-видимому, ситуация именно такого рода наблюдается в тех тюркских, иранских и др. языках, про которые утверждается, что категория числа или падежа в них необязательна. Это утверждение делается на основе того факта, что форма единственного числа и/или именительного падежа (не имеющая специальных показателей) может употребляться в контекстах, которые явным образом подразумевают семантику множественности и/или требуют косвенного падежа. Иными словами, налицо как будто бы привативная оппозиция между «маркированной» и «нулевой» формой.

В действительности, правила употребления этой «нулевой» формы несколько сложнее. Если в одних случаях она может выражать именительный падеж единственного числа, то в других случаях выбор этой формы никак не зависит от факторов, определяющих употребление падежно-числовых граммем. Однако оказывается, что в этих случаях выбор нулевой формы определяется другим фактором – она выражает граммему ‘нереферентность’ категории детерминации (т.е., грубо говоря, не соотносится ни с каким конкретным объектом; подробнее о правилах употребления таких форм см., например, von Heusinger & Kornfilt 2005, Johanson 2006, Муравьёва 2008, о граммемах детерминации – Гл. 4, § 2). Нереферентность блокирует выражение падежно-числовых граммем, а это позволяет считать значения числа и падежа по-прежнему обязательными, т.е. нормальными граммемами (хотя и со специфическими правилами употребления), а не «квазиграммемами».

Таким образом, если вполне можно согласиться с тем, что – на уровне описания – «в турецком языке отсутствие аффикса множественного числа не обязательно означает единичность, существительное без показателя падежа употребляется и как подлежащее, и как дополнение, и как определение» (Яхонтов 1991: 105), то из этого факта, как представляется, еще не следует делать поспешного вывода о том, что это отсутствие аффикса не имеет «определенного значения» (ibidem); просто оно может выражать граммему другой категории и в силу этого оказывается не в состоянии обслуживать свои «законные» значения.

Подчеркнем, что «импликативная реализация» усматривается прежде всего там, где две конфликтующие грамматические категории могли бы быть совместимы. Когда И. А. Мельчук говорит о «неглобальном характере» грамматических категорий (Мельчук 1997: 252-253), он приводит отчасти близкие, но на самом деле не вполне тождественные примеры. Так, неразличение форм времени в императиве – универсальная характеристика глагольных систем (подробнее см. в разделе о наклонении, Гл. 7, § 2); императив всегда соотносится с неактуальной ситуацией, поэтому граммемы времени и не должны сочетаться с формами императива (скорее, их можно пытаться объединить в рамках единой грамматической категории). Существенно, однако, что при любом подходе к этой проблеме взаимодействие грамматических категорий друг с другом – важный дополнительный фактор, влияющий на способ описания самых основных понятий. К сожалению, этот фактор нередко недооценивается, и в целом проблема взаимодействия категорий является одной из наименее разработанных в теории грамматики (интересные попытки по-разному поставить и решить эту проблему можно найти, например, в статьях Ревзина 1973, Храковский 1990 и 1996a, Aikhenvald & Dixon 1998a).