4.3. Прошлое и «сверхпрошлое»

В предыдущем разделе мы обратили внимание на тот факт, что значение граммемы претерита в общем случае не сводится к утверждению о том, что время ситуации предшествует времени речи (хотя в лингвистической литературе часто фигурирует именно такая упрощенная трактовка). В действительности, употребление глагольной словоформы прошедшего вре­мени в точности свидетельствует лишь о том, что моменту речи предшествует некоторый фрагмент ситуации, обозначенной этим глаголом, а о том, как соотносится с моментом речи время ситуации в целом, как правило, ничего эксплицитно не утверждается (кроме, конечно, тех случаев, когда указанный фрагмент ситуации совпадает с самой ситуацией). Конечно, на основе прагматических факторов часто можно сделать достаточно надежные выводы и относительно локализации на временной оси ситуации в целом, однако непосредственно в значение граммемы прошедшего времени эта информация не входит. Так, рассмотрим примеры (4)-(6); в примерах глагольная словоформа, временная соотнесеность которой нас интересует, подчеркнута:

(4) Встреченная им вчера дама звалась Татьяной.

(5) Я думал, что сердце из камня.

(6) Вот опальный домик, где жил я с бедной нянею моей.

Относительно примера (4) ясно, что соответствующая ситуация должна иметь место и в момент речи, тогда как для примеров (5) и (6) это не так: про случай (5) мы ничего вне контекста сказать не можем (мнение говорящего могло к моменту речи измениться, а могло и остаться прежним), в случае же (6) ситуация в момент речи, безусловно, уже не имеет места. Почему же не только в контекстах типа (6), но и в контекстах типа (4)-(5) – а такие контексты, как можно видеть, многочисленны – говорящий выбирает именно форму прошедшего времени?

Анализ таких случаев убеждает нас, что для более точного определения семантики временных форм глагола необходимо иметь в виду следующее. Всякое высказывание, содержащее темпорально охарактеризованную глагольную форму, является утверждением о временной соотнесенности двух участков временной оси: один из них – это момент речи (или другая выделенная точка отсчета, о чем подробнее см. в разделе 4.6 про таксис), тогда как другой – это тот момент или период времени, который находится в фокусе внимания говорящего. Собственно, граммемы категории времени и вводят утверждение про этот выделенный момент времени, а не про ситуацию, обозначенную глаголом. Такой выделенный момент называется «окном наблюдения» или «периодом наблюдения»; в англоязычной литературе распространен термин «topic time», введенный в работе Klein 1994. «Окно наблюдения» может быть эксплицитно обозначено контекстом – например, с помощью наречия времени или временного придаточного предложения; так, в примере (4) «окном наблюдения» является момент, обозначенный шифтерным словом вчера (= ‘в день, предшествую­щий дню, который имеет место сейчас’). Аналогично, в примерах типа когда я вышел из дому, было светло окном наблюдения является момент выхода говорящего из дому (и утверждается, что светло было именно в этот момент). Но достаточно часто окно наблюдения эксплицитно в контексте не задано – как это имеет место в примерах (5) и (6). Существенно, однако, что в обоих этих примерах окно наблюдения, безусловно, существует: как (5), так и (6) представляют собой утверждения, истинные только для некоторого ограниченного отрезка времени в прошлом, а не для всего периода, в который имеют место ситуации, обозначенные предикатами думать и жить.

Итак, граммема времени соотносит с моментом речи окно наблюдения: претерит помещает окно наблюдения раньше момента речи, презенс включает момент речи в окно наблюдения, а футурум помещает окно наблюдения позже момента речи на временной оси. Что касается ответа на вопрос о том, как окно наблюдения соотносится с временем самой ситуации (охватывает ли оно только часть ситуации или ситуацию в целом), то подобная информация является функцией не категории времени, а категории вида (точнее, той ее разновидности, которую мы называем первичным аспектом, см. подробнее Гл. 7, § 1). Время лишь привязывает окно наблюдения к некоторой выделенной точке на временной оси. Рассмотрим три простых искусственных примера:

(7) В три часа дня соль уже растворилась в воде.

(8) В три часа дня соль ещё растворялась в воде.

(9) Сейчас три часа дня, а соль ещё растворяется в воде.

В примерах (7) и (8) употреблена одна и та же граммема времени – претерит; в обоих случаях эта граммема помещает окно наблюдения (эксплицитно обозначенное как момент, соответствующий трем часам дня) перед моментом речи – в отличие от примера (9), где окно наблюдения вклю­чает в себя момент речи, а не предшествует ему. Грамматическое различие между (7) и (8), тем самым, связано не с категорией времени, а с категорией вида: совершенный вид в (7) указывает на то, что окно наблюдения на временной оси следует за моментом прекращения ситуации, тогда как несовершенный вид в (8) – как и в (9) – указывает на то, что окно наблюдения «вкладывается» в период, когда ситуация имеет место.

Теперь, когда мы обладаем более адекватным представлением о значении основных граммем времени, в том числе и прошедшего, мы можем объяснить кажущиеся парадоксы временной соотнесенности форм прошедшего времени, приведенных в начале данного раздела. Все эти формы устроены таким образом, что окно наблюдения предшествует моменту речи, но, как правило, «вкладывается» в период, занимаемый соответствующей ситуацией на временной оси. Отсюда и возникает эффект, состоящий в том, что окно наблюдения предшествует моменту речи, а сама ситуация вполне может иметь место и в момент речи. Стандартная граммема претерита в общем случае ничего не сообщает о соотношении времени ситуации и момента речи.

Интересно, что в языках мира существуют грамматические средства, которые всё-таки позволяют эту информацию выразить. (Разумеется, она, как практически любая информация, может быть эксплицирована и лексическими средствами – например, с помощью темпоральных обстоятельств типа раньше, но не сейчас или, наоборот, и раньше, и сейчас, и т.п.; однако для наших целей эта возможность не столь существенна.) Во-первых, имеются некоторые грамматические формы, которые могут выражать значение типа ‘ситуация в целом имела место до момента речи, но к моменту речи прекратилась’⁸² в качестве одного из своих важных вторичных значений. В русском языке к таким формам относятся формы так называемого общефактического несовершенного вида прошедшего времени, которые в определенных контекстах (и у определенных глагольных лексем) выражают именно это значение, ср. известные примеры типа (10)-(11):

(10) Кто открывал окно? {в комнате холодно; окно в момент вопроса закрыто}

(11) К тебе сегодня кто-то приходил {в момент сообщения посетитель ушёл}

Разумеется, не все формы прошедшего времени несовершенного вида (и даже не все такие формы, относимые к общефактическому значению) имеют это дополнительное значение «сверхпрошлого»; одной из нетривиальных проблем русской аспектологии является точное описание условий, в которых такое значение возникает (в литературе оно обычно называется «общефактическим двунаправленным»; см. подробнее, в частности, Гловинская 1982 и Падучева 1996: 22-23). Для нас в данном случае существенно, что такой семантический эффект в примерах типа (10)-(11) проявляется вполне отчетливо. Другой распространенной в языках мира глагольной формой, способной выражать «сверхпрошлое», является плюсквамперфект в так называемых «абсолютных» употреблениях (о семантике базовых, т.е. «относительных», употреблений плюсквамперфекта см. ниже, 4.6). На широкую распространенность абсолютных употреблений плюсквамперфекта со значением «сверхпрошлого» обратил внимание уже Э. Даль (Dahl 1985: 144-149; см. также Squartini 1999); значение сверхпрошлого разных типов свойственно плюсквамперфектным формам в подавляющем большинстве языков мира, в том числе в латыни (Сичинава 2003) и в большинстве романских языков, в немецком, финском, новогреческом, армянском, персидском, хинди и др.; важным исключением является английский язык, где формы Past Perfect в таком значении практически никогда не употребляются.

Яркие примеры абсолютных употреблений свойственны и различным типам плюсквамперфекта в древнерусском языке, засвидетельствованных как в летописях, так и в других документах, в том числе и в текстах берестяных грамот (проницательные замечания по этому поводу имеются уже в ранней статье Хабургаев 1978; см. также исследования Петрухин & Сичинава 2006 и 2008). По-видимому, для древнерусского вообще абсолютные употребления плюсквамперфекта были даже более характерны, чем относительные; это соотношение верно и для тех славянских языков, которые продолжают сохранять – или до недавнего времени сохраняли – маргинальные формы плюсквамперфекта в литературной традиции (таких, как сербский и хорватский, чешский, польский, украинский; подробнее о грамматическом статусе плюсквамперфекта в глагольных системах разных славянских языков см. Молошная 1996). В современном русском языке по происхождению связанной с плюсквамперфектом считается конструкция с частицей было (неизменяемой по роду/числу) и формой прошедшего времени⁸³ глагола, ср.: Петр Андреич было и рассердился; но потом рассудил, что всяк волен петь, что кому угодно (А. Пушкин, «Капитанская дочка»). Хотя в русистике существуют разные точки зрения на происхождение этой конструкции (в частности, предполагается, что ее формирование могло происходить и под частичным влиянием финно-угор­ских языков, где конструкции сходного типа хорошо засвидетельствованы и имеются, в частности, в современных удмуртском, коми и марийском; к обсуждению этой проблемы см., например, Петрухин 2007), семантическая и формальная связь ее с древним плюсквамперфектом вряд ли случайна. Спектр значений, передаваемых русской конструкцией с было, безусловно, включает значение «сверхпрошлого» (как в приведенном выше примере из «Капитанской дочки»), но является гораздо шире, так как охватывает не только прекратившиеся к моменту речи ситуации, но и практически все вообще типы «нереализованных ситуаций»: задуманные, но не начавшиеся (ср. конструкции с хотел было), начавшиеся, но прерванные, завершенные, но утратившие релевантность, и т.п. Такое расширение круга значений существенно отличает современную русскую конструкцию с было от абсолютных употреблений плюсквамперфекта и других средств выражения «сверхпрошлого», известных в языках мира. О семантике этой конструкции в настоящее время существует уже довольно значительная литература, см. в первую очередь Barentsen 1986, Шошитайшвили 1998, Князев 2004 и Сичинава 2009.

Важным фактом грамматической типологии является то, что для выражения значения «сверхпрошлого» в языках мира существуют и специализированные глагольные показатели, и, тем самым, «сверхпрошлое» является не просто побочным семантическим эффектом в употреблении других глагольных форм, а полноправным элементом Универсального грамматического набора (cross-linguistic gram type, в терминологии Байби и Даля). Наиболее распространены показатели «сверхпрошлого» при глаголах, обозначающих состояния или свойства (в книге Dahl 1985 этот тип значений «прекращенных состояний» называется Past Habitual). Из европейских языков такой показатель имеется, в частности, в английском (конструкция с used to + inf, см. подробнее Tagliamonte & Lawrence 2000), в идише (конструкция с частицей fleg[t] + inf, этимологически связанной с немецким глаголом pflegen ‘заботиться; иметь обыкновение’), в шведском (конструкции с глаголом bruka, см. подробнее и в сравнении с английским материалом Altenberg 2007), в литовском (суффикс -davo-), в мордовском (суффикс -il’-); он хорошо представлен также в языках Западной Африки, Океании и др. ареалов.

Специализированные показатели «сверхпрошлого», присоединяемые к глаголам всех акциональных классов, являются прежде всего ареальной чертой языков Западной Африки, Океании (в частности, полинезийских), а также креольских языков, возникших на их основе (ср. показатели bin или ben в креольских языках на основе английского, показатели ti или te в креольских языках на основе французского и показатели ba или va в креольских языках на основе испанского или португальского). Но такие показатели имеются и в других частях языковой карты мира. Например, они засвидетельствованы во многих диалектах цыганского языка (суффикс -as, восходящий к форме прошедшего времени глагола ‘быть’), в ирокезских языках, в корейском⁸⁴ и др.; возможно, их число еще больше, так как до недавнего времени авторы грамматических описаний часто игнорировали семантическую специфику таких показателей, смешивая их со стандартными показателями прошедшего времени и в лучшем случае отмечая, что в данном языке показатель прошедшего времени используются «не совсем обычно» и «реже, чем в европейских языках».

Интересно, что во многих языках с показателями «сверхпрошлого» эти показатели оказываются единственным типом морфем, грамматически выражающих категорию времени: специализированное грамматическое выражение стандартного претерита и презенса в этих языках полностью отсутствует. Именно такова грамматическая специфика большинства языков Океании, Западной Африки и восходящих к ним креольских языков.

Таким образом, типологический анализ категории времени должен считаться с фактами, значительно усложняющими примитивные логические схемы этой категории. В частности, наряду со значением стандартного претерита следует учитывать и существование особой формы прошедшего времени с более богатой семантикой – «сверхпрошлого». В глагольных системах языков мира эта форма может сосуществовать с другими временными формами, а может быть и единственной формой, связанной с грамматическим выражением категории времени.