§ 4. Временной дейксис (время, временна́я дистанция) и таксис

В языках мира существует, как уже отмечалось, не только пространственный, но и временной дейксис, т.е. ориентация времени ситуации относительно времени момента речи. В связи с тем, что время в естественных языках обычно мыслится линейно, т.е. как вектор (направленный из прошлого в будущее), временна́я ориентация ситуации сводится к указанию относительной хронологии двух ситуаций на оси времени: описываемой ситуации P и ситуации речевого акта (т.е. того момента, когда говорящий сообщает о P). Это – простейший «эгоцентрический» способ локализации ситуации во времени, и все естественные языки применяют его достаточно единообразно, независимо от культурных различий в восприятии времени как такового (эти различия, как считается, могут быть очень значительными).

Этнологи, культурологи и философы много писали о различии моделей времени в разных культурах; о концепциях «циклического», «кругообразного», «замкнутого» времени, о возможном отсутствии летоисчисления, и т.п. Иное, чем в европейских языках, восприятие времени в языке хопи послужило одним из главных аргументов для известной гипотезы Сепира-Уорфа о «лингвистической относительности» (см. Уорф 1939; правда, анализ Уорфом данных хопи позднее был поставлен под сомнение в специальном исследовании Malotki 1983). Не входя в обсуждение подобной проблематики (из теоретических и типологических работ на эту тему можно указать Klein 1994, Арутюнова & Янко (ред.) 1997 и Haspelmath 1997b), отметим всё же, что названные различия, как кажется, весьма мало затрагивают грамматическую специфику временного дейксиса: все базовые употребления граммем этой категории связаны именно с простейшей идеей относительной хронологии событий на линейной временной оси.

Таким образом, категория временного дейксиса (в грамматиках именно ее принято обозначать просто как «время»⁷⁹) может включать не более трех граммем: ‘ситуация P совпадает во времени с моментом речи’, ‘ситуация P предшествует моменту речи’ и ‘ситуация P следует за моментом речи’; их общепринятые названия – настоящее, прошедшее и будущее время соответственно. Иногда для обозначения тех же самых граммем категории времени оказываются удобнее однословные термины на латинской основе: презенс (лат. praesens, англ. present), претерит (лат. praeteritum, англ. past) и футур[ум] (лат. futurum, англ. future).

Следует обратить особое внимание на то, что временной дейксис ничего не сообщает о том, как развивалась сама ситуация (была ли она мгновенной или длительной, завершилась или нет, и т.п.): все эти сведения (которые, пожалуй, даже больше связаны с физическим временем, чем временной дейксис) передаются разнообразными граммемами аспекта (или глагольного вида), о которых речь пойдет в Гл. 7, § 1; там же мы вернемся к вопросу о связях между временем и аспектом.

Несмотря на кажущуюся простоту определений трех граммем категории времени, в приведенных формулировках (которые мы воспроизвели в более или менее традиционном виде) скрыт целый ряд нетривиальных проблем; на некоторых из них мы бы хотели остановиться чуть подробнее. Мы рассмотрим поочередно специфические трудности в определении презенса, претерита и футурума.

Замечание. О «дискурсивных» употреблениях форм времени.

Прежде чем мы перейдем к более подробному рассмотрению граммем категории времени, необходимо сделать одно существенное замечание. В естественных языках – в том числе и в языках с хорошо развитой грамматической категорией времени – далеко не все типы текстов устроены так, что выражение временнóго дейксиса в них возможно. Действительно, для того, чтобы граммемы времени могли выполнить свою прямую функцию, т.е. соотнести описываемые ситуации с моментом речи, адресат должен всякий раз иметь возможность легко отождествлять этот момент речи – иными словами, адресат текста должен понимать, когда говорящий этот текст произносил или произносит, т.е. соотносить свое «сейчас» и «сейчас» говорящего. Разумеется, если текст представляет собой простейший диалог, при котором говорящий и адресат находятся в контакте, то такой проблемы не возникает: момент речи задан самой ситуацией общения, «сейчас» адресата и говорящего тривиально совпадают. Однако далеко не все типы текстов на естественном языке в этом отношении похожи на диалоги. Наиболее далеко от диалога в интересующем нас аспекте отстоит так называемое повествование, или нарратив (т.е. рассказ о некоторых событиях в той хронологической последовательности, в которой они происходили), особенно в том случае, когда нарратив касается не реальных, а вымышленных событий. Такие тексты (в современных англоязычных классификациях типов текстов они обозначаются термином fiction, что примерно соответствует русскому понятию «беллетристика» или, точнее, «художественный вымысел») играют важную роль в любой культуре и, как представляется, в любом языке имеют определенные формальные особенности. В первую очередь эти особенности связаны как раз с тем, что в нарративах, описывающих вымышленные события, отсутствует категория дейксиса, так как они не могут (и не должны) соотноситься с реальным пространством и временем адресата. В самом деле, открывая, например, роман и читая первую фразу Гости съезжались на дачу или Эркюль Пуаро устало вздохнул и откинулся на спинку кресла, адресат может сделать только тот вывод, что описываемые события происходили до того, как о них начал рассказывать повествователь, но как локализован во времени сам повествователь, адресат не знает и не может знать: ведь нарративный текст в общем случае исключает «здесь и сейчас» адресата и поэтому с равным успехом может относиться к прошлому, настоящему, будущему адресата или даже к воображаемому миру (как, например, в сказках, фантастической литературе и большей части беллетристики), который никак не связан с пространственно-временными координатами мира адресата. В каком-то смысле можно утверждать, что нарративные тексты вообще расположены «вне» реального времени. Внутри нарративного текста имеет место только одно временное отношение – отношение последовательности событий, т.е. понимание того, в каком хронологическом порядке они происходили; но все эти события изолированы от актуального момента речи и в общем случае никак с ним не соотносятся и не должны соотноситься.

Существование в языке двух различных типов текстов – представляющих «дейк­тический» и «нарративный» режим – было наиболее убедительно обосновано в середине XX в. выдающимся французским лингвистом Эмилем Бенвенистом, вклад которого в разные области теории языка мы уже неоднократно отмечали в этой книге; открытие нарратива как лингвистически релевантного феномена – может быть, одно из его самых больших достижений⁸⁰. Он же впервые показал (см. прежде всего работу Бенвенист 1959), что в современном французском языке существует особая группа глагольных форм, практически не имеющих дейктических употреблений и возможных преимущественно в нарративном режиме; главный представитель этих форм – так называемый аорист, или «простое прошедшее» (франц. passé simple). Из современных исследований языковые особенности нарративных текстов наиболее подробно рассматриваются в разделе «Семантика нарратива» книги Падучева 1996.

Противопоставление дейктического и нарративного режимов касается не только категории времени, но и категории вида, так как видовые формы глаголов практически во всех языках в той или иной степени имеют отношение и к выражению дейктичес­кого времени (подробнее об этом см. Гл. 7, § 1); соответственно, в нарративном режиме не только временные, но видовые формы глаголов могут иметь особую интерпретацию.

Противопоставление дейктического и нарративного режимов является, по-види­мому, наиболее ярким, но далеко не единственным примером того, как грамматические значения, имеющие в качестве базовой функции указание на временную референцию или временную структуру ситуации, используются не столько в этой функции, сколько для организации связности текста. Они, в частности, могут использоваться для указания на то, какова относительная хронология ситуаций, или какая ситуация является более важной, или центральной для рассказчика (и, соответственно, требует наибольшего внимания адресата), и т.п. В современной грамматической типологии принято говорить в связи с этим о «текстовых», или «дискурсивных» функциях глагольных категорий; проблеме этой, начиная с работ Бенвениста и Вайнриха (также написанных в основном на материале романских языков, см. Weinrich 1964), посвящена уже довольно значительная литература (см., в частности, Hopper 1979, Маслов 1984a, Fleischman 1990, Thelin (ed.) 1990, Gvozdanović & Janssen (eds.) 1991, Hooper 1998; ср. также Плунгян 2008). Типичным примером дискурсивного употребления временной формы глагола является так наз. «настоящее историческое», распространенное во многих языках мира, в том числе и в русском (ср. подошел я к нему, поздоровался, а он мне и говорит…): в подобных примерах переход от прошедшего к настоящему ни в коей мере не означает смену временной соотнесености ситуации, а передает, как принято считать, прежде всего желание говорящего сконцентрировать внимание адресата на смене эпизодов повествования: формы презенса являются своего рода «повествовательным курсивом», отмечающим наиболее значимые моменты развития событий (подробнее об употреблении таких форм в разных языках см., в частности, Бондарко 1958, Wolfson 1982, Fleischman 1990, Fludernik 1991, Падучева 1996, Всеволодова & Ким 2001, Пискунова 2008 и др.).

Ниже речь пойдет преимущественно о базовых, т.е. недискурсивных и дейктических употреблениях граммем времени; однако о возможности иной интерпретации этих граммем следует всегда помнить, анализируя их семантику. Некоторых важных случаев такого рода мы еще коснемся ниже.