2.5. Согласование по лицу с глаголом

Распространенным явлением оказывается также отражение граммем лица в глагольной словоформе: эту ситуацию можно описать как согласование глагола по лицу со своими аргументами. Между согласованием по лицу и таким же согласованием глагола по числу и классу есть несколько существенных различий, которые делают личное согласование одним из самых сложных объектов морфологического анализа.

Прежде всего, лицо может в нормальной ситуации вообще не выражаться в языке с помощью автономной словоформы: в случае субъекта и объекта, являющихся личными местоимениями, их выражение могут брать на себя либо приглагольные клитики, либо глагольные аффиксы (по происхождению обычно также связанные с местоименными клитиками). Так, в латинском языке смысл ‘я пришел’ выражается единой глагольной словоформой vēnī (с суффиксальным показателем, кумулятивно выражающим лицо подлежащего, а также вид и время глагола); выражение независимого местоимения (ēgō vēnī) возможно только в особой контрастивной конструкции со значением  ‘именно я <а не кто-то другой> пришел’. В отношении местоименного объекта в латинском языке такие правила не действуют, но они действуют в арабском, в большинстве языков банту, в языках индонезийской группы, и т.п. (во всех перечисленных языках показатели местоименного объекта не кумулятивны, но это не всегда так). Таким образом, здесь уже имеет место не согласование (поскольку контролер согласования оказывается частью глагольной словоформы), а выражение особой грамматической категории «местоименный субъект» resp. «объект».

Если бы в современном французском языке местоименные клитики окончательно утратили свою автономность (а все прочие правила остались прежними), то во французском языке возникла бы именно категория «местоименного субъекта». В этом случае смыслу, например, ‘я говорю’ соответствовала бы единая словоформа типа jeparle, смыслу ‘ты говоришь’ – словоформа tuparles, смыслу ‘он говорит’ – словоформа ilparle, и т.п., но смысл ‘Пьер говорит’ по-прежнему выражался бы как Pierre parle, а не как *Pierre ilparle (поскольку в последнем случае субъект не местоименный). В лингвистической литературе уже отмечалось, что очень похожая ситуация в действительности имеет место в бретонском языке (ср. Мельчук 1997: 208), где согласование глагола с подлежащим при этом полностью отсутствует; но эта ситуация вовсе не является «совершенно дикой» (как полагает И. А. Мельчук): категории местоименного субъекта и/или объекта довольно часто встречаются в естественных языках. Конечно, трактовка таких категорий как согласовательных (для бретонского ее в свое время пытался предложить и С. Андерсон, ср. S. Anderson 1982) приводит к неоправданному усложнению описания.

В работах по генеративному синтаксису обсуждению этих феноменов уделялось большое (может быть даже, незаслуженно большое) внимание, так как возможность опущения личных местоимений при глагольных формах считалась одним из «параметров» универсальной грамматики – так называемым PRO drop (см. Тестелец 2001: 287-310). Следует, однако, учитывать то обстоятельство, что поведение личных местоимений в подобных контекстах в естественных языках вряд ли может быть адекватно описано с помощью жесткого бинарного параметра, принимающего только значения «да» или «нет». В большинстве случаев употребление личного местоимения при той или иной глагольной форме оказывается связано с целым рядом тонких семантико-прагматических факторов, выходящих далеко за рамки чисто синтаксических явлений. Так, английский язык, в формальных классификациях относимый к языкам с обязательным употреблением личных местоимений, в ряде контекстов допускает и даже предписывает их опущение – например, в эпистолярных формулах типа hope you’re well ‘надеюсь, у тебя всё в порядке’ (интересно, что во французском языке, относимом к тому же формальному классу, в соответствующих контекстах местоимение не опускается, зато в контекстах «репортажного настоящего», описывающих быструю смену событий на глазах говорящего, опущение личных местоимений во французском практически обязательно). С другой стороны, русский язык, в формальных классификациях относимый к языкам с опущением местоимений, в действительности обладает весьма нетривиальными правилами в этой зоне (многими славистами относимой к одной из самых сложных в русской грамматике). Эти правила различаются для форм претерита и презенса и, кроме того, связаны с целым рядом дополнительных коммуникативных и прагматических условий (подробнее см., например, Фужерон & Брейар 2004; ср. также комментарии к примеру (24) в Гл. 5, 4.3).

Особенно сложная в морфологическом отношении ситуация возникает в тех случаях, когда в глагольной словоформе выражается субъект и объект одновременно (в исключительно редких случаях добавляется и второй объект – обычно, непрямой; «трехаргументное спряжение» засвидетельствовано, например, в баскском языке). Такие глагольные формы называют полиперсональными. Как ясно из предыдущего, полиперсональные формы могут быть результатом полиперсонального согласования, но могут быть и результатом одновременного выражения в глаголе граммем ‘местоименный субъект’ и ‘местоименный объект’ (последнее встречается чаще).

Полиперсональные глагольные парадигмы свойственны многим языкам мира. Помимо уже названных языков банту, они встречаются в индонезийских, айнском, эскимосско-алеутских, чукотско-камчатских, картвельских, абхазо-адыгских, алгонкинских, атапасских и др. языках; из языков, распространенных на территории Европы, исключительно сложную полиперсональную парадигму имеет мордовский. Особенностью полиперсональных показателей является то, что они редко выражаются аддитивно; обычно комбинации двух граммем (типа ‘я тебя’, ‘они нас’ и т.п.) выражаются с помощью нечленимых показателей, либо выбором таких показателей управляют достаточно сложные правила (опирающиеся на иерархию локуторов и другие коммуникативно-прагматические факторы). Принципы построения полиперсональных парадигм лишь в самое недавнее время стали объектом пристального интереса лингвистов, сумевших увидеть за кажущимся хаосом неупорядоченных алломорфов действие сложных, но вполне отчетливых закономерностей (ср. показательное в этом отношении исследование Кибрик 1997 и 2003: 270-304; ср. также написанные с очень разных теоретических позиций и на разном материале работы А. А. Кибрик 1996, Lemaréchal 1998, Bickel et al. 1999, Nikolaeva 1999a и 2001, Aranovich 2007).