Основная библиография

Литература по залогу (даже если мы ограничимся работами последних 20-25 лет) очень велика; исследования продолжают появляться, вводя в оборот всё новые данные и концепции. Тем, кто хочет заниматься проблемами залога, следует быть готовым к тому, что это очень подвижная и быстро меняющаяся область теории грамматики и грамматической типологии. Мы, разумеется, сможем перечислить лишь избранные работы – преимущественно содержащие общетеоретические рассуждения, большой эмпирический материал и/или сыгравшие важную роль в истории изучения этой проблематики.

Первые исследования по залогу были сосредоточены на свойствах «синтаксического» залога – языки с иными характеристиками были известны хуже или их особенности не принимались во внимание. Классические работы, содержащие определение «синтаксического» залога (хотя этот термин в них и не используется), принадлежат И. А. Мельчуку и А. А. Холодовичу (см. Мельчук & Холодович 1970; Холодович 1979, а также более поздние версии в Mel’čuk 1993 и Мельчук 1998: 163-195, где основные положения этой теории воспроизведены с некоторыми модификациями; ср. также Мельчук 2004). Авторы опираются на понятие диатезы, семантического и синтаксического актанта и предпринимают попытку исчисления всех возможных типов залога. Полезные критические замечания и предложения по уточнению этой концепции раннего периода можно также найти в работах Успенский 1977 и Падучева 1974 (глава X). Современный синтез этой теории (со специальным анализом залоговых противопоставлений в русском языке) предложен в очерке Храковский 1991; важные уточнения и модификации содержатся также в статьях Храковский 2000 и 2004.

Следует иметь в виду, что трактовка Мельчука-Холодовича (помимо того, что она ориентирована только на «синтаксический» залог) расходится с предложенной в данной главе и в целом ряде других вопросов. Так, она предполагает описание рефлексива и имперсонала в рамках той же системы семантико-синтаксических понятий, что и описание пассива (хотя ни каузатив, ни реципрок, например, залоговыми граммемами не считаются); в ряде случаев такая трактовка затушевывает различия между этими явлениями – различия, которые, как мы надеемся, были в какой-то степени продемонстрированы в данной главе.

Несколько позже Мельчука и Холодовича близкое по духу понимание залога как преобразования в системе синтаксических ролей было сформулировано в рамках так называемой «реляционной грамматики» (см. Perlmutter & Postal 1977, Perlmutter 1978 и другие более поздние работы тех же авторов; полезен также обзор Keenan 1985).

Следует иметь в виду, что работы Перлмуттера и Постала возникли не в изоляции, а были написаны во многом в полемике с ранними генеративными подходами к залогу; литература, посвященная проблемам описания залога в рамках генеративной и близких к ней формальных синтаксических моделей тоже достаточно велика, но мы здесь ее касаться не будем, так как семантическая и морфологическая проблематика в этих исследованиях практически отсутствует. Подход Перлмуттера и других авторов, писавших под влиянием реляционной грамматики (это прежде всего Э. Кинен, в значительной степени также Б. Комри и Э. Хэррис) во многом разделяет особенности подхода Мельчука-Холодовича; в частности, это касается подчеркивания «синтаксического» аспекта залога в ущерб прагматическому и трактовки имперсонала как разновидности пассива (ср. в особенности Comrie 1977; убедительные контраргументы предложены в статье Frajzyngier 1982). Более полное представление об идеологии реляционной грамматики (ныне уже во многом забытой) можно получить из статьи Кибрик 1982; ср. также Тестелец 2001: 358-359.

Богатый эмпирический материал по типологии пассивных конструкций можно найти в книге Siewierska 1984 и в сборнике Abraham & Leisiö (eds.) 2006; специально об истории и семантике пассивных конструкций в балтийских и ряде славянских языков (включая русский) см. Wiemer 2004.

Дальнейшие исследования в этой области (особенно интенсивные с середины 1980-х гг.) были направлены на расширение эмпирической базы и поиск «функциональных», а не чисто формальных описаний механизма залоговых преобразований.

Одним из активных пропагандистов функционального понимания залога является известный американский типолог Т. Гивон; из его многочисленных работ можно рекомендовать большой (почти 100-страничный) раздел, посвященный залогу и смежным явлениям, в его обобщающей монографии Givón 1990, где подводятся итоги и более ранним исследованиям. Важную роль в обосновании «функционального» подхода к залогу и расширению эмпирической базы сыграли также работы японского типолога М. Сибатани, в особенности статья Shibatani 1985, где основной функцией пассива было впервые названо «дефокусирование агенса» (об этом понятии см. также Langacker 2006) и обращено внимание на связь пассива с другими типами преобразований аргументной структуры; см. также Shibatani 1994 и 1998. В русле данного подхода были в дальнейшем выполнены многочисленные типологические исследования залога, принадлежащие как самому М. Сибатани, так и его последователям – ср., в частности, сборники Shibatani (ed.) 1988, Fox & Hopper (eds.) 1994, Tsunoda & Kageyama (eds.) 2006; во всех названных работах, в частности, интенсивно исследуется феномен имперсонала, антипассива и залогов «прагматического» типа. Прагматическая природа залога также анализируется во многих исследованиях Р. Ван Валина, являющегося автором так называемой «референциально-ролевой грамматики» (см. Van Valin 1993, Van Valin & LaPolla 1997: 242-308); залог справедливо сближается им с такими синтактико-прагматическими категориями, как фокус и контрастивность. Весьма ясная и разумная функциональная трактовка залога, основанная на большом количестве фактов разных языков, представлена также в работах французского типолога Д. Крессельса (ср., например, Creissels 2001a и 2006).

Важную роль в формировании современных взглядов на залог сыграл интерес к комплексной категории «медия», позволяющей рассматривать явления, связанные с залогом и актантной деривацией, совместно. Первые шаги в этом направлении были сделаны в пионерской работе Barber 1975; важный этап в изучении медия связан с публикацией книги Kemmer 1993a (см. также ее статью и статьи других авторов в сборнике Fox & Hopper (eds.) 1994). Концепция С. Кеммер ориентирована на комплексное, синхронное и диахроническое когнитивное описание медия как самостоятельного значения, в основе которого лежит своего рода стирание границ между агенсом и пациенсом. Эта концепция представляет значительный интерес, хотя со стремлением видеть в медии некоторое единое значение и отказом рассматривать его как типологический кластер связаны и некоторые спорные моменты; так, с нашей точки зрения, «декаузативная» составляющая медия в описании С. Кеммер – в отличие, например, от работ петербургской школы – явно подавляет рефлексивную, что не всегда оправдано. В рамках этой последней детальное диахроническое и типологическое исследование древнегреческого медия было осуществлено И. А. Перельмутером (1995).

Типологии инверсивных залоговых систем посвящен, в частности, сборник под редакцией Т. Гивона: Givón (ed.) 1994.

Наконец, интересной попыткой синтеза современных концепций залога, с учетом всего многообразия языковых явлений в этой области (с особым акцентом на медиальных, прагматических и инверсивных системах) является книга Klaiman 1991, часть результатов которой использована и в настоящей главе. Укажем также статью Dixon & Aikhenvald 1997 и сборник Dixon & Aikhenvald (eds.) 2000, где на разнообразном языковом материале предлагается типологическая классификация преобразований аргументной структуры глагола (в значительной степени совпадающих с нашей областью «актантной деривации»). Важным терминологическим отличием подхода А. Ю. Айхенвальд и Р. Диксона от излагаемого здесь является выделение только двух типов актантной деривации: повышающей и понижающей; явления, относимые нами к интерпретирующей деривации, в основном описываются этими авторами как разновидности понижающей деривации (главным образом, на основании того, что многие типы интерпретирующей деривации с чисто синтаксической точки зрения уменьшают число валентностей исходного глагола).

Диахронические аспекты возникновения и развития залоговых и деривационных показателей рассмотрены отчасти в книге Kemmer 1993a, а также в очень содержательной статье Haspelmath 1990, специально посвященной этому вопросу; некоторые полезные дополнительные данные см. в Creissels 2001a.

Ранние исследования в сфере актантной деривации коснулись прежде всего каузативов, которые изучены наиболее полно; им посвящен знаменитый ныне сборник Холодович (ред.) 1969, до сих пор не утративший своего значения; в англоязычном мире аналогичные исследования были осуществлены значительно позже, ср. Shibatani (ed.) 1976. Работы «петербургской школы» по теории и типологии актантной деривации достаточно многочисленны; отметим прежде всего сборники Холодович (ред.) 1974, а также Храковский (ред.) 1978 и 1981 (последние два посвящены специально проблемам рефлексива и реципрока); обобщающая монография о типологии рефлексива, написанная в рамках этого же подхода, принадлежит Э. Ш. Генюшене (Geniušienė 1987; см. также Генюшене & Недялков 1991, Недялков 1991 и 2004). На английском материале написана монография Долинина 1989. Обзор богатого материала языков банту можно найти в работах Аксёнова 1990: 157-197 (ср. также Аксёнова 1972) и Maslova 2007, более разнородный типологический материал – в сборниках Frajzyngier & Curl (eds.) 2000a и 2000b. В изучении реципрока важную роль сыграла статья Холодович 1978. Фундаментальное и чрезвычайно подробное описание реципрока практически во всех языковых ареалах мира, где он представлен, содержится в пятитомной монографии под редакцией В. П. Недялкова: Nedjalkov et al. (eds.) 2007 (ср. в особенности вступительные статьи Nedjalkov 2007a-c). О выражении рефлексива и реципрока в русском языке см. также Князев 2007: 258-368.

Понятие актантной деривации, как мы уже отмечали, разделяется далеко не всеми лингвистами; во многих влиятельных концепциях такое разграничение не проводится или проводится непоследовательно. Вариант «синтетического» описания данных феноменов развивался в 1970-х гг. в работах американского слависта Л. Бэбби, не утративших интереса, хотя и носящих сильный отпечаток ранне-генеративистской идеологии; ср. Babby & Brecht 1975, а также Babby 1983. Попытка формально-синтаксического анализа этого круга явлений в духе более поздних генеративистских концепций середины 1980-х гг. содержится в Baker 1988 (хотя монография Бейкера и носит название «Инкорпорация», посвящена она в основном формальному описанию именно повышающей деривации и смежных явлений). Подход, наиболее близкий к тому, что был представлен здесь, изложен в компактном и ясном очерке Comrie 1985a; ср. также Коваль & Нялибули 1997. Более современные исследования каузативов и смежных явлений собраны в книге Comrie et al. (eds.) 1993 и Shibatani (ed.) 2002; см. также обзор в Dixon 2000 и Kulikov 2001; о других типах повышающей деривации см. в особенности Shibatani 1996. О связях между каузативами и декаузативами см., в частности, Haspelmath 1993b и Падучева 2001. Интересная попытка типологии имперсональных форм глагола предлагается в статье Томмола 1998. Одной из немногочисленных работ, в которых обращается внимание на связи между разными значениями актантной деривации и устойчивые типы полисемии глагольных показателей, является статья Lichtenberk 1985 (посвященная типологии реципрока, ассоциатива и рефлексива); материал по полисемии показателей актантной деривации приведен также в Недялков 1991 и 2004. Подробнее о полисемии показателей реципрока см. Nedjalkov 2007c, а также Князев 1996 и 2007: 258-368 (на русском материале).