4.2. Понижающая деривация

В отличие от повышающей деривации, добавляющей в ситуацию нового участника, понижающая деривация, напротив, связана с исключением из ситуации одного из ее исходных актантов; тем самым, также возникает новая ситуация, но с меньшим числом участников, чем исходная. Самый распространенный тип такой деривации – декаузативный⁶¹, при котором происходит процесс, обратный каузативизации: ситуация, исходно представлявшаяся как агентивная, т.е. каузированная волей некоторого лица или активной силой, преобразуется в «некаузированную» ситуацию, которая не имеет внешнего агенса (или эффектора) и происходит как бы «сама по себе»; иначе говоря, исходный пациенс каузированной ситуации становится единственным участником ситуации, ответственным за происходящее.

В отличие от морфологического каузатива, морфологический декаузатив в индоевропейских (и, в частности, славянских) языках представлен очень широко. В русском языке он выражается показателем -ся (причем это, по-видимому, самое распространенное значение русских «возвратных» глаголов). Ср. следующие пары:

(17) a. Прохожий обидел Ивана.

b. Иван обиделся.

(18) a. Ветер растрепал волосы.

b. Волосы растрепались.

Предложения (17a) и (18a) содержат эксплицитное указание на некоторого активно действующего участника ситуации, каузирующего изменение состояния пациенса (эмоционального состояния в 17 и физического в 18); в примере (17) этот каузатор – одушевленный агенс, в примере (18) – неодушевленный эффектор. Предложения (17b) и (18b) такого указания не содержат; они описывают ситуации, основная ответственность за возникновение которых лежит на их единственном актанте-пациенсе. При этом существенно, что у таких ситуаций, вообще говоря, может иметься некоторая причина (как и у практически всех ситуаций в реальном мире), ср. вполне приемлемые конструкции типа От легкомысленного ответа прохожего Иван обиделся или Волосы растрепались от ветра. Но эта причина не агентивна; такие ситуации не концептуализуются как эксплицитно каузированные некоторой другой ситуацией или деятелем. Как легко заметить, в словообразовательном отношении декаузативы «обратны» каузативам (ср. каузативные пары типа сохнуть ~ сушить, с одной стороны, и декаузативные пары типа сушить ~ сушиться, с другой); однако и в том, и в другом случае словообразовательный показатель, добавляемый к производному глаголу, несет некоторую информацию о произошедшем преобразовании актантной структуры.

В свое время (русские) декаузативные производные послужили одним из наиболее важных источников для серии известных статей И. А. Мельчука по теории словообразования (ср. Мельчук 1967, 1968 и 1969; см. также Мельчук 1995: 425-474). В этих работах, в частности, утверждалось, что существует особый тип «обратных» словообразовательных отношений, при котором производная лексема является «семантически более сложной», а «формально менее сложной», чем исходная; в качестве основного примера как раз и приводились пары вида плавить ~ плавиться (по И. А. Мельчуку, плавить = ‘каузировать плавиться’, и смысл плавиться [ ‘начинать быть жидким’] целиком входит в смысл плавить). Тем самым, значение суффикса -ся в подобных примерах объявлялось «чисто отрицательным», поскольку утверждалось, что оно сводится просто к «вычеркиванию» агенса из ситуации⁶².

В общем контексте того, что было сказано выше, это утверждение не кажется бесспорным. Действительно, у декаузатива вполне можно выделить отчетливое «положительное» значение: это такое изменение интерпретации исходной ситуации, которое локализует причину события в том участнике ситуации, который, как правило, занимает позицию подлежащего (и который в исходной ситуации таким свойством не обладал и позиции подлежащего не занимал). Данное значение близко к тому, которым обладает, например, русская лексема сам (ср.: Стакан никто не ронял, он сам упал и Стакан никто не опрокидывал, он сам опрокинулся); здесь ронять – лексический каузатив к падать, а опрокидываться – морфологический декаузатив к опрокидывать. То, что носители языка хорошо осознают эту семантическую доминанту декаузатива, показывает следующий пример из Ф. М. Достоевского, творчество которого, как известно, вообще весьма чувствительно к разного рода проявлениям «стихийности» и «спонтанности» человеческой психики (см. подробнее также Арутюнова 1999):

(19) Надо жертвовать именно так, чтоб отдавать всё и даже желать, чтоб тебе ничего не было выдано за это обратно, чтоб на тебя никто ни в чём не изубыточился. Как же это сделать? Ведь это всё равно, что не вспоминать о белом медведе. Попробуйте задать себе задачу: не вспоминать о белом медведе, и увидите, что он, проклятый, будет поминутно припоминаться. Как же сделать? Сделать никак нельзя, а надо, чтоб оно само собой сделалось, чтоб оно было в натуре, бессознательно в природе всего племени заключалось, одним словом: чтоб было братское, любящее начало – надо любить. («Зимние заметки о летних впечатлениях»)

При такой интерпретации отпадает необходимость и в постулировании «весьма парадоксального» класса отрицательных языковых значений: глаголы типа плавить оказываются обычными словообразовательными производными от глаголов типа плавиться. Не может к тому же не настораживать, что это «весьма парадоксальное» значение необычайно частотно: практически все языки со сколько-нибудь развитой системой актантной деривации имеют декаузативные показатели. При этом декаузативы не обязательно являются морфологически производными от каузативов (как в русском языке, где продуктивного морфологического каузатива, как мы видели, практически не существует). В частности, в языке могут иметься одновременно и каузативный, и декаузативный показатель, как, например, в догон (где существуют многочисленные пары вида tuŋ‑i- ‘вставать на колени’ [декауз] ~ tuŋ-Or- ‘ставить <кого-л.> на колени’ [кауз], оба образованные от стативного глагола tuŋ- ‘стоять на коленях’; сходные примеры из чувашского и венгерского языков см. в Мельчук 1998: 394-395). Языки мира существенно различаются в отношении того, предпочитают ли они «каузативную» деривацию (как многие алтайские языки, языки банту, кечуа), «декаузативную» деривацию (как славянские или балтийские языки) или имеют обе дериватемы приблизительно в равном объеме (как многие тюркские и уральские языки, армянский язык или язык догон). Подробнее о соотношении каузативных и декаузативных показателей в языках мира см. Haspelmath 1993b.

Из приведенного описания декаузатива очевидна его тесная связь с пассивным залогом: и в том, и в другом случае исходный пациенс, как правило, становится подлежащим. Неудивительно поэтому, что в языках мира показатели пассива часто развиваются из показателей декаузатива и/или демонстрируют синхронную полисемию (как это, собственно, имеет место и в большинстве индоевропейских языков, включая древние). Однако между декаузативом и пассивом имеется и важное различие: если пассив по-прежнему описывает ситуацию, имеющую агенса (пусть даже и не выраженного в предложении), то декаузатив описывает уже другую ситуацию, которая, в отличие от исходной, имеет на одного участника меньше. Именно поэтому, например, внешне сходные русские глагольные формы продаваться (Здесь продаются книги по общей морфологии) и разбиваться (Чашка разобьётся, если ставить её на край стола) выражают первая – пассивное, а вторая – декаузативное значение: ситуация продажи не может осуществляться без участия продавца, тогда как ситуация разрушения физической целостности может мыслиться и с одним только пациенсом.

С декаузативом сходен и другой тип понижающей деривации – так называемый автокаузатив. В отличие от декаузатива, обозначающего «пациентную» ситуацию, лишенную внешнего агенса, автокаузатив обозначает «агентивную» ситуацию, но также лишенную внешнего агенса. Иными словами, если декаузатив является результатом устранения агенса из структуры вида каузатор + пациенс, то автокаузатив является результатом устранения агенса из структуры каузатор + агенс. Получившаяся в результате такого преобразования ситуация по-прежнему является агентивной, однако ее единственный участник, как и в случае декаузатива, действует уже «сам по себе», а не под влиянием какого-либо внешнего источника. В русском языке многочисленны примеры автокаузативов, образованные с помощью того же показателя -ся: ср., например, такие производные глаголы (обозначающие контролируемую деятельность человека), как наклоняться, подниматься, передвигаться, укрываться, прятаться и многие другие.

Особенностью автокаузативов является то, что соответствующие глаголы часто многозначны, и их «автокаузативная» семантика отчетливо проявляется только в соответствующем контексте. Они агентивны в том случае, если описывают контролируемую целенаправленную деятельность человека – чаще всего, перемещение в пространстве или изменение положения тела. Однако если их первый актант не является лицом, то данные глаголы интерпретируются уже не агентивно, и соответствующая ситуация оказывается не автокаузативной, а декаузативной: ср. дирижёр наклонился к оркестру vs. ветка наклонилась; гость поднялся по лестнице vs. поднялся шум, и т.п. Показатели автокаузатива и декаузатива в языках мира, как правило, совпадают, их различие имеет семантическую природу. Иногда термин «декаузатив» используется для обозначения любой понижающей деривации в целом.