1.3. Число как глагольная категория

В составе глагольных словоформ также могут выражаться количественные противопоставления. Мы в данном случае не имеем в виду синтаксическое число (т.е. проявление согласования глагола со своими аргументами, когда данная граммема просто отражает субстантивную категорию числа); для проблематики, затронутой в настоящей главе, представляют интерес граммемы или дериватемы, связанные с количественной характеристикой определенных параметров ситуации, обозначаемой глаголом. Существуют две группы таких значений: это выражение множественности участников ситуации (дериватемы мультисубъектности и мультиобъектности) и выражение множественности (= повторяемости) самой ситуации, называемое также итеративностью. Обе группы значений имеют достаточно тесные семантические и диахронические связи и с другими семантическими зонами из универсального грамматическо набора. Значения множественности участников ситуации в наибольшей степени близки к семантической зоне актантной деривации (Гл. 5, § 4); что касается значений итеративности, то несомненна их глубокая связь с аспектуальной семантической зоной (Гл. 7, § 1), а в определенной степени – и с модальной (Гл. 7, 2.2).

Рассмотрим эти значения поочередно.

Мультисубъектность, выраженная при предикате P, означает ‘большое количество X-ов совершает P’; мультиобъектность, соответственно, ‘X совершает P с/над большим количеством Y-ов’. Подчеркнем еще раз, что речь не идет о согласовании с субъектом или объектом по числу: во многих языках с морфологическим выражением данного значения внутреннее согласование отсутствует или имя вообще не имеет грамматической категории числа, но дело даже не в этом, а в том, что у данных показателей имеется собственное специфическое значение «большого количества» или «группы» глагольных аргументов, которое не тождественно субстантивному множественному числу – напомним, что последнее означает не ‘много’, а всего лишь ‘более одного’.

Значения мультисубъектноси и мультиобъекности, вообще говоря, могут сочетаться друг с другом (ср. ситуации типа ‘много людей поймало много птиц’), но на практике имеет место скорее дополнительное распределение этих значений в зависимости от типа предиката. Особенно частой является такая ситуация, когда мультисубъектность и мультиобъектность выражаются одним и тем же показателем (значение которого в таком случае может называться просто «глагольной множественностью», англ. «verbal plurality»), но непереходные глаголы при этом обычно выражают мультисубъектность, а переходные – мультиобъектность. При последовательном проведении этой тенденции можно говорить о формальном объединении субъекта непереходного и объекта переходного глагола, т.е. о проявлении своего рода «эргативного» принципа в классификации аргументов глагола (см. Гл. 3, 2.2; ср. также Corbett 2000: 252-254).

Интересно, что отчасти сходной является ситуация и в русском языке, где мультиобъектность достаточно продуктивно выражается префиксом на- в одном из его значений, ср. накупить книг, наделать долгов, наговорить глупостей и т.п. В то же время, при единичных непереходных глаголах префикс на- может выражать и мультисубъектность, ср. нападало листьев или со всех сторон набежали любопытные. Некоторые сторонники «теории неаккузативности» (см. Замечание в Гл. 3, 2.2) видели в способности сочетаться с мультисубъектным на- одно из проявлений «неаккузативных» свойств непереходных глаголов, однако ограничения на употребление на- с этими глаголами в русском языке гораздо более сложны и индивидуальны и явным образом не могут быть использованы в качестве диагностик неаккузативности. Несостоятельность гипотезы неаккузативности не противоречит тому факту, что некоторая связь между глагольной множественностью и эргативностью в традиционном смысле слова в языках мира, как мы видели, действительно имеется.

Как мультисубъектность, так и мультиобъектность хорошо представлены в австронезийских языках (особенно типичны они для полинезийских) и в неавстронезийских языках Новой Гвинеи, а также в чадских, эскимосско-алеутских, самодийских, салишских, атапасских и многих других. Нередко данные показатели полисемичны: в качестве других значений встречаются как типичные значения актантной деривации (реципрок, ассоциатив), так и разнообразные значения из группы итеративности, что подтверждает их промежуточное положение в универсальном семантическом пространстве.

Для лексем, выражающих множественность аргументов, характерно не только использование морфологических средств (в особенности, полной или частичной редупликации основы), но и супплетивизм, когда значения ‘P с одним участником’ (например, ‘один человек идет’) и ‘P с многими участниками’ (например, ‘многие люди идут’) передаются разными глагольными лексемами: с точки зрения говорящих, при увеличении числа участников тип ситуации настолько изменяется, что возникает уже в каком-то смысле другая ситуация. Единичные примеры такого рода можно найти и в русском языке, ср. уничтожить (‘одного или многих’) vs. истребить (‘уничтожить многих или всех’) или умереть (об одном или многих) vs. вымереть (о многих; полностью), ср. также субстантивные лексемы болезнь (‘одного или многих’) vs. эпидемия (‘массовая болезнь’), убийство (‘одного или многих’) vs. резня (‘массовое убийство’), эмиграция (‘одного или многих’) vs. исход (‘массовая эмиграция’), и т.п. В языках с морфологическим выражением множественности аргументов таких пар, как правило, гораздо больше; супплетивизм или нерегулярные чередования при выражении глагольной множественности особенно характерны для салишских языков (ср. Kinkade 1981).

Значения, характеризующие множественность ситуации, как уже было сказано, выражают прежде всего факт повторяемости ситуации, воспроизводящейся полностью или с определенными изменениями на протяжении того или иного отрезка времени. Описанию возможных типов множественности ситуаций (на обширном языковом материале) было посвящено несколько известных исследований, из которых следует упомянуть в первую очередь сборник Храковский (ред.) 1989. Не входя в детали этой проблематики, отметим лишь основные семантические противопоставления внутри этой зоны:

• итератив с многочисленными разновидностями (ситуация полностью повторяется через определенные промежутки времени, с той или иной периодичностью: один раз³⁹, часто, редко, регулярно и т.п.), в том числе хабитуалис (регулярно повторяющиеся ситуации, «привычные» действия, становящиеся характеристиками свойств субъекта, ср. контексты типа он курит, он собирает марки, он пишет стихи)⁴⁰;

• мультипликатив, обозначающий единый множественный акт, состоящий из отдельных повторяющихся мгновенных квантов (ср. ситуации типа кашлять, мигать, стучать); единичный квант мультипликативной ситуации выражается семельфактивом (ср. кашлянуть, мигнуть, стукнуть); мультипликатив и семельфактив параллельны собирательному и сингулятивному значению у имен (и в ряде языков даже выражаются теми же морфологическими средствами; подробнее см. также в Гл. 7, 1.3);

• разного рода дистрибутивы, обозначающие такой тип (неполного) повторения ситуации, при котором происходит последовательный «перебор» единичных представителей определенного актанта: ср. контексты типа Все поразъехались кто куда (субъектный дистрибутив)); Листья пооборвало ветром; Он перепробовал все кушанья / перечитал всё, что нашлось в библиотеке, и т.п. (объектные дистрибутивы).

Эти противопоставления являются независимыми друг от друга и, в частности, могут сочетаться в пределах одной глагольной словоформы (например, весьма распространен итеративный или хабитуальный мультипликатив, ср.: Прошлой зимой дети всё время кашляли [ болели], и т.п.).

Конечно, в конкретных языках каждая из указанных зон может разрабатываться с гораздо большей степенью детальности; встречаются и очень своеобразные комбинации количественного аспекта с другими типами значений. Отметим, в частности, очень типичную комбинацию раритива (одна из разновидностей итератива, обозначающая воспроизведение ситуации с периодичностью ниже нормальной: ‘изредка’, ‘время от времени’) и аттенуатива (то есть показателя, обозначающего пониженную интенсивность действия – тип значений, который к аспектуальной области не относится). Такие специальные показатели со значением типа ‘редко и мало/слабо’ (или ‘редко и плохо’, с добавлением пейоративного компонента) распространены необычайно широко и засвидетельствованы, в частности, в славянских (ср. такие русские производные глаголы, как позвякивать, почитывать, поругивать, побаливать и т.п.), в романских (ср. французские производные типа écrivailler ‘писать редко и/или плохо’ – практически единственный массовый, хотя и непродуктивный, образец суффиксального глагольного словообразования, сохранившийся в современном языке), в уральских и во многих других языках мира. Сходным образом, очень частотно совмещение итератива и интенсива (т.е. значений типа ‘часто’ и типа ‘сильно’/’много’), а также итератива и каузатива – разные варианты такой полисемии наблюдаются в семитских, австронезийских, уральских и мн. др. языках.