2.3. Морфологические типы падежей

Выражение падежной граммемы с помощью самостоятельного морфологического показателя – далеко не единственная возможность грамматического выражения падежа. Специфика этой категории состоит, с одной стороны, в том, что, в отличие от многих других категорий, она допускает достаточно слабую «морфологическую поддержку», но, с другой стороны, в том, что ее взаимодействие с другими категориями имени в плане выражения носит особенно сложный характер.

Указанные трудности можно проиллюстрировать одним небольшим фрагментом русского склонения.

(3) Русский язык, выражение аккузатива в ед. и множ. числе:

ном.ед	акк.ед	ген.ед	ном.мн	акк.мн		ген.мн
стол		стола	столы			столов
вол	вола		волы	волов
трава	траву	травы́	тра́вы			трав
сова	сову	совы́	со́вы	сов
цепь		цепи	цепи		цепей
рысь		рыси	рыси	рысей

Фрагмент (3) иллюстрирует некоторые хорошо известные особенности русской падежной системы. Русский аккузатив (т.е. показатель синтаксической роли прямого дополнения) у большинства словоформ морфологически совпадает c номинативом (если это неодушевленное существительное) или с генитивом (если это одушевленное существительное); во множественном числе такое совпадение является всеобщим, а в единственном числе его нет только в парадигмах традиционного 1-го склонения, где аккузатив выражается особым суффиксом (напротив, в парадигмах традиционного 3-го склонения номинатив и аккузатив полностью совпадают у всех словоформ, и противопоставление по одушевленности не выражается).

Можно ли считать, что аккузатив выделяется в русском языке как особый падеж только благодаря существительным 1-го склонения; и если бы таких существительных не было, правомерно ли было бы по-прежнему говорить об аккузативе в русском языке? И, в любом случае, правомерно ли говорить об аккузативе во множественном числе только потому, что он различается в единственном? Эти вопросы не раз задавались применительно к русскому и другим языкам (в действительности, подобные вопросы, в конечном счете, «по ведомству» теории морфологических парадигм – теории, контуры которой, напомним, едва намечены) и породили обширную литературу; итог этим исследованиям²⁸ был подведен в статье Зализняк 1973, на которую наше дальнейшее изложение и опирается (ср. также полезные комментарии в Булыгина 1977: 153-204 и статью Comrie 1991, где сходные идеи адаптированы к восприятию англоязычных читателей).

Даже если бы в русском языке не существовало слов 1-го склонения, прямое дополнение выражалось бы неединообразно: с формальной точки зрения, неодушевленные существительные используют для этого форму одного падежа, а одушевленные – другого (причем в разных склонениях – разного). Эта ситуация напоминает выражение «обоюдного рода» в итальянском или румынском языках, рассмотренное нами ранее: особых морфологических показателей такой граммемы не существует, но в единственном числе обоюдные словоформы используют согласователи одного рода, а во множественном числе – другого; тем самым, их согласовательная модель не совпадает ни с какой другой из имеющихся в языке. Точно так же, если мы для каждой роли аргумента выпишем цепочку выражающих ее падежных показателей, то окажется, что цепочка показателей для роли прямого дополнения все равно не будет совпадать ни с цепочкой для роли подлежащего (= с номинативом), ни с цепочкой для роли приименного дополнения (= с генитивом), хотя и будет состоять целиком из фрагментов этих цепочек²⁹. Подобные случаи в Зализняк 1973 было предложено называть «морфологически несамостоятельными» падежами. Русский аккузатив является морфологически несамостоятельным для словоформ множественного числа; без существительных 1‑го склонения он был бы морфологически несамостоятельным и в единственном числе; с включением этих существительных он оказывается, по терминологии из той же работы А.А. Зализняка, «слабо дифференцированным» падежом.

Морфологически несамостоятельные категории всегда могут быть представлены в описании языка как комбинация двух или нескольких других категорий; так, допустимо говорить, что во множественном числе прямое дополнение выражается в русском языке генитивом или номинативом, в зависимости от одушевленности. (Аналогично, можно утверждать, что итальянское существительное labbro ‘губа’ или румынское существительное drum ‘дорога’ во множественном числе меняют род с мужского на женский.) Такого рода утверждения ведут к образованию так наз. «расчлененных правил» (Зализняк 1973): число граммем уменьшается, но правила их выбора усложняются; соответственно, введение морфологически несамостоятельных категорий порождает обратную ситуацию. Выбор того или другого решения часто зависит от традиции описания конкретных языков, поэтому утверждение о числе падежных граммем в языке (так же, как и утверждение о числе согласовательных классов) должно приниматься с учетом той системы взглядов, в рамках которой производится описание.

Для решения вопроса о количестве падежей в языке существенны не только случаи морфологически несамостоятельных или слабо дифференцированных, но и так наз. неполных (или частичных) падежей. Неполным называется падеж, морфологические показатели которого имеются лишь у очень небольшой части словоформ; в остальных случаях показатели соответствующей семантической роли совпадают с показателем какого-то другого падежа. Известным примером неполного падежа является русский локатив (или «второй предложный» падеж), выделяемый в формах ед. числа у небольшой группы лексем традиционных 2-го (ср. в саду́ vs. о са́де) и 3-го склонения (ср. в крови́ vs. о кро́ви); в остальных случаях выражение пространственной локализации совпадает с выражением всех прочих многообразных функций, кодируемых русским предложным падежом (подробнее о возникновении этого падежа и о его семантике см. Плунгян 2002a, D. Brown 2007).

Интересно сравнить понятие неполного падежа с понятием дефектной парадигмы (см. Гл. 1, 1.3). Между неполнотой граммемы и дефектностью есть по крайней мере два существенных отличия. Дефектность парадигмы в отношении граммемы g предполагает, что у некоторых лексем словоформы, выражающие g, во-первых, отсутствуют и во-вторых, что число таких лексем очень невелико. Неполнота граммемы g, с другой стороны, предполагает, что у некоторых лексем имеются словоформы, выражающие g с помощью самостоятельного показателя, что число таких лексем невелико и что в остальных случаях граммема g выражается так же, как некоторая другая граммема; иначе говоря, неполнота граммемы на самом деле вовсе не предполагает дефектности соответствующей парадигмы (а предполагает скорее массовую омонимию – или синкретизм – двух граммем, с немногочисленными исключениями).

Теперь рассмотрим кратко вторую сторону проблемы – взаимодействие падежных граммем с граммемами других категорий. Особого внимания здесь заслуживают в первую очередь две категории – локализации и числа.