§ 3. Грамматические категории и части речи

3.1. К основаниям выделения частей речи: существительные и глаголы

Одна из наиболее заметных особенностей грамматических категорий состоит в том, что в их языковом поведении обязательность сочетается с избирательностью: как мы уже отмечали в Гл. 1, 1.2, категория всегда является обязательной только для определенного подкласса лексем данного языка. Еще более примечательным фактом является тот, что в языках с развитой морфологией обычно выделяется всего несколько таких крупных «грамматических подклассов», а грамматические категории без остатка распределяются в зависимости от того, внутри какого подкласса они обязательны.

Наиболее универсальным противопоставлением среди таких грамматических классов лексем является деление на существительные (или имена) и глаголы (или предикаты; термины в скобках отражают в большей степени логическую традицию, чем собственно лингвистическую). Как кажется, нет надежного примера такого естественного языка, в котором противопоставление существительных и глаголов полностью отсутствовало бы (впрочем, вопрос в значительной степени остается открытым). Классы прилагательных и наречий (также достаточно часто выделяемые) не универсальны. Обратной стороной этой закономерности является то, что и граммемы естественных языков делятся на преимущественно именные и преимущественно глагольные (или на «номинанты» и «вербанты», если воспользоваться своеобразными терминами из Hagège 1993).

Конечно, сказанное не следует понимать в том смысле, что в языках мира вовсе невозможны грамматические показатели, оформляющие как именные, так и глагольные основы. Такие показатели, конечно, встречаются; их принято называть транскатегориальными (ср. Плунгян 2000: 26, 33-35). Примером может служить суффиксальный показатель уменьшительности / положительной оценки -ke в мансийском языке, равно возможный при существительных (sāli-ke ‘маленький хороший олень; олешек’), числительных (low-ke ‘десяточек’) и глаголах (toti-ke ‘он несет охотно, с удовольствием’), или показатель -kta в нанайском языке, выражающий при глагольных основах объектный дистрибутив (см. Гл. 4, 1.3), а при именных основах – собирательность: ср. wa ‘убить’ ~ wa-kta ‘перебить (многих)’ наряду с garma ‘комар’ ~ garma-kta ‘много комаров; комарьё’. Очень распространенным примером транскатегориальных показателей являются аффиксы, способные выражать как лицо/число обладателя при существительных, так и лицо/число подлежащего или дополнения при глаголах. Подобный тип морфем встречается в эскимосских, чукотско-камчатских, уральских, австронезийских языках, в кечуа и др.; ср., например, манси sāli-jaγəm ‘мои два оленя’ и toti-jaγəm ‘я несу их двоих’. Подробный обзор данного явления см. в статье Siewierska 1998a; ср. также Siewierska 2004.

Существенно, однако, что ни в одной грамматической системе транскатегориальные показатели не составляют большинство (а нередко полностью отсутствуют). В лингвистической типологии принято связывать долю транскатегориальных морфем со степенью агглютинативности или аналитичности языка (ср. Plungian 2001a), хотя и в ярко выраженных флективных языках появление транскатегориального показателя не исключено. Так, в португальском языке диминутивный суффикс -inh- [iù] возможен, как и в мансийском, не только при именах, но также при некоторых глаголах, ср. livr-inh-o ‘книжечка; книжонка’ и escrev-inh-ar ‘писать кое-как, писать ерунду’; однако в португальской морфологической системе такие примеры явным образом маргинальны.

Существительные, глаголы и другие грамматические классы слов противопоставляются так называемым служебным частям речи, которые не способны присоединять показатели грамматических категорий (но могут сами являться такими показателями – например, в языках с аналитической грамматикой).

На чем же основано противопоставление существительных и глаголов? Можно ли считать, что способность присоединять показатели разных грамматических категорий (вида, времени, наклонения и залога – в случае глаголов, детерминации, числа и падежа – в случае существительных) является следствием каких-то более глубоких различий в значении этих классов слов⁹ (тем более, что это противопоставление обнаруживается и в языках с очень скудным набором грамматических категорий)? С нашей точки зрения, на этот вопрос можно дать утвердительный ответ, хотя связь здесь не столь прямолинейна. Действительно, в работах по теории грамматики часто встречаются рассуждения на тему о том, что различие между прилагательным белый и существительным белизна, между глаголом уйти и существительным уход – не в их семантике (которая объявляется тождественной), а именно и только в наборе связанных с ними грамматических категорий.

Такие примеры не столь очевидны, как может показаться. Во-первых, слова белизна и уход являются (в отличие от «настоящих» существительных) производными: с морфологической точки зрения, это прилагательное и глагол, преобразованные в существительные. Во-вторых, неверно, что между словами типа уйти и уход вовсе нет семантической разницы. Для того, чтобы в этом убедиться, достаточно сравнить, например, пару предложений: (i) Я боюсь мстить и (ii) Я боюсь мести. Смысл первого предложения ясен: говорящий боится наступления такой ситуации, в которой ему придется выполнять роль мстителя. Смысл второго предложения, напротив, не столь однозначен; из него следует, что говорящий боится наступления такой ситуации, когда кто-то (скорее всего, не говорящий!) кому-то (вполне возможно, что именно говорящему) мстит. Но кто и кому конкретно? Такой информации в предложении (ii) не содержится; может быть, это ясно из контекста, а может быть, это в принципе неважно (т.е. кто угодно мстит кому угодно) – ведь (ii) можно понять и в том смысле, что говорящий боится «мести вообще» (скажем, мести – в отличие от дуэли, прыжков с парашютом, экзамена по морфологии и т.п., которых он по каким-то причинам не боится). Ответственным за эту весьма чувствительную семантическую разницу может быть только тот факт, что мстить является особой формой глагола (и даже, кстати, не самой типичной: инфинитивом, с редуцированным набором глагольных категорий и с некоторыми именными свойствами – но «глагольность» которой всё равно перевешивает), тогда как месть является существительным. Конечно, различие между «эксплицитным» в ролевом отношении словом мстить и «расплывчатым» в отношении ролевых характеристик словом месть не очень похоже на различие между типичным существительным лошадь и типичным глаголом скакать; но это уже другая сторона проблемы. Важно, что семантическое различие, хотя и трудноуловимое, здесь всё же есть.

Типичный глагол отличается от типичного существительного сразу по многим признакам. С типичным существительным обычно связывают представление о конкретном объекте (= «вещи»), имеющем четкие пространственные границы и существующем в неизменном виде более или менее длительное время. Напротив, типичный глагол обозначает (динамическую) ситуацию, т.е. некоторое отношение, возникающее между определенными участниками ситуации на определенное время и в течение этого времени обычно непостоянное. Среди всего этого множества различий можно выделить два главных: «вещь» ~ «ситуация» (= свойство или отношение) и «стабильность» ~ «нестабильность во времени». Заметим, что существуют, вообще говоря, не слишком стабильные объекты (например, мыльный пузырь) и, напротив, достаточно стабильные свойства (например, ‘быть вечным’); язык здесь, как и в других случаях, оказывается чувствителен лишь к наиболее характерным сочетаниям признаков. Но прежде чем мы определим это сочетание, заметим, что названные два параметра как бы лежат в разных плоскостях: ведь типичный объект (такой, как камень, стол, роза или скорпион) тоже связан с некоторым конституирующим его свойством или, скорее, совокупностью свойств (‘быть камнем’ или ‘быть скорпионом’); собственно, слово камень само по себе обозначает не конкретный объект, а любой объект, удовлетворяющий свойству ‘быть камнем’; оно соотносится с классом объектов, обладающих определенными свойствами. В языке есть средства обозначить и конкретный представитель такого класса – с помощью показателей детерминации (о которых речь пойдет в Гл. 6, § 2), например: этот камень; камень, о котором твой дедушка рассказывал в прошлом году, и т.п. Так что на самом деле объект – это не просто ограниченная в пространстве и времени часть окружающего мира; это носитель некоторого набора свойств или, иначе, это набор свойств, воплощенный в материальном носителе. Типичные существительные обозначают в тексте как раз прежде всего таких «воплощенных» носителей свойств.

Единственный класс существительных, которые для называния объекта не нуждаются в обозначении воплощаемого им свойства – это имена собственные. В самом деле, если объект называют камнем, то это значит, что он воплощает свойство ‘быть камнем’ (общее для всех таких объектов); но собственное имя, присваиваемое объекту, служит только для того, чтобы просто – так сказать, механически – выделить его из числа других объектов (как выделяет зарубка или метка), минуя этап обращения к какому-либо свойству. Не существует свойства ‘быть Эдуардом’ (и человеку нельзя сказать: ‘ты – типичный Эдуард’, если, конечно, не имеется в виду какой-то конкретный носитель этого имени). Человека называют Эдуардом не потому, что он обладает каким-то особым свойством, а чтобы иметь простую «механическую» возможность индивидуализировать его, т.е. отличить от других людей¹⁰.

Философы и логики еще со времен стоиков обратили внимание на особое положение собственных имен среди других слов естественного языка; в современных логических теориях было предложено противопоставление интенсионала ( общего свойства класса, называемого данным именем) и экстенсионала ( множества всех объектов, называемых данным именем). Про собственные имена можно утверждать, что они, в отличие от других существительных, имеют экстенсионал, но не имеют интенсионала¹¹; прозвища при переходе в класс собственных имен теряют свой интенсионал. Подробнее о проблемах теории собственных имен (являющейся одним из важных разделов семантики) см. Gardiner 1954, Курилович 1956, Якобсон 1957; ср. также Суперанская 1973, Кронгауз 1984, Шмелёв 2002 и Van Langendonck 2007.

Таким образом, как существительные (исключая собственные имена), так и прилагательные с глаголами являются именами предикатов, т.е. свойств, состояний, отношений и действий; ‘быть камнем’ с логической точки зрения почти такое же свойство, как ‘быть красным’, ‘весить’, ‘длиться’, и почти такой же предикат, как ‘бежать’ или ‘строить’ (только у последних двух предикатов не один аргумент, а больше). Различие между семантикой существительных, прилагательных и глаголов в этом отношении скорее градуальное: «субстантивные» предикаты тяготеют к обозначению стабильных совокупностей свойств (по возможности независимых от времени), тогда как глагольные предикаты тяготеют к обозначению изменяющихся состояний или переходов от одного состояния к другому; прилагательные занимают промежуточную позицию.

С другой стороны, только существительные (сами по себе и особенно в сочетании с детерминативами) обладают способностью обозначать «воплощенные» свойства, т.е. конкретных носителей свойств. Здесь есть двойная зависимость: в языке, как правило, существуют особые, непроизводные слова для обозначения носителей таких свойств, которые сами по себе являются постоянными и легко «воплощаются» в стабильные конфигурации; невоплощенные же свойства (и особенно динамические), для которых не имеется постоянных «претендентов», закрепляются за глаголами. При «назначении» предикату его частеречной принадлежности, язык как бы каждый раз выбирает, какое из двух решений экономнее: если данный предикат чаще встречается в воплощенном, чем в невоплощенном виде, он реализуется в виде существительного, если наоборот – в виде прилагательного и глагола (выбор между двумя последними производится уже на основании большей/меньшей временной стабильности, см. ниже). Грубо говоря, камень потому существительное, что ситуации, в которых говорят о конкретных камнях, встречаются гораздо чаще, чем ситуации, в которых про некоторый объект утверждается, что он камень; напротив, спать потому глагол, что ситуации, в которых про некоторый объект утверждают, что он спит, встречаются гораздо чаще, чем апелляции к отдельным представителям класса объектов, единственным общим свойством которых является состояние сна. Косвенным образом, это противопоставление коррелирует и с известным синтаксическим распределением: для существительных типичной (или исходной) считается функция аргументов (т.е. подлежащего и дополнений), для глаголов – функция предикатов (сказуемого), для прилагательных – функция атрибутов (определений); впрочем, синтаксические функции у всех основных классов слов гораздо более подвижны (и во многих языках любая синтаксическая функция оказывается доступна любой части речи практически без ограничений).