Глава II. Дипломатия 1118-1180 годов: войны Иоанна и универсализм Мануила.

Алексей I оставил своим наследнику, императору Иоанну Комнину, сильное государство со значительной территорией, спокойное от смут, обладающее сильной армией и значительным весом в международных делах. Вместе с тем перед новым василевсом стоял комплекс внешнеполитических задач, не последнее место среди которых занимала проблема взаимоотношений с латинскими государствами крестоносцев, в особенности с Антиохийским княжеством.

Византийский историк Никита Хониат сообщает нам следующее о помыслах Иоанна: «Он (т.е. Иоанн – А.П.) всегда и пламенно желал присоединить к Константинополю Антиохию»⁸³. Как мы увидим в дальнейшем, ближневосточная политика царя будет посвящена решению антиохийской проблемы, а значительная роль в этом предприятии будет принадлежать праву императора на суверенитет над городом, основываясь на Девольском договоре⁸⁴.

На царствование Иоанна пришлось то редкое время, когда антиохийскому князю, да и всем правителям государств крестоносцев было крайне необходимо покровительство Византии. Турки теснили небольшие латинские государства, причем их давление усиливалось раз от раза. Прославленный в боях Иоанн и византийская армия – все это казалось верным средством спасения от турецкой угрозы.

В 1137 году Иоанн Комнин во главе своей армии вступил в Антиохию, где его ожидало с «распростертыми объятиями»⁸⁵ местное население, тогда как от князя Раймонда император требовал безусловной сдачи города, т.е. фактического согласия на присоединение его к империи⁸⁶. Тяжба, однако, завершилась лишь принятием присяги князем Антиохии и графом Триполи⁸⁷. В следующем году, прибыв в Антиохию, император был встречен как сюзерен в празднично украшенном городе. Однако доверительными отношения двух сторон считать нельзя – настолько вынужденным был вассалитет для антиохийских властей. М.А. Заборов вообще склонен оценивать взаимоотношения двух сторон в этот период как ухудшающиеся год от года⁸⁸. Кульминационной точкой стала фактическая попытка захвата Иоанном Антиохии в сентябре 1143 года, когда, по сообщению Хониата, «даже фруктовые деревья не остались нетронутыми»⁸⁹. На счастье Раймунда, император скончался в тот же год.

«Думал с полной безопасностью омыться в Евфрате и досыта напиться его струящейся воды; надеялся увидеть и реку Тигр и рассеять оружием всех врагов….затем перелететь, подобно царям птиц, …. и в самую Палестину…»⁹⁰ - такими словами прощался умирающий Иоанн Комнин со своими приближенными, одновременно напутствуя на царство своего преемника Мануила. Сын окажется достойным продолжателем дела своего отца, именно при нем универсалистские тенденции, свойственные Комнинам⁹¹, станут полноценным руководством к действию.

Второй Крестовый поход, объявленный вскоре после падения Эдессы в 1144 году, не на шутку встревожил Мануила⁹². Как пишет А.А. Васильев, наибольшие опасения василевса вызвало возможный отказ Антиохии подчиняться Константинополю, как только прибудут свежие силы с Запада⁹³.

Здесь нам следует несколько отклониться от общего хода повествования. Чтобы понять последующие действия Мануила по отношению к крестоносным армиям, необходимо, исходя из мысли Васильева и развивая ее, понять следующее.

Если Первый Крестовый поход в основном был в интересах империи, стремившейся вернуть территории чужими руками, то теперь, почти через полвека, ситуация изменилась. Византия стала весьма сильным в военном плане государством, способным самостоятельно решить возникающие проблемы. Тем самым, во Втором Крестовом походе империя была, как минимум, не заинтересована хотя бы потому, что принесение вассальной клятвы (что означало гарантию неприкосновенности византийских интересов на Востоке) предводителем немецких крестоносцев королем Конрадом III, ставшим с недавних пор союзником империи⁹⁴, было весьма маловероятным. Более того, основная проблема лежала в той плоскости, на которую указал Васильев. Для государств крестоносцев Византия являлась единственным союзником на тысячи километров вокруг, готовым предоставить войска, как для обороны, так и для нападения. Яркий пример тому – совместные походы Иоанна Комнина и антиохийского князя против сельджуков⁹⁵. Империя понимала свою исключительную важность для существования латинских государств, привыкла вести дипломатическую игру с ними один на один, и поэтому появление нового элемента в четко выстроенной системе ее испугало. Византия вовсе не собиралась терять свою гегемонию в восточном Средиземноморье. Отпадение от нее Антиохии, порядком уставшей от византийской «опеки» вкупе с бесконечными попытками включить ее в состав империи, могло подорвать авторитет и значимость империи в Средиземноморье.

Принимая во внимание все вышеуказанное, можно понять, почему Хониат именует крестоносцев страшной и опасной тучей врагов⁹⁶. Методом взаимодействия с крестоносцами стало политическое двуличие, мастерски использованное и так искусно завуалированное Мануилом. Сам Хониат, описывая переговоры императора и крестоносцев, употребляет выражениями «притворно восхищался», «показал вид»⁹⁷, подтверждая наше предположение об умелом политическом лицедействе царя.

Свои обещания немецким крестоносцам Мануил комбинировал с интенсивными мероприятиями по обновлению крепостных вооружений, сбору армии, вооружению солдат⁹⁸. Что интересно, василевс всячески возбуждал ненависть и страх к пришельцам в византийцах⁹⁹, и это вряд ли может служить доказательством его доброжелательных намерений.

Тем временем между ромеями и крестоносцами начались первые стычки, переросшие затем в столкновения. Дошло до того, что немцы сожгли несколько предместий Адрианополя¹⁰⁰. Тлевший конфликт едва не был превращен в пожар войны неистовством племянника короля Фридрихом (будущим императором Фридрихом I Барбароссой), желавшим отомстить за некого убитого немца, ради чего сжег монастырь¹⁰¹. Первый крестовый поход не знал такого накала страстей.

Если же и принять все вышеупомянутые действия Мануила в качестве оборонительных мер, то его следующие шаги вряд ли можно признать таковыми. После переправы немцев на другой берег Босфора началось массовое обустройство засад, зачастую оказывавшихся смертельными для крестоносцев, а местное население попросту издевалось над нуждающимися «воинами Христа», спуская им или небольшое количество хлеба, или же вовсе примешивая к нему известь, причем Хониат указывает на императора как возможного инициатора подобных действий¹⁰². Более того, царь заблаговременно предупредил турок о приближении армии крестоносцев¹⁰³, дав им время подготовиться к встрече с врагом. Разумеется, все закончилось страшным разгромом немецких крестоносцев, остаткам которых пришлось вернуться в Никею¹⁰⁴. Таким образом, армия, угрожавшая интересам Византии, была уничтожена и более не представляла опасности. На основании действий Мануила Успенский даже утверждает о существовании союза между византийцами и турками¹⁰⁵. Васильев ничего определённого по этому поводу не пишет. Нам же кажется, что данный факт – свидетельство не более чем кратковременного сотрудничества двух заинтересованных сторон.

Вслед за немецкими крестоносцами на территории Византии появились французские «воины Христа». Здесь в качестве источника мы будем использовать уже упомянутое сочинение Одона Дейльского.

Секретарь короля в своем произведении описывает встречу Людовика в Константинополе как весьма радушную: навстречу ему вышли богатые и знатные люди, смиренно приглашавшие посетить царственный город¹⁰⁶. Видимо, Мануил полагал, что этого короля крестоносцев можно не опасаться, и втайне надеялся на его вассальную присягу, почему и пригласил Людовика в Константинополь почти без свиты – не только из-за опасений за судьбу города, но и для изоляции короля¹⁰⁷.

Пир, устроенный в честь прибывшего гостя, стал для французов новым хитросплетением византийской дипломатии. Подобные обеды были не только застольными пиршества, но и местами ведения переговоров и даже подковерной борьбы. Развлечения, устроенные императором в течение обеда¹⁰⁸, служили, судя по всему, отвлекающим маневром, средством рассеивания внимания французов.

Ожидая подкреплений, Людовик практически увяз в Константинополе. Тем временем напряженность между греками, уставшими от произвола крестоносцев, и французами, которым наскучило ждать, росла. Понуждения Мануила к принятию ленной присяги королем и баронами, ставшими в итоге вассалами императора, лишь усилило ее¹⁰⁹. Дошло до планов взятия Константинополя¹¹⁰, т.е. фактически до открытой вражды. Византийцам пришлось пойти на хитрость: Одон рассказывает о быстро распространившемся среди крестоносцев слухе о необычайных успехах и победах немецкого воинства¹¹¹. Жаждавшие славы и богатства, французы не могли больше ждать – к ноябрю 1147 года Мануил переправил их в Малую Азию¹¹².

В это же время возникает новая весьма опасная тенденция – в Византии начинают видеть врага крестоносного дела. Одон Дейльский, описывая встречу немцев и французов в Никее, пишет следующее: «Они (т.е. немцы – А.П.) кляли константинопольского «идола», который…сделал все, чтобы унизить христианскую веру…охладить пыл наших»¹¹³. Если к словам немцев прибавить рожденные французами идеи о взятии Константинополя, то уже можно говорить об определённой степени враждебности Запада Византии. Ф.И. Успенский писал по этому поводу: «Вывод был простой: нельзя достигнуть цели походов потому, что на дороге стояло схизматическое Византийское царство, сначала нужно уничтожить это препятствие»¹¹⁴.

Значительное место в своей международной политике Мануил уделил наболевшей антиохийской проблеме. Царь действовал стремительно – после победы над армянским царем Киликии в 1159 году он разворачивает свои армии в сторону Антиохии, позволившей себе выступить союзником мятежного Тороса¹¹⁵. Император, судя по всему, был настроен весьма решительно. По сообщениям Вильгельма Тирского, вымаливая прощение, князь Антиохии дошел до крайней степени унижения¹¹⁶ - явный признак неумолимости императора, решившегося наконец показать себя действительным сюзереном города. Никита Хониат, оставивший довольно подробное сообщение о пребывании императора в Антиохии, встречавшей его как повелителя, описывает великолепие праздников, церемоний, процессий, устроенных василевсом¹¹⁷. Исходя из этого, можно сказать о репрезентации власти, неприкрытой демонстрации могущества и богатства как методе византийской дипломатии эпохи Мануила. А.А. Васильев оценивает вход Мануила в Антиохию как несомненный триумф¹¹⁸, чем нельзя не согласиться. Нам кажется, что второй брак императора с антиохийской принцессой¹¹⁹ можно рассматривать как еще один шаг по удержанию княжества под сюзеренитетом империи.

Итак, о времени Иоанна и Мануила можно говорить как об эпохе значительного усиления византийского влияния. Хитросплетения имперской дипломатии безотказно служили целям государства, а практически каждая акция византийской политики в этот период была успешна. Вместе с тем нужно отметить, что идея Крестовых походов и сами походы перестали интересовать империю, поскольку больше не могли служить ее целям и решать ее задачи. Более того, империя практически начинает скрытую борьбу с крестоносцами, подчас проявляя враждебность.