Глава X. [о приезде папы Пасхалия II]

Итак, на следующий год после возвращения названного Боэмунда к себе достопочтенной памяти вселенский и верховный понтифик Пасхалий в западные области прибыл со многими и мудрейшими мужами, епископами и кардиналами, и римской знатью сопровождаемый ⁷⁸, чтобы у короля Франции и сына короля-соправителя Людовика, и церкви Галлии искать содействия в неких трудностях и в новых о церковной инвеституре ссорах, которыми мучил и еще более измучить угрожал император Генрих ⁷⁹, муж любви к отцу и всего человеческого лишенный, который и у родителя [своего] Генриха, жестоко преследуя, отобрал наследство и, как оказалось, в недостойном плену держа с побоями и оскорблениями врагов, чтобы королевские инсигнии, а именно: корону, скипетр и копье святого Маврикия ⁸⁰ – [тот] отдал ⁸¹ и ничего во всем королевстве собственного не сохранил, нечестиво принудил ⁸².

Равным образом было определено в Риме, из-за продажного вероломства римлян, что о выше названном, а, впрочем, и обо всех вопросах при поддержке короля и королевского сына, и Галльской церкви во Франции, чем в [Вечном] городе [лучше] рассуждать. И таким образом прибыл [папа] в Клюни ⁸³, из Клюни в Шарите, где торжественнейшим образом при стечении архиепископов и епископов, и монахов ордена этого благородного монастыря сакральное освящение совершил ⁸⁴. Прибыли и благородные высокие бароны королевства, среди которых и сенешал короля Франции благородный граф де Рошфор к господину папе посланцем явился, чтобы ему как [66] духовному отцу во всем королевстве его благоугодно служить ⁸⁵. На этом освящении мы и сами присутствовали и против господина епископа Парижского Галона, многие распри церкви блаженного Дионисия учинившего, перед лицом господина папы мужественно стоя, предоставив разум и каноническое право, добились удовлетворения ⁸⁶.

И когда в Сен-Мартен де Тур, по римскому обычаю надев фригий ⁸⁷, «Letare Jerusalem» [он] отпраздновал ⁸⁸, в достопочтенной приют блаженного Дионисия, словно к себе в обитель святого Петра, благосклонный и благочестивый вернулся ⁸⁹. С почетом и достойно епископа принятый, – это одно памятно и римлянину непривычно ⁹⁰, и потомству останется примером, – что ни золота, ни серебра, ни драгоценных камней монастыря, чего многие боялись, он не только не пожелал, но и взглядом не удостоил. Перед мощами святых смиренно распростертый, слезы раскаяния [он] пролил, искупительную жертву самим собой Господу и его святым от всей души заплатил и, чтобы от епископских одежд блаженного Дионисия, кровью орошенных, для защиты какую-нибудь ему дали малую толику, покорнейше умолял. «Не печалуйтесь, – сказал, – что от одежд его нам хоть малую часть отдаете, поскольку, чтобы он к вам апостолом Галлии был определен, без ропота мы назначили» ⁹¹.

Итак, встретились с ним в том же месте король Филипп и господин Людовик, сын его, благодарно и благочестиво, ради любви к Богу величие королевское к стопам его склонившие точно так же, как делали по обычаю у могилы рыбака Петра короли, сняв диадему, чтобы поклониться; каковых господин папа, рукою подняв, словно [67] благочестивейших сыновей апостолов, перед собой сесть повелел ⁹². С ними о состоянии Церкви, как мудрый мудро действуя, дружески беседуя и их ласково обольщая, святому Петру и себе, его наместнику, умолял оказать помощь, Церковь поддержать и так, как предшествующих королей Франции Карла Великого и других обычай внушает, тиранам и врагам Церкви, и главным образом императору Генриху смело противостоять. Они [в знак] дружбы, помощи и совета правые руки подали, королевство предоставили и, так как с ним в Шалон к императорским посланцам на встречу спешили, [то] архиепископов, епископов и аббата Сен-Дени Адама, с которым и мы были, присоединили.

Там, когда господин папа некоторое время ожидал ⁹³, по уговору, этих императора Генриха посланцев, не смиренных, а жестких и строптивых, когда в приюте Сен-Манж [они] расположились, оставив там же канцлера Альберта ⁹⁴, с устами и сердцем которого единодушно сам император действовал ⁹⁵, другие ко двору [папы] большой толпой, с большой надменностью, чрезвычайно украшенные, отправились. Поскольку там были архиепископ Трирский ⁹⁶, епископ Хальберштадтский ⁹⁷, епископ Мюнстерский ⁹⁸, графы в немалом количестве и тот, перед которым меч повсюду носили, герцог Вельф ⁹⁹, [68] муж дородный и всей поверхностью в длину и в ширину восхитительный, и горластый; [все] они возбужденные больше для устрашения, чем для здравого размышления посланными казались.

Один-единственный архиепископ Трирский, муж изысканный и приятный, красноречием и мудростью изобильный, во французском высокопарном слоге искусный, тонкие произносил речи, господину папе и двору [его] привет и служение со стороны императора принося, без ущерба для прав королевства. И продолжал говорить о порученном: «Вот, – сказал, – господином императором по какой я послан причине. Со времен предков наших ¹⁰⁰, святых мужей и апостолов, Григория Великого и других это к праву императора относится, как известно, чтобы во всяком избрании этот порядок применялся: прежде чем избрание на публику выносится, к ушам господина императора донести и, если персона подходит, согласие от него перед совершением избрания получить; потом на собрании следуя канонам, по просьбе народа [и] выбору клира, с согласия наделяющего бенефицием объявить [избранным]; посвященному свободно и без симонии ¹⁰¹ к господину императору за регалиями, чтобы кольцом и посохом инвестировал, вернуться, верность и вассальную присягу принести ¹⁰². И не удивительно, ибо городами и замками, рынками, тонльё ¹⁰³ и всем, чем императорскому достоинству [он] обязан, никаким другим образом не овладеть. Если это господин папа выполняет, процветание и добрый мир королевство и Церковь во славу Божью свяжут».

На это впоследствии господин папа, поразмыслив, устами епископа Пьяченцы ¹⁰⁴ воззвав, ответил: «Церкви, драгоценной кровью Иисуса Христа искупленной и свободно установленной, никоим образом в рабство не впасть; если Церковь без его [императора] совета прелата избрать не может, [то] станет бесполезной смерть Христа, ему [императору] рабски подчинится; если кольцом и посохом [он] инвестирует, когда алтарю точно так же [они] принадлежат, [то] против самого Господа [он] узурпатор; если посвящаемые Господа телом и кровью руки в светские руки, мечом окровавленные, обязаны вкладываться, [то Церковь] отказывается от порядка своего и святого помазания».

И когда это и подобное этому услышали упрямые посланцы, тевтонской разозленные горячностью, взволновались и, как только всё выслушали, бранью разразились, оскорбления нанесли. «Не здесь, – сказали [они], – но в Риме мечами будет окончен этот спор». Однако папа в большом количестве мужей испытанных и знающих к [69] канцлеру послал которые с ним об этом спокойно и кротко договорились, и были услышаны, и [сами] слушали, и ради мира в королевстве потрудиться его уговаривали. После их отъезда господин папа в Труа прибыл, долго не проводившийся вселенский собор ¹⁰⁵ торжественно отпраздновал, и с любовью к французам, так как многим [ему] услужили и со страхом и ненавистью к тевтонам в обитель святого Петра благополучно возвратился.

Император же, примерно во второй половине этого года удалившийся, собрав небывалое – в тридцать тысяч рыцарей ¹⁰⁶ – войско, «одной только кровью обмытой ищет дороги» ¹⁰⁷, направился к Риму удивительно ловко миролюбивым притворился, от спора об инвеституре отказался, много хорошего и этого, и другого посулил и, чтобы в город войти, поскольку иначе не мог, льстил, и обманывать ни верховного понтифика и ни всю Церковь, даже самого короля королей не побоялся. По этой причине, так как услышали, что столь и настолько пагубная для Церкви Божьей ссора успокоилась справедливо или нет, римляне плясали, клир в высшей степени ликовал, и то, каким более почетным образом и безупречно [они] получили, обрадованные спорили.

И когда господин папа, стесненный толпой епископов и кардиналов в плащах верхом на покрытых белыми попонами конях, за которыми следовал римский народ, навстречу [императору] поспешил ¹⁰⁸, предварив, чтобы, коснувшись Священного Евангелия, от этого же императора клятву мира, от инвеституры отказ приняли ¹⁰⁹ в том месте, которое называется Гора Радости ¹¹⁰, где впервые пришедшим обитель апостолов блаженных взгляду открывается; там клятва повторялась, в портике же чудесным и всеобщим для римлян зрелищем собственной рукой императора и высшей знати [приносилась] в третий раз.

Затем бесконечно более благородная, чем если бы африканской победой опьяненная, арка триумфальная улыбалась, с гимнами и восхвалениями многочисленными в триумфе господина папы рука святейшая диадемой короновала [его] по обычаю Августов ¹¹¹; к святейшему апостолов алтарю, предшествуемый клириков пением и алеманов ужасными воплями, до неба доходящими, с торжественным и праздничным благословением его подвели. Тогда господин папа, мессу праздничную отслужив ¹¹², телом и кровью Иисуса Христа причастил, раздав евхаристию, в любви неделимой союза и мира сохранения чудесный залог Церкви преданный император, приняв, предоставил. [70]

И когда господин папа после мессы епископское снимал облачение, с внезапной подлостью, выдумав повод для ссоры, ярость тевтонская в бешенстве забушевала; выхватив мечи, полные безумия, [они], сбежавшись, на римлян, в этом месте по закону совсем безоружных, напали, кричали, проклиная, чтобы клир римский – все, как епископы, так и кардиналы, – были схвачены или перебиты, и, поскольку дальше не могло дойти никакое безумие, на господина папу руку нечестивую наложить не побоялись ¹¹³. Неисцелимой скорбью и болью сердечной как знать римская, так и сам народ был охвачен; о случившемся хотя [и] поздно [они] узнали, одни за оружием побежали, другие, как будто полоумные, бросились бежать; и так как внезапным было вражеское нападение, если бы не развалив сложенные бревна портика в руину, себе не сделали из них защиту, [то] спастись бы не смогли. Названный же император, весьма совестью и за преступные деяния мучительной болью приведенный в ужас, из города, как мог скорее, уехал, добычу неслыханную среди христиан, а именно: господина папу и всех, кого смог, кардиналов и епископов приведя, в Чивита-Кастеллано. месте, природой и искусством сильно укрепленном, себе оставил ¹¹⁴; с самими кардиналами, постыдно обобрав, бесчестно обращался и, что грешно [и] сказать, даже самого господина папу как плаща, так митры вместе со всеми инсигниями апостольскими лишил, побоявшись на помазанника Божьего наложить руку, надменно отнял силой и, многие нанеся оскорбления как ему, так и его [71] [людям], большой ущерб причинив, отослал после того, как от названного договора освобождения и потом от данных привилегий отказа не добился ¹¹⁵. А также из рук господина папы, что отныне [он] инвестирует, привилегию вырвал, которую тот же господин папа на большом совете из трехсот и более епископов по приговору Церкви, в нашем присутствии, разбил и вечной анафемой в ничто превратил ¹¹⁶.

Правда, если спросит кто-то, почему господин [папа] столь вяло действовал, [то] узнает, потому что Церковь, пораженная в пастыре и [его] приближенных, ослабела и тиран ее почти поработил, потому что не было, кому сопротивляться, [и] почти всю собственность [тиран] захватил. Он [папа] определенный опыт этим приобрел, что, когда братьям, столпам Церкви, ради защиты и Церкви восстановления так или иначе отпустить грехи приказал и мир в Церкви какой-никакой восстановил, [то] в пустыню одиночества удалился и там же остановку вечную сделал, пока вселенской Церковью и римлян жестокостью вынужденный, [он] не возвратился ¹¹⁷.

Однако Господь Иисус Христос, искупитель и защитник Церкви своей, [того,] что ее столь долго попирали и император безнаказанным остается, не потерпел. Они, хотя и не втянуты, и верностью не связаны были, дело Церкви поколебленное поддержав, с помощью и по совету господина соправителя Людовика ¹¹⁸ в Галльской церкви знаменитый совет собрав, тирана-императора анафеме предав, мечом блаженного Петра пронзили ¹¹⁹. Потом в Тевтонское королевство направившись, высшую знать и королевства большую часть против него [императора] возбудили, покровителей его и Бурхарда Рыжего, епископа Мюнстерского, низвергли ¹²⁰ и от преследования [его] или лишения наследства вплоть до заслуженного очищения государства от наихудшей и тиранической жизни не отказались ¹²¹. Какового зла в воздаяние передана была Божьим отмщением императорская власть, когда после его кончины герцог Саксонский Лотар наследовал, муж воинственный, общего блага защитник непобедимый ¹²². Каковой, когда сопротивляющуюся Италию, Кампанию, Апулию вплоть до Адриатического моря, в присутствии графа Сицилии Роже – того, что себя королем сделал ¹²³, – опустошив, господину папе Иннокентию графство усмирил; с благородным триумфом возвращаясь на родину, победитель в могиле упокоился ¹²⁴.

Этих и других, подобных им, писатели пусть изображают; мы, поскольку обещали, к деяниям франков перо опять обращаем.

(пер. Т. Ю. Стукаловой) Текст воспроизведен по изданию: Сугерий, аббат Сен-Дени. Жизнь Людовика VI Толстого, короля Франции (1108-1137). М. Старая Басманная, Plusquamperfectum. 2006

© текст - Стукалова Т. Ю. 2006 © сетевая версия - Тhietmar. 2010 © OCR - Засорин А. И. 2010 © дизайн - Войтехович А. 2001 © Старая Басманная. 2006 © Plusquamperfectum. 2006