Глава XXV. [Об Эмоне по прозвищу Пестрая Корова]

Поскольку не в какой-то части земель, а в теснине [отдельных] мест доблесть королевская зажата, пусть будет видно [ее], «известно же, что у королей длинные руки» ³⁰⁰. Поспешил к нему от границ Берри человек сведущий и продажный в отношении языка, Алар Гийебо ³⁰¹, который довольно красноречиво пасынка своего ³⁰² жалобу изложивши, господина короля смиренно умолял, прося, чтобы благородного барона по имени Эмон, по прозвищу Пестрая Корова, сеньора де Бурбон, правосудие отклоняющего, племянника [своего], а именно старшего брата Аршамбо ³⁰³, сына, – лишившего наследства, столь самонадеянную дерзость подавил и франков приговором, что каждый из них иметь должен, определил ³⁰⁴.

Итак, король как любовью к справедливости, так и к церквям и беднякам состраданием воспылав ³⁰⁵, чтобы, как в этом случае войн, в злобе разраставшихся, бедные, страдавшие от чужой самонадеянности, не понесли наказания, когда названного Эмона безуспешно по [его] делу призвать повелевал, – [тот] отказался даже от правосудия, удалившись. Оставив всякие удовольствия и леность, в [110] область Берри с большим войском [король] направился, к Жерминьи, этого Эмона крепчайшему замку, повернул и многими ударами захватить постарался.

Названный же Эмон, увидев, что никоим образом не может противостоять, в надежде и себя, и замок спасти, этот единственный путь к своему спасению отыскав, у ног господина короля распростертый и к еще большему удивлению многих каившийся [там], чтобы [король] с ним милосердно поступил, настойчиво прося, замок отдал; сам себя королевского величия решению целиком предоставил и настолько от самонадеянности себя избавил, насколько еще смиреннее, им наученный, правосудию себя возвратил. Король же, удержав замок и этого же Эмона во Францию по этой причине отведя, приговором франков или соглашением дяди и племянника тяжбу как справедливо, так и благочестиво разрешил и с угнетением многих и с обильными потом трудами покончил.

Эти и им подобные [деяния] в землях этих многократно [и] милосердно ради спокойствия церквей и бедняков совершать [он] имел обыкновение, которые, если всякий раз пером их передавать, отвращение породят, так что [мы] сочли приличествующим воздержаться.

Глава XXVI. [о возобновлении войны с королем Англии]

Необузданная гордыня являет себя больше самонадеянности, поскольку эта [последняя] не признает превосходства, та [же] – даже равенства, чему соответствуют поэтические строки: «Цезарь не может признать кого бы то ни было первым, //Равных не терпит Помпей» ³⁰⁶. И поскольку «в соучастниках власти и каждый // Будет к другим нетерпим» ³⁰⁷, – король Франции Людовик там, где [он] преобладал над королем Англии и герцогом Нормандским Генрихом, поднявшись, над ним как над вассалом своим всегда возвышался. Король же Англии, благодаря знати королевства и богатств удивительному изобилию к униженности нетерпимый, с помощью племянника графа-палатина Тибо и многих в королевстве завистников, чтобы его власть умалить, королевство возмутить, короля привести в замешательство, старался.

Между тем возобновилась между ними прежних войн новая злоба ³⁰⁸. Так как король Англии с графом Тибо, поскольку их нормандские и шартрские владения соприкасались границами, ближайшую марку короля завоевать старались; Этьена, графа де Мортэн, одному [111] брата, другому племянника ³⁰⁹, на другую сторону, а именно: в Бри, вместе с войском перебросили, опасаясь, чтобы в отсутствие графа [Тибо] землю эту король внезапно не занял ³¹⁰. Каковой он же и нормандцев, и шартрцев, и даже бриаров пощадить старался, поскольку от обеих сторон в середине, как в кругу находившийся, то в этих, то в тех из разбросанных земель еще много раз королевского величия воодушевление проявлял.

Однако, так как Нормандская марка как королей Англии, так и герцогов Нормандских благородной предусмотрительностью и расположением новых замков ³¹¹ и непроходимых вброд рек течением снаружи от других была опоясана, король [Людовик], поскольку этим был встревожен, пройти в Нормандию страстно желал; с небольшой военной силой, чтобы скрытность действиям обеспечить, к этой марке устремясь ³¹², мужей из предосторожности выслал вперед, которые как будто путники, [но] в хауберках под плащами и мечами опоясанные, по большой дороге спустились к местечку, которое называется Гуэ-Никэз. старинному городу ³¹³, широкий и удобный проход французов к нормандцам предоставить готовому, который, окруженный рекой Эптой, так что в середине своей убежище предоставляет, [а] снаружи вниз и вверх по течению запрещает проход. Внезапно [они] плащи скинули, мечи обнажили, жителей, узнавших [о них] и оружием теснивших, сильным сопротивлением отогнали, когда вдруг король [к ним], уже весьма уставшим, по склону холма небезопасно поспешив, полезную помощь оказать повелел; как центр города, так и башню укрепленной церкви не без потерь для своих [людей] занял ³¹⁴.

И когда [Людовик] узнал, что король Англии с большим войском поблизости [находится, то] как [он] имел обыкновение, баронов своих призвал присоединиться, чтобы за ним последовали, пригласил. Прибыть поспешили граф Фландрии Бодуэн, исключительный рыцарь, красивый юноша и приятный ³¹⁵, граф Анжуйский Фульк и многие королевства высокие бароны, которые, сломав запор Нормандии, пока одни город снаряжали, другие землю, долгим миром откормленную, как грабежам, так и пожарам подвергли, и, что необычно было, в присутствии короля Англии повсюду опустошающие нестерпимое произвели замешательство.

Между тем, этот же король Англии возведение замка с большим усердием готовил, рабочих подгонял, и пока король [Людовик] под защитой своего снаряженного войска оставался, сам свой замок на ближайшей горе возвел, чтобы оттуда выстрелами арбалетчиков и лучников военную силу и съестные припасы [нормандской] земли им отсечь, и из-за этого землю свою постоянными тяготами привести в замешательство [Генрих] был вынужден. Ему король Франции, удары [112] возвращавший, без промедления в свою очередь отдавал, как будто в кости играл, когда вдруг, собрав войско, на заре вновь прийдя, на этот замок новый, который обычно называется Маласси ³¹⁶, смело напал. Большим усилием, раздавая и получая многие тяжелые удары, – такая ведь на этом рынке обычно платится пошлина, – доблестно справился, разграбил и разрушил, и к славе королевства и к противной стороны бесчестью, какие бы козни оттуда ни были, с истинной доблестью [их] рассеял.

И так как никого могущественная Фортуна никогда не щадит, ибо говорится: «Если захочет Судьба, ты из ритора консулом станешь, //Волею той же Судьбы ты не консул будешь, а ритор» ³¹⁷, – король Англии после длительных и удивительных успехов безмятежного процветания, как будто с верхней точки колеса спустившись, изменчивой и несчастливой превратности событий подчинился, когда с этой стороны король Франции, со стороны Понтье, тесно связанного с Фландрией, граф Фландрский, со стороны Мэна – граф Фульк Анжуйский ³¹⁸ полностью привести его в замешательство, повсюду на него нападать со всей доблестью стремились. Он не только извне, но и внутри от людей своих, а именно: Гуго де Гурнэ, графа д'О ³¹⁹, графа д'Омаль ³²⁰ и многих других, – был в ущербе из-за войн. [113]

Он также из-за скопления зла внутри [дворца] терзался от коварства уроном, когда и камерариев ³²¹, и постельничих ³²² частным заговором устрашенный, часто ложе менял, часто из-за ночного страха стражу вооруженную увеличивал; прежде, чем заснуть, щит и меч каждой ночью класть приказывал. Из них же один, Г. по имени ³²³, из ближайшего окружения, королевской щедростью обогатившийся, могущественный и прославленный, еще более знаменитый вероломством в столь ужасном заговоре уличенный, на ослепление и оскопление, – хотя удавление петлей заслужил, – милосердно был осужден. От этих и [им] подобных нигде в безопасности, король [не был], врожденным великодушием [и] храбростью замечательный, в трудных ситуациях осторожный, даже в [своем] дворце мечом был опоясан и [тех], кого более верными себе считал, если вне дома [они] мечи снимали, безнаказанными не оставлял, [назначая] любой штраф, как в игре.

В то же время еще некий Ангерран де Шомон, муж решительный и благоразумный, смело с военным отрядом выдвинувшись, замок, название которого Лез Андели, так как от них же заговором тайно снаряжены были укрепления, решительно захватил, и полагаясь на королевскую помощь, [он] захваченное смело снарядил, откуда землю от реки, которая называется Анделль, еще от самой реки Эпты до Пон-Сен-Пьер полностью подчинить старался. Он, так же на сопровождение многих лучших, чем он [сам] полагаясь, сам даже навстречу королю Англии на равнину устремился; возвратившегося, его [короля Англии] непочтительно преследовали и землю его в вышеназванных границах как свою использовали. Со стороны Мэна также, когда этот же король осажденным в башне Алансонского замка помощь оказать вместе с графом Тибо после долгого промедления решил, от графа Фулька потерпев поражение, многих своих вместе с замком и башней в этом бесславном деле потерял ³²⁴.

И когда от этих и [им] подобных продолжительных тревог едва в [самый] низ не скатился, тогда уже божественное умилостивление – из-за длительного бичевания и затворничества на некоторое время – [он] был также церквей щедрым одаривателем и милостыней ³²⁵ распределителем богатым, но беспутным, – пощадить и из такого унижения его милосердно поднять склонилось. Из безнадежности его глубочайших бедствий на вершину процветания колесом [он] внезапно был вознесен, тогда как другие мятежники скорее божественной рукой, чем своей [собственной], или до последней черты скатились, или совсем исчезли, поскольку сама Божественность имеет обыкновение уже совсем отчаявшимся и человеческой помощи лишенным десницу милосердия милосердно протягивать.

Ведь граф Фландрии Бодуэн, который жестокими преследованиями этого же короля жестоко беспокоил, часто в Нормандию вторгаясь, когда [114] после завоевания замка О и соседнего морского побережья необузданной душой [он] от войны отдыхал, внезапным, но одиночным ударом копья в лицо задетый, пренебрегший заботой о такой маленькой ране смертью не пренебрег ³²⁶. Не только короля Англии, но всех потомков конец положивший пощадить предпочел.

Итак, названный Ангерран де Шомон, муж храбрейший и этого же короля мучитель самонадеянный, поскольку Девы Марии, матери Божьей, в архиепископстве Руанском землю опустошать идти не содрогнулся, жестокой пораженный болезнью, после долгого своего страдания, после долгого и нестерпимого, [но] заслуженного своего тела мучения, что Царице небесной [этим] обязан, хотя поздно, [но] узнавший, жизнь закончил ³²⁷. Граф же Анжуйский когда и собственной присягой, и многими клятвами, а также большим количеством заложников с королем Людовиком связан был; скупость верности предпочтя, не посоветовавшись с королем, вероломством обесславленный, дочь свою ³²⁹ сыну короля Англии Вильгельму в жены отдал ³³⁰ и, скрепив клятвой вражду, столь значительную дружбу с ним [Людовиком], связанный узами, [он] коварно прекратил.

Итак, король Людовик, когда землю Нормандии этим со [своей] стороны при виде себя молчать заставил ³³¹, то с многочисленным, то с малым войском равным образом грабежам ее подвергал; как короля, так и его [людей] по давнему обычаю опустошениями полностью обесценивал, когда вдруг однажды король Англии, собрав множество мужей, возбуждая короля Франции беззаботную храбрость, войско в боевом порядке скрытно к нему направил, пожары, чтобы его в беспорядок привести, разложил; вооруженных рыцарей, чтобы упорнее сражались, спешил [и] мудро беспокоился предвидеть все, какие смог, военные предосторожности.

Король же со своими, никакой подготовки к сражению сделать не соизволивший, на них безрассудно, но с величайшей отвагой устремился. Когда передние, которые бросились на отряды вексенцев с Бушаром де Монморанси и Ги де Клермон [во главе], сначала первый отряд нормандцев сломивших, с поля необычного боя побежали, [то вексенцы] первые ряды всадников, в доспехах спешенных, сильнейшим ударом отбросили. Однако французы, которые их преследовать задумали, смешавшие строй, на прекрасно построенные и расположенные боевые порядки наступавшие, как это случается в таких обстоятельствах, их слаженного напора вынести не в состоянии, уступили ³³². [115]

Король же, удивленный поражением [своего] войска, твердостью своей своим [людям] оказавший вооруженную помощь, соответствующую, насколько смог, не только без большого урона для заблудившегося войска, в Лез Андели вернулся ³³³. Этим неожиданным несчастливым событием из-за собственного легкомыслия некоторое время огорченный, чтобы дольше враги не оскорбляли, что будто бы в дальнейшем в Нормандию вступить [он] не осмелится, – только еще более воодушевленный в несчастьях и, что лишь мужам свойственно, более стойкий, войско вновь созвал, отсутствовавших привлек, высоких баронов королевства пригласил, определенный день и что вторгнется в [его] землю и в славное сражение вступит, королю Англии сообщил и [то], что ему пообещал словно договор под клятвой, исполнить поспешил. Затем вторгся в Нормандию, замечательным войском ее опустошив, когда сильнейший замок, который называется Иври, многими схватками завоеванный, огню предать приказал [и] вплоть до Бретея дошел ³³⁴.

Он, некоторое время в [этой] земле остававшийся, ни короля Англии увидеть был не в состоянии, ни найти того, кому отомстить за понесенную обиду; чтобы также на графа Тибо обрушиться, к Шартру возвратившись, сильнейшим приступом город атаковал, огнем сжечь намерился, когда вдруг как клир, так и горожане, тунику блаженной Богоматери неся перед собой, умоляли, чтобы ради его любви как церкви главный опекун милосердно пощадил, чтобы своим за чужие оскорбления не мстил, с плачем взывали. Король, к их мольбам королевского величия склонив высоту, чтобы благородная [116] церковь блаженной Марии вместе с городом огню не была отдана, графу Фландрскому Карлу ³³⁵ повелел, чтобы [тот] войско отозвал, ради любви к Церкви и из страха [перед ней] город пощадил ³³⁶. Когда [они] вернулись домой, за кратковременную неудачу долгой, непрерывной и суровой местью наказывать [все же] не перестали ³³⁷.