«Я почти урод»

23.05.2012, Юлия Румянцева Источник: «Суббота» Фото: www.esquire.ru

Н а днях Константин Райкин отметил в Риге юбилей своего отца - гениального артиста, родившегося 100 лет назад в доме на улице Авоту.  

В моноконцерте, посвященном памяти Аркадия Исааковича Райкина, Константин признался, что Латвия и для него родная сторонушка, сюда он приезжал с родителями практически каждое лето. Здесь отец впервые присутствовал на его моноспектакле в концертном зале «Дзинтари».

Константин Аркадьевич рассказал зрителям, как пытался увильнуть с актерской стези. То вознамерился стать спортсменом-легкоатлетом, но, несмотря на все девятилетние старания, пришел к мнению, что ростом не вышел: «Любой не сильно тренированный дылда сходу прыгал дальше меня». Позже он пытался освоить профессию биолога: жил в зоопарке, принимал роды у жирафов и бегемотов, успешно сдал экзамены в университет, но... Актерская природа взяла свое. Теперь, по признанию Константина, никто уже не может отрицать очевидного: звездный сын и сам в офицерском составе актерского полка.

Российский журнал «Esquire» опубликовал размышления актера Константина Райкина о жизни и о себе

С точки зрения жлоба я почти урод. Я очень некрасивый человек, не заслуживающий никакого внимания. А если чуть повнимательнее к людям относиться, то моя внешность, можно сказать, почти интересная, актерская. Я могу сколько угодно себя уродовать.

В России надо быть или известным, или богатым, чтобы к тебе относились так, как в Европе относятся к любому.

Оригинальность не главное. «Я тебя люблю», - это самая банальная и прекрасная фраза.

Я среди актеров не прапорщик, я скорее в офицерском составе.

Я понимаю, что мужчина должен стремиться к материальной самостоятельности и благополучию, это правильное стремление. Но есть вещи более важные - надо понимать, что продаешь. Ну нельзя в дерьме сниматься, нельзя дерьмо ставить.

Один и тот же человек в разных ситуациях может вести себя абсолютно по-разному - диапазон человеческого поведения невероятно широк. Даже у мерзавцев бывают такие приливы великодушия.

Нет такой страны, где не было бы плохо и смертельно скучно жить, если не занимаешься любимым делом.

Чем актер отличается от не актера? Выйдут десять человек, и один будет размахивать руками, делать кучу движений, говорить - посмотришь на него секунду, как он сотрясает воздух, отвлечешься, вернешься к еде. А актер - выйдет, он ничего не скажет, но что-то в нем заставит тебя за ним следить, отложить вилку, нож, и будешь смотреть только на него. Природное излучение странного вида. Дополнительная какая-то энергия. Актер - это же человек, которому мало жизни собственной, ему надо прожить еще иную жизнь.

Многие меня видели только в кино, большинство меня вообще знают только как сына Райкина, а на самом деле я театральный артист.

Я считаю себя человеком добрым.

Нескромно звучит в моих собственных устах, но в общем я-то думаю, что человеческие позиции я унаследовал от своих родителей правильно. Я по дочке это вижу. Она на какую-то новую ступень человеческую все это вывела. Знаете, она в детстве на юге очень любила лазать по скалам. И как-то один раз высоко забралась, а там ребята сидели, мальчики, они ее спихнули. Она ударилась больно, заплакала. А потом успокоилась и наверх туда говорит: «Ребята! Мне не больно!» Успокаивает их, думая, что они переживают за нее! Потому что по себе судит. Меня эти вещи поражают.

Чем старше становишься, тем труднее найти своих. Круг сужается.

Толпа - это когда люди похожи друг на друга в низменном. А когда они совпадают в высоких душевных порывах - реакции у них, может быть, и схожи, только при этом индивидуальность расцветает, а не нивелируется.

Когда идет сильный спектакль, я вижу, как люди меняются прямо на глазах. Вдруг становятся доверчивыми и серьезными как дети, дураками становятся - в том смысле, что отключают ненужный разум, растопыриваются лицом. Бывает, на сцене актер теряет серьез, колется — вдруг какая-то глупость произошла, оговорка, кто-то оступился. Лучший способ этот серьез восстановить — не отворачиваться от зала, как многие делают, а наоборот — повернуться и увидеть лица людей, их наивность и доверчивость. Они тебя тут же вправляют.

Я как-то был на Ямайке в какой-то поездке. С нами была пара: красивый парень, красивая девка, абсолютные такие американцы. И вдруг что-то меня тормознуло, когда я говорил со своей семьей на русском, почему-то я заосторожничал. Проводники - местные красавцы стали выяснять, кто откуда, - оказалось, они из Эстонии, причем в детстве только там были, русского почти не знают и ни о каком таком Райкине, уж конечно, никогда не слышали. Просто в глубине взгляда было едва заметное напряжение, какая-то несвобода. Печать совка - она как живучая и всепроникающая радиация - лежит на дне любого, кто с ним хоть немного соприкоснулся.

Я вообще не очень люблю сатиру. Я про назывательную сатиру — это когда черное называют черным, а белое — белым. Жанр вчерашний, честно говоря. Папа себя, кстати, последние годы очень обкрадывал как актера, потому что это был как бы театр при Госплане, и он уже говорил о шпунтах и гайках. Потом, когда тему взяли на себя газеты, — вот это было правильно. Я к тому, что смех, такой простой смех, — он гораздо важнее и лучше, чем смех против кого-то.

Вся эта серьезность на русских лицах - она на самом деле не серьезная. Потому что мы при этом преступно беспечны и легкомысленны. Не серьезность это, а насупленность. И важничаем. И апломба много. А за апломбом — такая рыхлость, такая глупость, такие дыры, просто сыр какой-то дырчатый.

Я не смерти боюсь. Я боли боюсь, физических страданий, и даже иногда зубного врача. Я нормальное животное.

Ира Роднина пришла на лед, потому что болела в детстве, у нее были маленькие легкие. И стала чемпионкой. Иногда мне кажется, и мне профессия нужна, чтобы и на других, и на себя самого производить впечатление уверенного человека.

Вот из чего у меня складывается хватательный рефлекс — так, чтоб хватать пьесу и ставить? Из боли, обаяния. Когда я и смеюсь, и тут же мне больно, потому что мне в сердце это попадает. Мне ближе тот, у кого больше боли за человека.

Поставить спектакль в лифте гораздо легче, чем в зале. Меньшее пространство всегда легче заполнить энергией. Не простят мне этих слов режиссеры, всю жизнь работающие с небольшими залами, но это правда.

Режиссура — наука о том, как сделать так, чтобы зрителю было интересно. И все! Остальные рассуждения от лукавого.