1 Дубровский д.И. Информация. Сознание. Мозг. М.: Высш. Шк., 1980. С. 210.

221

ся в процессе онтогенеза. Вот почему до определенного возраста мы не считаем ребенка ответственным за свои поступки и перекладываем вину на родителей и воспитателей.

Мотивационная доминанта, непосредственно определяющая посту­пок (физиолог А.А. Ухтомский назвал ее "вектором поведения"), представляет собой интеграл главенствующей потребности, устойчи­во доминирующей в иерархии мотивов данной личности (доминанта жизни или сверхзадача по К.С. Станиславскому), и той или иной си­туативной доминанты, актуализированной, экстренно сложившейся обстановкой. Например, реальная опасность для жизни актуализиру­ет ситуативную доминанту — потребность самосохранения, удовле­творение которой нередко оказывается в конфликте с доминантой жизни — социально детерминированной потребностью соответство­вать определенным этическим эталонам. Сознание, как правило с участием подсознания, извлечет из памяти и мысленно "проиграет" последствия тех или иных действий субъекта. Кроме того, в борь­бу мотивов окажутся вовлечены механизмы воли — потребности преодоления преграды на пути к достижению главенствующей цели, причем преградой в данном случае окажется инстинкт само­сохранения. Каждая из этих потребностей породит свой ряд эмоций, конкуренция которых будет переживаться субъектом как борьба между естественным для человека страхом и чувством долга, стыдом при мысли о возможном малодушии и т.п. Результатом подобной конкуренции мотивов и явится либо бегство, либо стойкость и му­жество.

В данном примере нам важно подчеркнуть, что мысль о личной от­ветственности и личной свободе выбора тормозит импульсивные дей­ствия под влиянием сиюминутно сложившейся обстановки, дает выиг­рыш во времени для оценки возможных последствий этого действия и тем самым ведет к усилению главенствующей потребности, которая оказывается способной противостоять ситуативной доминанте страха.

Таким образом, не сознание само по себе и не воля сама по себе определяют тот или иной поступок, а их способность усилить или ос­лабить ту или иную из конкурирующих потребностей. Это усиление реализуется через механизм эмоций, которые, как было показано вы­ше, зависят не только от величины потребности, но и от оценки воз­можности ее удовлетворения. Ставшая доминирующей потребность направит деятельность интуиции на поиск оптимального творческого решения проблемы, на поиск такого выхода из сложившейся ситуа­ции, который соответствовал бы удовлетворению этой доминирую­щей потребности.

Напомним, что деятельность сверхсознания (творческой интуиции) может представить в качестве материала для принятия решения такие рекомбинации следов предварительного накопленного опыта, кото­рые никогда не встречались ранее ни в деятельности данного субъек­та, ни в опыте предшествующих поколений. В этом и только в этом смысле можно говорить о своеобразной самодетерминации поведения как частном случае реализации процесса самодвижения и саморазви­тия живой природы.

222

Если главенствующая потребность (доминанта жизни) настолько сильна, что способна автоматически подавить ситуативные доминан­ты, то она сразу же мобилизует резервы подсознания и направляет деятельность сверхсознания на свое удовлетворение. Борьба мотивов здесь фактически отсутствует, и главенствующая потребность непо­средственно трансформируется в вектор поведения. Примерами по­добной трансформации могут служить многочисленные случаи само­пожертвования и героизма, когда человек не задумываясь бросается на помощь другому. Как правило, мы встречаемся здесь с явным до­минированием потребностей "для других", будь то родительский ин­стинкт или альтруизм более сложного социального происхожде­ния. <...>

' Духовность и красота

Человек формирует материю также и по за­конам красоты.

К. Маркс¹

Красота широко разлита в окружающем нас мире. Красивы не только произведения искусства. Красивыми могут быть и научная те­ория, и отдельный научный эксперимент. Мы называем красивыми прыжок спортсмена, виртуозно забитый гол, шахматную партию. Красива вещь, изготовленная рабочим — мастером своего дела. Кра­сивы лицо женщины и восход солнца в горах. Значит, в процессе вос­приятия всех этих столь отличающихся друг от друга объектов при­сутствует нечто общее. Что же это?

Быстро выясняется, что определить то, что побуждает нас при­знать объектом красивым, с помощью слов неимоверно трудно. Же­лая подчеркнуть зависимость критериев прекрасного от системы цен­ностей, выработанных культурой, к которой принадлежит данный че­ловек, Н.Г. Чернышевский писал, что в дворянской среде идеалом женской салонной красоты будут хрупкость, воздушность, томность, романтическая бледность, а в глазах крестьянина красива здоровая, физически крепкая, с румянцем во всю щеку молодка. Однако можно быть хрупкой, воздушной, томной или, напротив, пышущей здоровь­ем и вместе с тем... некрасивой. Красота ускользает от нас, как толь­ко мы пытаемся объяснить ее словами, перевести с языка образов на язык логических понятий. "Феномен красоты, — пишет философ А.В. Гулыга, — содержит в себе некоторую тайну, постигаемую лишь интуитивно и недоступную дискурсивному мышлению². Необ­ходимость различения "сайенс" и "гуманитес" (царства науки и царст­ва ценностей. — П.С.), — продолжает эту мысль Л.Б. Баженов, — неустранимо вытекает из различия мысли и переживания. Мысль объективна, переживание субъективно. Мы можем, конечно, сделать переживание объектом мысли, но тогда оно исчезнет в качестве пе-

¹ Маркс К., Энгельс Ф. Из ранних произведении. М.: Политиздат, 1956. С. 566.

² Гулыга А.В. Принципы эстетики. М.: Политиздат, 1987. С. 167.

223

реживания. Никакое объективное описание не заменяет субъектив­ной реальности переживания¹.

Итак, красота — это прежде всего переживание, эмоция, причем эмоция положительная — своеобразное чувство удовольствия, отлич­ное от удовольствий, доставляемых нам многими полезными, жизнен­но необходимыми объектами, не наделенными качествами, способ­ными породить чувство красоты. Но если красота — это пережива­ние, эмоциональная реакция на созерцаемый объект, то, не будучи в состоянии объяснить ее словами, мы вправе поставить и попытаться найти ответ на следующие вопросы:

1. В связи с удовлетворением какой потребности (или потребнос­тей) возникает эмоция удовольствия, доставляемого красотой? Ин­формация о чем именно поступает к нам из внешнего мира в этот мо­мент?

2. Чем это эмоциональное переживание, это удовольствие, отлича­ется от всех остальных?

3. И, наконец, почему в процессе длительной эволюции живых су­ществ, включая культурно-историческое развитие человека, возник­ло столь загадочное, но, по-видимому, для чего-то необходимое чув­ство красоты?

Пожалуй, до сих пор наиболее полное перечисление отличитель­ных особенностей красоты дал великий немецкий философ Имману­ил Кант в своей "Аналитике прекрасного"². Рассмотрим каждую из его четырех дефиниций.

"Красивый предмет вызывает удовольствие, свободное от всякого интереса"

Первый "закон красоты", сформулированный Кантом, вызывает растерянность. Поскольку за любым интересом кроется породившая его потребность, утверждение Канта вступает в противоречие с по-требностно-информационной теорией эмоций, на которую мы сосла­лись выше: удовольствие, доставляемое красотой, оказывается эмоци­ей... без потребности! Но это не так. По-видимому, говоря об "инте­ресе", Кант имел в виду только витальные, материальные и социаль­ные потребности человека в пище, одежде, продолжении рода, в об­щественном признании, в справедливости, в соблюдении этических норм и т.п. Однако человек обладает рядом других потребностей, среди которых мы можем поискать те, комплекс которых принято называть мало что объясняющим термином "эстетическая потреб­ность".

Прежде всего это потребность познания, тяга к новому, еще неиз­вестному, не встречавшемуся ранее. Сам Кант определил прекрасное как "игру познавательных способностей"³.

¹ Баженов Л.Б. Вопр. философии. 1988. № 7. С. 116.

² Кант И. Сочинения: В 6 т. М.: Мысль. 1966. Т. 5.

³ Там же. С. 219.

224

Потребность в новом, ранее неизвестном, в информации с еще не выясненным прагматическим значением может быть удовлетворена двумя путями: непосредственным извлечением информации из окру­жающей среды или с помощью рекомбинации следов ранее получен­ных впечатлений, т.е. с помощью творческого воображения. Чаще всего используются оба канала: воображение формирует гипотезу, которая сопоставляется с действительностью, и в случае ее соответст­вия объективной реальности оказывается новым знанием о мире и о

нас самих.

Для того, чтобы удовлетворить потребность познания, предмет, который мы оцениваем как красивый, должен содержать в себе эле­мент новизны, неожиданности, необычности, должен выделяться на фоне средней нормы признаков, свойственных другим родственным предметам.

Потребность в познании, любознательность побуждают нас созер­цать предметы, ничего не обещающие для удовлетворения наших ма­териальных и социальных нужд, дают нам возможность увидеть в этих предметах что-то необычное, отличающее их от многих других ана­логичных предметов. "Бескорыстное" внимание к предмету — важ­ное, но явно недостаточное условие обнаружения красоты. К потреб­ности познания должны присоединиться какие-то дополнительные потребности, чтобы в итоге возникло эмоциональное переживание прекрасного.

Анализ многих деятельностей человека, где конечный результат оценивается не только как полезный, но и красивый, свидетельствует о том, что здесь непременно удовлетворяются потребность в эконо­мии сил и потребность в вооруженности теми знаниями, навыками и умениями, которые наиболее коротким и верным путем ведут к до­стижению цели.

На примере игры в шахматы В.М. Волькенштейн показал, что мы оцениваем партию как красивую не в том случае, когда выигрыш до­стигнут путем долгой позиционной борьбы, но тогда, когда он возни­кает непредсказуемо, в результате эффектно пожертвованной фигу­ры, с помощью тактического приема, который мы менее всего ожи­дали. Формулируя общее правило эстетики, автор заключает: "красо­та есть целесообразное и сложное (трудное) преодоление"¹. Б. Брехт определял красоту как преодоление трудностей. В самом общем виде можно сказать, что красивое — это сведение сложного к простоте. По мнению физика В. Гейзенберга, такое сведение достигается в про­цессе научной деятельности открытием общего принципа, облегчаю­щего понимание явлений. Подобное открытие мы воспринимаем как проявление красоты². М.В. Волькенштейн недавно предложил фор­мулу, согласно которой эстетическая ценность решения научной за­дачи определяется отношением ее сложности к минимальной иссле­довательской программе, т.е. к наиболее универсальной закономер-

¹ Волькенштейн В.М. Опыт современной эстетики. М.; Л.: Академия, 1931. С. 30.

² Гейзенберг В. Значение красоты в точной науке // Шаги за горизонт. М.:

Прогресс, 1987. С. 268—282.

«Вульфов Б. 3., Иванов В. Д. 225

ности, позволяющей нам преодолеть сложность первоначальных ус­ловий¹. Красота в науке возникает при сочетании трех условий: объ­ективной правильности решения (качества, самого по себе не обла­дающего эстетической ценностью), его неожиданности и экономич­ности.

С красотой как преодолением сложности мы встречаемся не толь­ко в деятельности ученого. Эксперименты показывают, что в опытах с воспроизведением симметричных и неправильных форм человек считает красивыми формы, содержащие меньшее количество инфор­мации, подлежащей воспроизведению. Результат усилий спортсмена можно измерить в секундах и сантиметрах, но его прыжок и его бег мы назовем красивыми лишь в случае, когда рекордный спортивный результат будет получен наиболее экономным путем. Мы любуемся работой виртуоза-плотника, демонстрирующего высший класс про­фессионального мастерства, в основе которого лежит максимальная вооруженность соответствующими навыками при минимальном рас­ходовании сил.

Сочетание этих трех потребностей — познания, вооруженности (компетентности, оснащенности) и экономии сил, их одновременное удовлетворение в процессе деятельности или при оценке результата деятельности других людей вызывают в нас чувство удовольствия от соприкосновения с тем, что мы называем красотой.