VI. Религия

    По мере развития и накопления опыта  мышление души о прошедшем и предстоящем становится все более  совершенным. Все более  глубокое проникновение в соотношение вещей, естественно, наделяет душу способностью все лучше к ним приспособляться, а также  вмешиваться в их процессы и принуждать их к работе на пользу ее сохранения и развития. Наука и техника —  вот  крупные результаты этой  интеллектуальной деятельности души. Но при всем том удел ее не особенно завиден. Сущность души настолько сложна, что  именно тем,  что  она  создает  себе  благополучие  и устраняет ближайшие невзгоды, она  навлекает на себя  новые невзгоды, которые требуют новых средств для своего устранения. «La prevoyance, la prevoyance, — жалуется Руссо, — voila la veritable source  de toutes nos miseres»  (предусмотрительность, предусмотрительность — вот истинный источник всех наших бедствий). Кто хочет повлиять, должен преувеличивать. Но если не все беды, то не мало бед вытекает-таки из предусмотрительности и ее последствий. Можно  различать троякого рода нежелательные и неприятные следствия предусматривающего мышления.

    Наши знания и наши способности расширяются; но именно благодаря этому мы начинаем чувствовать, что нам поставлены известные пределы. Дитя  живет  себе радостно и беззаботно, но опытный человек, который сознает свои  знания и свои  силы  и научился широко ими  пользоваться, — тот хотел бы знать  все и уметь все, а вместо  того он все больше  убеждается, что  этого  ему никогда не достигнуть. Как много  важного остается  для него  непонятным! Он  не в состоянии с уверенностью предсказать даже, какая завтра  будет погода,  чем кончится предстоящая борьба. А как много вещей,  которые сильнее его! Могущественные враги,  хищные звери, бури, землетрясения, голод, болезни и прежде всего — неминуемая смерть!  Он видит  все эти грозящие ему ужасы, но вместе  с тем он видит, что он против них бессилен; так предусмотрительность наряду с удовольствием  доставила человеку  большие страдания.

    Чтобы помочь себе в этой двойной беде, непроницаемой неизвестности будущего и непреодолимой мощи враждебных сил, душа создает  религию. У человека, мучимого  неизвестностью и страшными опасениями, возникают, по аналогии с пережитым в прежних случаях неведения и бессилия, представления о том, как себе помочь и в настоящем случае. Естественным руководством служит  при  этом  другое  перенесение по аналогии: первоначально человек считает все вещи оживленными и одушевленными,  как самого себя, а все совершающееся в природе он рассматривает по аналогии со своим  собственным поведением. Но на самого  себя человек очень рано научается смотреть как на двойственное существо, состоящее из внешнего, видимого всем и малоподвижного тела и из находящегося в нем подвижного тонкого призрачного существа — души. Ему кажется, например, что во сне ясно проявляется самостоятельность обеих частей: душа покидает тогда тело, улетает в иные знакомые и незнакомые местности и переживает самые удивительные вещи. Тому же учит потрясающее явление смерти. Сегодня человек говорит, движется и причиняет другим добро  или зло, а завтра он недвижно лежит, ни на что больше  не способный. Нельзя, правда, видеть, чем именно вызвано это огромное различие, но ведь несомненно имеется нечто такое, что находилось в живом  человеке  в качестве истинного носителя всех его сил,  потребностей,  дружественных и неприязненных чувств, а теперь улетело  из трупа и незримо обретается где-то в другом месте.

    Исходя из  таких  представлений, примитивный человек населяет все находящееся между небом  и землей  —  не только  зверей и растения, но и скалы и бревна, моря и ручьи, явления погоды  и звезды — огромным количеством демонов, духов, бесплотных душ, призраков, и полагает, что они  снабжены силами, наподобие людей,  но значительно превосходят их своим  знанием и способностями и причастны всему, что  совершается в природе. Рассуждая  так, он руководствуется своими насущнейшими практическими интересами: он хочет  воспользоваться этим  своим  детским знанием, правильнее, незнанием соотношения вещей, чтобы  справиться с ними.  Очеловечив все  вещи,  примитивный человек получил возможность обращаться с ними  так, как он привык и считает целесообразным обращаться с людьми,  т. е. он приобретает над ними  некоторую власть.  Итак, духи существуют  и должны существовать, потому  что  они крайне нужны примитивному человеку, без  них  всюду царили бы растерянность и бессилие.

    С самого  начала, естественно, возникают двоякого рода  духи в полном соответствии с тем, что человек различает двоякого рода отношения людей между собой. Одни  духи враждебны, коварны, злы. Они-то  причиняют людям все бедствия в виде болезней и опасностей, которых человек не может  предотвратить собственными силами.  В лучшем случае от них можно  добиться лишь  того,  чтобы они  перестали вредить. Они  внушают чувства страха  и боязни; люди пред ними  дрожат. Духи второго вида, напротив, добры, приветливы и готовы прийти на помощь.  Они  оказывают людям поддержку  в устранении бедствий, причиняемых злыми духами, они помогают им в борьбе с людьми же и, наконец, раскрывают пред ними  тайны будущего. На  них  можно  полагаться, им можно  доверять; люди к ним испытывают чувства благодарности и любви. На низших ступенях  культуры,  когда  человек чувствует  себя  еще совершенно бессильным,  когда ему на каждом  шагу мерещатся ужасные  опасности, преобладает,  конечно, чувство  страха  и в соответствии с этим  вера  в злых духов и демонов. На  высших  культурных  ступенях, когда  более  зрелое понимание  соотношения вещей  и большая власть  над ними  вызывает большую уверенность в себе и большие надежды, на первый план выступают, наоборот, чувства доверия к незримым силам и в связи  с этим вера в добрых, благожелательных духов. Но в конечном счете страх и любовь — оба [чувства] остаются одинаково характерными для того,  как человек чувствует себя по отношению к своим богам.

    Чтобы заполучить желанную  помощь  богов,  нужно  к ним  подходить совершенно так же,  как к людям,  расположения которых желаешь  снискать.  Нужно  их настойчиво упрашивать, нужно  им льстить, не мешает иногда  прибегнуть и к угрозам,  затем  нужно обещать им в виде награды за оказанную помощь  дальнейшее почитание и строгое повиновение, но, главное, нужно заранее расположить их к себе подарками. Итак, молитвы, обеты  и жертвы — вот те средства, какие  должны  быть применяемы, смотря по обстоятельствам. Очень рано уже возникает при этом еще одна мысль. В тех случаях, когда вмешательство демонических существ является для примитивного мышления наиболее ясным,  например в случае лечения болезней, особенно душевных заболеваний, известные лица оказываются значительно искуснее других. Очевидно, эти лица особенно хорошо владеют  искусством  обращаться с духами, и, быть  может, это объясняется тем, что в них самих есть нечто, родственное духам. Во всяком  случае, полезно обращаться к ним  за посредничеством. Таким  вот образом знахарь становится жрецом, а при помощи разного рода придумываемых им церемоний и таинственных обрядностей или вследствие действительной необходимости понимать священные книги сношения с богами скоро становятся у него  в руках весьма  сложным и только  ему одному доступным делом. Но уважение к жрецу покоится на том, что он на самом деле выполняет  обе функции богов.  Жрец должен  пророчествовать и чародействовать,  он должен  предсказывать будущее и доставлять помощь в случае больших опасностей, в этом его назначение и вместе  с тем знак подлинного его призвания. Даже апостолы еще свидетельствовали о своем призвании пророчествами и чудесами.

    Таковы корни религии. Она есть явление приспособления души к определенным нежелательным последствиям ее  предвидящего мышления и в то же время  устранение этих последствий имеющимися в ее распоряжении средствами. Страх и нужда родили религию; но, хотя она после своего возникновения распространяется главным  образом при помощи авторитета, она все-таки давно бы уже вымерла, если бы она все вновь не рождалась из этих  двух источников. Если нужда и страх  велики, то религия усиливается. Но даже когда они не особенно велики, они все же имеются и всегда производят  религию, причем, конечно, предполагается отсутствие всякого постороннего вмешательства.

    Чтобы вера  в богов  сохранилась, необходимо, конечно, совпадение веры  с опытом или  хотя  бы отсутствие слишком  резких противоречий между ними,  особенно в вопросе о результатах божеских действий. Если предсказание о будущем оправдывается действительным ходом событий, если удалось, например, счастливо противостоять угрожавшей опасности, то имеется налицо очевидное доказательство помощи божества, его всемогущества и обоснованности веры  в него.  Очень часто, однако, результат  молитв и жертвоприношений не соответствует ожиданиям. Но  это явление допускает самые различные объяснения, потому что люди также не всегда оказывают просимую у них помощь.  Быть может, молитва была недостаточно усердной или жертва  была принесена в ненадлежащем виде или в ненадлежащем месте.  Или  бог, может  быть,  захотел испытать просящего, не поколеблется ли его вера,  когда он не получит  в виде воздаяния за нее здоровье и внешние блага. Наконец, пути Господа  неисповедимы. «Можешь  ли совершенно постигнуть Вседержителя?» Он действует по мудрости  своей, и человек должен  смиренно преклоняться. Иногда, впрочем, это  подчинение и приспособление веры  к противоречащим данным  опыта  бывает  очень  трудно.  Когда верующий и неукоснительно служащий  Богу страдает, а безбожники и богохульники не только  не претерпевают мучений, но «путь нечестивых благоуспешен и все вероломные благоденствуют», то нелегко удержаться от мятежных мыслей  и не усомниться в Боге. Но вера и здесь нашла исход. Над земной жизнью она ставит упование на загробную жизнь.  Именно это непонятное и есть желанный  Богу порядок. Праведник должен страдать. Его земная  жизнь  —  это только  подготовительная и ничтожная стадия  всего его бытия, покорностью Богу и отказом от земных  наслаждений он готовится здесь к потустороннему бестелесному существованию. За это он там будет вознагражден несказанными радостями, каких не в состоянии дать сей мир, он приобщится к свободному от желаний блаженству  божию;  безбожников же постигнет вечная кара.

    Определенные формы религиозных представлений зависят, как и всякая вера,  основанная на потребностях, от состояния современного знания,  вообще  от культурного уровня  эпохи.  Этим объясняется чрезвычайное различие отдельных религий, а так как до новейшего времени ограничивались рассмотрением только  близких к нам высших  религиозных форм, то истинная сущность  образований, о которых здесь  идет  речь, совершенно не была понята. В примитивной обстановке, когда каждый сам должен заботиться об удовлетворении всех своих потребностей, когда слабо  развито понимание закономерной связи  вещей  и мир представляется  беспорядочным скоплением самостоятельных мелких  единиц, это воззрение целиком переносится и на богов.  Каждый  из богов,  в сущности,  может  все,  разве  только  не все одинаково хорошо, и каждый  пользуется своим могуществом вполне  по своему хотению и произволу. Одни боги сильнее, другие слабее, но эта разница невелика; в общем, они представляют неорганизованную массу равноправных  индивидуумов, которые воюют и вступают в соглашения друг с другом, словно  люди, по образу которых они созданы. Небольшие человеческие общежития разрастаются  в роды,  кланы.  В соответствии с этим  боги  становятся родовыми божествами и приобретают особые отличительные черты в зависимости от потребностей и условий жизни  их рода. Общество расчленяется; сверху вниз устанавливаются разные степени господства и подчинения. Сейчас же вслед за этим  боги также  организуются в иерархическое царство. Образуются отдельные сословия ремесленников, земледельцев, торговцев. Опять-таки боги проделывают то же самое: один печется о военном деле, другой о виноделии и т. д.

    Громадное значение для развития идеи  божества приобретают,  однако, два других обстоятельства. Во-первых, развитие более сильного нравственного сознания: расширение нравственных требований за пределы первоначально обычных национальных границ, оценка поведения по убеждениям. С возникновением таких  представлений и идеалов они тотчас же оказывают влияние на религиозные воззрения: боги принимают нравственный облик. Это  приводит опять-таки к двойному  результату. Во-первых, сущность  божества становится более  глубокой  и внутренней. Внешнее сходство богов с человеком, низший антропоморфизм, отбрасывается. Боги перестают жить в храмах, созданных человеческими руками; они видят,  слышат и движутся тоже не как человеческие существа; их природа чисто  духовная.  Падает  и значение внешнего богопочитания, строгого соблюдения предписаний культа, жертвоприношений, всякого рода церемоний и обрядностей. Далее,  нравственный характер богов  устраняет  их множество, их взаимные распри и их национальную ограниченность. Нравственность всюду одна; поэтому если она составляет главный атрибут богов,  то все они  опять  становятся равноценными, как раньше, но вместе с тем они утрачивают свою индивидуальность. Если нравственность затем распространяется и на несоплеменников, если по отношению к врагам  тоже  следует соблюдать справедливость, то для богов  как носителей  нравственности отпадают тем самым всякие  национальные рамки; много  богов  вообще  больше  не может  существовать, должен  быть  только один Бог. Вот почему все великие люди,  работавшие над углублением и одухотворением религии, — еврейские пророки, Иисус,  Платон, Заратустра — были вместе с тем носителями идеи единого Божества. В том же направлении действовали и другие причины, а потому все высшие  религии стремятся к монотеизму, хотя полуязыческие образования христианства показывают, как им трудно  достигнуть этой  цели  ввиду противоположных потребностей массы.

    Вторым моментом, чрезвычайно важным  для развития понятия божества,  является расширение знания. Мало-помалу  человек замечает, что вещи  отнюдь  не подвержены совершенно произвольному обращению, как это может  казаться по наблюдениям на себе самом; чем дальше,  тем больше  узнает  он  точных правил, которым они  следуют.  Смелые пионеры  мышления тотчас же выступают с утверждением: это  не простое, часто повторяющееся явление, а таков не знающий исключений порядок, и не только  процессы материального, но и процессы духовного мира следуют непреложным законам. Религия оказывается как бы лишенной всякой почвы.  Ведь если Божество не вмешивается произвольно в ход вещей и не влияет на людские сердца, то в чем же может выразиться Его помощь? Потребность в религии способна, однако,  приспособиться и к этому изменению в воззрениях. Молитва, например, получает для молящегося чисто душевную ценность; она  наполняет его  надеждой и упованием, и тогда он, пожалуй,  в самом деле может  сам выполнить то, для чего в состоянии отчаяния ему казалась  необходимой посторонняя помощь.  Предсказывание  становится делом  ученых,  причем, разумеется, меняется его характер. Но предсказывание в первоначальном смысле уже христианство — и, конечно, весьма целесообразно — ограничивает пророками и апостолами. Божество, которому грозит опасность оказаться совершенно отделенным от мира,  так как возможность свободного в него  вмешательства отрицается, напротив, целиком втягивается в мир, чем осуществляется заветное стремление многих  верующих.  Бог есть мир,  т. е. мир в едином  корне его бытия, источник всех вещей  в нем. Законы соотношения вещей, а также законы души — это не внешние действия Бога, а подлиннейшие его проявления; Бог — в тебе, во мне, повсюду. Велико различие между верой Лютера и верой Спинозы: Лютер выталкивает своего  Господа  за дверь и энергично  указывает ему, что  по данному  им завету  он непременно обязан внять мольбе относительно спасения Меланхтона, если он и впредь хочет пользоваться доверием, а черту  он грубо, на солдатский манер, выражает свое полнейшее презрение; Бог же Спинозы относится к Богу Лютера, как небесное созвездие Пса к лающей на земле собаке, и жизнь его в Боге есть созерцание великой разумной связи  всех вещей.  Но при  всем этом громадном различии оба ищут и находят каждый  в своей  вере  совершенно одно и то же, а именно то, что есть общего  во всех религиях: защиту от томительной неизвестности и от ужасающего  всемогущества, покой для беспокойного сердца.