§ 2 Некоторые атрибуты королевской власти

Французские короли всегда стремились к расширению своих властных полномочий, и одним из путей достижения этой цели они видели признание подданными сакрального характера королевской власти, который обуславливается ее божественным происхождением.⁹⁰ Первый шаг на этом пути был сделан, когда св. Ремигий с санкции папы миропомазал Хлодвига. С тех пор процедуре миропомазания отводилось исключительное значение, и папа спустя некоторое время разрешил проводить миропомазание в Реймсе. После этого, законным государем мог считаться только тот, кто был помазан в Реймском кафедральном соборе.⁹¹ Людовик XI перед смертью, когда состояние его рассудка вызывало большие сомнения, даже потребовал принести себе в Плесси священную склянку с миром, хранившуюся в Реймсе, как будто собирался помазаться и перед смертью.⁹² Французские короли не желали ограничиваться только миропомазанием и пошли дальше – папой Павлом II им был дарован титул «христианнейших». Несомненно, что такие достижения были обусловлены желанием обособиться во-первых от императора, а потом уже и от папы.⁹³ Следовательно, сакральность власти была одним из оснований теории королевского суверенитета. Неудивительно, что короли строго следили за его соблюдением хотя бы в этой области – Людовик XI, например, строго запретил более мелким сеньорам делать прибавку «Божьей милостью» к своему титулу.⁹⁴

Еще больше веру в божественное происхождение королей укрепляла старая традиция исцеления ими золотушных путем наложения рук (Марк Блок ведет начало этой традиции еще с Людовика Благочестивого). Изначально считалось, что подобный дар нисходит на королей во время миропомазания, но затем укрепилось представление о том, что данная способность была дарована королям один раз, и с тех пор постоянно пребывает с ними, следовательно, задача очередного короля состоит в том, чтобы вовремя передать «королевский дар» своему наследнику. Во время своего правления Людовик XI постоянно помнил о возложенной на него обязанности и принимал золотушных, «ни одной недели не пренебрегая этим».⁹⁵

Как видим, во второй половине XV века королевская власть во Франции не отказалась от сакральной своей составляющей. Но скорее всего, и об этом пишет Н.А. Хачатурян, эта составляющая уже играла роль простого дополнения, подтверждающего цель короля по защите общественного блага, и становилась одним из оснований идеи о неотчуждаемости власти монарха.⁹⁶

§ 3 Особенности внутренней политики Людовика XI

Коммин много пишет о тех методах, которыми пользовался Людовик XI при проведении своей внутренней политики, и иногда он оправдывает эти меры, а иногда уклончиво говорит, что следовало бы поступить и мягче. В частности он пишет: «в нем, как и в других государях, которым я служил, или которых я знал, я обнаружил и добрые и дурные свойства: они ведь люди, как и мы, а совершенен один Господь»⁹⁷

Король как никто другой умел формировать свое окружение, при этом «он был, естественно, другом людей невысокого положения и врагом всех могущественных, способных обойтись без него».⁹⁸ Плюс ко всему, «его выручала великая щедрость»⁹⁹, но тем не менее, если по отношению к людям «в трудную минуту он вел себя мудро»¹⁰⁰, то «как только чувствовал себя в полной безопасности или хотя бы получал передышку, он начинал во вред себе уязвлять людей по мелочам, ибо с трудом переносил спокойную жизнь».¹⁰¹ К числу недостатков короля относилось и то, что «он с легкостью злословил о людях и в глаза, и за глаза, исключая лишь тех, кого побаивался, – а таких было немало, – поскольку по природе своей он был довольно-таки боязливым»¹⁰² При таком, мягко говоря, странном отношении к людям в психологическом аспекте, Людовик имел множество преданнейших соратников, к числу которых относился и сам Коммин. Видимо, помимо щедрости, король имел и другие достоинства, которые позволяли ему быть окруженным верными исполнителями своей воли. И к этим достоинствам несомненно стоит отнести мудрость короля.

Большой ум и мудрость Людовика XI – одна из основных характеристик, которые Коммин применяет к своему господину. Он пишет, что «господь не может <…> сильнее покарать страну, как только послав ей неразумного государя, ибо отсюда – все прочие беды»¹⁰³, ведь предпочтительнее «жить при мудром государе, нежели при глупом, поскольку при нем легче найти средства и способы избежать его гнева и заслужить его милость».¹⁰⁴ Мудрость государя, по мнению Коммина, – качество не врожденное, поэтому необходимо «читать древние истории и на прошлых событиях и на примере наших предшественников учиться тому, как себя мудро вести, действовать и чего остерегаться»¹⁰⁵, но она невозможна без здравого природного рассудка, и «Господь оказывает большую милость тем, кому его дает».¹⁰⁶ Коммин искренне убежден, что французскому королевству, которое притесняется и страдает от королевского произвола «больше других известных сеньорий», «помочь может только мудрый король».¹⁰⁷ Несомненно, Людовик XI во всем соответствовал установкам своего приближенного – кто бы ни говорил о величии других государей, «наш король был очень мудрым, он расширил свое королевство и умер, примирившись со всеми соперниками»¹⁰⁸, он в том числе «умом и способностями <…> превосходил короля Эдуарда Английского»¹⁰⁹ (о котором Коммин всегда отзывается очень лестно). Людовик всегда «все взвешивал столь хорошо, что крайне редко терпел неудачи и чаще всего оказывался хозяином положения»¹¹⁰, и никогда не прерывал свой мыслительный процесс, потому как даже за стол он садился в раздумье.¹¹¹ Даже когда решения короля казались кому-то странными, никто не мог усомниться в их правильности, поскольку, по словам Коммина, «ум <…> короля был столь обширен, что ни я, ни другие из его окружения не сумели бы с такой ясностью предвидеть результаты его действий, как он сам, ибо, без всякого сомнения, он был одним из самых мудрых и искусных государей, царствовавших в то время».¹¹²

Кроме личной мудрости короля, в качестве фактора успеха королевской политики, Коммин выделяет и наличие добродетельных советников при его персоне. Вообще, идея совета была очень характерна для средневекового мышления. Считалось, что совет – один из семи даров св. Духа, позволяющих человеку остерегаться зла и творить добро¹¹³, а обязательность совета при государе вытекала из спасительности советов вообще.¹¹⁴ Естественно, совет полагалось составлять только из добродетельных людей, и остерегаться при этом дурных советников.¹¹⁵ Для самого Коммина одно из основных проявлений пресловутой государевой мудрости – «когда сеньор окружает себя людьми добродетельными и честными: ведь люди будут судить о нем по его приближенным»¹¹⁶, и «очень ценен для государя мудрый человек в его окружении, надежный, достойный доверия, и имеющий право говорить правду».¹¹⁷ И все-таки, «государю стоит иметь в совете несколько человек – ведь порой и самые мудрые впадают в заблуждение», а если кто-то «пожелает найти таких, которые всегда говорят мудро и никогда не сбиваются, то он должен будет искать их на небесах, ибо среди людей он таких не отыщет".¹¹⁸ Но как всегда, Людовику XI Коммин приписывает исключительную способность использовать самых достойных людей – «из всех государей, с которыми я был знаком, лучше всего это умел делать наш господин, король, который больше всех почитал и уважал людей добропорядочных и доблестных».¹¹⁹

Третьей силой, которая ограничивает произвол монарха и заставляет его не применять злых мер, по Коммину является Бог. В XV веке традиционное христианское нравственное сознание уже не занимает первенствующего положения в обществе¹²⁰, его расшатывают идеи рационализма и натурализма.¹²¹ И все-таки, Коммин много внимания уделяет той мысли, что главным наказанием для государей, как неподсудных суду земному, будет кара Господня, которая проявляется сначала в незначительных происшествиях (падение с лошади и др.), а при условии неповиновения ведет к гораздо более серьезным наказаниям – лишению рассудка, и в конце концов, к смерти.¹²² Получается, что в теории Коммина Бог лишь наказывает за грехи, и в то же время, как отмечает Ю.П. Малинин, ни разу не проявляет воздаяния за добродетели.¹²³ Если еще более общо смотреть на вещи, напрашивается вывод, что христианская мораль приобретает вид своеобразной фикции, обращение к которой происходит только потому, что необходимость этого обращения все еще сознается и поддерживается банальным страхом. Подобную мысль подтверждает упоминание Коммина, что Людовик XI чрезвычайно легко оторвался от своей молитвы, как только получил малозначимое известие о возможности складывания опасной ситуации в Амьене, «сказав, что сейчас не время блюсти приметы Невинных»¹²⁴

Итак, разобрав главные положения теории Коммина о качествах, необходимых государю для проведения разумной политики, обратимся к конкретным внутреполитическим мероприятиям французского короля, а именно к его проектам реформирования государственного управления, налоговой политике и отношениям с городами.

Государственное управление при Людовике XI в основном оставалось в том же положении, которое было последний раз кардинально реформировано только при Филиппе Красивом. В том числе, король все так же во многих своих действиях зависел от Парламента. По словам Коммина, «таков обычай во Франции – все соглашения утверждать в Парламенте, без чего они не имеют силы, но власть королей при этом все же велика».¹²⁵ Видимо, этот обычай не совсем устраивал короля, потому что в конце жизни «у него в глубине души возникло весьма серьезное желание преобразовать систему управления в королевстве, главным образом – сократить сроки проведения судебных процедур, и в связи с этим обуздать парламент; не то, чтобы он хотел урезать его полномочия, но ему было многое в нем не по душе, за что он его и не любил».¹²⁶ Несмотря на то, что ясно не указано, что Людовику было не по душе, понятно одно – он не удовлетворялся теми большими полномочиями, которые уже имел, ему требовалось еще большее их расширение. Кроме того, король собирался «ввести в королевстве общие кутюмы¹²⁷ и единые меры» и свести все кутюмы, переложенные на французский язык в единую книгу, «чтобы покончить с плутовством и грабительством адвокатов».¹²⁸ Все эти реформы так и не были претворены Людовиком в жизнь по причине того, что он был уже очень болен и слаб, находясь, можно сказать, на пороге смерти.

В самом конце VI книги, проводя общие рассуждения о значении правления Людовика XI для Франции, Коммин пишет: «он обременял подданных налогами, но отнюдь не потерпел бы, чтобы это делал кто другой, его приближенный или иностранец».¹²⁹ Таким образом, он ставит в заслугу своему государю, что тот возвел сбор налогов в ранг королевской монополии. Несомненно, такое положение вещей свидетельствует о еще большем росте королевских полномочий, характерном уже для нового государства, которое Людовик активно строил. Однако как такие усилия короля, направленные, конечно, на достижение общественного блага, сказывались на его подданных? Даже Коммин говорит, что «нельзя было не сострадать народу, видя его нищету»¹³⁰, ведь размер королевской тальи был увеличен с 1 млн. 800 тыс. франков в год до 4 млн. 700 тыс.¹³¹ Но даже этому он находит оправдание – по его мнению, король имел одно достоинство: «он не накапливал деньги в казне, а тратил все, что собирал».¹³² Траты эти были разнообразны: «он вел широкое строительство для укрепления обороны городов и крепостей королевства, причем большее, чем все короли – его предшественники», а также «многое дарил церквам».¹³³ Правда, по поводу последних расходов Коммин замечает, что они могли бы быть и меньше, поскольку Людовик «брал у бедных и давал тем, кто не испытывает никакой нужды».¹³⁴ Но и это он умудряется оправдать тем, что «в этом мире ни в чем нет идеальной меры».¹³⁵ Здесь, конечно, стоит упомянуть и расходы королевства на содержание постоянной армии. Как уже говорилось в самом начале работы, Карлом VII была изобретена чрезвычайно остроумная комбинация, благодаря которой налог на армию взимался даже в мирное время. При Людовике XI постоянная армия королевства имела, согласно официальным источникам, внушительную численность – от 20 до 25 тыс. солдат на постоянной службе¹³⁶, причем, если доверять свидетельству Томы Базена, в это число включалось от 6 до 8 тыс. наемных частей из Германии и Швейцарии, которые вели совершенно праздный образ жизни и приносили мизерную помощь.¹³⁷ Чтобы иметь представление о размере затрат на такую внушительную военную силу, достаточно одного свидетельства Коммина о стоимости военного лагеря, который защищал французские обозы – она составляет 1,5 млн. франков.¹³⁸ Никто не собирается отрицать всей прогрессивности существования постоянной армии во Франции (она, опять же, является очередным свидетельством меняющегося характера государства), однако размер налога, взимавшийся на нее содержание вкупе с огромной тальей, тяжелым бременем ложился на плечи налогоплательщиков. Парадоксально, но никто из подданных короля, если верить Коммину, не выказывал никакого недовольства такими размерами поборов – они напротив совершенно безропотно принесли ему присягу и оммаж.¹³⁹ Более подробно Коммин говорит об отношении Генеральных Штатов к фискальной политике королевства, но речь об этом пойдет чуть позже.

Последний вопрос, который, по нашему мнению, стоит рассмотреть в рамках данного параграфа – это вопрос об отношениях Людовика XI с городами, в основном, с городами Бургундии. Людовик всегда налаживал контакты с бургундскими городами. В некоторых из них он пытался приобрести роль судебного арбитра, подчинив их влиянию Парижского Парламента, а в некоторых имел свой налоговый интерес, взимая некоторые пошлины.¹⁴⁰ С началом своей борьбы против Карла Смелого, король начал активно склонять королевские города к сопротивлению. Самый известный пример таких его действий – это подстрекательство к восстанию горожан Льежа в 1468 году. Коммин лаконично писал, что к восстанию «льежцев <…> подталкивали два королевских посланца, отправленных еще до того, как было заключено перемирие».¹⁴¹ Речь идет о знаменитом перемирии в Перонне, когда король оказался в настолько сложной ситуации, что был вынужден отдать себя в руки Карла Смелого и отправиться в подвластный ему город Перонн, где он оказался на положении пленника. Характерно, что не имея другого пути выхода из затруднительного положения, Людовик вместе с Карлом пошел в атаку на льежцев, которых до этого пытался перетянуть на свою сторону, и был очень доволен успехами своей союзной с герцогом армии.¹⁴² Уже после гибели Карла Смелого Людовик был вынужден приводить уже все города к повиновению себе, чтобы сохранить спокойствие в недавно присоединенной Бургундии. Для достижения этой цели он раздал множество обещаний теоретического толка, однако города требовали от него конкретных действий, а именно защиты Марии Бургундской и женитьбы ее на дофине, а также отмены всех ранее установленных торговых пошлин.¹⁴³ Естественно, король не хотел выполнять все эти требования, и поэтому ужесточил свой режим в бургундских городах, вводя в них свои гарнизоны.¹⁴⁴ Новый бургундский «военный губернатор» Краон, однако, проявил себя не с самой лучшей стороны – при нем большого размаха достигли грабежи и мародерства солдат¹⁴⁵, и по этой причине король назначил в Бургундию Карла Амбуазского.¹⁴⁶ Новый губернатор добился больших успехов – он, в том числе, лишил Бургундию поддержки швейцарцев, пообещав некоторым городам Швейцарии большие суммы денег¹⁴⁷, а также завоевал ранее непокорные города Доль и Осон.¹⁴⁸ В конечном итоге вся Бургундия была завоевана, однако иногда оттуда приходили тревожные вести – например о восстаниях в городках Бон и Семюр, на усмирение которых вместе с Карлом Амбуазским был послан и сам Коммин.¹⁴⁹ Восстания проходили и во многих других городах Бургундии – в Дижоне, Боне и др.¹⁵⁰, однако они были легко усмирены королем главным образом по причине превосходства его военных гарнизонов над слабо организованными отрядами горожан.¹⁵¹ Подобные факты говорят только о том, что король не имел большого влияния на бургундских горожан в отличие от бургундских феодалов¹⁵², и по этой причине был вынужден применять по отношению к городам жестокие меры, вплоть до военного вмешательства, что в общем плане делало его положение довольно шатким.