Последователи Платона

(Ас. 1, 4, 17) После того, как Платон оставил словно бы наследником [своей] философии Спевсиппа, сына сестры, а также двух самых выдающихся в прилежании и обучении (воспитанников) Ксенократа Калхедонского и Аристотеля Стагирита, тe, кто находились вместе с Аристотелем, были названы перипатетиками, потому что они размышляли, прогуливаясь в Ликее; а те, кто по установлению Платона имел обыкновение устраивать сходки и бесед в Академии, другом гимнасии, получили имя по названию (этого) места.

(9, 34) Напротив, Спевсипп и Ксенократ, которые первыми по, держали учение и влияние Платона, и после них Полемон, Кратет и вместе с ними Крантор, собравшись в Академии, старательно оберегали то, что они переняли от старших.

(П, 39, 124) Неужели, как [говорит] Ксенократ, [дух является числом без всякого тела (numerus nullo согроге)? С трудом можно понять, каким бы он был [в таком случае].

(46, 143) [Ксенократ], чьи книги об искусстве речи многочисленны и хорошо приняты.

(Sea. 3, 4) Но гречишки-то многое выдумывают. У них про Клеомброта Амбракийского рассказывают, будто он бросился с очень высокой стены не тогда, когда узнал что-то горестное; но топ когда, как написано у греков, я знаю, прочитал основательно и прекрасно написанную книгу великого философа Платона о смерти, которой, как мне известно, Сократ весьма много рассуждал в тот самый день, в который ему предстояло умереть, о том, будто смерть есть то, что мы называем жизнью, когда дух содержится в те. словно бы помещенный в тюрьму. Напротив, жизнь есть то, когда тот же дух, освободившись от оков тела, возвратится туда, откуда произошел.

Последователи Аристотеля

Теофраст

(Ас. 1, 9, 33) Также и Теофраст, муж, и речью приятный, и столь нравственный, что обнаруживал исключительную честность и откровенность, некоторым образом еще сильнее сокрушил влияние древ­него учения. Ведь он лишил доблесть ее красоты и сделал немощной, потому что отрицал, что в ней одной заключена счастливая жизнь.

(inv. 1, 35, 61) Этот [способ доказательства], который образу­ется посредством умозаключения, был весьма расширен Аристоте­лем и Теофрастом, а затем и теми риторами, которые, полагают, были самыми изящными и искусными.

Дикеарх

(Ас. II, 39, 124) Знаем ли мы, что такое дух? [Знаем ли], где он находится? Наконец, [знаем ли], что он существует, или, как каза­лось Дикеарху, вовсе нет никакого [духа]?

Стратон

(Ас. 1, 9, 34) И Стратона, его [Теофраста] слушателя, хотя он был острого ума, нужно, однако, всецело отделить от этого учения [академиков и перипатетиков] . Так как он оставил в высшей степени необходимую часть философии, посвященную доблестям и нравам, и полностью отдался исследованию природы, тем самым весьма отдалясь от своих [предшественников].

(П, 38, 121) Ты отрицаешь, что без бога может что-либо суще­ствовать. А вот наперекор тебе [говорит] Стратон Лампсакский, ко­торый дает этому твоему богу освобождение от великой службы. И так как служители богов имеют отдохновение [от своих дел], то на­сколько справедливее, чтобы его имели сами боги! Он говорит, что не пользуется трудами богов при [объяснении] создания мира. Что бы ни существовало, учит он, все создано природой. И не [так он учит], как тот, который, вводя пустоту (inani), говорит, будто все произведено неровными, легкими, загнутыми и крючковатыми тела. Это он считает не объяснениями, а причудливыми снами Демокрита. А сам он, исследуя отдельные части мира, учит, что все, что бы ни су­ществовало или ни совершалось, созидается или создано природными тяготениями (ponderibus) и движениями (motibus). Право же, он и бога освобождает от великого труда, и меня от страха. Ибо кто, когда бы он думал, что им распоряжается бог, в состоянии дни и ночи не страшиться божественного решения и [не] бояться, что если слу­чится что-нибудь неблагоприятное — а с кем это не случается, — то оно выпадет несправедливо? И все же я не согласен ни со Стратоном, ни с тобой: то одно кажется весьма вероятным, то другое.

Деметрий Фалерский, Каллисфен, Иероним, Диодор, Каллифон и др.

(Post. IX, 23) Деметрий, названный Фалерским, известный и про­славленный благодаря учености и Афинскому государству, которым он управлял наилучшим образом, лишился жизни в этом самом Египетском царстве, когда змея укусила его. 1

(Ibid.) Каллисфен, образованный человек, спутник Александра Великого, им же убитый.

(Ас. II, 42, 131) Иероним [считал], что [высшее благо] — это быть свободным от всякого страдания. То же самое с присоединением добродетели (считал высшим благом) Диодор. Оба они перипатетики.

(Ibid.) Каллифон считал, что наслаждение и добродетель являются пределами (блага].

(45, 139) Я в состоянии стать умеренным, чтобы ... последовать за Каллифоном... Но если бы я пожелал следовать этому пред (блага), разве бы мне не воспротивились сама истина и основательное и правильное учение? Неужели ты, [Каллифон], будешь сочетать добродетель с наслаждением, словно человека с животным, когда добродетель состоит в презрении к наслаждению?

(Tim. 1) И туда же [в Эфес] прибыл из Митилен, чтобы меня поприветствовать и увидеть, Кратипп, по моему суждению, бесспорно первый из всех перипатетиков, которых мне довелось слышать.

(Sat. 1, II, 42) Впрочем, и Помпил, раб перипатетика Филострата... прожили свой век не безвестными философами.