3.2. "Третий путь" и либерализм.

Тони Блэр не раз выражал сожаление по поводу разрыва между традициями прогрессивного либерализма и лейборизма, случившегося в период между двумя мировыми войнами, и рассматривал серию шагов "новых лейбористов" в начальный период пребывания у власти, особенно те из них, которые были направлены на политическую децентрализацию и конституционное переустройство, как залог возрождения союза двух идеологий для социального реформирования общества⁷⁸. В своей речи на ежегодной конференции ЛПВ в 1997 г. он заявил, что раскол радикалов почти столетие назад привёл к доминированию консерваторов в XX веке. Рой Дженкинс, оказавший заметное влияние на формирование взглядов Блэра, ещё в середине 1980-х годов выдвинул тезис о том, что идеологические различия между социальным либерализмом и социал-демократией – самые незначительные.⁷⁹ Позже о прогрессивной традиции, сложившейся в Великобритании в результате сближения либерализма и социализма, о том, что распад этого союза в межвоенный период привёл к доминированию консерваторов, писал Дэвид Маркуэнд.⁸⁰

Связь лейборизма с либерализмом основывалась на тезисе о том, что «цель социализма – раскрепощение индивида». Уже в годы руководства ЛПВ Нилом Кинноком такие идеологи партии, как Брайан Гулд и Рой Хаттерсли, начали трактовать ценность "свободы" не как "уничтожение классового господства", а как "свободу индивида".⁸¹ Идея о том, что британский левоцентризм ориентирован на защиту интересов индивида, получила окончательное обоснование в работах теоретиков "нового лейборизма" Тони Райта, Энтони Гидденса и др.⁸² Кроме того, путь для проникновения идей из либерального багажа в формирующуюся доктрину был открыт после изменения Устава ЛПВ в 1995 г., когда была разорвана связь между социализмом и национализацией и окончательному списанию подверглась версия британского лейборизма Эньюрина Бивена и Энтони Кросленда.

Почва для этого была подготовлена. В распоряжении правительства имелись предложения Комиссии социальной справедливости, созданной по инициативе Джона Смита, и Комиссии лорда Дарендорфа, учреждённой Пэдди Эшдауном. Основательно тематика конституционных реформ разрабатывалась движением Хартии 88. Деятельность этих организаций объединяли либеральный подход в политике и неокейнсианский – в экономике, убеждённость в необходимости существенной перестройки британской рыночной модели и децентрализации механизма принятия решений, проевропейская ориентация.

Многие из тех, кто рассматривали элементы "нового либерализма" как существенную часть концепции "третьего пути"⁸³, например, Дэвид Маркуэнд и Уилл Хаттон, Джон Грей и Самуэль Бир, Ральф Дарендорф и Рой Хаттерсли, считали, что лейбористы, приступив к модернизации страны, остановились на полпути, и отклонились от изначально взятого курса. Часть из них выступала против упрощённого толкования "третьего пути" как модернизированной версии "нового либерализма".⁸⁴ Однако и те, и другие сходились в том, что централизаторские, бюрократические, управленческие инстинкты взяли верх и не позволили "новым лейбористам" последовательно провести серию конституционных реформ. Правительство не раз противодействовало тем силам плюрализма и разнообразия, которые оно высвободило на начальном этапе деволюции и демократизации органов центральной власти. Иные обещания были и вовсе отложены в долгий ящик, в первую очередь проведение референдума о реформе избирательной системы.

Ряд представителей леволиберального течения считал нужным использовать его потенциал при условии, что "социальный либерализм" инкорпорирован в социал-демократическое мировоззрение, а не наоборот.⁸⁵ Эта позиция основывалась на идейном наследии видного американского представителя либеральной философии Джона Роулса, в частности представленном в его труде «Теория справедливости».⁸⁶ Роулс разработал понятие "инфраструктуры справедливости", а также "тест на справедливость", которые не оставляют места утилитаризму в качестве основы либеральной философии. Если от Дэвида Юма, Джона Стюарта Милля и Г.Сидгвика шла традиция утилитаризма в либеральной мысли, то Дж.Роулс возродил традицию социального контракта, идущую от Томаса Гоббса, Джона Локка, Жан-Жака Руссо и Эммануила Канта.

"Инфраструктура справедливости" обеспечивает базовые права, свободы и достойный уровень существования для каждого, а "тест на справедливость" – реальное, а не формальное применение принципа равенства возможностей. Справедливо то общество, в котором богатые, окажись они на месте бедных, посчитали бы разрыв в доходах и статусе между богатыми и бедными приемлемым. Такое общество терпимо относится к социальному расслоению, но ставит условие, что улучшение жизни преуспевающих должно сопровождаться улучшением жизни нуждающихся, а также выступает против структурного неравенства в системе социального обслуживания. Не удивительно, что либертарианец Роберт Нозик отрицательно относился к такой трактовке либерализма.

К идейному наследию Роулса в начале 1980-х годов обратились правые социал-демократы, отколовшиеся от ЛПВ. К этому времени тема возрождения идеологии либерализма уже получила развитие в британской политологии⁸⁷. Часть "новых лейбористов" из лагеря Гордона Брауна, а также Джона Прескотта, тяготела к обновлённой социал-демократической идеологии, созвучной концепции социального и демократического либерализма. Симпатизирующие им политологи с большой настороженностью относились к дрейфу правительства в сторону "прогрессивного", "центристского", "социального" либерализма, опасаясь, что в результате будет выхолощена социал-демократическая концепция социальной справедливости, и "третий путь" окажется на поверку не обновлённой версией левоцентризма, а умеренной версией неолиберальной модели развития, модернизированного "гладстоновского либерализма". Самуэль Бир, мэтр американского англоведения, подходил к этой проблеме избирательно, считая, что либерализм XIX века был кредо Тэтчер, а Блэр заглядывал в прошлое не дальше Ллойд Джорджа.⁸⁸

Связь "нового лейборизма" с либеральным наследием прослеживается при анализе понятия "третий путь" с точки зрения его противопоставления "старым левым" и "новым правым", что в свою очередь подразумевает существование не только феномена "новых левых", но и "старых правых". В данном случае речь идёт о явлениях в консервативном и лейбористском течении британской политики, но данный метод анализа применяется и к либеральной мысли, в которой выделяются феномены "классического" и "нового либерализма".

Доктрина классического либерализма сложилась в XIX веке на основании принципов лессеферизма – свободного рынка, "государства – ночного сторожа", негативной концепции свободы. Характерная позиция теоретиков "новых правых" состояла в том, что классический либерализм – феномен внеисторический, непреходящий, который большую часть XX века был скрыт под напластованиями "нового либерализма". Последний открыл шлюзы потоку коллективистских идей, "затопивших" страну, пока неоконсерваторы не восстановили истинный либерализм в правах.

Понятие "новый либерализм" появилось в Великобритании в 1890-е годы, обозначая "прогрессивную", "радикальную" политическую позицию в рамках представлений об эволюционном развитии общества. Нередко она ассоциировалась с представлением о "либеральном социализме". Однако благодаря реформам 1906–14 гг. "новый либерализм", именуемый также социальным, окончательно закрепился в британском политическом лексиконе как синоним социального реформаторства. По ряду принципиальных вопросов он вступил в прямое противоречие с доктриной классического либерализма, противопоставив ей позитивную концепцию свободы, умеренный коллективистский взгляд на государство, рынок и человеческую природу.

Фактически в межвоенный период были заложены первые камни в фундамент партийного консенсуса, сложившегося после 1945 г. на базе реформ лейбористского правительства Клемента Эттли, который Дэвид Маркуэнд охарактеризовал как "кейнсианскую социал-демократию".⁸⁹ Жёлтая книга «Промышленное будущее Британии» – программа реформ "новых либералов", опубликованная в 1928 г., содержала подходы, реализованные в виде экономики спроса, полной занятости, "государстве благосостояния" после Второй мировой войны.

В довоенные годы идейное воздействие новолиберальной мысли на Лейбористскую партию происходило не только извне. В её ряды после оттеснения Либеральной партии на третьи роли в британской партийно-политической системе перешли видные фигуры из лагеря "новых либералов": Р.Хелдейн, Дж.Хобсон, Ч.Тревельян и другие. Дж.М.Кейнс и У.Беверидж – два идейных столпа послевоенной социоэкономической модели – считали себя прогрессивными либералами. Теоретические подходы мыслителей-социалистов Г.Ласки, Дж.Коула и Р.Тоуни во многом перекликались с суммой идей "нового либерализма". По мнению Ч.Тревельяна, Лейбористская партия представляла собой самого надёжного хранителя либеральных ценностей.⁹⁰ «Возможно, лучшая услуга, – писал Кейнс, – которую Либеральная партия оказывает государству, – предоставление кадров для консервативных правительств и идей – для лейбористских».⁹¹

Подобное "перетекание" людей и идей между Либеральной и Лейбористской партиями происходило и позже. Так, Социал-демократическая партия, созданная в 1981 г. отколовшимися от ЛПВ правыми лейбористами, слилась в 1987 г. с Либеральной партией, образовав Партию либеральных демократов. В 1990-е годы, после закрепления у руководства ЛПВ "новых лейбористов", немало бывших раскольников вернулось в её ряды. Этот процесс внёс свою лепту в сближение позиций ЛПВ и ПЛД по ряду вопросов, в поправение одной и полевение другой.

"Новые лейбористы" восприняли из либерального наследия усечённую идею "инфраструктуры справедливости", допускающую относительный рост социального неравенства, ослабление взаимосвязи между отдельными элементами "государства благосостояния" и отдалённо напоминающую концепцию "страховочной сетки". Тони Блэр не раз высказывался за создание "либеральной прогрессивной коалиции", призванной, по его замыслу, надолго лишить "консервативные силы" перспективы прихода к власти. «Моё видение заключается в том, что "новый лейборизм" должен стать сродни Либеральной партии XIX века, – заявил он в одном из своих выступлений, – широкой коалицией сторонников прогресса и справедливости».⁹²

В свете этого естественным было ожидать сближения "новых лейбористов" с либерал-демократами – прямыми потомками классической Либеральной партии. Многие конституционные реформы, запущенные после 1997 г., были заимствованы из старого либерального политического багажа. В результате "третий путь" обрёл характерный либеральный оттенок, появилось немало прогнозов о возможности более тесного сотрудничества между ЛПВ и ЛДП в будущем.

Не противоречит ли интерес "новых лейбористов" к социальному либерализму тому, что последний считается предтечей послевоенного партийного консенсуса, и, следовательно, принадлежит к отвергнутому ими идейному наследию "старых левых"? Дэвид Маркуэнд так с сожалением характеризует "новый лейборизм": «Это не социализм и даже не социал-демократия или социальный либерализм. Это отказ от традиции, которую олицетворяют такие социал-демократические лидеры, как Вилли Брандт, Гельмут Шмидт, Эрнест Бевин и Хью Гейтскелл. Его сторонники повернулись спиной к Кейнсу и Бевериджу».⁹³ Однако, если принять во внимание, что в межвоенный период концепция "нового либерализма" имела несколько толкований, то право на существование имеет точка зрения, что "новые лейбористы" лишь очистили прогрессивное либеральное наследие от более поздних идейных напластований с целью его воссоединения с лейборизмом. Эта мысль содержится во многих выступлениях Тони Блэра, в которых он призывает «не к разрыву с традициями социализма, а к восстановлению их истинного смысла».⁹⁴

Действительно, при внимательном рассмотрении "новый либерализм" – явление неоднородное, которое сильно фрагментировалось под влиянием опыта Первой мировой войны и последующего развала Либеральной партии. Специалист по либеральной мысли Эндрю Винсент при рассмотрении периода после 1918 г. выделяет в "новом либерализме" несколько направлений.⁹⁵ К воззрениям левой направленности он относит взгляды Дж.Хобсона и некоторых других либералов, перешедших в ряды Лейбористской партии. Их интересовали в первую очередь вопросы социальной справедливости и развитие сферы государственных услуг. Второе направление представлено среди прочих Л.Хобхаузом, Г.Самуэлем и С.Мастерманом, которые придерживались более традиционных либеральных взглядов на ограниченную роль государства и автономию индивида. Винсент считает, что воззрения именно этой группы были наиболее близки "новому либерализму" образца 1906–14 гг.

Третье направление, ведущими представителями которого были Кейнс и Беверидж, исследователь характеризует как правый уклон, хотя представляется, что оно занимает промежуточное положение. С одной стороны, оба деятеля усматривали необходимость в расширении регулирующих функций государства, а с другой, – не проявляли интерес к позитивной концепции свободы и коллективистской этике. Предложенные ими реформы носили характер "коллективистского бентамизма", были по существу инструментарными, утилитарными и, в конечном счёте, были направлены не на ослабление, а на укрепление либеральных институтов. Аргументирована точка зрения, что социально-экономические реформы, предпринятые после 1945 г. лейбористами, исказили дух реформаторских проектов Кейнса и Бевериджа в части их либеральной направленности.

Таким образом, между двумя мировыми войнами идейный спектр в рамках "нового либерализма" значительно расширился, что дало возможность разнообразным политическим силам обращаться к либеральному наследию и в его классическом, и в обновлённом виде. Приятие "старыми левыми" и "старыми правыми" правил партийного консенсуса, сложившегося в Великобритании после Второй мировой войны, в значительной степени стало возможным благодаря поздним модификациям "нового либерализма", который по сути стал одной из составляющих "общего знаменателя" для центристских фракций и в Лейбористской, и в Консервативной партии.

С 1980-х годов в Великобритании не раз писали, перефразируя название книги Джорджа Денджерфилда, о «странном возрождении либеральной Англии».⁹⁶ Один из политических обозревателей писал: «Либерализм – примечательная амальгама секуляризма, нонконформизма, радикализма, интернационализма, возвышенности духа…, комбинация, которую теперь мы именуем "блэризмом", стала идеологической доминантой 1990-х годов».⁹⁷ Действительно, значение либерального наследия в развитии политического дискурса в Соединённом Королевстве велико, но абсолютизировать его не стоит. Упрощением представляются выводы о том, что «...после 1945 г. спор в Британии шёл в основном между вариантами классического и "нового либерализма"», что «социал-демократия, либеральный социализм, теория социального рынка могут рассматриваться в качестве вариаций, граней "новолиберального" мышления» и что «с 1930-х годов реформистский государственный социализм стал настоящим приютом для "нового либерализма"».⁹⁸

Более плодотворным является подход, предложенный Стивом Баклером и Дэвидом Доловицем, которые в духе учения Джона Роулса выдвинули точку зрения о "социально-либеральной" сути концепции "третьего пути" и оспорили тезис о том, что "третий путь" механически заимствует идеи у других идеологических традиций. Они так охарактеризовали тенденции после выборов 1997 г.: «...либеральная база идеологии "нового лейборизма" консолидировалась благодаря тому, что "третий путь" эволюционировал в соответствии с взглядами Блэра на социальное сотрудничество как на "контракт между членами гражданского общества"».⁹⁹

По их мнению, "третий путь" занял промежуточное положение между демократическим социализмом и неолиберализмом, «опираясь на фундаментальные либеральные индивидуалистические принципы, и в то же время сохраняя верность редистрибутивной модели социальной справедливости».¹⁰⁰ При этом его идейным ядром взамен эгалитарного коллективизма стало сочетание, во-первых, позаимствованного у неолиберализма представления о справедливости, носящей "процедурный" характер, и, во-вторых, принципа "честности" при распределении общественных благ.¹⁰¹

В первом случае используется неолиберальная концепция справедливости, которая предусматривает обеспечение свободы рыночной конкуренции при минимальном государственном вмешательстве, во втором – эта концепция обогащается моральной составляющей, облагораживается принципом равноценности каждого. С одной стороны отвергаются любые манипуляции, ведущие к уравниловке, с другой, – признаётся, что рынок требует регулирования. «Идейное обоснование этого подхода, – пишут Баклер и Доловиц, – базируется на либеральном толковании теории общественного договора, при котором особая забота о личной автономии соседствует с признанием равноценности каждого. Последнее обстоятельство требует, чтобы условия договора отвечали принципу честности, что в свою очередь возлагает обязанность по обеспечению справедливости на государство…».¹⁰²

Результатом такого сочетания становится концепция, которую можно назвать "справедливость как честность" или "равенство возможностей плюс". "Новые правые" понимали равенство возможностей как меритократию, а "старые левые" – как обеспечение одинаковых стартовых возможностей в жизни и последующее решение проблемы социального неравенства с помощью прогрессивного налогообложения, перераспределения и государственной собственности. Вот как эту проблему характеризовал сам Тони Блэр: «Для правых "возможность" означала свободу индивида от государства… Левые, со своей стороны, не особенно заботились о предоставлении широких возможностей для улучшения жизни граждан и их семей. В худшем случае их действия препятствовали реализации возможностей во имя абстрактного равенства».¹⁰³

Помимо положений об "общественном домене" и "левом либерализме" идеология "третьего пути" опиралась на большой массив коммунитарных идей, в частности на концепцию "экономики соучастия", или стэйкхолдерства.¹⁰⁴ Как и "третий путь", она была импортирована в Великобританию из-за рубежа, и основана главным образом на опыте Германии и Японии. "Экономика соучастия" противопоставлялась "экономике акционерного капитала", которая была стержнем англо-саксонской модели развития. В первом случае упор делался на принципы заинтересованности максимально широкого круга субъектов экономической деятельности в конечном продукте труда, долгосрочности отношений в производственной и финансовой сфере, этики доверия. Во втором – на доминировании интересов лишь одной группы – акционеров, на свободе рук менеджмента, максимизации прибыли и жёстких отношениях найма-увольнения на рынке труда. В экономической науке концепция "экономики акционеров" играла роль, схожую со значением концепции "общественного выбора" для политологии. Она была основана на аналогичной методологии изучения действий человека с утилитарных позиций.

В Великобритании доктрина "соучастия" (изначально концепция сугубо экономическая) со временем стала обозначать сумму преимуществ европейской континентальной социоэкономической модели, а "экономика акционерного капитала" – недостатки неолиберальной. "Соучастие" стыковалось с понятиями "включённости" и "исключённости", характерных для "третьего пути". "Соучастие" имело и немало противников. В экономических кругах известными критиками стэйкхолдерства были Патрик Минфорд¹⁰⁵, Самуэль Бриттан, Тим Конгдон, в политических – Дэвид Уиллетс, бывший член правительства Джона Мейджора. Они рассматривали "соучастие" как скрытую форму чужеродной коллективистской парадигмы, неприемлемой для индивидуалистической культуры Британии, и считали, что "экономики соучастия" выработали свой ресурс и вступили в эпоху кризисов.

В рамках "третьего пути" "соучастие" имело как своих апологетов, так и умеренных сторонников. Среди первых наибольшей известностью пользовался Уилл Хаттон, который разработал внушительную критику "джентльменского капитализма", в котором финансовые интересы попирают интересы реальной экономики, и призвал к более смелому заимствованию континентально-европейских традиций социального рынка.¹⁰⁶ Во второй группе выделялись политический комментатор Джон Плендер и экономист Джон Кей.¹⁰⁷ Однако и те, и другие отрицательно оценивали чрезмерную индивидуализацию британского общества. «Британская форма капитализма…, – писал Плендер, – построена на представлении об атомизированном обществе. Менеджер, работник, потребитель, поставщик и акционер рассматриваются изолированно друг от друга…».¹⁰⁸ И те, и другие выступали за то, что судить о результатах деятельности рынка необходимо в строгой увязке с социальным контекстом, что право собственности не абсолютно, а собственник обладает не только правами, но и несёт обязательства перед обществом.

Характерно, что, как и в случае с аргументацией в пользу "общественного домена", приверженцы "соучастия" в Британии не выступали за возврат к системе государственного патернализма и экономического интервенционизма, а призывали к перестройке посреднических структур и институтов, включая компании и профсоюзы, механизмы трипартизма, двустороннего взаимодействия. "Соучастие" представало как один из аспектов поиска "третьего пути" между интересами коллектива в форме государственной власти, общества, группы населения и индивида.

По мнению сторонников "соучастия", сильная сторона "экономики акционеров" – практика поглощения и перекупки компаний – оказалась в то же время её слабостью. С одной стороны, создавались условия для поддержания строгой финансовой дисциплины и увеличения отдачи от единицы вложенного капитала, с другой, – в большинстве случаев акционеры "компании-захватчика" оказывались в проигрыше, а объединение бизнеса приносило малозначительную прибыль. Кроме того, поглощения обнаружили свою неразборчивость, так как часто "жертвами" становились нормально функционирующие компании, а "захватчик" необоснованно переплачивал за сделку. После завершения поглощения для оправдания понесённых расходов и для удовлетворения ожиданий рынка управляющие спешили получить прибыль, в том числе за счёт сокращения вложений в человеческий и физический капитал. Тем самым поощрялось не долгосрочное, а краткосрочное планирование.

Со временем представление об акционерах как о наиболее рискующей в бизнесе, и, следовательно, заслуживающей главной награды группе "соучастников", перестало отражать реальное положение дел. Банкротство крупных компаний, акции которых составляют большую часть фондового рынка, были исключением из правила. В действительности риск оказался переложен на плечи наёмных работников, которые, несмотря на значительно возросшие усилия по защите своего положения на рынке труда, оказывались первыми жертвами экономических неурядиц. В условиях краткосрочного экономического планирования даже по сравнению с акционерами главный выигрыш доставался высшему слою управленцев.¹⁰⁹

Доктрина "соучастия" в Соединённом Королевстве имела свою предысторию. В 1980-е годы тэтчеристы руководствовались идеями "народного капитализма" и "демократии собственников", согласно которым максимальное количество граждан должно было превратиться в частных собственников и "ответственных" избирателей, а, значит, и сторонников Консервативной партии. Помимо стремления подчинить профсоюзы и повысить эффективность экономики этим объяснялось центральное место программы приватизации в неолиберальных реформах. Лейбористы же задолго до "новых правых" внедряли идею "соучастия" противоположным образом – путём национализации и развития общественной собственности. Оба варианта принесли свои плоды, но лишь на ограниченном отрезке времени.

Если в 1970-е годы с многочисленными трудностями столкнулся государственный сектор экономики, то в 1990-е годы подорванной оказалась репутация политики приватизации и акционирования. Хотя в 1979–1991 гг. количество акционеров в Великобритании увеличилось с 3 до 11 млн. человек, но для большинства из них владение акциями оставалось вторичным источником дохода. За 1990-е годы количество акционеров в стране не увеличилось, а снизилось; капиталы переводились в более прибыльные формы инвестирования. Кроме того, частные держатели мелких и средних пакетов акций обнаружили, что их голос в управлении компаниями мало что значит.

Справедливо то, что в 1980–90-е годы показатели конкурентоспособности, инвестиционной привлекательности и экономического роста у Великобритании были лучше, чем у континентальной Европы в целом и у Японии. Однако сторонники "соучастия" задавали вопрос: была ли оправдана заплаченная за это цена – углубление социального неравенства, усиление неопределённости на рынке труда, снижение качества жизни под прессом "культуры трудоголиков"? Опасения по поводу девальвации "социального капитала" находили множество подтверждений, включая показатель ВВП на душу населения, по которому Великобритания так и не нагнала своих основных европейских конкурентов.

В Великобритании пристальное внимание уделялось опыту Германии, Японии, Скандинавских стран, где "соучастие" внедрялось на уровне рабочего места, посредством вовлечения работников в процесс управления производством и участия в прибылях, а также с помощью балансирования между интересами всех сторон, занятых в производстве и потреблении конкретного продукта или услуги. Однако и здесь в 1980–90-е годы, в условиях либерализации и глобализации финансовых рынков, появились структурные перекосы. Искусственно заниженная стоимость капитала и низкая мобильность на рынке труда – факторы, которые раньше обеспечивали конкурентное преимущество, превратились в тормоз экономического развития.¹¹⁰

Умеренные сторонники "соучастия" утверждали, что выход из создавшегося положения – не в дальнейшем закреплении в Британии англосаксонской модели, и не в буквальном копировании зарубежного опыта стэйкхолдерства, а в развитии его модернизированных форм, тем более что принципы, на которых оно основано – культура доверия, лояльности, партнёрства, трипартизм, элементы промышленной демократии – неизменны. Именно они являются источником воспроизводства "социального, человеческого капитала", который в отличие от "капитала физического" составляет приоритетную черту "экономики знаний", столь популярной на первых порах среди "новых лейбористов". Среди предложений по внедрению или реабилитации принципов "соучастия" значились развитие смешанного типа пенсионного обеспечения, которое приняло в Британии форму "стэйкхолдерской пенсии", развитие механизмов участия работников в прибылях, наделение их акций льготным статусом, реформирование корпоративного менеджмента, активная государственная политика в области повышения квалификации рабочей силы и др.¹¹¹

Кроме того, Дж.Плендер и Дж.Кей не только показали, что крупные британские компании, в том числе "Маркс энд Спенсер", "Юнипарт", англо-голландские "Юнилевер" и "Шелл", добровольно принялись за реформирование корпоративной культуры в направлении создания "социально ответственного капитала", но и что "экономика акционерного капитала" не была для Британии безальтернативной. Несмотря на это, опасения вызывало то, что неолиберальная модель всё глубже пускала корни. Большинство её критиков были евроэнтузиастами, которые полагали, что контроль над процессами, вышедшими из-под власти государства, удастся вернуть на общеевропейском уровне.

Коммунитаризм и концепция "соучастия", несмотря на надежды середины 1990-х годов, не получили под сенью "третьего пути" последовательного развития, использовались "новыми лейбористами" фрагментарно, от случая к случаю. Феномен "третьего пути" не сформировался к 1997 г. в качестве самостоятельной политической идеологии, хотя концепции демократического социализма, этатистской социал-демократии, смешанной экономики и социального рынка уже были признаны устаревшими. Подходы, применённые "новыми лейбористами" под лозунгами "третьего пути", способствовали устранению или смягчению недостатков тэтчеризма, однако не привели в первые годы нахождения ЛПВ у власти к появлению очертаний новой социоэкономической модели развития.