3. "Третий путь".

3.1. Идейные истоки "третьего пути".

После окончания холодной войны, на современном этапе развития постиндустриального общества необходимость в "большой идее", политической философии и идеологии сохранилась. Западные демократии вступили в период идеологического экспериментирования. В Великобритании одной из попыток найти замену "старым" идеологиям стала концепция "третьего пути". Она не возникла на пустом месте. Её предшественниками были ревизионизм и социальный либерализм, христианский и этический социализм, консерватизм "одной нации" и "батскеллизм" – послевоенный партийный консенсус.

"Третий путь" имеет явное отличие от предыдущих попыток поиска золотой середины, которые предпринимались как слева в рамках традиционной социал-демократии, так и справа, например, в форме торизма "одной нации" или "среднего пути" времён Гарольда Макмиллана. Если раньше речь шла о путях конвергенции социализма и капитализма, то теперь идеологический дуализм устарел и проблема состояла в выборе подходящей модели развития на основе рыночной парадигмы: социальный континентально-европейский или неолиберальный англосаксонский рынок.

"Третий путь" по-британски обрёл не только национальное, но и международное звучание, заполучив сторонников далеко за пределами Британии. В то же время он не сложился в связанную доктрину к тому времени, когда лейбористы нового поколения с середины 1990-х годов стали активно пользоваться сопутствующей ему терминологией. Положения и принципы "третьего пути" дорабатывались после того, как он приобрёл репутацию идейного основания политики "новых лейбористов". В то же время "третий путь" не сводился к политэкономии "нового лейборизма" и имел несколько конкурирующих версий.

Отношение "новых лейбористов" к концепции оставалось противоречивым и до и после их прихода к власти в 1997 г., что сохраняло неопределённость статуса "третьего пути". В марте 1998 г., выступая перед парламентской ассамблеей Франции, Тони Блэр заявил, что "идеология мертва". Примечательно, что в британской политической истории "смерть идеологии" провозглашалась не в первый раз. Так, в послевоенные годы после складывания в Британии партийного консенсуса на базе кейнсианства это "открытие" уже делалось. В других выступлениях Блэр не только не отрицал важность идеологии, но призывал к перестройке идеологии лейборизма вокруг по-новому трактуемых ценностей.⁶²

Распространённые критические замечания в адрес "третьего пути" – эклектичность, расплывчатость, недоработанность. «В команде Блэра, – пишут исследователи Лео Панич и Колин Лейс, – интеллектуалов было меньше, чем когда-либо в составе руководства партии; бросалось в глаза отсутствие фигур, которые по независимости мышления могли быть поставлены в один ряд с Ричардом Кроссменом, Тони Крослендом и Тони Бенном».⁶³ "Третий путь" называли Лохнесским монстром, о котором в мире британских политических баталий слышали все, но не видел никто. Его обвиняли в элитарности и оторванности от чаяний простого человека. Было распространено мнение, что им прикрывают голый прагматизм, политический расчёт, когда не идеи определяют действия, а практика в каждый конкретный момент времени диктует идейные предпочтения. «Хорошо то, что работает», – так многим представлялось кредо "третьего пути". Репутация новой доктрины страдала и оттого, что ей приписывали достижения, к которым она не имела прямого отношения, будучи достаточно узконаправленной концепцией, а не мегаидеологией или политическим методом на все случаи жизни. Например, у специалистов вызывало раздражение, когда из близкого к Т.Блэру круга советников раздавались заявления, что заключение Соглашения Страстной пятницы служило примером "третьего пути".⁶⁴

"Третий путь" претендовал на заимствования по всему идеологическому фронту, как слева, так и справа, и поэтому был удобной мишенью для критики. В наиболее популярной версии "третий путь" противостоял как идеям неолиберализма с верой в безграничные возможности рыночной стихии, так и идеям традиционной социал-демократии с верой в государственное регулирование и смешанную экономику. Его сторонники выступали как за деловое предпринимательство и индивидуальное обогащение, так и за социальную справедливость, сохранение значительной роли государства в современном мире. Так как пропаганда "третьего пути" основывалась не столько на продвижении принципиально новых положений, сколько на отрицании традиционных идейных концепций, критика в адрес последних часто сводилась к их редуцированию до упрощённых схем, например, представление о тэтчеризме как исключительно о погоне за наживой или о "старом лейборизме" как о подавлении индивидуализма коллективизмом.

Утверждение "третьего пути" с помощью критики других идейных доктрин указывало, против чего выступали его сторонники, однако проливало мало света на то, за что они ратовали. Что это: компромисс, поиск золотой середины между воззрениями идейных соперников прошедшей эпохи, попытка сочетать стремление к прибыли и социальному благополучию, или принципиально новая концепция, оригинальный взгляд на управление обществом?

"Третий путь" часто воспринимали как попытку подвести фундамент под широкую избирательную коалицию, которая могла бы в обозримом будущем обеспечить нахождение "новых лейбористов" у власти, примирить интересы бедных и богатых, лишить электоральной опоры Консервативную партию. Преуспевающим слоям населения обещалось сохранить в целостности накопленные ими за годы тэтчеризма богатства и обеспечить их приращение, а бедным – решить проблему низкого уровня жизни и восстановить социальную справедливость. Было ли это электоральным оппортунизмом или "новые лейбористы" искренне верили в возможность демонтировать классовые перегородки и для этого привлекали союзников по всему социальному спектру?

Разноплановое явление, "третий путь" был попыткой разработать и новую политическую идеологию для лейбористского движения в целом, и руководством для практических шагов "новых лейбористов". Необходимость выйти за рамки старого идеологического дискурса была продиктована как геополитическим землетрясением в виде распада социалистической системы и окончанием холодной войны, так и изменением количественных и качественных показателей развития западного общества в эпоху ускоренной глобализации и постиндустриального развития, вступившего в новую, информационную стадию. С этой точки зрения, поиски новых идейных конструкций были рациональным и объективным ответом на вызов времени. В новых условиях требовался глубокий пересмотр взглядов на роль государства, политических партий, экономическую и социальную политику.

"Третий путь" был реакцией на новые явления в социальной и экономической жизни, заявившие о себе в конце прошлого столетия. Среди объективных факторов постиндустриальной реальности в дискурсе о "третьем пути" фигурировали быстрое внедрение рыночных ценностей и практики на транснациональном уровне, прогрессирующее ослабление социальных институтов-посредников между индивидом и государством и коллективных идентификаций – классовых, социальных и общественных, коррозия традиционных ценностей, кризис "государства благосостояния", процессы индивидуализации, рост социального неравенства и социальная фрагментация, усиление явлений социальной отчуждённости, аномии, рост политической апатии, тенденция к ослаблению легитимности государственной власти, деградация окружающей среды, ухудшение качества жизни, накопление морально-этических проблем, связанных с генной инженерией, клонирование и т.п.

В мире, где стоимость электронных денег в десятки раз превышала стоимость продукции реальной экономики, где объёмы мировой торговли, скорость перемещения капитала и новые финансовые инструменты выбили из рук государства привычные рычаги контроля и управления, требовались новые подходы к процессам регулирования, социальной безопасности и экономического роста. Национальные правительства столкнулись с ситуацией, когда они могли контролировать лишь сферы образования и повышения квалификации рабочей силы, часть социальной и экономической инфраструктуры. На первый план вышла задача по подготовке национальных кадров, закалённых для жёсткой конкуренции на мировых рынках труда, и обеспечению максимально благоприятных рамочных условий для развития национальной промышленности и продвижения интересов британских ТНК. Глобализация и сопутствующая ей трансформация роли государства сделали необходимым передать ряд функций последнего как на над-, так и на субнациональный уровень.

Изменения экономического уклада привели к переменам в социальной структуре британского общества, которые в последней четверти XX века перешли из разряда количественных в качественные. Массовый традиционный электорат Лейбористской и Консервативной партий исчезал, императивом в борьбе за власть стало создание предвыборных коалиций, природа которых нестабильна и динамична. В 1990-е годы лейбористы оказались лицом к лицу с избирателями, ценностные ориентиры которых, социальные установки, политические предпочтения и гендерный состав существенно изменились, диктуя необходимость новой электоральной политики.

Процессы индивидуализации и глобализации играли системообразующую роль в формировании этих факторов. Одна из главных задач, которую ставили перед собой сторонники новолейбористского проекта, состояла в нахождении устойчивого баланса между автономией индивида и социальной сплочённостью общества. С точки зрения постутилитарной политической мысли современный индивид обладает как эго-, так и социо-ориентированным началом (в коммунитаризме – парадигма "я-и-мы"). В этом контексте "первый путь" недостаточно внимания уделял вопросу персональной ответственности, делал упор на коллективное начало в человеке, а "второй путь" – на индивидуальное, смотрел сквозь пальцы на проблемы социального неравенства. "Третий путь" – попытка синтезировать эти два подхода, преодолеть как социальную исключённость, так и социальную безответственность, патернализм.

Тенденция к индивидуализации шла рука об руку со стремлением жить в удобной и безопасной социальной среде. Внедрение неолиберальной политэкономии привело к дисбалансу в пользу частнособственнических интересов, а это по закону непреднамеренных последствий – к ухудшению качества жизни общества в целом. "Третий путь" был призван исправить этот перекос, однако в пользу человека, а не государства. Он должен был получить выгоду и как индивид, и как существо социальное.

Раскрытие понятия "сообщества" представляло немало трудностей для левоцентристов нового поколения. Как на практике могла быть укреплена его социальная сплочённость? "Третий путь" допускал элементы социальной инженерии. Ставилась задача по укреплению институтов гражданского общества, признавалась первоочередная важность социального, а не денежного капитала, пропагандировались меры по возрождению "социального доверия". Большое влияние на эти умонастроения оказали американские исследователи Роберт Путнам и Амитаи Этциони, которые в своих работах основное внимание уделяли вопросам возрождения сообщества и укрепления его социальной ткани.⁶⁵ В Британии их идеи получили собственную версию "оживления" гражданского общества. Предлагалось расширить добровольческое движение, развивать локальные формы неформального взаимодействия, включая фестивали, уличные шествия, парады и карнавалы, общественные праздники и другие мероприятия.

Особое значение для создания атмосферы соучастия приобрела задача по поддержанию эффективной общественной инфраструктуры в виде парков, чистых улиц, доступных общественных заведений – библиотек, музеев, спортивных комплексов. Отмечалось, что атмосфере соучастия необходимо способствовать и на национальном уровне. В этом важную роль играют общенациональное телевидение, радио, праздники, участие страны в международных конкурсах и соревнованиях, в первую очередь спортивных, поддержка соотечественников за рубежом и др.

Укрепить социальную сплочённость невозможно без пристального внимания к проблеме социального неравенства. Путь и методы её решения – одна из самых сложных задач обновлённой версии британской социал-демократии. Увеличение разрыва в доходах, ощущение социальной несправедливости превращало общество из взаимосвязанного организма в механическую сумму индивидов и социальных групп, усиливало социальную дестабилизацию и фрагментацию. Появилась необходимость в выравнивании жизненного уровня различных слоёв населения, в тесной увязке принципов меритократии и равенства возможностей с умеренной перераспределительной политикой, совместимой с эффективной рыночной экономикой. Наиболее сложным было определить степень социальной дифференциации, при которой появляется опасность дестабилизации общества, и определить цену, которую оно готово платить за исправление ситуации. В свете этого представлялось крайне важным начать широкую дискуссию о возможности усиления прогрессивного характера британской системы налогообложения. По данным Института фискальных исследований во главе с Эндрю Дилнотом общественные настроения к середине 1990-х годов по сравнению с предыдущим десятилетием изменились. Табу с вопроса об увеличении налогов было снято.

Процессы индивидуализации потребовали не только переоценки состояния экономических институтов и гражданского общества, но и государства. Чрезмерная централизация, бюрократизация, формализация демократических процедур создавали потенциальную опасность его делегитимизации, доверие общества к политикам в 1990-е годы упало до чрезвычайно низкого уровня. Беспокойство вызывало и то, что из-за недовольства властью доверие общества потерял и государственный сектор экономики, который после реформ 1980–90-х годов находился в деморализованном состоянии.

Государство подвергалось также сильному внешнему давлению со стороны процессов глобализации, упуская из своих рук всё больше функций управления и контроля. В рамках "третьего пути" предлагалось для решения этой проблемы провести серию конституционных реформ: децентрализовать власть в пользу британских и английских регионов, а также демократизировать центральные органы власти и усилить их подотчётность – задача, к решению которой "новые лейбористы" приступили в первый срок своего правления; модернизировать "государство благосостояния" – главная, но выполненная лишь частично, задача второго срока; передать часть государственного суверенитета наднациональным структурам, в первую очередь ЕС (деволюция снизу вверх), для создания "пула суверенитетов" – задача, оставленная правительством на третий срок.

Процессы глобализации непосредственно влияли не только на сферу государственного регулирования, но и на весь комплекс иных проблем, включая социальное неравенство, национальную и культурную идентификацию. В отличие от "новых правых", часть сторонников "третьего пути" не считала глобализацию безальтернативным явлением, а государство – пассивным субъектом её влияния. Роль государства в ряде сфер существенно снизилась, однако в других – сохранилась и даже возросла, а увеличение взаимозависимости государств и мобильность капитала не создали ситуацию неизбежного доминирования одной модели рыночного капитализма над другими.

Это справедливо и в отношении тезиса о всемогуществе "глобальной культуры", в первую очередь, американского образца. Дэвид Маркуэнд считал его надуманным и в подтверждение своей позиции указывал, что ещё в античную эпоху спрос на товары, поступавшие из Китая по Шёлковому пути, привели к бюджетному дефициту в Древнем Риме, а в 1820-е годы рынки одежды были наводнены ланкаширскими хлопчатобумажными товарами. Однако со временем спрос и предпочтения неизменно менялись. Тезис о "глобальной культуре" не убедителен, так как не установлено, что спрос на товары иностранных производителей приобретает не конъюнктурный, а структурный характер.

Указывая на устаревание предшествующих идеологий, сторонники "третьего пути" из лагеря "новых лейбористов" претендовали на сохранение центрального места в своём идейном багаже за традиционными принципами британского левоцентризма, которые, по их мнению, поддаются обновлённой трактовке. Идейный каркас предлагалось сохранить, наполнив его новым содержанием. Считалось, что только так, оставаясь верными изначальным ценностям лейборизма, можно претворить их в жизнь в новых условиях. Скептики считали, что такая позиция на деле приводит к выхолащиванию ценностей. Смысл ценностей справедливости, равенства, свободы, солидарности раскрывается с помощью предметных понятий: интересы наёмного труда, механизмы перераспределения, государственного регулирования и др. При реализации каждой из них неизбежно столкновение с конкретными экономическими, социальными, политическими процессами, которые со временем эволюционируют. «Где та грань, за которой изначальный смысл ценности уступает место новому, хотя прежняя словесная оболочка сохраняется?» – вопрос, на который "третий путь" не даёт однозначного ответа.

Непосредственные идейные источники "третьего пути" сложились во второй половине 1980-х годов ещё до появления феномена "нового лейборизма" в русле неомарксизма, философского и социологического наследия "новых левых". В первую очередь это размышления авторов журнала левой направленности "Марксизм тудэй". Тон им был задан анализом тэтчеризма, предложенным Стюартом Холлом с позиций грамшианства. Идеологическое и политическое доминирование "новых правых" в Британии рассматривалось не через призму классового конфликта, а как результат осуществления "проекта-гегемона" по трансформации государства с целью реструктуризации общества, создания нового политического консенсуса для вовлечения страны в "регрессивную модернизацию".⁶⁶ Классовость не рассматривалась как основа политической идентификации и ключевая роль в создании новых правящих политических коалиций приписывалась идеологическому и культурному доминированию.

С.Холл считал, что, так как культурная сфера в широком понимании и политические идентификации в ходе неоконсервативной революции подверглись изменению, социализм нуждается в модернизации не на основе классовой политики, а с помощью использования новых социальных, экономических и культурных тенденций в общественном развитии. Предполагалось, что таким образом методология "проекта-гегемона" будет использована левыми силами для борьбы с капитализмом c опорой на социальную коалицию, выходящую далеко за рамки отдельных классов.

В отличие от теоретической критики британской социал-демократии, разработанной С.Холлом, критика эмпирического характера была изложена в "Марксизм тудэй" в рамках концепции "нового времени", в которой анализировалось состояние современного общества с точки зрения постфордизма. В условиях "нового времени" массовый характер производства менялся по мере внедрения информационных технологий и микроэлектроники, интенсификации труда, интеграции и разукрупнения производства. Экономика приобретала новое лицо за счёт выхода на первый план сферы услуг, изменения гендерного состава рабочей силы, стирания грани между "белыми" и "синими воротничками"⁶⁷. В результате менялась социальная конфигурация общества, появлялись новые способы потребления, классовая идентификация уходила на второй план. Социализм больше не ассоциировался с ростом государственного сектора экономики, теперь его задачей было расширение сферы свободы индивида.⁶⁸ Под социализмом теперь подразумевали не социальную систему, а этический идеал. Социал-демократии ставилось в вину неправильное понимание современных социальных и экономических реалий.

Если интерпретация тэтчеризма, разработанная С.Холлом, не вела к отказу от онтологической и этической критики капитализма, то концепция "нового времени" делала капитализм объектом социологического и экономического анализа и сводилась к критике лишь одной из его разновидностей – тэтчеризма. Такой метод рассмотрения проблемы и разработки новой модели политики Алан Финлейсон называет технологическим "авангардистским футуризмом" – поиском более эффективной модели устроения общества.⁶⁹ На эту же характеристику указывал и Майкл Фридэн, который провёл параллель между социалистическим трансцендентализмом и одержимостью "третьего пути", темами модернизации и обновления, утопичностью и идеализмом. Однако разницу между ними он усматривал в том, что «социализм требовал терпения и веры в исторические законы эволюции, которыми "новые лейбористы" больше не хотели быть связанными. Они разработали представление об историческом времени, в котором не существует оков прошлого…».⁷⁰

Низведение критики капитализма до социологического и экономического анализа характерно для методологии исследований организации "Демос" под руководством Геоффа Мульгана, что стало объектом критики С.Холла и ряда других неомарксистов. Если они стремились к глубокой социальной перестройке, к созданию новых субъектов политики, то сторонники эмпирического анализа деполитизировали дискурс и видели главную цель в адаптации общества к «объективно изменившимся обстоятельствам». Попытку государства-инженера создать совершенный мир Мульган назвал «наивной фантазией». Цель политики он усматривал в разрешении крупных конфликтов интересов, в том, чтобы «обеспечить безопасность и поддерживать чувство сопричастности».⁷¹ Если тэтчеристы, а позже и "новые лейбористы", отказались от дирижизма в области макроэкономики, то "третий путь" снизил роль государства в сфере макрополитики.⁷²

Преобладание эмпирического в подходах "третьего пути" свидетельствовало об изъятии социалистической методологии из его анализа. "Третий путь" фактически отказывался от целеполагания в пользу незначительных социально-экономических реформ, осуществляемых подручными средствами, был усечённым вариантом постепеновщины, фабианства, лишённого социалистической этики. Ему грозило низведение до исполнения инструментальной роли на новом витке капиталистического развития. Да и как могло быть по другому, если, по замечанию Дональда Сассуна, «капитализм есть не идеология, философия или набор убеждений, а способ производства, абстрактная модель мобилизации людей для производства товаров, имеющих спрос… Быть на стороне капитализма значит поддерживать любую политическую систему, которая в данный момент времени обеспечивает воспроизводство условий для накопления капитала. Такая задача требует отказа от политических идеалов в пользу технологических решений. Некоторые сторонники капитализма готовы поддержать любую систему, которая устраивает капитализм в данный момент времени, будь-то американская либеральная демократия, нацистская Германия, социал-демократическая Швеция, или "коммунистический" Китай. Однако делается это из прагматических соображений, а не моральных или политических принципов».⁷³

Проблема состояла в том, что изъятие социалистической этики из нормативного ядра критики капитализма оставило пустоту, которую приверженцы "третьего пути" – "нового времени" пытались заполнить заимствованиями из коммунитаризма, христианского, этического социализма. Однако они вступали в противоречие с феноменами индивидуализации общества, религиозного плюрализма и мультикультурализма. Кроме того, выдвигаемые в разное время "новыми лейбористами" тезисы нередко противоречили друг другу. Так, ссылки на традиции этического социализма плохо согласовывались с их временным увлечением идеями "экономики соучастия". Обоснование желательности стэйкхолдерства строилось не столько на ценностных императивах – классовых или этических, сколько на соображениях повышения экономической эффективности.

Требовался нетривиальный подход для подведения под "третий путь" нового онтологического базиса. Такой подход был предложен Энтони Гидденсом, для которого решение этой проблемы лежало в социологической, а не в политологической плоскости.⁷⁴ В более поздних своих трудах он популяризировал свою концепцию, адаптировав её для нужд "новых лейбористов"⁷⁵, за что был прозван Сеймуром Липсетом "гуру Тони Блэра".⁷⁶

Э.Гидденс, в отличие от неомарксистов, не только не считал, что капитализм обладает врождёнными структурными пороками, но вообще не рассматривал общественное развитие с формационной точки зрения. Гидденса вслед за французским социологом Эмилем Дюркгеймом в первую очередь интересовали проблемы социальной сплочённости и солидарности и стремление объяснять "социальное социальным". Социология, по его мнению, толковала политическое развитие лучше, чем политическая наука, благодаря "рефлексивности" – процессу постоянной переоценки окружающей нас реальности. В отличие от политической философии задача социологии – поставить диагноз и указать путь решения проблемы, а не логически доказывать абстрактные нормативно-ценностные схемы. Например, принцип равенства имеет значение не потому, что это этический императив, а потому, что того требует социологический анализ и поддержание социальной сплочённости. Гидденс старается не использовать ценностно нагруженные термины, поэтому вместо "равенство" и "социальная справедливость" вводит понятия "включённости" и "исключённости", широко вошедшие в политический лексикон "новых лейбористов".

По Гидденсу, западное общество вступило в период "рефлексивной модернизации", для которой характерно отмирание традиционных представлений, повышенная социальная нестабильность, увеличение рисков. Оборотной стороной рисков является умножение возможностей. В этих условиях общество должно быть открытой системой, иначе возрастание внутреннего напряжения разрушит его согласно законам энтропии. За поддержанием здорового баланса между рисками и возможностями призвано следить "государство социальных инвестиций", для которого характерен дух предпринимательства и активная гражданская позиция. Его главная задача – снабдить людей квалификацией, востребованной "экономикой знаний". Такая трактовка "государства благосостояния" также стала визитной карточкой "нового лейборизма".

Таким образом, на страницах журнала "Марксизм тудей" в публикациях Стюарта Холла, Мартина Жака и других, а также в рамках концепции "нового времени", включая работы Чарльза Лидбиттера, и, с другой стороны, в трудах Энтони Гидденса была создана база для доктрины, ставшей теоретической частью "третьего пути". Многие элементы практической политики "новых лейбористов" основываются на этой сумме идей. С этой точки зрения нет смысла критиковать их за неспособность представить убедительную политическую философию – они и не претендуют на это, опираясь на социологический анализ развития общества.

В этом заключалась их сила и слабость. Опора на эмпирические данные придавала их воззрениям убедительность и практичность, однако принижение значения концептуального подхода ставило много вопросов. Ряд исследователей при сравнении "третьего пути" с кейнсианской социал-демократией или неоконсерватизмом указывали на слабость теоретической обоснованности концепции.⁷⁷ Кроме того, первичность социального анализа, ограниченного данными статистики, интерпретация социоэкономического развития в качестве нейтрального, неполитического феномена ставили эпистемологическую проблему. Политика низводилась до функции экономики. Однако, если рыночная модель обладает структурными или системными недостатками, то как обойтись без нормативной политической философии, допускающей альтернативные модели развития?