Этика судебных прений: принцип правдивости в суде

и особенности его преломления в позициях обвиняемого,

обвинителя (прокурора) и защитника (адвоката).

Дилемма адвокатской этики

Судебные прения — это тот кульминационный момент судебного процесса,

когда стороны обвинения и защиты подводят итоги судебного

разбирательства и обращаются к суду с предложениями справедливого,

по их мнению, решения. Характеризуя нравственные основания судебных прений, А.Ф. Кони писал: «В области судебного состязания проведение

в судебную жизнь этических начал тесно связано с разработкой

того, что нравственно дозволительно или недозволительно в судебных прениях.

Вот почему можно и даже должно говорить об этической подкладке

судебного красноречия, для истинной ценности которого недостаточно

одного знания обстоятельств дела. Все главные приемы

судоговорения следовало бы подвергнуть своего рода критическому пересмотру с точки зрения их нравственной дозволительности. Мерилом

этой дозволительности могло бы служить то соображение, что... высокие

цели правосудного ограждения общества и вместе с тем защиты личности от несправедливого обвинения должны быть достигаемы только нравственными способами и приемами» [Кони].

Судебные прения — это борьба мнений и «судебное состязание»

сторон, занимающих разные позиции по вопросу о доказанности обвинения, о юридических оценках поведения подсудимого и потерпевшего, об обстоятельствах, подлежащих учету в случае применения судом наказания. В связи с этим и возникает проблема «нравственно дозволительного или недозволительного» в судебных прениях, т.е. обязанности говорить суду правду. Очевидно, что принцип правдивости по-разному преломляется в позициях обвиняемого, обвинителя (прокурора) и адвоката. Если, например, защитительную речь произносит сам подсудимый, что возможно при отсутствии в деле на законных основаниях защитника, то претензий правового характера в случае, если он говорит суду неправду, к нему предъявить нельзя. Но в нравственном плане подсудимый не освобождается от обязанности быть правдивым.

Другие стороны судебных прений — государственный обвинитель

(прокурор) и защитник (адвокат) — находятся в ином правовом положении,

и к ним предъявляются иные нравственные требования.

Прежде всего, ни прокурор, ни адвокат, ни потерпевший не вправе

лгать суду, сообщать ему заведомо ложные сведения и на этом строить

свои судебные речи. Тем не менее профессиональные участники уголовного процесса — прокурор и адвокат — по-разному оперируют фактами и аргументами во время судебных прений. Рассмотрим подробнее особенности

преломления принципа правдивости в позиции каждого из них.

Нравственная позиция обвинителя определяется в первую очередь

тем, что он должен иметь мужество отказаться от обвинения в том

случае, если найдет оправдания подсудимого уважительными. Обвинитель

обязан заявить об этом суду по совести, проявив тем самым

свою объективность и беспристрастность. В своей речи он «не должен

ни представлять дела в одностороннем виде, извлекая из него только

обстоятельства, уличающие подсудимого, ни преувеличивать значения

доказательства и улик или важности преступления. Таким образом,

в силу этических требований прокурор приглашается сказать

свое слово и в опровержение обстоятельств, казавшихся сложившимися

против подсудимого, причем в оценке и взвешивании доказательств

он вовсе не стеснен целями обвинения» [Кони].

Адвокат же действует только в интересах защиты. Даже в случае

полного согласия с обвинителем он не вправе отказываться от защиты

подсудимого.

Одна из главных проблем адвокатской этики — согласование позиций

защитника и подсудимого по принципиальным вопросам, прежде

всего по вопросу признания или отрицания вины. Эта проблема принимает

форму дилеммы, так как по данному вопросу приводятся аргументы

в пользу двух противоположных точек зрения. Речь вдет о ситуации,

когда подсудимый в суде не признает себя виновным и последовательно

настаивает на своей невиновности, а в процессе судебного следствия его

виновность подтверждена достаточными и проверенными доказательствами.

При этом сам защитник приходит к убеждению, что его подзащитный

виновен и что строить свою защитительную речь на отрицании

виновности бессмысленно и бесперспективно.

Некоторые правоведы считают, что в таком положении нравственно

допустимо расхождение позиций подсудимого и защитника. «Руководствуясь

нравственными принципами, адвокат не может утверждать

то, в чем сам не убежден, не может лгать, не может поступать против

своей совести и внутреннего убеждения. И если в ходе расследования,

судебного следствия адвокат пришел к выводу, что вина обвиняемого

установлена, он из этого и должен исходить, строя свою защиту; иной

путь будет ложью и сделкой с совестью» [Кокорев, Котов].

Их оппоненты убеждены, что защитник, который вопреки воле

подсудимого переходит, по сути, на позицию обвинения, оставляет

подзащитного без помощи, без защиты. «Создается такое, совершенно

нетерпимое с юридической и этической точек зрения положение:

в судебном разбирательстве происходит состязание не между прокурором

и защитником, а между прокурором и защитником, с одной

стороны, и подсудимым, с другой. Заявление защитника о виновности

подсудимого представляет чрезвычайно тяжелый удар по защите»

Судебная практика последнего времени исходит из того, что признание защитником виновности подсудимого, когда последний ее отрицает, означает нарушение права на защиту. В обязанности защитника входит использование всех законных средств и способов защиты. При этом он должен следовать

принципу «не навреди», т.е. не действовать во вред обвиняемому.

Что касается нравственной стороны такого решения, то оно типично

для ситуации дилеммы: в данном случае приходится идти по

пути морального выбора в условиях морального конфликта, когда соблюдение одной нормы влечет за собой нарушение другой и наоборот.

Но предпочтение все же следует отдать нравственной обязанности до

конца защищать от обвинения человека, доверившего свою судьбу адвокату

и надеющегося на его помощь. Разумеется, защитник должен использовать даже малейшие возможности для опровержения обвинения, а также представить суду соображения о доказанных по делу фактах, говорящих в пользу подсудимого.

В своей речи защитник не должен использовать доводы, несостоятельность

которых очевидна. Обман, ложь, сознательное искажение

или передергивание фактов не только безнравственны сами по себе,

но и с позиций результативности защиты могут иметь негативные последствия как для адвоката, так и для его подзащитного.

В то же время адвокат в своей речи не обязан упоминать обстоятельства,

способные повредить защите, если о них не говорил обвинитель.

Это относится также к критике обвинения с позиции: «то, что

не доказано бесспорно, не может быть положено в основу обвинения»

или «версия подсудимого, не опровергнутая обвинением, должна

признаваться за истинную». Адвокат имеет здесь полное моральное

право строить тактику защиты в соответствии с правами, предусмотренными

законом [Кобликов].

Главное в нравственной позиции защитника заключается в том,

чтобы, защищая конкретного человека от обвинения в преступлении,

он не оправдывал само преступление. Критикуя в этой связи пороки

адвокатуры, Кони проницательно писал о той весьма типичной для

социально-политической жизни в целом ситуации, когда «защита

преступника обращается в оправдание преступления, причем потерпевшего

и виновного, искусно извращая нравственную перспективу

дела, заставляют поменяться ролями» [Кони].