3. Идеология и общественные науки

В середине 30-х гг. господствующая в СССР идеология претерпела серьезные изменения. Раньше, в 20-х гг. и начале 30-х гг. она была подчеркнуто интернационалистской, нередко просто нигилистической по отношению к национальному прошлому России. Теперь в официальной пропаганде все чаще стали звучать имперские мотивы, началось восхваление российского прошлого. Отказ от национального нигилизма можно было бы приветствовать, если бы он не сочетался с продолжающимся разрушением истинной национальной культуры: уничтожением храмов, икон, старинных книг, продажей иностранцам за бесценок уникальных музейных экспонатов (нужны средства на индустриализацию!). Поворот в идеологической политике диктовался циничным расчетом: мировая революция окончательно провалилась, необходимо укреплять единство страны, а это проще всего сделать, обратившись к национальным чувствам большинства населения²¹².

Новая ситуация сказалась прежде всего в исторической науке. Как уже отмечалось, в 1934 г. было принято постановление о восстановлении преподавания в средних школах гражданской истории. Однако преподавать этот предмет по дореволюционным учебникам было невозможно, а новых не было. В связи с этим были организованы бригады историков, которым поручалось подготовить новые учебники. Однако представленные конспекты новых учебников не удовлетворили партийные инстанции. В августе 1934 г. были написаны (но пока не опубликованы) «Замечания товарищей Сталина, Кирова и Жданова по поводу конспектов учебников по истории СССР», в которых были раскритикованы многие прежде казавшиеся незыблемыми утверждения Покровского²¹³. В январе 1936 г. было опубликовано сообщение «В Совнаркоме Союза ССР и ЦК ВКП(б)», в котором излагалось краткое содержание «замечаний» и подчеркивалась неудовлетворенность представленными текстами. В связи с этим отмечалось: «То обстоятельство, что авторы указанных учебников продолжают настаивать на неоднократно уже вскрытых партией и явно несостоятельных исторических определениях и установках, имеющих в своей основе известные ошибки Покровского, Совнарком и ЦК не могут не расценивать как свидетельство того, что среди некоторой части наших историков, особенно историков СССР, укоренились антимарксистские, антиленинские, по сути дела ликвидаторские антинаучные взгляды на историческую науку… Эти вредные тенденции и попытки ликвидации истории как науки связаны в первую очередь с распространением среди некоторой части наших историков ошибочных исторических взглядов, свойственных так называемой “школе Покровского”».

Никогда ранее об «известных ошибках» не говорилось, еще совсем недавно взгляды Покровского были в исторической науке обязательны для всех, а пытавшиеся против них возражать теряли в лучшем случае работу и возможность печататься, в худшем — отправлялись в ссылку. Но теперь власти понадобились другие взгляды — и вот партийные лидеры, отнюдь не являющиеся историками, «вскрывают определения и установки» и определяют, как следует интерпретировать, например, историю Смуты.

Вслед за этим в прессе развернулась травля т.н. «школы Покровского», сторонников которой именовали «двурушниками, протаскивающими троцкистскую пропаганду и проводящими подлую вредительскую работу». Понимая, что речь идет о жизни и смерти, почти все ученики Покровского отреклись от прежних взглядов и занялись самобичеванием.

В 1939 и 1940 гг. вышли сборники «Против исторической концепции М.Н. Покровского» и «Против антимарксистской концепции М.Н. Покровского». Среди авторов сборников были и бывшие ученики Покровского, и возвращенные из ссылок или чудом уцелевшие на свободе историки старой школы.

Чем же не устраивали Сталина взгляды Покровского, всегда видевшего в исторической науке прежде всего средство политической борьбы? Во-первых, недовольство Сталина вызывало то, что Покровский преуменьшал роль личности в истории. Недаром генсеку очень понравилась биография Наполеона, написанная вернувшимся из ссылки Е.В. Тарле. Во-вторых, Покровский никогда не рассматривал Сталина как четвертого классика марксизма. Весьма вероятно, что Покровский, поживи он подольше, успешно исправил бы эти свои ошибки.

Важны и другие причины. Покровский критиковал русских историков-государственников, а Сталин считал нормой тотальный контроль государства над жизнью общества. Покровский подчеркивал убожество старой России, а Сталин уже взял курс на возвеличивание российского прошлого и установление преемственности между царской Россией и своим режимом. По-видимому, Сталину, сознающему, что его власть практически стала монархической, льстило обожествление государя. Любимыми историческими героями диктатора стали, естественно, цари-тираны: Петр Первый и особенно Иван Грозный (профессор Р.Ю. Виппер, написавший в Риге апологетический труд об Иване IV, которого он противопоставлял слабовольному Николаю II, после присоединения Латвии к СССР стал академиком, а его книга выдержала три издания).

Изменилась и трактовка истории национальных отношений. Если Ленин именовал Россию «тюрьмой народов», а историки начала 30-х гг. писали о завоевательной политике царизма, то с конца 30-х гг. стали говорить о том, что завоевание Россией являлось для народов национальных окраин «наименьшим злом», что было справедливо лишь в некоторых случаях.

Если в историю далекого прошлого Сталин вмешивался на уровне концепций и общих оценок, то историю советского общества он контролировал значительно более детально. В октябре 1935 г. было принято решение о создании нового учебника по истории партии. Комиссию по его подготовке возглавил секретарь ЦК ВКП(б) А.А. Жданов. В 1935–1937 г. коллектив авторов под руководством В.Г. Кнорина, П.Н. Поспелова и Ем. Ярославского подготовил несколько вариантов учебника, но все они были отвергнуты. В начале 1937 г. Сталин направил авторам письмо «Об учебнике истории ВКП(б)». Историю партии он определил как историю «преодоления внутрипартийных противоречий и неуклонного укрепления рядов нашей партии на основе этого преодоления».

Внося изменения в подготовленный проект нового учебника, Сталин всячески подчеркивал остроту противоречий между большевизмом и меньшевизмом, стремление большевиков к разрыву с меньшевиками и оформлению в отдельную партию, партию «нового типа». Меньшевиков и европейских социал-демократов он изображал контрреволюционерами и «социал-фашистами».

В сентябре 1938 г. в «Правде», а затем в журнале «Большевик» был опубликован «Краткий курс истории ВКП(б)». В том же году он вышел отдельной книгой. На титульном листе издания значилось, что «Краткий курс» создан под редакцией комиссии ЦК ВКП(б) и одобрен ЦК ВКП(б).

Специальным постановлением ЦК ВКП(б) «Краткий курс истории ВКП(б)» был объявлен «энциклопедией основных знаний в области марксизма-ленинизма», где дано «официальное, проверенное ЦК ВКП(б) толкование истории ВКП(б) и марксизма-ленинизма, не допускающее никаких произвольных толкований». За 15 лет с 1938 по 1953 гг. «Краткий курс» был переиздан 301 раз общим тиражом 42,8 млн. экземпляров на 67 языках. На долгие годы он стал единственным учебником по истории большевистской партии. Между тем, подлинная история ВКП(б) была в этой книге фальсифицирована. Так, из истории партии были выброшены имена ее подлинных создателей (кроме Ленина), ставших по воле Сталина «двурушниками и предателями». Было преувеличено значение VI Пражской конференции РСДРП, на которой Сталин был кооптирован в члены ЦК. Если Ленин считал, что большевизм как политическое течение берет свое начало с II съезда РСДРП, то Сталин собственноручно вписал в проект «Краткого курса», что «эта конференция… положила межу между большевиками и меньшевиками и объединила большевистские организации по всей стране в единую большевистскую партию».

С выходом «Краткого курса» исследования по истории партии и советского общества в целом свелись лишь к толкованию и подтверждению высказанных в нем незыблемых догм. Фактически научная жизнь в этой области прекратилась.

Схемы «Краткого курса» продолжали действовать еще долго после того, как после ХХ съезда КПСС советская историческая наука официально осудила эту книгу. Решительный отказ от них стал возможен только в конце 1980-х гг.

В столь же плачевном положении оказались под прессом идеологии и другие общественные науки. Философия была сведена к толкованию написанной Сталиным 4-й главы «Краткого курса» «О диалектическом и историческом материализме», социология и социальная психология были фактически вообще запрещены.