5. «Придурки»

Выжить в лагере, особенно на Севере, на общих работах человеку, имеющему 10–25-летний срок, было практически невозможно. Остаться в живых можно было, только оказавшись на работе в конторе, хозчасти, лагерной обслуге, больнице, то есть став «придурком». Чаще всего эти должности занимали уголовники, так как «пятьдесят восьмую» запрещалось назначать на какие-либо административно-хозяйственные должности. Повар, хлеборез, кладовщик из уголовных почти всегда безудержно воровали, тем самым обрекая на еще большие мучения остальных зэков. Прочие блатные, не получившие лагерных должностей, жили за счет того, что на их счет записывалась работа, сделанная «врагами народа». Того, кто пытался сопротивляться такому порядку, немедленно убивали. «Враги народа» неукоснительно направлялись на общие работы и гибли. Лагеря 1937–1938 годов были, как правило, лагерями уничтожения. Но уже с конца 30-х гг. ситуация стала исподволь меняться.

Дело в том, что лагерь должен был выполнять план. А для этого требовались люди с техническими и экономическими знаниями, необходимы были врачи, инженеры, бухгалтеры. Но найти их можно было только среди «пятьдесят восьмой», а не среди уголовников. От выполнения плана зависела не только карьера, но иногда и сама жизнь лагерного начальника. А выполнение плана зависело, в свою очередь, от опыта и квалификации заключенного начальника работ, сдатчика леса, плановика, прораба, нормировщика… Так, по словам Л.Э. Разгона, у «придурков» появлялась совершенно реальная власть. Они могли подбирать себе помощников, назначать на «блатные» работы людей. «Придурки» нередко могли значительно облегчить себе лагерный быт: жили не в общих бараках, а в отдельных «кабинках» по нескольку человек, более сытно питались, получая иногда даже «вольные» продукты, нередко были расконвоированы.

А.И. Солженицын полагал, что среди выживших долгосрочников из пятьдесят восьмой статьи «придурки» составили девять десятых. Он писал: «По-моему, неблагородно со стороны интеллигента гордиться тем, что он не унизился до рабского физического труда, так как сумел пойти на канцелярскую работу. В этом положении русские интеллигенты прошлого века разрешали бы себе гордиться только тогда, если бы они при этом освободили от рабского труда и младшего брата. Ведь этого выхода — устроиться на канцелярскую работу — у Ивана Денисовича²⁰¹ не было!»

Это веское мнение, однако, нуждается в уточнении. Л.Э. Разгон, подтверждая, что «придурки» старались устроить на легкие работы в первую очередь интеллигентов, специалистов, в то же время отмечает: «Делали они это… не потому, что Иваны Денисовичи, ходившие на лесоповал, были им безразличны и далеки, а потому, что невозможно было помочь тем, кто ничего, кроме физической работы, не мог делать. Но и среди них искали и находили людей самых экзотических специальностей: умевших гнуть дуги — их переводили на командировку, где изготовлялись лыжи; умевших плести из лозы мебель — начальство любило обзаводиться плетеными креслами, стульями, диванами. … В том, что многим заключенным удавалось избежать тяжелых убийственных работ и отсиживаться от них в теплом цехе, конструкторском бюро, конторе или санчасти, не было и не может быть ничего аморального и предосудительного».

Впрочем, и сам А.И. Солженицын пишет: «Обходивших лагерный произвол, помогавших устроить общую жизнь так, чтоб не всем умереть, чтоб обмануть и трест, и лагерь, таких героев Архипелага, понимавших свою должность не как кормление своей персоны, а как тяготу и долг перед арестантской «скотинкой» — таких и придурками не повернется язык назвать. И больше всего таких было среди инженеров. И — слава им!»

Что же такое лагерь? Что выносил человек оттуда?

Из «Колымских рассказов» В.Т. Шаламова:

«Лагерь — отрицательная школа жизни целиком и полностью… Каждая минута лагерной жизни — отравленная минута. Там много такого, чего человек не должен видеть… Заключенный приучается там ненавидеть труд — ничему другому он и не может там научиться…

Оказывается, можно делать подлости и все же жить. Можно лгать — и жить… Можно выпрашивать милостыню — и жить! Попрошайничать и жить! Оказывается, человек, совершивший подлость, не умирает… Он приучается ненавидеть людей. Он боится повторений своей судьбы — боится доносов, боится соседей, боится всего, чего не должен бояться человек. Он раздавлен морально. Его представления о нравственности изменились, и он сам не замечает этого.

Начальник приучается в лагере к почти бесконтрольной власти над арестантами, приучается смотреть на себя как на бога, как на человека «высшей расы». Конвойный, в руках которого была многократно жизнь людей и который часто убивал вышедших из «запретной зоны», что он расскажет своей невесте о своей работе на Дальнем Севере? О том, как бил прикладом винтовки голодных стариков, которые не могли идти?»

Быть может, это растление людей — и сидевших, и охранявших — является не менее тяжкой виной сталинского режима, чем гибель миллионов.

Где бродили по зоне каэры²⁰²,

Где под снегом искали гнилые коренья,

Перед этой землей — никакие премьеры,

Подтянувши штаны, не преклонят колени!

Над сибирской Окою, над Камой, над Обью

Ни венков, ни знамен не положат к надгробью!

Лишь, как вечный огонь, как нетленная слава —

Штабеля! Штабеля! Штабеля лесосплава!

Позже, друзья, позже

Кончим навек с болью,

Пой же, труба, пой же!

Пой и зови к бою!

А. Галич. Баллада о вечном огне.