4. Труд в лагере

В 30-х гг. лагеря располагались по всей стране: «от Москвы до самых до окраин». В 1940 г. ГУЛАГ объединял 53 лагеря, каждый из которых делился на лагерные отделения, те, в свою очередь — на лагерные пункты, имевшие филиалы — так называемые командировки. В основном они сосредоточились на северных и восточных окраинах, там, где велась разработка месторождений угля и руд цветных металлов, заготовка леса, дорожное строительство: на Кольском полуострове и на Печоре, в Бурятии и на севере Красноярского края, в Воркуте и Архангельской области, под Читой и в Хабаровском крае, в степях Казахстана и на ледяных берегах Колымы… «Архипелаг ГУЛАГ» был гигантской империей принудительного рабского труда. Лагеря обеспечивали от 40 до 76% добываемых в стране никеля, олова, хрома, кобальта, 60% золота, заготавливали свыше 25% леса, производили кирпичи, мебель, ширпотреб, сельскохозяйственную продукцию.

Трудившийся в заводском цеху, в инструментальной мастерской, на конюшне был счастливцем. Основная масса заключенных была занята на самых тяжелых работах: лесоповале, раскорчевке трасс, в рудниках и золотых забоях.

Из «Колымских рассказов» В.Шаламова

«Золотой забой из здоровых людей делал инвалидов в три недели…: В бригаду включались новые люди и Молох жевал… К концу сезона в бригаде Иванова не оставалось никого, кроме бригадира Иванова. Остальные шли в больницу «под сопку»²⁰⁰ и на «витаминные» командировки, где кормили один раз в день».

Ответственность за выполнение прииском плана возлагалась на конвой. Поэтому конвоиры или сами пускали в ход приклады, или прибегали к помощи уголовников, которые расхаживали с палками по забою и избивали тех, кто медленно работал.

Лесоповал, который в 30-х гг. вели не только без бензопил, но и без трелевочных тракторов, в лагерях называли «сухим расстрелом».

Заключенные испытывали постоянный голод. Основой рациона зэка являлась хлебная пайка. «Приварок» составляла баланда из гнилой картошки, в которой плавали разваренные рыбьи хвосты, или «затируха» — кипяток с размешанной в нем ржаной мукой, да иногда черпачок каши.

Чтобы преодолеть заведомо низкую производительность принудительного труда, создатели ГУЛАГа изобрели так называемую «котловку» — шкалу питания, зависящую от выполнения нормы. Более сильный, выполняющий и перевыполняющий норму получал больше хлеба. Тот, кто по физической слабости не мог выполнить норму, или трудился на сравнительно легкой работе, переводился на сниженный паек и от этого окончательно ослабевал. Систематически не выполняющим норму полагался «штрафной паек» (300 г хлеба в день), их лишали приварка. И все-таки опытные зэки в тех случаях, когда за отказ от работы и невыполнение нормы не расстреливали, предпочитали не гнаться за выработкой, зная: в лагере губит не маленькая пайка, а большая.

Из книги Л.Э. Разгона «непридуманное»:

«“Большая пайка” действительно была большой! Утром нормальный заключенный получал 400 граммов хлеба и миску затирухи; придя с работы, на которой он не только выполнил, но и перевыполнил норму, лесоруб получал 600 граммов хлеба, миску затирухи, еще 200 граммов хлеба вместо второго блюда и еще 200 граммов хлеба — как «премиальное блюдо» за перевыполнение нормы. Следовательно, большая пайка составляла почти полтора килограмма хлеба. Пусть сырого, плохо пропеченного, но настоящего хлеба! Для крестьянина, годами жившего впроголодь, такое количество хлеба — даже без приварка — казалось колоссальным. На такой пайке прожить можно!

В действительности на такой пайке на лесоповале прожить нельзя. Невозможно… Дефицит между потраченной энергией и возвращенными «большой пайкой» калориями так велик, что самый здоровый лесоповальщик через несколько месяцев обречен на неминуемую голодную смерть. Самую тривиальную голодную смерть при пайке в полтора кило».

Еще одним страшным врагом заключенных был холод. На лесоповале и в золотых забоях на Колыме зэки работали при морозах 45–50 градусов, одетые в ватные бушлаты и обутые вместо валенок в бурки, сшитые из изношенных ватных брюк. Подошвы бурок шились из того же материала, простеганного несколько раз. Лишь при температуре ниже 50 градусов разрешалось «актировать день» и не выводить заключенных на работу. Правда, иной раз оставаться в жилой зоне было еще хуже — в некоторых северных лагерях жили в палатках и днем, когда не топилась печка и не грело дыхание товарищей, человек замерзал насмерть. Естественно, в лагерях свирепствовали цинга и пеллагра, практически каждый заключенный, побывавший на «общих работах», страдал от тяжелых обморожений. Голод, холод и непосильный труд по 14–16 часов в день превращали здорового сильного человека в «доходягу», шатающегося на ходу, готового вылизывать чужие миски и прислуживать блатарям за пайку. Необратимо изменялась психика.

Из «колымских рассказов» В.Т. Шаламова:

«Самое страшное в голодных людях — это их поведение. Все как у здоровых, и все же это — полусумасшедшие. Голодные всегда яростно отстаивают справедливость — если они не слишком голодны, не чересчур истощены… Голодные вечно дерутся. Споры вспыхивают по самым диким, самым неожиданным поводам: «Зачем ты взял мое кайло?.. Занял мое место?» Кто покороче, пониже, норовит дать подножку и сбить с ног противника. Кто повыше — навалиться и уронить врага своей тяжестью, а потом царапать, бить, кусать… Все это бессильно, не больно, не смертельно — и слишком часто, чтобы заинтересовать окружающих. Драк не разнимают».

Дешевизна бесплатного труда заключенных оказалась обманчива. Арестантов надо было охранять, содержа для этого многочисленный конвой и штат надзирателей (легендарные времена «самоохраны» на Беломорско-Балтийском канале давно канули в прошлое). Экономия на питании заключенных, несмотря на все усилия администрации, оборачивалась падением производительности труда, которая в лагерях была ниже, чем на предприятиях аналогичного профиля на воле, в среднем на 50%. Зато себестоимость лагерного производства оказывалась непомерно высока. Так, на строительстве северной трассы Чибью—Крутая 1 кубометр грунта обходился в 6 руб. при плановой стоимости в 1 руб. 06 коп. Главной причиной такого положения стала знаменитая лагерная «туфта», а попросту — колоссальные приписки. Например, по нормировочным документам получалось, что канавы копаются не в легком песчаном грунте, а в твердом, переплетенном сосновыми корнями и к тому же прилипающем к лопате. И грунт этот, если судить по нарядам, не выбрасывали на бровку, а относили в сторону метров на десять. Государство само вынудило зэков заниматься «туфтой»: иначе они были обречены на скорую и мучительную смерть. Впрочем, в приписках были заинтересованы не только арестанты, но и начальство, зарабатывавшее премии, награды, повышение в чинах.

Из книги Л.Э. Разгона «Непридуманное»:

«Уверен, что то всеобщее разложение, обман, приписки, коррупция, взяточничество, которые стали характерны для периода со странным названием «застой», вышло из «архипелага ГУЛАГ». И те, что там сидели, и те, что там их держали — все они вышли из лагеря, утратив всякое представление о таких реликтовых понятиях, как «служебный долг», «служебная честность»… Сращивание прямых уголовников и убийц со всякими начальниками — от милиции до партийного руководства — все это порождено лагерями, через которые прошли миллионы людей».