3. Конституция ссср 1936 года

В декабре 1936 г. VIII Чрезвычайный съезд Советов принял новую Конституцию СССР, провозгласив построение в Советском Союзе социалистического общества. Экономической основой СССР объявлялась социалистическая собственность на средства производства, существующая в двух формах: государственной (всенародной) и кооперативно-колхозной. Допускалось мелкое единоличное хозяйство крестьян и кустарей, основанное на личном труде и исключающее эксплуатацию.

Политической основой советского общества провозглашались Советы депутатов трудящихся. Высшим органом государственной власти стал Верховный Совет, состоящий из двух равноправных палат: Совета Союза и Совета Национальностей. На совместном заседании палат Верховный Совет избирал Президиум Верховного Совета СССР и образовывал Правительство СССР — Совет Народных Комиссаров. Председателем Президиума Верховного Совета СССР стал председатель ВЦИК СССР М.И. Калинин.

Конституция СССР 1936 г. отменила лишение избирательного права по признаку социального происхождения. Она также предоставила всем трудящимся равные избирательные права.

В Конституции провозглашались права граждан СССР на труд, отдых, материальное обеспечение в старости или по болезни, медицинское обслуживание, образование. Декларировались и важнейшие свободы: совести, слова, печати, собраний и митингов, уличных шествий и демонстраций, право объединения в общественные организации, неприкосновенность личности и жилища. К середине 30-х правящий режим уже мог принимать демократические законы, не опасаясь, что они станут препятствием для репрессий¹⁸¹. Государство окончательно стало тоталитарным¹⁸².

Официальная историческая наука советских лет утверждала: «Конституция не только формально, юридически закрепила эти великие права за советским народом, но подчеркнула те… реальные факторы, которые обеспечивали возможность на деле воспользоваться этими правами. В этом ярко сказалась отличительная черта социалистической демократии. Она не ограничивается формальным провозглашением демократических прав и свобод для народа, а переносит центр тяжести на гарантии их реального осуществления».

С учетом того, в какой обстановке принималась Конституция 1936 г. и что последовало за ее провозглашением, эти слова звучат злой издевкой.

4. «Московские процессы»

Весной 1936 г. началась подготовка к грандиозному открытому процессу над оппозиционерами, превратившаяся в откровенное «выбивание» показаний. Через несколько месяцев мучений обвиняемые капитулировали и согласились участвовать в позорном спектакле при условии, что им и их сторонникам будет сохранена жизнь. Сталин немедленно дал такие гарантии.

В августе 1936 г. в Октябрьском зале Дома Союзов в Москве началось слушание дела по обвинению 16 бывших оппозиционеров в создании троцкистско-зиновьевского «объединенного центра» и контрреволюционном заговоре с целью убийства Сталина и других членов Политбюро и захвата власти. Деятельностью центра якобы руководил из-за границы сам Троцкий, а в СССР его возглавляли Каменев и Зиновьев.

Весь шестидневный процесс шел под аккомпанемент газетных статей с такими, например, заголовками: «Раздавить гадину!», «Троцкий—Зиновьев—Каменев—Гестапо», «Могуч и грозен гнев народный» и т.д.

Обвинитель Вышинский¹⁸³ буквально издевался над подсудимыми, оскорблял их, а свою обвинительную речь закончил словами «Взбесившихся собак я требую расстрелять — всех до одного!». Как и на процессах начала 30-х гг., обвиняемые наперебой оговаривали себя и других, называли себя подонками и призывали их расстрелять. Характерно заявление Зиновьева: «Мой искаженный большевизм превратился в антибольшевизм, и через троцкизм я пришел к фашизму. Троцкизм — это разновидность фашизма, а зиновьевизм — это разновидность троцкизма».

Правда, и на этом процессе не обошлось без досадных для НКВД «проколов». Один из подсудимых показал, что встречался с сыном Троцкого Л. Седовым в гостинице «Бристоль» в Копенгагене. Троцкий, однако, сумел доказать, что его сын не мог быть в Дании в указанное на суде время. Выяснилось, к тому же, что эта гостиница была снесена еще в 1917 г. То ли чины НКВД перепутали гостиницы в Копенгагене и Осло, то ли подсудимый специально давал понять, чего стоят вырванные под пыткой показания? В любом случае на эту явную несуразность обратили внимание только на Западе.

Все подсудимые были приговорены к смертной казни. Приговор немедленно привели в исполнение. Сталин не сдержал обещания, данного подсудимым, — своей цели он уже достиг.

В ходе процесса Вышинский сообщил о начале следствия в отношении Томского, Рыкова, Бухарина, Угланова, Радека и Пятакова. Узнав об этом, Томский покончил самоубийством. Но Сталин не захотел немедленно добивать «правых». Прокуратура СССР заявила, что следствие не нашло оснований для привлечения к суду Бухарина и Рыкова, и прекратила дело против них. 7 ноября 1936 г. Сталин демонстративно пригласил Бухарина, стоявшего во время парада на Красной площади на гостевой трибуне, подняться на Мавзолей. Пока на очереди были бывшие троцкисты.

В январе 1937 г. начался еще один процесс — над «параллельным антисоветским троцкистским центром» в составе Пятакова, Радека, Серебрякова и Сокольникова. Кроме них, было еще 13 подсудимых, в том числе известный военачальник гражданской войны Н.И. Муралов. Всем им были предъявлены обвинения не только в терроризме, но и во вредительстве, шпионаже, а также в намерении подорвать оборонную мощь СССР и после поражения в войне отдать часть советской территории Германии и Японии. Вновь подсудимые подробно рассказывали о своей вредительской деятельности по заданиям Троцкого. Особенно подробны были показания Радека, который, как считается, принимал участие и в разработке самого сценария процесса¹⁸⁴. Вновь витийствовал на суде Вышинский, вновь газетные заголовки кричали: «Смерть изменникам Родины!», «Развеять в прах банду Иуды Троцкого!». 13 подсудимых были приговорены к смертной казни, четверо — к лагерным срокам. Радек и Сокольников, получившие по 10 лет, погибли в лагере через два года, причем Радека убили уголовники.

После расправы с Радеком и Пятаковым подошла очередь «правых». В феврале-марте 1937 г. состоялся очередной Пленум ЦК. К этому времени на Лубянке¹⁸⁵ у арестованных бывших бухаринцев выбили показания о заговорщицкой деятельности Бухарина и Рыкова, все еще остававшихся членами ЦК. В прессе их обоих называли агентом гестапо. На Пленуме Бухарин и Рыков подверглись злобной травле.

Бухарин в знак протеста объявил голодовку, а вернувшись домой, набросал лихорадочное письмо-протест «К будущему поколению руководителей партии», которое дошло до нас благодаря тому, что жена Бухарина, А.М. Ларина, выучила его наизусть и сохранила в своей памяти в лагерях и ссылках. Когда Бухарин потребовал расследовать деятельность НКВД, Сталин бросил в ответ: «Ну вот мы тебя туда пошлем, ты и посмотришь». Бывшие лидеры «правых» были исключены из партии, арестованы прямо на Пленуме и отправлены на Лубянку.

На Пленуме прозвучала также резкая критика в адрес НКВД и его бывшего главы Г.Г. Ягоды¹⁸⁶. Вскоре Ягода был арестован.

В марте 1938 г. состоялся процесс так называемого «антисоветского правотроцкистского блока». Это был апофеоз сталинского «публичного» правосудия. 21 подсудимый, в том числе Бухарин, Рыков, Ягода, Крестинский¹⁸⁷, несколько недавних наркомов и дипломатов, секретари республиканских партийных организаций, а также секретарь М. Горького П.П. Крючков и кремлевские врачи Л.Г. Левин, И.Н. Казаков и профессор Д.Д. Плетнев обвинялись во вредительстве, шпионаже, связях с Троцким, организации «бандитско-повстанческих кулацких отрядов», подготовке интервенции, организации убийств Менжинского, Кирова, Куйбышева¹⁸⁸, М. Горького¹⁸⁹ и его сына М.А. Пешкова, подготовке террористических актов против Сталина, Молотова, Кагановича, Ворошилова и нового наркома внутренних дел Н.И. Ежова. Стремясь окончательно опорочить Бухарина, Сталин обвинил его также в намерении убить Ленина и Свердлова, потворстве левоэсеровскому мятежу в Москве в 1918 г. и даже покушению Ф. Каплан на Ленина.

Как всегда, обвиняемые признали все инкриминируемые им преступления. Лишь Крестинский попытался отказаться от показаний, данных на следствии, но после сделанного в заседании перерыва и он покорно признал свою вину. Бухарин, признав свою ответственность за преступления блока, отрицал почти все конкретные обвинения, особенно в покушении на Ленина.

Обвиняемые были приговорены к смертной казни и расстреляны. Только Х. Раковский получил 20 лет заключения, но и он был расстрелян в 1941 г.

Открытые процессы были призваны создать в обществе атмосферу страха и истерии, убедить всех в том, что вокруг, в том числе в высших эшелонах власти, систематически орудуют враги. Тем самым они должны были оправдать террор. Поверило ли большинство граждан в разыгранные Сталиным и его подручными спектакли, или лишь сделало вид, что верит? Писатель В. Кондратьев писал: «Мне казалось и кажется, что «ненависть к врагам народа» полыхала больше на страницах газет и в черных тарелках репродукторов, нежели в душе народа. Думал тогда, думаю и сейчас, что в сердцах огромнейшего большинства людей горела не ненависть, а жило сочувствие и, разумеется, страх».

Были и те, кто вслух выражал свои сомнения, а то и откровенно говорил о фальсификации процессов. Такие разговоры немедленно вели на скамью подсудимых, а затем — в лагерь или на расстрел. Именно из протоколов НКВД и стало известно об этих людях, сохранивших способность трезво мыслить.

Зато процессы обманули многих западных либералов. В судебном отчете о процессе Пятакова—Радека, московский корреспондент газеты «Дейли Геральд» писал: «они признались потому, что их заставили свидетельства, собранные против них государством. Никакое другое объяснение не соответствует фактам». Столь же наивен оказался американский посол Дэвис. Настоящую оду Сталину создал в своей книге «Москва, 1937» Л. Фейхтвангер. Но другие писатели, ранее восхищавшиеся СССР, отвернулись от него. А. Кестлер написал о московских процессах роман «Слепящая тьма». Андре Жид писал 1936 г. в своей книге «Возвращение из СССР»: «Не думаю, чтобы в какой-либо стране сегодня, хотя бы и в гитлеровской Германии, сознание было так несвободно, было бы более угнетено, более запугано (терроризировано), более порабощено». Увы, по словам английского историка Р. Конквеста «Мало кто на Западе хотел слышать такие вещи — все оглядывались на более очевидную угрозу фашизма»¹⁹⁰.