2. Партия против интеллигенции. Процессы «вредителей»

Многочисленные провалы форсированной индустриализации требовали объяснений. Необходимо было найти виновного, чтобы снять ответственность с высшего партийного руководства. Самыми подходящими кандидатами на эту роль оказались специалисты, особенно инженеры. Все срывы, все неудачи, весь поток брака так легко было объяснить их вредительством, вызванным сожалением о гибели старого режима. Первым крупным процессом, сфабрикованным против «буржуазных специалистов», стало т.н. «Шахтинское дело». В городе Шахты Ростовской области были арестованы более 50 инженеров и техников, которым предъявили обвинение во вредительстве. Дело было настолько шито белыми нитками, что даже глава ОГПУ В.Р. Менжинский счел арест необоснованным и пригрозил его инициаторам посадить их самих за вредительство. Возражал против ареста инженеров и возглавлявший ВСНХ Куйбышев, понимавший, к каким сбоям в работе это приведет. Однако Сталин лично дал «добро».

Процесс состоялся в мае-июне 1928 г. в Москве, в Колонном зале Дома Союзов. Председательствовал А.Я. Вышинский, главным обвинителем выступал Прокурор СССР Н.В. Крыленко. 10 обвиняемых признали свою вину полностью, 6 — частично, остальные отвергли обвинения. В ходе процесса было немало подозрительного. Один из обвиняемых отсутствовал в зале суда, так как «страдал галлюцинациями», другой покончил с собой во время процесса. Некоторые подсудимые взяли назад свои признания, сделанные на предварительном следствии, но затем под давлением обвинителя вновь подтвердили их.

Побывавшие на суде иностранные журналисты писали, что все эти странности «позволяют только смутно догадываться о воздействии пережитых ужасов…»

Во время суда газеты систематически публиковали призывы советских граждан и целых трудовых коллективов к немедленному расстрелу подсудимых. Даже 12-летний сын одного из обвиняемых требовал в газете смертной казни отца¹⁷³. Итогом суда стали 11 смертных приговоров, 6 из которых были заменены длительным заключением в результате «чистосердечного признания» обвиняемых. Остальные подсудимые получили различные сроки лишения свободы.

«Шахтинское дело» было первым опытом театрализованного открытого процесса, на котором все — от прокурора до подсудимых — заранее знали свои роли. Спектакль явно не удался. Новыå процессы — т.н. дело Промпартии (1930 г.) и «Союзного бюро меньшевиков» (весна 1931 г.) — были подготовлены значительно лучше. Обвинителем на обоих процессах вновь был Крыленко, председателем суда на первом — Вышинский, на втором — Н.М. Шверник. По делу Промпартии обвинялись 8, а по делу «Союзного бюро» — 14 инженеров и других специалистов, работавших в руководящих экономических ведомствах СССР. Их обвинили во вредительстве и занижении темпов роста (как раз в это время развернулось «плановое ускорение»). Еще страшнее было обвинение в шпионаже. Обвиняемые по делу Промпартии якобы работали на иностранные разведки, а члены «Союзного бюро меньшевиков» действовали по заданиям зарубежных меньшевистских центров, стремясь расшатать индустриальную мощь СССР и облегчить последующую интервенцию.

Но главное — Промпартия, по утверждению обвинения, собиралась, опираясь на своих приверженцев в среде старых специалистов (по версии следствия в Промпартии состояло 2 тыс. чел.), свергнуть Советскую власть и сформировать контрреволюционное правительство. Министром иностранных дел якобы планировался выдающийся историк — академик Е.В. Тарле, министром внутренних дел — известный дореволюционный промышленник П.П. Рябушинский, а министром финансов — А.И. Вышнеградский, бывший высокопоставленный царский сановник. На самом деле к тому времени двое последних уже скончались.

Остававшиеся в СССР меньшевики давно отошли от всякой политической деятельности, а «Союзное бюро» было сформировано в кабинете следователя. Часть подсудимых вообще никогда не состояла в меньшевистской партии.

Главная роль среди подсудимых на процессе Промпартии была отведена директору Теплотехнического института Л.В. Рамзину, давшему подробные показания о своей вымышленной вредительской деятельности и оговорившему остальных обвиняемых. Никаких документов, подтверждающих обвинение, следствие не представило. Но, в отличие от Шахтинского дела, практически все подсудимые наперебой признавались в совершенных преступлениях и каялись. Один из них на вопрос Крыленко: «Это была ваша ошибка?» с готовностью ответил: «И преступление!».

Когда во время процесса промышленники-эмигранты заявили в печати, что Промпартии не знают и никаких переговоров с ней не вели, а признания подсудимых, скорее всего, добыты с помощью пыток, все обвиняемые дружно опровергли эти нападки на следствие. Крыленко же доказывал виновность подсудимых следующим образом: «Если допустить хотя бы на одну секунду, что эти люди говорят неправду — то почему именно их арестовали, и почему вдруг эти люди заговорили?».

В то же время некоторым обвиняемым удалось в покаянных внешне речах показать вздорность обвинений и нереальность спущенных сверху планов. Так, один из подсудимых признавался в своей вине следующим образом: «Хотели бы мы этого, или не хотели, а мы эти 42 миллиона тонн нефти должны добыть… потому что все равно 42 млн. тонн нефти нельзя добыть ни при каких условиях».

Как и два года назад, суд сопровождался шумной кампанией в прессе. Газеты вновь фактически вынесли обвинительный приговор до решения суда. И вновь малолетний сын одного из обвиняемых требовал казни отца.

Суд вынес всем обвиняемым смертные приговоры, но сразу же заменил их 10-летним тюремным заключением. Заключенные отбывали сроки в т.н. «шарашках» — закрытых институтах, где арестованные ученые продолжали работу по стратегически важным темам¹⁷⁴, а через несколько лет большинство их вышло на свободу. Власть честно рассчиталась с Рамзиным — вскоре он вновь стал директором института и даже выдвигался в члены-корреспонденты Академии Наук.

Столь же послушно разоблачали свои «преступления» подсудимые на процессе меньшевиков. Заграничные меньшевистские организации заявили, что процесс — позорная инсценировка, построенная на показаниях провокаторов и добытых пытками признаниях, что большинство обвиняемых или никогда не состояли в партии, или вышли из нее более 10 лет назад. В ответ подсудимые единогласно заявили, что получали директивы от меньшевиков из-за границы. Все они получили сроки от пяти до десяти лет лишения свободы, многие из них погибли в заключении.

Почему же невиновные люди оговаривали себя и других? Разгадка проста — в обмен на согласие участвовать в унизительном спектакле им обещали жизнь и относительно терпимые условия заключения. Меньшевиков, которые проявили больше стойкости, подвергали всевозможным способам давления: лишали сна, избивали, бросали в ледяной или, наоборот, пышущий жаром карцер. Двое подсудимых даже пытались вскрыть себе вены.

На процесс Промпартии были вызваны свидетелями арестованные по другому делу — делу т.н. Трудовой крестьянской партии (ТКП), членами которой якобы состояли 200 тыс. чел. Это была абсолютно мифическая организация, которая потребовалась Сталину и его окружению для того, чтобы оправдать вредительством провалы в ходе коллективизации и надвигающийся голод. Лидерами ТКП были названы видные ученые, занимавшиеся экономикой сельского хозяйства: Н.Д. Кондратьев, А.В. Чаянов, Л.Н. Юровский и др. Готовился еще один грандиозный процесс, но он так и не состоялся, скорее всего потому, что слишком откровенно вздорными были обвинения, а обвиняемые отказывались «признаваться» в преступлениях, которых не совершали. Вместо этого была за закрытыми дверями осуждена небольшая группа Чаянова—Кондратьева. В тюрьме Кондратьев сошел с ума и умер. Чаянов после 5 лет тюрьмы был отправлен в ссылку, а в 1948 г. вновь арестован и погиб в заключении¹⁷⁵. В 1931–1935 гг. члены якобы работавших под руководством ТКП «кулацких групп» были репрессированы без суда.

Отрепетированные открытые процессы, приковавшие к себе всеобщее внимание, отвлекали его от не прекращавшихся негласных репрессий. На рубеже 20-х — 30-х гг. прокатился целый ряд связанных с проведением коллективизации восстаний на востоке страны: в Якутии, в Бурятии, в Казахстане. Уцелевшие участники и их родственники оказались в лагерях. В это же время прошли широкие аресты духовенства и верующих, особенно в Ленинграде.

В 1929 г. была арестована и отправлена в ссылку большая группа российских историков, не придерживавшихся марксистских взглядов. Среди них были академики Н.П. Лихачев, М.К. Любавский, С.Ф. Платонов, Е.В. Тарле, член-корреспондент АН Ю.В. Готье, были и более молодые: С.В. Бахрушин, А.А. Новосельский, В.И. Пичета, Б.А. Романов, и многие другие… Как же отреагировали на арест коллег члены руководимого Покровским «Общества историков-марксистов»? В своей резолюции они провозгласили: «Где кончается «несогласие с марксизмом» и начинается прямое вредительство, различить становится все менее и менее возможным. Каждого антимарксиста приходится рассматривать как потенциального вредителя». Покровский не знал, какая судьба ожидает вскоре пусть не его самого (первый историк-марксист успел вовремя умереть), но его репутацию и научные взгляды.