Литература

Однако разные авторы демонстрировали различный подход к этому местному, обыденному материалу. Группа из девяти писателей, выпускников Йельского университета, назвавшихся «Хартфордскими» или «Коннектикутскими острословами», воспевали красоту и величие повседневности и политические достижения республиканской жизни. К примеру, Джоэл Барлоу сочинил ироикомическую поэму «Скорый пудинг», в которой превозносил достоинства этого народного блюда из кукурузы. По мнению автора, «простота в диете» относится к числу наиглавнейших достоинств. Он полагал, что американцы одержали великую победу над пороком и разложением и сделали это благодаря тому, что искоренили бесконечные споры реакционных оппозиционеров и отринули барские замашки в еде. Уж кто-кто, а патриоты республики знают: вы представляете собой то, что вы едите.

В своей комедии «Противоположности» (1787) драматург Ройал Тайлер также обращался к отечественной тематике. Как истый патриот он отвергал всякую «иностранщину»: «С какой нам стати думать о чужом / Когда прекраснее всего наш отчий дом?» Сюжет пьесы строится вокруг романтической борьбы за руку и сердце прекрасной барышни. Противниками являются напыщенный, претенциозный британец Димпл и добродетельный американец полковник Мэнли, которому помогает простоватый, но энергичный и преданный слуга Джонатан. Разворачивая перед зрителем череду глупых поступков Димпла, автор утверждал превосходство американской простоты перед европейской помпезностью. Как и следовало ожидать, любовь делает свой выбор в пользу отечественного претендента, и это должно было символизировать победу здорового американского начала над оставшейся во вчерашнем дне Европой.

Драматург Уильям Данлэп обращался к эпизоду революционной поры, чтобы выстроить конфликт более сложного порядка. В своей пьесе «Андре», написанной в 1798 году, он воссоздавал историю британского офицера майора Джона Андре, который во время Войны за независимость был признан иностранным шпионом и приговорен к смертной казни. Автор не пошел по привычному пути противопоставления «благородного янки» и «развращенного монархиста». Вместо того Данлэп нарисовал образ благородного героя, преданного своей родине и пошедшего ради нее на ужасное преступление. В пьесе поднимается немаловажная проблема, актуальная для всех времен: автор пытается разобраться, как соотносятся высокие революционные принципы с неизбежными зверствами военной поры.

В отличие от своих коллег по перу Ной Уэбстер больше интересовался культурологическим аспектом революции: это великое событие он использовал как способ исправить не только политические, но и лингвистические ошибки Британии. Народ, который избавился от политической власти короля, не должен пользоваться языком короля. И то и другое устарело и прогнило до корней, а потому является неприемлемым для американцев. Если уж они отвергли юридический и политический кодекс привилегированной заморской элиты, то с какой стати сохранять правила правописания и пунктуации, созданные все тем же избранным меньшинством? В языке, как и в политике, должен доминировать глас народа. И Уэбстер установил новые стандарты произношения и написания, основанные на речи американской нации. Они представлены в двух фундаментальных трудах Уэбстера – «Американском справочнике по правописанию» и «Американском словаре английского языка».

По иронии судьбы первые американцы, избравшие карьеру профессиональных литераторов, питали смешанные чувства в отношении независимой американской литературы. Так, Вашингтон Ирвинг чувствовал, что прелестные пейзажи не могут служить полноценной заменой «призрачному величию прошлого». Его знаменитая «Книга эскизов», написанная в 1819–1820 годы, в значительной степени основывается на европейских мотивах. Два рассказа, вошедшие в этот сборник – «Рип Ван Винкль» и «Легенда Сонной Лощины» в одночасье принесли автору всемирную известность. Хотя в основе их лежит немецкая легенда, все же оба произведения, безусловно, отражают американскую действительность: тут мы находим и узнаваемые окрестности гор Кэтскилл, и тему быстрых изменений в Соединенных Штатах.

Джеймс Фенимор Купер также рассматривал Европу как многоопытного проводника в мир литературного величия, но при этом предпочитал обеими ногами стоять на родной американской почве. Вполне оправданная позиция: результатом ее стала серия из пяти романов под общим названием «Романы о Кожаном Чулке», которая по праву считается величайшим литературным достижением того периода. Все эти романы – «Пионер», «Последний из могикан», «Зверобой, или Первая тропа войны» и другие – посвящены жизни американского фронтира, теме, на долгие годы ставшей мифом американской культуры. Главный персонаж романов, Натти (Натаниэль) Бампо – загадочная рельефная фигура, которая всплывает как бы из ниоткуда. Он появляется в новых краях без семьи, без связей в обществе. Это герой-одиночка, всему выучившийся сам и во всем полагающийся на самого себя. Основной темой романов Купера является конфликт между природой и человеческой культурой. Бампо живет на границе этих двух сред. Как колонист он принимает деятельное участие в создании новых поселений, но не желает становиться их принадлежностью. Его история – это извечная история борьбы цивилизованного общества (с его установлениями и порядками) с анархической свободой первозданной дикости природы.

Той же темой, но в более широком, философском смысле, заинтересовались некоторые авторы-эссеисты из Новой Англии, известные под общим названием «трансценденталистов». Пик их деятельности пришелся на 1833-1850-е годы, но даже и тогда они представляли собой небольшую, слабо организованную группу. Трансценденталисты призывали своих читателей заглянуть за установленные границы существования, встав на позиции «расширенного взгляда» на человеческие возможности. Фактически их послание соотечественникам вполне укладывалось в рамки проекта культурной реформы: следует отказаться от ошибочной по своей сути системы традиционных взглядов и искусственных ограничений, восстановить «истинную связь с вселенной» и довериться природной способности человека постигать истину и смысл бытия.

Эмерсон, один из идеологов этого движения, осуждал тех, кто живет чужим умом, подчиняясь больше правилам и стереотипам, нежели собственным принципам. Он верил, что истина постигается благодаря «присущей разуму интуиции, а не внешним установлениям». Подлинная жизнь открывается «новым землям, новым людям, новым мыслям» и включает в себя «наш труд, законы и религию». Только те индивиды, которые осознали свою истинную сущность и гармоничный ход развития природы, способны наилучшим образом воспринять наивысшие истины и сообразно им избрать путь в жизни.

Генри Дэвид Торо вполне разделял ненависть Эмерсона к тем оковам, которые пресловутые традиции налагают на человека, порождая «жизнь тихого отчаяния». Однако он считал, что для формирования «нового взгляда» на мир одних только абстрактных размышлений мало. Гораздо больше пользы человеку дают те сенсорные перегрузки, которые возникают при погружении в экстремальные условия «примитивной» жизни в условиях дикой природы. Чудак Торо и сам не гнушался поверить на практике свои теории. Неоднократно его заставали то сидящим где-нибудь на болоте (прислушиваясь к крику гагары, он пожирал мясо лесного сурка), то карабкающимся на крутую гору. В книге «Уолден» Торо подробно описал свой самый знаменитый эксперимент – «жизнь в лесах», как он сам его определил. Этот проект начался 4 июля 1845 года в окрестностях города Конкорд, штат Массачусетс, и стал важным этапом в жизни Торо. По его словам, исследуя «истинные потребности своего организма и наилучшие пути их удовлетворения», он пытался «жить обдуманно и осторожно. вступать в противоборство лишь в особенных, крайних обстоятельствах, да к тому же и стараться, по возможности, извлекать из этих обстоятельств полезные уроки». Его стремление, так сказать, вернуться к корням выросло из убеждения, что «никогда не поздно отринуть былые предубеждения. Никакой образ мыслей или действий – сколь бы древним и уважаемым он ни казался – не должен приниматься на веру бездоказательно».

Руководствуясь этим призывом Торо, одна из дам-трансценденталисток решила бросить вызов старейшему предрассудку, касающемуся положения женщин в американском обществе. В своей работе «Женщина в XIX столетии» (1845) Маргарет Фуллер сделала попытку приложить принцип целостности и саморазвития личности к животрепещущему вопросу пола. Она доказывала, что «рабство привычки» мешает женщине проявиться как личности во всей полноте, ограничивая рамки ее существования такой малозначащей (с общественной точки зрения) областью как домашнее хозяйство и воспитание детей. А ведь подобная дискриминация, утверждала Фуллер, не предусмотрена природой. Изначально мужчина и женщина созданы равными – это две равноценные половинки единого целого. Когда эти две силы придут в равновесие, когда «искусственно воздвигнутые (перед женщиной) барьеры» рухнут – вот тогда «божественная энергия изольется в окружающий мир и напитает его до невиданной прежде степени». Несмотря на высоко одухотворенную позицию в этом споре, Фуллер сумела твердо сформулировать, по крайней мере, одно немаловажное требование: женщины должны обрести свободу в качестве их «признанного права, а не подачки от сильного пола».

Среди родоначальников американской поэзии особое внимание привлекают четверо – все яркие личности, весьма различные по своим жизненным обстоятельствам и творческим устремлениям. Одна из них – Филлис Уитли родилась в Африке в 1753 году, в семилетнем возрасте стала рабыней и в таковом качестве попала в Америку. Ее приобрела зажиточная семья бостонского негоцианта, которая на протяжении двух десятилетий воспитывала чернокожую рабыню вместе со своей дочерью, дала ей христианское воспитание и образование. В 1773 году в Англии вышел в печать первый поэтический сборник Уитли под названием «Стихотворения на религиозные и моральные темы». Эта книга стала первым опубликованным трудом американцев африканского происхождения. Стихи Уитли, написанные под влиянием Дж. Мильтона и Александра Поупа, имеют по большей части религиозное содержание. Однако чернокожая поэтесса не могла обойти вниманием бедственное положение своих собратьев в Соединенных Штатах. В стихотворении «О моем переезде из Африки в Америку» Уитли с горечью сетует, что «многие американцы пренебрежительно относятся к черной расе», и завершает стих такими словами:

Те, кто на нас с презрением глядят,

Мол, породил их, чернокожих, ад,

Пусть помнят: самый черный человек

Христом быть может убелен, как снег.

По мнению Уитли, «Господь Бог в каждое человеческое существо вложил чувство, которое мы называем любовью к свободе; оно несовместимо с угнетением и страстно взыщет избавления».

В отличие от христианской и социальной тематики Уитли стихи Уильяма Каллена Брайанта в основном посвящены природным красотам Америки. Он призывал поэтов-соотечественников отказаться от «болезненной и пагубной имитации» английской поэзии и открыть для себя «богатое и обширное поле» литературных источников, которое расстилается непосредственно перед ними. В их родной стране имеются «элементы красоты и величия», способные стать для художника источником художественных образов (ничуть не хуже европейских) и глубоких духовных озарений (какие не сыщутся и в ученых трактатах). Именно этот «дикий облик» Америки обусловливает ее особый вклад в мировую культуру.

Эмили Дикинсон в возрасте 17 лет

Совсем иная поэтическая манера Эмили Дикинсон – спокойная, изящная, немногословная – выработалась в результате ее долгих одиноких размышлений в стенах родного дома. «Я вижу все по-новоанглийски», – писала она о своих стихах, и мы действительно находим в них изображение окрестностей маленького городка Амхерст (штат Массачусетс), где Эмили провела всю жизнь, и отголоски тех событий и переживаний, которые разворачивались в этих непритязательных декорациях. Именно здесь, в маленьком провинциальном мирке, Дикинсон формировала и оттачивала «скромный взгляд» на жизнь, который затем излился в лаконичных, эллиптических строках. «Сказать всю правду, но не прямо, – писала Дикинсон. – Успех в окружности лежит». За скупыми, отточенными словами, подчас исполненными подлинной боли, скрывается внимательный, сосредоточенный взгляд поэтессы, направленный не на бескрайние просторы окружающего мира, а в укромные уголки души, исполненные тайн и неосуществленных желаний.

Не видим мы ее границ –

Лишь крышку из стекла.

Ты хочешь в Бездну заглянуть?

Здесь – рядом – залегла.¹³

Прямой противоположностью тихому самоуглубленному творчеству Дикинсон являются яростные, неистовые стихи Уолта Уитмена. Вот уж кто не был склонен к созданию небольших произведений камерного содержания. Для самовыражения он использовал тот опыт, который приобрел во внешнем мире, и именно этими переживаниями заполнены страницы его произведений. Буквально все в его стихах – и содержание, и стиль, и техника письма – пропитано фанатичной любовью к республике и желанием выразить «страстное и ревностное ощущение американских норм жизни», ее особенности по сравнению с европейскими традициями. Произведения Уитмена перенасыщены образами родной страны, они едва ли не трещат по швам от деталей повседневной жизни. Такое впечатление, будто он не стихи пишет, а составляет каталоги американской культуры и ее элементов. В своем стремлении ухватить характерные местные ритмы и звучания поэт увлеченно экспериментирует с языком. Перечтите его «Песнь о самом себе», и вы буквально утонете в изобилии фактов и подробностей, которые автор наблюдает вокруг и пересказывает читателю. Этакое море разношерстной, практически не связанной между собой информации. Однако в стихотворениях «На Бруклинском пароме» и «Путешествие в Индию» Уитмен высказывал предположение, что существует некий всеобъемлющий, связующий воедино порядок, которому подчиняется «многолюдная нация наций».

Впрочем, в числе американской пишущей братии находились и авторы, не разделявшие восторженного подхода таких энтузиастов республики, как Эмерсон, Уитмен и другие. В своих произведениях они отражали жизнь куда более осторожно, неоднозначно и даже с долей осуждения. Их очень тревожила существовавшая тенденция видеть все в розовых очках и закрывать глаза на существующие болезни общества – это свидетельствовало в лучшем случае об иллюзорности восприятия, а в худшем – о полной безответственности. Одним из таких писателей был Натаниэль Готорн, который, по словам Генри Джеймса, нес «тяжелое моральное бремя» новоанглийского пуританства в американскую литературу XIX века. Две важные темы так или иначе присутствуют во всех его произведениях: во-первых, тема неизбежного зла, которое гнездится в глубине человеческой души; а во-вторых, необходимость сочувствия и понимания между людьми, вынужденными жить в тяжелых условиях. В таких романах, как «Алая буква», Готорн исследует проблемы тех, кто становится жертвой кипящих в обществе страстей – эгоизма, идеализма, самодовольства, подозрительности и чувства вины.

«Великая правда о Натаниэле Готорне», писал Герман Мелвилл, заключается в том, что этот человек не боится «сказать НЕТ! в то время, когда гремит гром». Мелвилл и сам был из той же породы: не боясь ни грома, ни молнии, он говорил, писал, буквально исторгал всеми порами своей души громкое «НЕТ»! В своих произведениях, насыщенных приключениями, множеством символов и метафизическими размышлениями, он спорил с теми, кто благодушно закрывал глаза на темные стороны жизни, кто наивно упивался личной свободой и самонадеянно полагал, что достиг желанного единения с миром и вселенной. Нет, конечно, в чем-то эти люди правы, считал Мелвилл, но «существует некий фактор, который лишает их правоту всякого смысла, а именно: людям свойственно возводить в абсолют свои кратковременные чувства и мнения». Куда разумнее, полагал Мелвилл – и высказывал устами таких героев, как Измаил в «Моби Дике», – постоянно помнить о тех рамках, которыми судьба ограничивает нашу свободу.

А Эдгара Аллана По больше занимал другой вопрос – о границах человеческого разума, затерянного в многочисленных слоях реальности. Обычно люди, указывал По, приобретают знания через обращение к внешнему миру с его общественными законами и традициями. Беда в том, что американцам как раз этого и не хватает – обычаев и традиций. Поэтому они вынуждены искать ответы на вопросы не вовне, а внутри себя, исследуя самые темные уголки человеческой души. Произведения По в некотором смысле являются психологическим эквивалентом американского Дикого Запада. Они уводят читателя в «дикие уголки, где еще не ступала нога человеческая», где центральное место, по словам одного из его персонажей, занимают «дикие идеи о стране грез». Эдгара Аллана По можно по праву назвать исследователем «девственной» территории человеческой психики.