34. И.А. Бунин

К 1917 г. Иван Алексеевич Бунин - знаменитый писатель, обладатель Пушкинских премий, почетный академик Российской Академии наук, поэт и прозаик, автор замечательных рассказов, повестей «Деревня» и «Суходол», сборников стихов, переводчик.

Он относится к культуре последнего «деревенского» дворянства (чувство гармонии человека и природы, с чувством рода, преемственности и непрерывности жизни, с привязанностью к корням, памятью о прошлом, о жизни отцов и дедов - вместе с ощущением близкого и неминуемого распада и конца этого уклада).

К тому времени уже определились основные темы и мотивы, особенности письма и формы бунинского творчества. Бунин - поэт и прозаик, и это обстоятельство первостепенной важности: в прозе он - тоже поэт. С самого начала в его творчестве ощутимо движение к синтезу поэзии и прозы. Путь писателя шел от лирико-философских этюдов типа «Антоновских яблок» к рассказам-«портретам» («Ермил», «Захар Воробьев» и др.), до рассказов «романного типа», о деревне и усадьбе, о главных действующих лицах истории России - мужике и барине, поместном дворянине (повести «Деревня», 1910 и «Суходол», 1912), к тревожным раздумьям о трагических загадках русского национального характера, о будущем России.

В своем творчестве писатель обращается к самым различным темам. В мир художественной литературы И. А. Бунин входит как автор произведений о русской деревне. В 1910-1913 г. вышли в свет повести редкой глубины: «Деревня», «Суходол», - целая серия уди­вительных рассказов. К Бунину пришла слава, а вокруг этих произ­ведений развернулся жаркий спор.

Удивительным и постоянным был интерес Бунина к тайным, со­крытым процессам в человеческой душе, незаметно для нее самой теряющей полноту чувств, полет мечты. «Чаша жизни», «Сын», «Отто Штейн», «Легкое дыхание», «Петлистые уши», «Сны Чанга» - пере­чень этих произведений трудно прервать, так как тема мира челове­ческих чувств и переживаний присутствует практически во всех про­изведениях Бунина.

В середине 1910-х годов у писателя возникает интерес к совсем иной тематике - общемировые процессы, которые в ту пору имели самые мрачные прогнозы. Первую мировую войну писатель опреде­лил как «беспримерную катастрофу», сравнив её с начальными стра­ницами Библии. «Господин из Сан-Франциско» (1915) своим миром вопиющей фальши, парадоксального человеческого эгоизма и бли­зорукости должен был содействовать отрезвлению, хотя непосред­ственных откликов на войну не содержал.

Уже первая фраза о выборе Господином (господин не имеет име­ни) маршрута для увеселительного круиза насыщена определенным смыслом. Автор представляет мораль богатых путешественников. Интересно понаблюдать за деталями. Корабль назван «Атлантидой», что, несомненно, вызывает ассоциацию с неизбежной гибелью. Раз­ные «слои» плывущих располагаются на разных «уровнях жизни»: блестящие салоны с одной стороны, и «адские» топки кочегарки с другой. Все это можно сравнить с моделью неправого разобщенного мира. Жалкой щепкой выглядит корабль над могучими, грозными глубинами океана. А движение «Атлантиды» по замкнутому кругу и возвращение с телом уже мертвого Господина - символ бессмыслен­ного перемещения в пространстве. Чувство надвигающейся катаст­рофы ясно читается в обычном описании.

В рассказе Бунина мы видим как проявления зла бытового, социального, так и зла абсолютного, метафизического.

Социальное зло предстает в рассказе в виде несправедливого бур­жуазного миропорядка, изображения неравенства людей. Это также и непоколебимая уверенность одних людей в том, что они вправе повеле­вать другими. Это и притворство многих людей, которые не просто жи­вут, а лицедействуют, играют какую-нибудь роль, порой уже смертель­но им надоевшую. И, наконец, социальное зло проявляется в том, что люди живут, подчинившись не естественному человеческому началу, а «логике вещей» - важнее всегда оказывается социальный статус чело­века, его место на социальной лестнице, а не его подлинная сущность.

Но не только социальное неблагополучие оказывается в поле зре­ния автора. Все проблемы, обозначенные Буниным, можно назвать вечными, неустранимыми, они существуют в любом обществе, и со­циальное зло - лишь следствие зла вечного, космического, мирово­го. Космическое зло проявляется в вечности, неуничтожимое™ лю­бого зла. Не случайно в рассказе в качестве параллели судьбе госпо­дина упоминание о римском императоре Нероне Тиберии: « На этом острове две тысячи лет тому назад жил человек, несказанно мерзкий в удовлетворении своей похоти и почему-то имевший власть над мил­лионами людей».

Это зло не исчезло - оно возрождалось тысячи раз и возродилось в том же господине из Сан-Франциско. Космическое зло - это непонятность и враждебность человеку мировых стихий. Олицетво­рением мирового зла в рассказе является Дьявол, «громадный, как утес», следивший со скал за кораблем, - это символ темных, не под­властных разуму начал человеческой жизни. О борьбе за человечес­кие души Ф. М. Достоевский сказал так: « Дьявол с Богом борется, а поле битвы - сердца людей».

Рассказ о жизненном крахе самоуверенного «господина жизни» перерастает в лирически насыщенное размышление о связи челове­ка и мира, о величии природного космоса и его неподвластности людским волям, о вечности и о непроницаемой тайне бытия.

 

 

Многие предчувствия и опасения Бунина оказались не напрасны. В годы революции и гражданской воины его тревога вылилась в дневнике под красноречивым названием «Окаянные дни», который Бунин писал в Москве, а потом в Одессе, спасаясь от большевиков (1918-1920 годы).

«Окаянные дни» - боль и отчаяние от сознания, что Россия, со «всей прелестью» ее, гибнет, и жгучим сарказмом в адрес тех, кто революцию делает. Исходное убеждение писателя: все революции вообще - «кровавая игра», которая толкает народ «из огня да в полымя». Русская революция семнадцатого года воспринимается как «вакханалия» жестокости - насилия, грабежей, расстрелов, как явление асоциальное, точно разгулявшаяся стихия в духе бунта Стеньки Разина, который был типом прирожденного разрушителя и «не мог думать о социальном»

Здесь были мысли об опасности цепной реакции насилия, о посеянной большевиками враждебности к интеллигенции, об угрозе культуре, о губительной приверженности русских людей к оптимизму, которой пользуются новые власти («...знают, сколь приверженны мы оптимизму. Да, да, оптимизм и погубил нас. Это надо твердо помнить»).

Приведем слова Бунина об отношении деятелей революции к интеллигенции и, шире, к человеку, который вне политики, «обывателю»: «С таким высокомерием глумятся они (большевистские газеты. - Авт.) над «испуганными интеллигентами» ...или над «испуганными обывателями». Да и кто собственно эти обыватели, благополучные мещане»? И о ком и о чем заботятся вообще революционеры, если они так презирают среднего человека и его благополучие?»

В чем видел Бунин глубинные истоки совершающейся на его глазах жестокости? В анархическом начале русского человека - в «шатании», в свойственной русскому мужику «охоте к разбойничьей, вольной жизни», а также в расторжении жизни теоретической и практической, о чем он говорит словами Герцена: «И тысячу раз прав был Герцен: «Мы глубоко распались с существующим. Мы блажим, не хотим знать действительности, мы постоянно раздражаем себя мечтами... Беда наша в расторжении жизни теоретической и практической».

Горчайший опыт Бунина отливается в слова, звучащие рефреном и итогом «Окаянных дней»: «Опозорен русский человек» - и - еще отчаяннее и глобальнее - «опротивел человек»: «Опротивел человек! Жизнь заставила так остро почувствовать, так остро и внимательно разглядеть его, его душу, его мерзкое тело. Что наши прежние глаза - как мало они видели, даже мои!»

Эмиграция. С 1920 г. для Бунина началась жизнь на «других берегах», во Франции, где он прожил до конца дней, в Париже и в Грассе. недалеко от Ниццы. В 20-е годы он продолжает писать рассказы, В 1927-1933 годах Бунин работал над романом «Жизнь Арсеньева» (первая часть опубликована в Париже, в 1930 г., первое полное издание - в Нью-Йорке, в 1952), который был удостоен в 1933 г. Нобелевской премии.

В эти годы во всем своем блеске проявляется бунинский талант несравненного стилиста, совершенствуются его художественные принципы: живописная рельефность детали, компактность повествования, конкретность и чувственность в раскрытии вечных, бытийных тем - любви, природы, смерти, в освещении проблемы преодоления времени; как высшая ценностно-эстетическая инстанция утверждается категория памяти.

Художественное сознание Бунина все отчетливее обнаруживает черты, отличающие его от реализма. Сам Бунин отказывался признать себя реалистом. В письме к Л. Ржевскому он писал: «Назвать меня реалистом значит не знать меня как художника. «Реалист» Бунин очень и очень многое приемлет в подлинной символической мировой литературе».

Черты общности бунинского творчества с русским символизмом, обозначившиеся еще в начале века, сказывались в поисках синтеза прозы и поэзии, в трагедийной концепции человеческой страсти, любви, в признании непостижимости бытия, в значимости «бесконечности» в его произведениях, в присутствии в них звездного, «космического» колорита. Потому можно по праву говорить о близости Бунина к «реалистическому символизму», как Ю. Мальцев.

В самом деле. Бунин фокусом своих произведений делает как раз особые, редкие моменты человеческой жизни (вспышку любовного чувства. несчастье, катастрофу, смерть), когда в сознании героя происходит взрыв повседневности, «солнечный удар», слом привычного и у него рождается «второе» зрение, он открывает для себя всю красоту мира и свое «полное присутствие» в нем.

В годы второй мировой войны, когда Бунин жил крайне бедственно материально и тяжело духовно, в вечной тревоге за судьбу России, воюющей с ненавистным писателю фашизмом, он создал такой свой шедевр, как цикл рассказов «Темные аллеи».

В рассказах нам явлено, кажется, все богатство проявлений и оттенков чувства любви. Перед нами и своеволие любви, ее непредсказуемая переменчивость и необъяснимость переходов в настроениях любящих как преломление свободной сути любви, которая вне категорий добра и зла и которая сродни творческому вдохновению (рассказ «Муза»), и любовь как вечное ожидание чуда, на мгновение мелькнувшего в жизни и утраченного («В Париже»); чувство, балансирующее на грани порочных соблазнов и святости («Чистый Понедельник»); раздвоение чувства, любовь одновременно к двум женщинам («Зойка и Валерия»); жестокие последствия подавленного чувства («Красавица», «Дурочка»); любовное чувство невинной девушки и «кокотки», даже проститутки; господина и крестьянки («Темные аллеи», «Таня»), случайное дорожное приключение («Визитные карточки») и любовь-судьба, пожизненная к ней приговоренность («Темные аллеи»). В глазах автора возникновение любовного чувства непостижимо, как случай, и неотвратимо, как смерть. Одна из великих тайн любви - это ее скрытая связь со смертью, некое союзничество и соперничество с ней. Финал многих рассказов подобен грому среди ясного неба после вспышки «блаженно-хмельного» счастья:

«На третий день Пасхи он умер в вагоне метро» («В Париже»).

«В декабре она умерла на Женевском озере в преждевременных родах» («Натали»).

«Он сел на скамью и при гаснувшем свете зари стал рассеянно развертывать и просматривать еще свежие страницы газеты. И вдруг вскочил, оглушенный и ослепленный как бы взрывом магния:

«Вена. 17 декабря. Сегодня, в ресторане «Franzens-ring» известный австрийский писатель Артур Шпиглер убил выстрелом из револьвера русскую журналистку и переводчицу многих современных австрийских и немецких новеллистов, работавшую под псевдонимом „Генрих“».

Концовка ряда рассказов - самоубийство героя или героини («Зойка и Валерия», «Галя Ганская» и др.). В художественном сознании Бунина любовь - одна из высших форм человеческого существования, когда ткань жизни, достигшая максимального напряжения, может не выдержать и разорваться.

Главное впечатление от «Темных аллей» - поэтичность любовной стихии - создается чувством родства авторского «я» к герою, внутренним лиризмом текста, образами красоты природы, воссоздаваемой восприятием героя, символически звучащими мотивами звездного, вселенского, спецификой художественного времени - временной отдаленностью происходящего («И уж целых двадцать лет тому назад было все это...» «И вот прошло с тех пор целых тридцать лет...»), наконец, магической аурой памяти, откладывающей в сердце, как слезу жемчуга в раковине, драгоценный опыт былого.

Любовь в понимании автора «Темных аллей» оказывается по-своему приобщенной к вечному. это кардинальный мотив рассказов, как и всего бунинского творчества, - она не поддается исчезновению в сознании, во «внутреннем времени» и, значит, несет в себе какое-то надчеловеческое, высшее начало, которое и приоткрывает в личности нечто от «божьего древа». Как рефрен вторят друг другу герои «Темных аллей»:

«Подобного счастья не было во всей его жизни...» («Руся»).

«Он поцеловал ее холодную ручку с той любовью, что остается где-то в сердце на всю жизнь...» («Визитные карточки»).

«Что это было? Пронеслось и скрылось. Но сердце в груди так и осталось стоять. И так, с остановившимся сердцем, неся его в себе, как тяжкую чашу, я двинулся дальше» («Поздний час»).

В цикле рассказов сталкиваются и спорят между собой два голоса: один утверждает, что любовь, как все остальное на свете, проходит, другой же - что любовь остается в душе навсегда. Эти два голоса особенно явственно слышны в заглавном рассказе цикла - «Темные аллеи». В рассказе Бунина перед нами случайная встреча двух когда-то (тридцать лет назад) любивших друг друга людей - старого офицера и хозяйки постоялого двора, тогда молодого барина и дворовой крестьянки. Это до дна всколыхнувшее их души событие - встреча, пробудившая у одной воспоминание о драме оставленной, не простившей, но всю жизнь продолжавшей любить женщины, у другого, когда-то «бессердечно» ее бросившего и теперь неожиданно для себя признавшегося, что он потерял в ней «самое дорогое, что имел в жизни», - горестное сожаление о безвозвратно утерянном счастье.

И вся неисповедимость путей любви, как и самой жизни и человеческой души, с лабиринтом ее бессознательных движений («темных аллей») встает перед нами в образах героев и их взволнованных речей: «Он покраснел до слез, нахмурясь опять зашагал.

- Все проходит, мой друг, - забормотал он. - Любовь, молодость - все, все. История пошлая, обыкновенная. С годами все проходит. Как это сказано в книге Иова? «Как о воде протекшей будешь вспоминать».

- Что кому бог дает, Николай Алексеевич. Молодость у всякого проходит, а любовь - другое дело.

Он поднял голову, остановясь, болезненно усмехнулся:

- Ведь не могла же ты любить меня весь век!

- Значит, могла. Сколько ни проходило времени, все одним жила. Знала, что давно вас нет прежнего, что для вас словно ничего и не было, а вот...»

В «Темных аллеях», которые сам Бунин считал наиболее совершенным своим созданием, поистине совершенства достигает бунинское искусство стилиста: выразительность чувственной детали, оригинальность психологизма - умение передать душевное состояние персонажа в образах видимого, чаще всего природного мира, всплывающих в потоке сознания и созерцания героя, - поразительная компактность форм повествования, гибкость их взаимопереходов и «крепость» словесного рисунка.

Формы повествования разнообразно варьируются в «Темных аллеях». Это может быть повествование от лица юного героя, как, например, в «Натали», или молодой женщины («Холодная осень»), или от лица автора-повествователя, в слово которого органично входит отзвук голоса персонажа с присущими ему речевыми оборотами, интонацией, с характерной для влюбленных безымянностью их единственного и таинственного «объекта»: Она - Он... - т.е. с элементами несобственно-прямой речи.

«Темные аллеи» представляют собой также замечательное богатство с точки зрения жанровых форм. В цикле большое разнообразие модификаций «малого» жанра. Здесь есть рассказы драматические («Зойка и Валерия», «Натали» и др.), рассказы-зарисовки, фрагменты («Смарагд», «Часовня»), рассказ-предание («Баллада»), притча («Молодость и старость») и т.д.

В поздние годы творчества жанровая палитра Бунина обогатилась еще одной формой, характерной для литературного движения XX века, - жанром эссе. Бунину принадлежат философски-литературное эссе «Освобождение Толстого» (Париж, 1937), незаконченное литературно-биографическое эссе «О Чехове» (Нью-Йорк, 1955) и мемуары о других писателях-современниках-»Воспоминания» (Париж, 1950).

Творчество Бунина, оригинальнейшего художника и замечательного стилиста, стало звеном в великой цепи, соединяющей литературу «золотого века» с «веком серебряным». Он был одним из тех рыцарей слова и духа классической русской литературы, кто сберег и пронес эти традиции. Художественный опыт Бунина, отмеченный чертами неповторимости и величия, несомненно воспринят отечественной литературой XX века, вплоть до современности. В первую очередь здесь надо указать на писателей-новеллистов (таких, как Ю. Казаков, Ю. Нагибин и др.) и тех прозаиков, которых волнует проблема русского национального характера, судьба крестьянства, природы и России (В. Астафьев, В. Белов, В. Распутин и др.).

35. Куприн