55. Психологический театр Вампилова

 

 (О драматургии Александра Вампилова)

 

 Известность драматурга Александра Вампилова (1937-1972), несоизмерима с количеством сделанного им в литературе. Этот до обидного рано ушедший из жизни человек - автор всего лишь шести  пьес, около 60 небольших рассказов, очерков и фельетонов, которые  легко могут быть объединены в одном томе.

 

 Пьесы его всегда о времени, в котором он живет (конец  60-х), и о людях, которые это время переживают вместе с ним. В пору  своего создания пьесы, поставленные на сцене Ленинградского БДТ,  были восприняты как остроактуальные. Однако современная Вампилову критика отметила, что для него неважным оказывается  социальное наполнение жизни, ее внешняя, деятельная сторона. За  пристрастие к изображению неактивных, но постоянно напряженно  думающих героев его обвиняли в "мелкоскопии" взгляда. Действительно, фабульная сторона драматургии Вампилова ослаблена,  но в этом не ее недостаток, а несомненное достоинство: ставя в центр повествования процесс человеческого мышления, он выступил  как драматург-новатор.

 

 Специфичен и конфликт вампиловских пьес. Его не следует искать в противоборстве героев или групп персонажей, ибо он заключен в душе одного их них - героя, поставленного в центр. Впрочем, и  разграничение персонажей на главных и второстепенных в пьесах не столь однозначно. Кто,например, главный герой ранней  вампиловской пьесы "Прощание в июне".(1965): Букин, виновный в разрыве с Машей и переживающий его последствия, или Колесов, пожертвовавший чувством к Тане ради получения диплома и поступления в аспирантуру? Кто в центре последней пьесы, "Прошлым летом в Чулимске" (1972): сдавшийся на волю сильных и властных юрист Шаманов,скрывающийся от себя самого в Богом забытом сибирском городишке, или юная Валентина, путь души которой в пьесе только намечен?

 

 Герой Вампилова - всегда люди со сложным характером, ищущие и не находящие себя в мире, а подчас и отмечающие в себе потерю чего-то сущностного. Сосредоточенность драматурга на сугубо "человеческой" проблематике отметил В. Распутин: "Кажется, главный  вопрос, который

постоянно задает Вампилов: останешься ли ты,  человек, человеком?" Герои Вампилова - часто люди в возрасте около  тридцати, пришедшие к этапу предварительного подведения итогов. Они от природы незаурядны, но что-то зачастую мешает им эту незаурядность реализовать.

 

 Таковы герои уже упомянутой пьесы  "Прощание в июне". Многим из них свойственно общее качество - они не удовлетворены размеренным течением жизни, жаждут события или слова, которое сможет придать динамику их обыденному существованию. Так, Таня,  дочь ректора Репникова, бунтует против внешнего благополучия  родительского дома, за которым скрывается безразличие. Желая  "вывернуть", взорвать стабильное состояние мира, превращает собственную свадьбу в балаган, трагифарс студент Букин, говоря о себе  в третьем лице: "Я его прекрасно знаю. Он был веселый парень, честное  слово, я никак не думал, что в ближайшее время ему взбредет в

голову  жениться. Этой глупости я от него просто не ожидал". Игра постепенно  затягивает героя, слово начинает диктовать жизни, игра замещает собой реальность.

 

 Неожиданное во внешне реалистической драме наблюдение позволяет говорить об особой природе вампиловских пьес. Его герои не живут, а играют в жизнь, бросая вызов действительности, стремясь создать ее собственный аналог. Фиксируя неискренность реальности, они становятся циниками. Но все еще надеются, что есть заповедные  уголки земли, где они смогут быть самими собой.  Смена пространства  становится  для них началом нового сюжета. Так художественно  преображен типичный для молодежи 60-х порыв - уехать в Сибирь, на  молодежные "стройки века". Мотивы, которые движут персонажами драматурга, в корне отличаются от тех, что заставляли совершать  подобные поступки героев пьес А. Арбузова, написанных в 30-е годы. Арбузовская Таня, персонаж одноименной пьесы, становится в Сибири  частью людского сообщества. Она врач, и для спасения больного  ребенка готова поступиться своим отдыхом и преодолеть опасность далекого лыжного перехода, осложненного тяжелыми погодными  условиями. Гомыра, герой пьеса А.Вампилова "Прощание в июне",  напротив, ищет в бескрайней Сибири уединения, дороги к самому себе:  "Гомыра (внезапно очнулся. Маше). Женщина... Там один медведи. Одни только белые медведи..." Желание Гомыры продиктовано не стремлением обрести внешнюю цель, как Таня из пьесы А.Арбузова, а  невозможностью противопоставить ей что-то свое. И то чувство усталости, которое Вампилов фиксирует в своем герое, становится постоянной характеристикой вампиловских персонажей, переходящей  из пьесы в пьесу: об усталости говорит Зилов из "Утиной охоты", Шаманов из "Прошлым летом в Чулимске". М. Веллер в статье "Конец шестидесятых: Реквием ровесникам" так определяет это доминирующее настроение эпохи: "Молодость, переходящая в старость минуя период социальной зрелости, - вот главная отличительная черта моего поколения".

 

 В ранней пьесе "Прощание в июне" Вампилов давал достаточно простое обоснование "синдрому усталости". Она воспринималась им как  результат столкновения "старших" и "младших", невозможности  добиться понимания между "отцами" и "детьми". "Старше" озабочены  сохранением комфорта и поддержанием внешнего  благообразия.  Репников, отец Тани, старается казаться демократом. Он нарочито просто говорит, легко соглашается присутствовать на свадьбе Букина и  Маши. Совершенно иначе он раскрывается в частном общении - внутри  семьи, и в домашнем разговоре с исключением им из института  Колесовым, который неожиданно для него оказывается близким другом дочери. Здесь он проявляет себя как деспот. Он любезно холоден с женой, внутренний мир которой для него неинтересен, раздражителен, не принимает упреков, не считается с симпатией Тани к Колесову и, не выслушав его, настаивает на прекращении контактов между  влюбленными.

Репников - "администратор и немного ученый. Для  авторитета", носитель административного сознания, которое требует  сделать все в жизни ясным и регламентированным. Нравственные рамки  для него смещены. Он без сомнений меняет диплом Колесова на любовь   Тани. Репников в определенном смысле тоже вариант типичного  вампиловского героя, который словом желает

созидать жизнь.

 

 В пьесе есть еще один представитель старшего поколения - Золотуев. Его судьба иная, чем судьба Репникова. Но это тоже жизнь, прожитая впустую. Существование для себя, накопительство стало для  него нормой. Жизнь доказывает неправоту Золотуева. Он поставил перед собой цель доказать себе и миру отсутствие честных людей: "Где честный человек?.. Честный человек -

это тот, кому мало дают. Дать  надо столько, чтобы человек не мог отказаться, и тогда он обязательно  возьмет! Возьмет! Ревизор возьмет! (Забывается.) Недолго ему осталось ждать! Еще полмесяца - месяц, и тогда хватит! Он все ему  отдаст! Дом, машину, дачу! По миру пойдет!

(Кричит.) Но он возьмет у него! Возьмет! Я говорю тебе, возьмет!"

Надежды Золотуева не оправдались, жизнь его потеряла смысл, "разбита", и потому при  последнем появлении в пьесе "у него растерзанный вид".

 

 В ранней вампиловской пьесе есть надежда на возможность существования честных цельных личностей, хотя здесь уже  зафиксирована не поддающаяся регламентации сложность человеческих  характеров, отмечены симптомы усталости - "болезни" поколения,  которое сам А. Вампилов назвал "потерянным", "Зарубежные писатели писали о "потерянном поколении". А разве у нас не произошло потерь?"  

 А. Вампилов как раз и зафиксировал в пьесах ту необратимую потерю цельности натуры, оптимизма, веры в людей. Именно поэтому так непонятен окружающим старик Сарафанов из драмы  "Старший сын". В фамилии зафиксирована первозданность его  характера, наивность, чистота (ср.: Золотуев - накопитель, приобретатель). Он принимает за действительность игру, затеянную  Сильвой, выдавшим случайно знакомого Бусыгина за старшего сына  Сарафанова. Сильва - имя нарочито театральное. И именно Сильва в пьесе провоцирует смешение вымысла и реальности. Игра едва не  становится жестокой, ибо начинает выстраивать судьбы героев. Она  делает невозможными

отношения Бусыгина к "сестрой" Ниной, дочерью Сарафанова, которая собирается замуж за человека, чуждого ей по духу. Благодаря уникальности характера Сарафанова история завершается идиллически: Бусыгин, признавшийся в обмане, остается дорогим семье Сарафанова человеком.

 

 Как писал В. Распутин о пьесе "Старший сын", "вместе с Вампиловым в театр пришла искренность и доброта <...> до последнего предела раскрылась перед нами наивная и чистая душа Сарафанова и  стоном застонала, утверждая старую истину: "Все люди - братья...". С  этим лозунгом 60-х в литературу возвращалось высокое этическое  наполнение классического реализма ХIХ

века, человек как ценностная  точка отсчета. На первый взгляд Сарафанов может быть воспринят как  идеальный герой, сохранивший чистоту помыслов в бездуховном мире.  Однако итог его жизни не менее сомнителен, чем итого жизни Репникова и Золотуева: он оставлен женой, изгнан из симфонического оркестра. Сарафанов чужд прагматичному миру, окружающему его. В отринутости Сарафанова виновен не только мир. Его собственной  натуре недостает цельности и завершенности. Так, что творческая  потенция - композиторский дар не реализуется в законченное  музыкальное произведение, какое он пишет всю жизнь и которое  ограничивается пока одной  страницей.

Своей нелепостью,  нетипичностью, маргинальным выпадением из среды Сарафанов напоминает шукшинских чудиков. Однако Сарафанов более удачлив, чем большинство из них: ему удается творить добро вокруг себя, он изменяет отношение скептика Бусыгина к миру. "Каждый человек  родится творцом, каждый в своем деле и каждый по мере своих сил и  возможностей должен творить, чтобы самое лучшее, что было в нем, осталось после него", - так определяет Сарафанов сверхзадачу человеческого существования на земле.

 

 В "Утиной охоте" (1970) - самой известной пьесе А. Вампилова - идиллический финал становится невозможным. Ее герой Зилов -  типичный вампиловский персонаж, олицетворяющий собой "потерянное", по формуле А. Вампилова, поколение. М. Веллер определяет поколение, к которому

принадлежит, как "лишнее,  замолчанное, заткнутое". Близкие по сути, вампиловская и веллеровская  характеристики поколения по-разному объясняют его  несостоятельность. С точки зрения М. Веллера, причины этому надо искать в диктате тоталитарного государства и тех, кто от его имени

"затыкали рты, выкручивали руки, резали рукописи, смывали картины", что

особенно болезненно воспринималось после первой оттепели. Иллюзия свободы,

которую она принесла, развеялась: "Мы  ждали, еще не понимали, что не

будет поезда, что тот, на ком форма  кондуктора, гонит нас в тупик, а жезл

в его руке - на самом деле  дубинка... Когда послышался хруст? Пожалуй что

с процесса Даниэля и  Синявского... Так что - похрустывало, похрустывало

уже тогда, но мы  этого еще не  понимали, не знали много, да и накат

инерции был велик:  мы еще годик-другой побалдели... И это нам стоило

дорого". Вера была попрана, идеалы зачеркнуты. Человека поставили перед

необходимостью искать опору в самом себе, не имея для этого  необходимого

духовного  наполнения. Цинизм, определившийся как умонастроение еще в

начале 60-х, обнаружил в конце десятилетия свою  настоящую природу. Тот

цинизм "был как панцирь на нежном теле  краба, который прикрывал душу: все

в порядке было с душой: в любовь  верили, в дружбу верили, в советскую

власть, в торжество добра, в  святые идеалы, в нерушимое преимущество

нашего строя над ихним, безжалостным и античеловечным" (М. Веллер).

Цинизм конца 60-х стал прикрытием внутренней опустошенности.

 

 В значительной мере эта характеристика поколения относится и к Зилову,

герою А. Вампилова, принадлежащему к числу тех, чье   социальное

взросление пришлось на 60-е. Ему, пережившему эпоху  надежд и

разочарований, около тридцати лет. Зилов - человек с  надломившейся душой,

лишенный внутренней целостности. На это  указывает первая посвященная ему

авторская ремарка: "он довольно  высок, крепкого сложения; в его походке,

жестких, манере говорить  много свободы, происходящей от уверенности в

своей физической  полноценности. В то же время и в походке, и в жестах, и

в разговоре у  него сквозят некие небрежность и скука, происхождение

которых  невозможно определить с первого взгляда". Зилов несет на себе

черты  маргинальности, что тоже типично для героев драматурга: Зилов -

уроженец отдаленного сибирского городка. Впечатление двойственности героя

усугубляет музыка, которая на протяжении всей  пьесы немотивированно

меняет свой характер: "Бодрая музыка внезапно превращается в траурную".

 

 Пространство пьесы - пространство города, локализованное и замкнутое в

рамках квартиры и кафе. Выбор, пространственной прикрепленности здесь -

момент характеристики такого же замкнутого в  себе героя. Состояние мира в

пьесе уподоблено состоянию персонажа. Так, в начале пьесы "в окно видны

последних этаж и крыша типового дома, стоящего напротив. Над крышей узкая

полоска серого неба. День  дождливый". В финале в душе героя и в природе

наступает просветление, но выхода в мир за пределы "я" по-прежнему нет: "К

этому времени дождь за окном прошел, синеет полоска неба, и крыша

соседнего дома освещена неярким предвечерним солнцем". Герою предстоит

разбираться не столько во взаимотношениях с миром, сколько с самим собой.

 

 Зилов в пьесе бунтует против регламентированности и однообразия жизни,

знаком которой здесь становится город. Мир в "Утиной охоте" подчиняет себе

Зилова. Он не приемлет лжи в  других, но сам нередко лжет и

изворачивается. Об отношении его к работе свидетельствует тот факт, что он

готов делать отчет о работе  несуществующего предприятия. Труд у Вампилова

не романтизирован и  не  героизирован, он часть обманного мира: "Больше

всего на свете Витя  любит работу. (Дружный смех).

 

 В истории с заводом можно усмотреть выход к типовой ситуации

вампиловских пьес: игра замещает жизнь. Взаимоотношения вымысла и

реальности в "Утиной охоте" приобретают параметры трагедии. Сначала

друзья разыгрывают смерть Зилова, потом игра едва не заканчивается  его

самоубийством. Затеянная шутка изначально жестока, ибо  профанирует

высокие чувства, подлинную скорбь: надпись на венке  "Незабвенному

безвременно сгоревшему на работе Зилову Виктору  Николаевичу от безутешных

друзей" должна здесь восприниматься  иронично. Зилов ставит под сомнение и

родственные чувства. Получив  письмо от отца с просьбой приехать, он

говорит: "Посмотрим, что  старый дурак пишет <...> Разошлет такие письма

во все концы и лежит,  собака, ждет". Предчувствие смерти у отца

оказывается реальностью, ирония Зилова звучит как бесконечно жестокая.

 

 В том, что Зилов не верит слову любого, даже самого близкого человека -

не только его вина. Время продемонстрировало несовпадение  слова и дела. И

литература 60-х годов пришла к осознанию того, что за словом может не

оказаться подлинной реальности. Именно поэтому  "молодежная проза"

тяготела к снижению слову, которое  претендовало на то, чтобы быть

искренним. В пьесе слово расходится с  делом у Кушака, заведующего отделом,

в котором работает Зилов. Образ Кушака, как и Зилова, несет на себе знаки

раздвоенности: "В  своем учреждении, на работе, он лицо довольно

внушительное: строг, решителен и деловит. Вне учреждения весьма неуверен в

себе,  нерешителен и суетлив". Однако раздвоенность героев имеет разное

обоснование. В случае Зилова она - доказательство сложности  человеческого

характера, зафиксированной А. Вампиловым. Его герой  Зилов не позволяет

расценивать себя согласно жесткому канону, не  поддается определению как

положительный или отрицательный. Раздвоенность Кушака - знак его

непоследовательности, нецельности и  неценности его поступков и решений.

За показной порядочностью Кушака скрывается порочность его помыслов и

намерений. Он  рассуждает о неэтичности визита в гости в отсутствие жены,

уехавшей в отпуск, и при этом легко соглашается на спровоцированный

Зиловым  роман  с Верой.

 

Несомненно, Зилов,  не скрывающий  своей  противоречивости и неспособный

самостоятельно  преодолеть духовный кризис,  вызывает  авторский  интерес

и сочувствие.  Люди  же,   живущие   размеренной,  регламентированной

жизнью,   не  являются  объектами  авторской симпатии.  Таким был летчик

Кудимов - жених  Нины  из пьесы "Старший сын",  человек, согласно

характеристике Нины, "волевой,  целеустремленный",    который "по крайней

мере точно знает, что ему в жизни надо. Много он на  себя  не берет, но

он хозяин своему  слову.  Не то что некоторые.  Наврут  с  три  короба,

наобещают,  а на самом  деле  только трепаться  и умеют".   На  поверку

планомерность его жизни  оборачивается  человеческой   недостаточностью.

С упрямством, не  понимая   намеков,  он обнаруживает давно известный

детям Сарафанова   факт - Сарафанов   давно не имеет   отношения   к

филармонии  и играет на  похоронах. Живущий согласно  единожды

установленному   порядку, Кудимов  напоминает раз и навсегда   заведенный

механизм,  которому   недоступны  чувства.

 

 В "Утиной охоте"  эта тема развернута несколько  иначе. Официант  Дима

воспринимается   едва ли не демонически: "Он всегда в ровном

деловом настроении, бодр, уверен в себе и  держится с преувеличенным

достоинством, когда он занят своей работой". Его  жизненное  кредо:

"главное - не волноваться".  Как характеризующая деталь  может быть

расценен и род  занятий Димы:  суета,  показной лоск,   внешнее,  не

предполагающее  внутреннего.   Духовная  пустота  официанта  подчеркнута

неизменностью его поведения  и облика.   Подобна ему  Вера: "Она явно

привлекательна,  несколько грубоватая, живая, всегда "в форме".

<...> она одевается  красиво  и носит неизменно  роскошную

прическу".  Вера произносит одну и ту же пустую фразу. Закрыт и

однообразен  Кузаков.  Он "большей частью" задумчив, самоуглублен.

Говорит мало, умеет слушать других,  одет весьма  неряшливо. По этим

причинам  в обществе бывает обычно  в тени, на втором  плане. Переносит

это обстоятельство с достоинством, но и не без  некоторой  досады,

которую   хорошо скрывает" (курсив наш. - Т.Т.).

 

 Исключение  из череды  закрытых  и регламентированных  героев   пьесы

составляет  Ирина.  Она максимально открыта  миру: "В ее облике   ни в

коем случае  нельзя   путать   непосредственность с наивностью, душу с

простодушием,   так же, как ее доверчивость  нельзя  объяснять

неосведомленностью и   легкомыслием, потому  главное  в ней - это

искренность".   Оценка  Ирины Зиловым не случайно совпадает с  авторской:

"Она же святая". Душа  Зилова  способна  если  не  откликнуться, то, по

крайней мере, распознать чистоту  и добро,  живую  душу в  другом.

 

 Ирина напоминает ему его самого  таким,  каким когда-то очутился он в

городе. Зилов  мечтает о том,  чтобы  вернуться  к идеалам  юности. Но для

этого он избирает  способы, которые  не приведут к желанной цели. Так, он

разыгрывает сцену  счастья   с женой  Галиной, но медная пепельница не

может заменить живых  лесных  подснежников, когда-то преподнесенных

Зиловым, нельзя "обвенчаться в планетарии".  Реконструкция сцены  счастья

не делает  его реальным,   игра не может заместить полноты жизни.

 

 Как игровое  воспринимается в пьесе  и ожидание охоты,  при  помощи

которой  Зилов  надеется  стать собой.   Охота не может  состояться  в

принципе, ибо невозможно и возвращение  к истокам  жизненного  пути, к

свежести восприятия  мира,   к жизни  души. Объяснение этому - и в герое,

и вне  его, в эпохе  рубежа 60-х - 70-х,   в которую "тот, кто некогда

жил, окрыленный  идеей  - противостояния или  преодоления, наполнялся

 

этим, - наткнулся если не на пустоту,  то на невостребованность" (Евг.

Шкловский. На перекрестке истории  и автобиографии//Знамя. - 2000. - N 2).

 

 Зилов  - единственный герой  пьесы, который  остро  переживает потерю

души, прощание  с собой прежним. Двойственность  его натуры  может быть

объяснена тем, что в нем живут  как бы два Зилова:  Зилов, верящий в

идеалы,  в доброту, чистоту людей, и циник,   жестокий по отношению  к

себе и другим. Беда  его в том, что  он сам  заражен   эпохой,   не в

силах  противостоять  ей. А. Вайль считает, что драма  вампиловского героя

проистекает не от столкновения  с реальностью,   а от нестолкновения с

ней, постепенного превращения  жизни  в обыденность,  в ритуал (цит. по Е.

Гушанская.  Самоосознание по Вампилову//Звезда. - 1989. - N 10).

 

 Внутренней  противоречивостью   героя  обусловлено оригинальное

композиционное  решение - проигрывание в пьесе  трех возможных вариантов

ее финала.  В качестве   одного из предполагаемых   исходов  судьбы

Зилова  заявлено  самоубийство,  выход  из игрового жизненного

пространства.   Однако,  лишенный  внутренней  цельности, слабый  духом,

Зилов  не способен  к радикальным переменам.   Второй  возможный, но не

состоявшийся выход  из ситуации  не менее радикален - это  отказ от

привычного окружения, сулящий   надежду на дальнейшую жизнь   как "живую",

динамичную.  Для Зилова,   живущего по законам игры, однозначное решение

невозможно: "Плачет он или смеется, понять невозможно,   но его тело долго

содрогается так, как это бывает  при  сильном  смехе  или  плаче... Он

поднимается,   и мы видим его спокойное  лицо.  Плакал  он или  смеялся -

по его лицу  мы так и не поймем".  Последние  фразы,  произнесенные  в

пьесе  Зиловым, - об охоте.  Ситуация  возвращается к началу, а значит,

оставляет  за  Зиловым  прежние  возможности  радикального   выхода из

"игры в жизнь".

 

 "Жизнь, в сущности, проиграна"  и  у героя  последней  пьесы   А.

Вампилова  "Прошлым  летом в Чулимске" (1972)  Шаманова.  Он, как и Зилов

в юности,   был носителем и защитником  идеалов и осознал  тщетность своих

попыток.  В Чулимске, как ему кажется,  Шаманов  нашел  тихую заводь,  где

можно  не вступать в столкновение с миром. Его  ощущение  от  жизни -

типичная для  поколения  усталость: "А вообще  я на пенсию хочу, -

настойчиво  повторяет он. - Я ни-че-го  не  хочу.  Абсолютно ничего.

Единственное  мое желание - это чтобы  меня оставили   в покое".  Так же,

как Зилов,   он внутренне   противоречив  и  искренен   в своей

противоречивости: "Во всем  у него - в том, как он одевается,  говорит,

движется, - наблюдается неряшливость,  попустительство, непритворная

небрежность и рассеянность.   Иногда, слушая собеседника,  он, как бы

внезапно погружаясь в сон, опускает голову.  Время от времени, правда, на

него находит  оживление,  кратковременный  прилив  энергии,  после

которого, впрочем,  он обычно делается  особенно апатичным".

 

 В дневнике  Вампилова есть строки "Человека из зоологии выделяют  эмоции"

(Н. Тендитник. Неразгаданный  Вампилов//Москва - 2001. - N 9). Его

Шаманов, безусловно, человек, он эмоционально лабилен, а значит  жива его

душа. Ген. Никитин ) Г. Никитин. Опыт Вампилова//Москва. - 1989. - N 4)

определяет сюжет вампиловской  и поствампиловской драмы как "борьбу героя

за спасение своей души", ответственность за которое  возложена  не столько

на социум,   сколько на  него самого.  С сочувствием  и вниманием  на

примере Зилова  и Шаманова  Вампилов  пишет  о несовершенстве

человеческой  природы,  неумении  (или нежелании)   человека  ее

реорганизовать, освободиться из-под власти социума, быть собой.

Усталость, внутреннюю противоречивость видит он приметой времени  рубежа

60-х - 70-х годов XX века.

 

 Тем не менее   эмоциональный  колорит  пьесы "Прошлым  летом  в Чулимске"

светлее,  чем в "Утиной  охоте". И  юность   Валентины, добро   и надежда,

которую она несет,   дает надежду  на возрождение Шаманова: после

разговора   с ней он принимает   решение  ехать  в город и  отстаивать  в

суде  свою правоту (он  следователь,  осудивший "чьего-то сынка",  лихого

водителя, за гибель  старушки  на дороге).   Если  финал "Утиной  охоты"

был  открытым,  то здесь одно из решений,   предложенных Зилову,

оказывается реализованным благодаря  чужому  вмешательству.  Во внутренние

возможности  героев  типа  Зилова и Шаманова  Вампилов  по-прежнему  не

верит.

 

 В Валентине  есть та самая   созидательная  цельность,  которой

недостает  в их  характерах.  Тихая  и незаметная на первый  взгляд, она

молча,  настойчиво отстаивает право на присутствие красоты, как она  ее

понимает.   С удивительным постоянством  она поправляет палисадник,

разрушаемый посетителями  буфета: "Я чиню его,  чтобы он был  целый". В

этом  бессмысленном  на первый  взгляд  деянии - защита   собственного

"я",  отстаивание   своей  позиции.   Валентина не допускает

вмешательства  в свою душу, в мир собственных чувство: "А из-за кого

переживаю -  мое  дело...   И вы мне  не запретите.  Не то что вы, а если

хотите знать,  даже  он сам не может  мне запретить. Это мое дело".

 

 "Луч света  из-за  туч", - так  говорит  о Валентине  Шаманов. В этой

словесной формуле не только   указание  на роль Валентины  в духовном

возрождении  Шаманова. Речь идет и об  исключительности  Валентины,

действия которой  обитатели  Чулимска   воспринимают  как чудачество

("Хороших. А главное, даром ведь упрямишься. Дергачев.

Нравится девке чудить,  пусть она чудит"). В конце пьесы в восстановлении

палисадника  ей уже помогает Еремеев.  Юношеские идеалы  Валентины

поддержаны  цельностью ее натуры, и потому  не могут быть  потеснены

жизнью.

 

 Пьесы  Вампилова  вместе   с рассказами  Шукшина  принесли  в  литературу

конца 60-х годов  настроение  растерянности, понимания  тупика,  тщетности

усилий   жить дальше, прямо  противоположное  оптимизму  первой  оттепели.

Теперь  стало  ясно,  что перемены  носили   внешний  характер.  Они

позволили  обнаружить таланты людей, подобных  Зилову и Шаманову,   но  не

дали  возможности  их раскрыть на плоскости  реальной  жизни. Духовной

наполненности   вампиловских героев  оказалось  недостаточно, чтобы жить

гармоничной  внутренней  жизнью. Не  имея возможности  и не умея

реализовать себя, герои  Вампилова  подменяют  жизнь  игрой. Добро,

носителями которого  выступают Валентина ("Прошлым  летом  в  Чулимске"),

Сарафанов  ("Старший сын"),   в художественном мире  Вампилова

воспринято  как исключительное, но сохраняющее  свою созидательную  силу

начало.